Flammeus onis (Красная Ливрея)

Это далось мне очень нелегко, но все же, я смогла дописать. Осталась последняя глава и эпилог, друзья. Глава 12. Магия. Артур прикрыл слезящиеся от встречного ветра глаза. Его левая рука в стальном браслете лат опиралась на Экскалибур, вонзенный в расщелину между плитами. Гвиневра ухватилась за нее, повыше локтя, вцепилась тонкими смуглыми руками, пытаясь удержаться на месте. Свирепый ветер разнес в дребезги окна тронного зала, выходящие на площадь, разметал флаги и гобелены, что висели во внутреннем дворе, разорвал в клочья мантии рыцарей. Никогда прежде Артур не видел такого урагана, эпицентром которого являлась Моргана. Она воспарила над землей, вся скрутилась в кокон из темной мантии, стала вдвое больше. Артур никогда и не думал, что может увидеть Моргану такой. Ужасной, страшной, воплощением магии, вибрирующей по площади, словно натянутая тетива лука. Он ухватился за меч с удвоенной силой, стараясь удержаться на ногах. Сила, что сметала на пути стекло в рамах, теперь, с ужасом осознал король, может легко поднять в воздух человека. Гвиневра вскрикнула, когда ее ноги оторвались от камня, она зависла в воздухе, все еще держась за Артура. Он успел подхватить ее, когда мимо с криками пронесся один из рыцарей. Он пролетел совсем немного, но достаточно, чтобы врезаться в противоположную каменную стену замка с глухим стуком. Упавший воин не думал сдаваться, пытаясь подняться с каменных плит. Его красная мантия, разодранная в нескольких местах, перекинулась через его плечо, нагрудные латы оказались погнуты, а меч валялся в добрых трех метрах, поблескивая сталью. Артур отвернулся, почувствовав слепую ярость по отношению к собственной сестре. Кем бы она ему не была, сейчас она представляла невероятную угрозу. Артур вдруг осознал, что с легкостью сможет ее убить, всадить в грудь клинок, видеть как с ее прекрасных губ стекает кровь. Он понял, что не испытывает перед ней ни любви, ни сострадания. Гвейн встал с его правой стороны, поддерживая Гвен под локоть. Его волосы разметались, лезли ему в глаза и нос. Он щурился, пытаясь докричаться до Артура. Но, увы, все внимание его короля было приковано уже к совершенно другому человеку. Артур смотрел вперед, туда, где сквозь вихрь и бурю был виден тонкий человеческий силуэт. Артур мог бы даже не всматриваться, пытаясь различить черты Мерлина, так знакомые ему. Он мог бы в воображении своего разума представить бледное лицо с высокими скулами, черную копну волос и густые брови, острый нос и яркие голубые глаза, где глубоко внутри прячется блеск веселья и непосредственности. Мерлин еле стоял на ногах, ему пришлось присесть, чтобы тонкими пальцами нащупать опору в виде земли. Он держался только с помощью своих длинных и худых ног, на которые и опирался. Вся его поза была напряженной, он отчаянно сопротивлялся ветру, что трепал его куртку и тунику. Глаза его Артур не видел. Он вдруг подумал, что если уж Гвиневра, которая выглядела, на первый взгляд, тяжелее Мерлина, умудрилась оторваться от земли, то как же Мерлин остается в таком шатком положении так долго? Артур видел, как напряглись все мышцы на спине слуги, смотрел, как длинные ноги пытаются не отталкиваться от земли, а в мыслях был далек от происходящего на площади его замка. «- Хей, хватит. Ты уже развлекся, друг мой!» «-Я тебя знаю?» «-Я Мерлин!» Мерлин поднялся, пытаясь устоять перед порывистым ветром. Теперь, на том месте, где была Моргана, зияла лишь беспросветная тьма. Солнце, что еще утром заливало площадь Камелота своими лучами, теперь даже не виднелось сквозь тучи, что набежали на небо. Они стали темными, разрослись, закрывая замок от Северной до Южной башни. Духота ушла с появлением жуткого ветра, но спустя долгие минуты началась гроза. Смерч все разрастался, сливаясь в своих ветреных потоках со струями ливня, столбом грязи, что поднял с улицы. Он обрастал новыми завихрениями, вздымался над главными улицами, отрывал от стен домов камни, метая их в стены и рыцарей. Жуткий рев оглашал окрестности Камелота, флигели на башнях крутились с бешеной скоростью, жутко скрипя, флаги и гобелены в пустынных сейчас переходах цитадели нещадно трещали под натиском стихии. Факелы, что даже днем горели в некоторых помещениях замка, взмывали вверх столпом огня, опаляя потолки. Мерлин пытался изо всех сил сладить со стихией, опираясь на руки и колени. Если он умудрится упасть и потерять сознание, битва будет проиграна. Моргана отомстит, и Артур к его, Мерлина, пробуждению, скорее всего, будет не способен дышать. Мерлин даже подумать не мог о том, чтобы увидеть бледное синеватое лицо своего короля. «-Думаю, ты готов!» «- Мерлин, ты ничего не забыл?» «- Эм, нет?» «-Мой меч!» «-А, да, думаю, он тебе понадобится. Нет ничего лучше, чем махаться с этой острой штукой вместе со сборищем других таких же идиотов.» Артур умудрился дотащить Гвен до колодца, стоявшего под навесом. Она вцепилась в него, вся напряглась, пытаясь не упасть от порывистого ветра. Рыцари сгрудились, обнажили мечи, готовясь ринуться в бой по первому приказу. Артур вернулся, помогая себе мечом. Он встал рядом с Персивалем и Леоном, рассматривая впереди широкую спину Гвейна. На нем, единственном из всех них, не было красного плаща. Он был в легкой рубахе, на нее была нацеплена впопыхах кольчуга, которая, похоже, только стесняла его движение. Естественно, подумал Артур, даже после стольких лет службы Гвейну привычнее драться кулаками и размахивать коротким клинком, как обычно делается в тавернах. - Гвейн! – крикнул он, пытаясь пересилить шум урагана, -Гвейн! Но его рыцарь, похоже, так же, как и он с минуту назад, мыслями был совсем не в гуще битвы. Его мутный взгляд был остановлен на Мерлине, который так же, как и рыцари, сражался с ветром. В отличие от воинов, у него не было при себе и ножичка, чтобы зацепиться за камни. Вся его хрупкая фигура словно слилась с камнем. Артур всмотрелся в Гвейна – сведенные на переносице брови, тяжелая складка линии губ. Гвейн был угрюм, но не в ярости. Он словно просчитывал что-то у себя в уме – Артур знал это, потому что друг часто допускал это выражение лица на собраниях совета, чтобы просчитать стратегию. Мерлин встал, пошатываясь, накренился вперед. Артур заметил его выражение лица – полной растерянности и грусти. Он так привык видеть его, когда убивал на охоте у него на глазах. Он всегда знал, что Мерлин понимал – смерть неизбежна. И для оленей в лесу нет исключения. Но это не меняло его ужасно горестного и виноватого лица, когда он тащил убитую лань следом за Артуром, к лошадям. Он грустил о каждой смерти, проливал слезы над маленькой косулей, что Артур застрелил на подъезде к Камелоту несколько месяцев назад. Он прятался за гривой лошади, делая вид, что подвязывает седельные сумки, но Артур-то видел, как Мерлин утайкой вытирает красные глаза. Артур всегда думал, что его слуга был слишком эмоционален. Но теперь, видя эти сомкнутые бледные губы, пронзительный печальный взгляд глаз, он уже догадывался, к чему все приведет. Артур понимал, что в этот момент, Мерлин, его глупый, неотесанный, смешной и нелепый, вечно болтающий болван-слуга принимает какое-то серьезное решение. Он вспоминал, что такой вид Мерлин принимал в моменты серьезной опасности, когда пытался понять, как следует поступить. Следом за этим, он обычно выдавал мудрый выход из положения, а потом расцветал в улыбке, вновь становясь тем Мерлином, которого привыкли видеть с охапкой грязного королевского белья. Именно с таким выражением лица он стоял рядом с Артуром перед старым круглым столом в найденном убежище, когда Моргана смогла захватить Камелот. В минуты, когда Мерлин думал, что Артур не замечает его, между бровей пролегала суровая складка и сам он становился каким-то напряженным. Это происходило довольно часто в последнее время. Перед битвой за Камлан, когда сообщили, что войска Морганы подступают совсем близко и в дне пути от Камелота, Мерлин весь перестал излучать радость и восторженность. Артур подумал тогда, что уж его лопоухий слуга всегда оставался веселым и жизнерадостным даже в минуты полного его собственного отчаяния. Что же заставило его тогда так волноваться, Артур совершенно не знал. Сразу же, после того как прошел военный совет, где было принято решение дать бой у Камлана, Мерлин мрачнел с каждой минутой. Его светло-голубые глаза, которые всегда смотрели на Артура с легким восхищением, теперь взирали тревожно и грустно. Словно Мерлин пытался запомнить его, каждое его слово и движение. - Артур, - окликнул его Леон, возвращая под порывы холодного обжигающего ветра как раз в ту самую минуту, как в его небольшой отряд взметнулись мечи. Артур вскрикнул, пытаясь защититься руками и мечом, увы, его мастерства не хватило бы даже на то, чтобы отбить пущенную стрелу в полете, естественно ему не возможно было тягаться с летящим в него клинком. Но в одно мгновение, перед ним, откуда не возьмись, возник Мерлин. Словно и не он стоял у подножья лестницы, пытаясь бороться с ветром. Не его щуплое тельце чуть не взмыло ввысь от порывов смерча, устроенного его сестрой. Его коричневая потрепанная годами куртка плотно прилегала к телу, волосы растрепались, впрочем, Артур думал, что он выглядит сейчас не хуже. Красный платок, что Мерлин носил, не снимая наверно с самого прихода в Камелот, был повернут набок, сбившись в одну кучу у левого плеча. Как бы я хотел увидеть его лицо, подумал Артур перед тем, как мечи вдруг внезапно остановили свой ход. Артур с удивлением распахнул глаза – таким грозным показался ему Мерлин в одну секунду. Словно из нелепого слуги вдруг превратился в нечто большее, сильное, древнее и могущественное. Артур грудью почувствовал, как воздух наполнился чем-то теплым, мягким и осязаемым. Словно патока, он загустел, останавливая порывы ветра. Вокруг них все еще летали какие-то предметы, грязь. Рыцари словно стояли в центре огромной воронки, которая своими стенами уходила глубоко ввысь, к небу. Но если вокруг них летали обломки древесины, мечей и ножен, обрывки красных плащей и гобеленов, то рядом с Мерлином все было тихо и спокойно. Гул ветра, что до этого давил на уши, теперь стих, звуча далеким-далеким воем, словно находился где-то на границе леса. Мерлин стоял недвижимым, словно гранитная скала. А Артур все смотрел на него и смотрел, разглядывал острый угол плеч, тонкую и длинную шею, линию темных волос на ней, тонкие запястья, не скрытые кожей куртки. И думал, как такой человек мог держать внутри столь огромную силу. Над ними словно образовался непробиваемый купол. Гвейн видел, как потоки воздуха огибают его, будто вода струится по стеклу. Он чувствовал себя на дне океана, под толщей воды, слышал вой ветра, треск камня и древесины, но думал, что он сам совсем не здесь, а где-то далеко, у прибрежных скал. Его окутало что-то, наверно похожее на теплую воду, если бы Гвейн не ощущал, что это нечто гуще воды. Он бы сказал, что это, как невидимый мед, а он в сам плавает в кружке медовухи, но мед был приторно сладким, и больше пинты он бы сейчас не выпил. Нет. Это что-то, снующее под куполом, было теплым, живым, циркулирующим между рыцарями в этом коконе, что защищал их от ведьмы, очень знакомым. Оно придавало им сил, мягко обволакивало. Гвейн бы сравнил это с тем, что если бы он был в патруле целый день, где-то на северных границах Камелота, а после вернулся в замок, к себе в комнаты, и прилег на огромную теплую постель. И смотрел бы в потолок, темный, со светом от звезд, успокаивающий. Уютный дом. Он знал бы, что он вернулся домой. Так и с этим непонятным, не поддающимся описанию. Гвейн знал, что это нечто присутствовало в его жизни уже давно, даже до того, как стал рыцарем. Незримо, но всегда рядом. Что-то до боли знакомое, родное. Оно пришло уже тогда, в таверне, когда он только познакомился с… Мерлином. Он почувствовал его, когда дрался бок обок с Артуром, рапинывая разбойников и одновременно выпивая сладкую медовуху. Мерлин стоял за стойкой, умудряясь уворачиваться от летящих ножей и табуреток. Ему было весело, Гвейну было весело, незнакомому блондину с щегольской улыбкой, которого впоследствии звали Артуром, было весело. И от последнего прямо несло теплотой, окутавшей его, словно одеялом. Гвейн понял, что это, такое теплое и знакомое. Он вгляделся в лица друзей, что стояли рядом с ним, плечом к плечу. Леон и Персиваль, который непобедимой башней возвышался над остальными воинами, посмотрели на него в ответ. Их глаза не выражали ничего, кроме странного неверия. Гвейн осознал, что друзья его, точно так же, как и он с биение сердца назад, раздумывали над этим незримым ощущением спокойствия, что вдруг поселилось в них. Кудрявый Леон, сжав меч в левой руке, протянул руку к плечу Гвейна, крепко сжал его, уставившись на него своими карими глазами. - Ты думаешь о том же, мой друг? – спросил он, отчаянно желая получить ответ. Его лицо впервые за несколько минут окрасил румянец, губы перестали синеть от напряжения. Светлые, еле видимые раньше веснушки расцвели на скулах и носе. В него словно вдохнули жизнь, прежде вытащенную свирепым ветром. Гул за их спинами усилился. Сер Ивейн рядом с ними зарычал, словно дикий зверь. Рыцари оглянулись в одну сторону, так как опасность пришла, откуда не думали. Грифон, что до этого оставался в тени, хотя сложно было не заметить такое грозное создание, теперь мелькал между порывами ветра и песка. Он наворачивал круги по площади, не взлетая, а лишь цокая своими когтями по камням. Существо выжидало лучше момента для нападения. Грифон ждал, когда в защите рыцарей откроется брешь. Ну, или когда спадет купол, который не пропускал ветер. Но, как только грифон прилег к земле, готовясь оторваться от камней массивными лапами и взмыть в прыжке, Мерлин повернулся, сверкнув глазами. И до того была свирепа его сила, что вдруг завибрировала в куполе, словно раскаленное железо из печи, выстрелившая в грудь чудовищу, что рыцари, державшиеся подле Артура не смогли больше оттягивать мысль, что так долго ждала своего часа. То, невидимое и теплое, что витало вокруг них в каждом походе, в стенах цитадели, на патруле, в тронном зале, обрело мощь, стало ощутимее в несколько сотен раз. Они в один миг, все вместе, словно единый организм, задохнулись от осознания этого простого факта. Она всегда была рядом. Магия, что всегда витала вокруг них. Она, словно вода, протекала меж их пальцев, проскальзывала между телами слуг, лилась рекой из замка на просторы Камелота. Уже менее осязаема, теплым ветерком кружила в покоях короля и королевы. Шлейфом струилась за одним единственным человеком. С ним всегда было легко в общении, он смеялся и выдавал веселые шутки. Кто бы ни встречался с ним, хоть в первый, хоть в сотый раз – тому всегда было легко на душе. Что-то светлое было в слуге короля, доброе и правильное. И даже сейчас, в бою, магия, подумал Артур с удивлением, что вибрировала вокруг Мерлина, не была злой. Он с удивлением почувствовал, что и сила Морганы, которая пыталась все это время пробиться сквозь купол над ними, была нейтральной. Словно это меч. Такая же холодная сталь, тот же острый конец. Он подумал, что то, что происходило внутри цитадели – словно бой двух клинков. Один – старается защитить, другой – исполняет свою месть. И они все танцуют… танцуют в ужасающем танце смерти. Ну что за глупые мысли, ты же король, как можно сравнивать магию с холодным оружием? Артур и Леон, взмыленные и раскрасневшиеся, отшатнулись назад, когда увидели, как огромная туша грифона под невиданной силой отлетает назад, врезаясь в камень, кроша массивную стену замка. Полуптица – полузверь зашаталась, пытаясь подняться, заскребла своими огромными лапами по стенам цитадели. Ее огромные крылья, бурого цвета с вкраплением белых перьев, окрасились в красный цвет. Похоже, существо было ранено. Оно зарычало, поднимаясь и прихрамывая на левую лапу. Мерлин выпятил грудь, словно собираясь закричать. Он подвинулся ближе к рыцарям, словно пытаясь их всех разом закрыть своим телом. На один крохотный миг, который показался Артуру вечностью, Мерлин оглянулся, встретившись с ним взглядом. Ветер, хлестающий по кокону света, в котором они находились, вдруг замедлил свой ход. Волосы, обрамляющие бледное худое лицо слуги, плавно взлетали вверх и опадали на его лоб и щеки. Артур увидел, как приоткрылся его рот, в глазах застыла печаль. Он сам все так же стоял, держа наизготовку Экскалибур, закованный в латы, невероятный рыцарь. Он почувствовал иронию того, что простой деревенский мальчишка встал между ним и свирепым зверем и бушующей злобой сестры. Все недели после Камлана пронеслись у него перед глазами. Вот Мерлин тащит тяжелый ушат воды, с надеждой взирая на него, пока он тренируется с рыцарями неподалеку, вот он развешивает белье, стоит ужасный зной, земля под его ногами жарится и пылит. От камня и гравия на улицах Камелота исходит марево, как от костра. И тут его сознание выдает их первую встречу после битвы. -Трус, - Артур словно смотрит на себя в зеркало, на собственное красное от злости лицо, дикие глаза, словно у загнанного волка. Он тогда думал, что прав. Что Мерлин ужасен, а ведь он считал его лучшим… Лучшим другом. И Артур видит, как отшатывается Мерлин. Его рот открывается в беззвучном крике, рыцарские латы, лежащие на столе, умудряются свалиться между ними, вместе с мечами и Экскалибуром короля, пока Гвейн и Леон, и даже Персиваль пытаются не дать Артуру свернуть Мерлину шею. Такая дикая, ужасающая в своей правдивости сцена. Артур не замечает, как у него по щеке сбегает что-то мокрое. Он поднимает свободную руку, касаясь лица ладонью и пальцами, стирает слезу, что нечаянно просочилась сквозь глухую стену обороны в его сознании. Они стоят так одно мгновение, но время для Артура замирает. Он слышит собственное биение сердца. И оно медленное, словно он спокоен как никогда.