Наши идолы лгут

Кажется, она спаслась, а, может быть, и нет, потому что в ушах застыл звон собственного голоса, рвущий перепонки: «Еще не вечер, еще не вечер!». Сердце то разбивалось о прутья легких, то сжималось, замирая в предчувствии чего-то страшного. Лавеллан не хватало воздуха, она беспомощно раскрыла рот и задохнулась от колкого сухого снега. Она почувствовала толчок, но не боль – снег во рту вдруг стал соленым и густым. Омертвелыми пальцами разгребая толщи, она думала не о себе, а о тех, кого так пыталась уберечь. Мысли стучались о стенки головы, воспаленные лица проносились перед глазами. Стоили ли они того? Нащупывая твердый лед – она уже не чувствовала разбитыми руками холод, - Эллана сначала ползком, а потом, найдя силы подняться, выбралась из завала. «Пещера?» Яркий свет метки полыхнул по ее оледеневшим глазам, такой теплый. Метка зеленела потусторонней жизнью, грела. Но слезы уже превратились во льдинки. Выплюнув красные комья талого снега, она побрела вперед, не зная куда и зачем. Так надо. Подставлять острому ветру лицо, переставлять тонкие, такие жалкие, ноги в снегу. Прижимать к одеревеневшей груди остывшие угли в беспомощной попытке согреться. Слышать волчий вой за спиной и обещать себе умереть прежде, чем они начнут пожирать ее заживо. Замерзать до небытия во снегу, а потом просыпаться и идти, идти. Эллана шла и спокойно думала, что ничего уже не испугается – ни Корифея, жалкого в своем величии, ни смерти, ни холода. Прижав к себе один из углей, она ощутила огонек жизни внутри. Метель толкала ее в израненную спину, снег кромсал ступни. Но теперь она видела свет. Дыхание Создателя это или Смерти – больше не имело для нее различий. - Слава Создателю! Последней мыслью в воспаленном сознании было: «Ты поплатишься, Корифей». Она будет сражаться, и больше никто этого не сделает, кроме нее, и пусть Ужасный Волк пожрет любого, кто встанет у нее на пути. Волки тоскливо выли на луну, их песни мешались с людскими, полными надежды.