Flammeus onis (Красная Ливрея)

Глава 3. Неуверенность. Никто не знает, что он в Камелоте. Кроме Гаюса его видели только служанки, а те даже не знают , как выглядит личный слуга короля. Или теперь уже не личный. Мерлин усмехнулся про себя, увидев, как Джордж выносит из королевских покоев корзину с бельем. - Что ты тут караулишь? – тонкое лезвие клинка ткнулось ему между лопаток, Мерлин застыл, - давно ты в Камелоте, Мерлин? - С вчерашнего вечера, Леон, - пробормотал Мерлин, за что получил еще один тычок между лопаток, - я вернулся поздно. - Для тебя сер Леон, Мерлин, - в голосе скрывалась неприязнь, - где ты был? - Я, - Мерлин силился вспомнить то оправдание, которое говорил Артуру недели назад, - я был в Эалдоре, мама заболела. Мне пришлось уехать вместе с настойками Гаюса. - Мне кажется, Мерлин, - Леон обошел его кругом, - что ты врешь. Всегда казалось, что ты что-то недоговариваешь, но раз уж Артур верил тебе, я думал, что ты хороший друг. Оказалось, что ты умеешь быть трусом. - Не смей называть меня трусом, - в Мерлине всколыхнулась злость, доселе твердо сдерживаемая и контролируемая, - я точно не трус. - О, - Леон убрал меч в ножны, в пол оборота смотря на Мерлина скептическим взглядом, - Перси и Гвейн вряд ли скажут тебе о своих доводах, но я всегда был честен. Ты трус, Мерлин, знай это. И зашагал по коридору, вслед за ушедшим минутами раньше Джорджем и корзиной с бельем. Его красный плащ вился за ним, словно красная река устремлялась вдаль, а кудри, теперь мелко стриженные, слегка колыхались при каждом шаге. Рыцарь Камелота твердой походкой свернул во двор. Мерлин так и остался стоять в коридоре, держа руками поднос. Ты трус, Мерлин, знай это. Знаешь, Гвейн, я разочаровался в Мерлине. Даже волшебник пришел к Артуру, а его слуга и друг умудрился сбежать. Мерлин попятился, громыхнул поднос, тонкая железная тарелка покатилась и загромыхала к подножью лестницы. Слуга, видимо проходящий внизу мимо, прокричал: «- Кто уронил?» А Мерлин бросился бежать, и бежал до того, пока не оказался в покоях Гаюса, в своей комнате, за хлипкой деревянной дверью, которая вдруг показалась ему последним оборонительным рубежом. А сама комната – крепостью ,в которой можно сидеть до скончания веков и держать глухую оборону. Впускать только Гаюса и еду. Мерлин с разбегу лег на постель, зарылся лицом в тонкую подушку, вдохнул запах пыли и сжал зубы. Он не будет плакать, он же не девчонка, в конце концов. Но чем крепче он сжимал зубы, тем сильнее щипало глаза, и на подушку упали первые соленые капли. Чертова влага пропитала тонкую ткань наволочки, словно показывая, что происходит с жизнью Мерлина. Вот они, эти темные пятна, которые никто не должен видеть – его маленький, но такой сложный секрет. Никогда до этого Мерлину еще не было так сложно держать свой рот на замке. Раньше ему было смешно, когда его называли трусом и девчонкой, Артур всегда делал это в шутку. Но даже по-другому, он всегда знал, сам для себя, что намного храбрее и сильнее всех, кто считал его глупцом. Он упрямо смотрел Артуру в лицо, когда он обзывал его лентяем, потому что знал, что ,пускай и любит поспать с утра, на самом деле он работает не покладая рук; он никогда не отнекивался, когда Гвейн в пылу битвы называл его девчонкой, ведь именно его в их рыцарской славной кампании надо защищать. Но теперь жгучая обида словно пропитала все его тело. Как могут все они говорить о том, что он трус? Немыслимо! Мерлин сел на кровати, неверяще осмотрев свои руки. Кто он такой? Не он ждет похвалы, не он хочет признания. Он не такой. Но что-то елозит в груди, рвется наружу. Он хочет доказать, но не себе, себе он уже устал доказывать. Он хочет доказать друзьям, если таковые еще остались, что он умеет быть сильным. Что он не сбежал, что он врал им лишь для того, что бы защитить. Вранье. Ох, как же глубоко он погряз в этом липком болоте. Оно все сильнее и сильнее утягивает его внутрь себя, и вскоре ему не останется ничего, кроме как сбежать из Камелота или сменить лицо. Стать тем самым стариком, Эмрисом, и навечно поселиться в Северной башне, жить заклинаниями и выходить из бойницы лишь для того, чтобы лишний раз спасти Камелот и глупого Артура. Он совершенно не хочет этого. Ему бы сейчас лежать на траве, или, ох, даже это - чистить доспехи Артура. Лишь бы король улыбался как другу, а не смотрел холодно, как на политического союзника в войне – как он смотрел на Эмриса, когда жал ему руку. Солнце вошло в зенит, а Гаюс вернулся с обхода. Он постучался и вежливо осведомился, не будет ли любезен Мерлин, раз уж ничем не занят, сбегать на поле, надрать Белого бадьяна и лопухов. Мерлин устало подхватил корзину, вышел из каморки и побрел на солнцепек. - Только не рви слишком яркие цветы, - пробормотал ему лекарь вместо утреннего приветствия, - бери те, которые еще не раскрылись. Мерлин не понимал, как днем можно было найти цветы, которые не раскрылись, но через час стояния на солнцепеке, ему было уже все равно, какие лопухи сдирать. Он рвал их руками, словно это были волосы на голове Артура, или Гвейна, или Персиваля. О да, Леона! Он словно разъяренный зверь топтал траву, рычал и дергал вместе с лопухами стебли сухой мяты, ржавника. Словно вся ярость, что накопилась у него внутри, выплескивалась наружу. Он злился, злился на себя, на свои мысли, что роем носились в голове, на короля и Гвиневру, на рыцарей. Солнце напекло голову, Мерлин весь взмок и ужасно пропах травой и потом. Любимый платок, который он держал на шее, теперь казался удавкой. Мерлин поскидывал всю надранную траву в корзину, разогнулся и скривился от боли. Спина затекла, ему было невероятно жарко и противно – кожа стала липкой от сока травы. Он подхватил корзину и отправился обратно к Камелоту, медленно бредя по лугу и дыша через рот. Трава словно специально стала длиннее и обвивалась вокруг уставших ног, скользила и не давала ступать ровно. Мерлин готов был упасть в стог валяющегося рядом сена и забыться сном до вечера. Но он упрямо шагал вперед, пока не вошел под своды каменных стен. Он обернулся, отмечая, что стоит на границы между светом и тенью, солнце слепило нещадно, но он заметил, как две лошади горделиво скачут через луг. Легкая фуфайка красного цвета и темные штаны, светлые волосы и прямая осанка – он мог узнать его со спины, возможно даже увидев его руки или тень. Артур во весь опор гнал на лошади вперед, черный конь угрожающе ржал под ним, иногда вставая чуть ли не на дыбы, всего лишь прыгая. Рыжая Валирин Гвен скакала ровным галопом, подбрасывая свою хозяйку в такт. Гвиневра была в самом легком платье, которое помнил Мерлин. Он сам стоял в тени Камелотских башен, своды стен смыкались над его головой, и он понял, что сейчас не в состоянии шагнуть к ним, приветливо махнуть рукой, вскочить на свою потерянную Бинки и отправиться вслед, прислуживать где-нибудь на берегу реки. Артур и Гвен вдвоем углубились в зной леса, мягко идя рысцой рядом с друг другом, словно так было всегда. А Мерлин остался стоять у белого камня замка, всей своей душой стремясь к ним. - Леон сказал, что видел тебя, а Гаюс сказал, что ты пошел к полю за лопухом, а Грейс с кухни сказала, что ты еще не возвращался, - теплая мозолистая ладонь легла поверх черной макушки Мерлина, а он сам оказался прижат в широкой груди Гвейна, - привет, дружище, давно не виделись. Ты смотришься, как выброшенный щенок. Пойдем, я налью тебе добрую кружку меда, и ты забудешь об этом занозе-Артуре.