Наши идолы лгут

Вены на руке набухают, наливаются яркой зеленью, зеленью тягучей и болезненной. У Лавеллан рука из символа божественного провидения стала просто зловредной опухолью. В клане ее учили – от опухолей надо избавляться. От всего, что прибивает к земле тебя, Эллана, ты должна отрекаться. Это что, древняя эльфийская мудрость? Ей хочется позорно рухнуть на колени: ей, которая заправляет теперь балом в мире материальном, где нет мечты о Тени. Из последних сил, Лавеллан заставляет себя стоять и тихо рычать от боли. Только тогда Солас смеет ее коснуться. Он касается ее плеч самими кончиками пальцев и Эллана чувствует почти реальную щемящую боль. Это все, что они заслужили? - Я могу тебе помочь, vhenan, - говорит он, смелеет и охватывает ее плечи всеми ладонями. Какой же он холодный, какой усталый, как сильно видно круги под глазами, которые то и дело горят синим пламенем. Неужели, чтобы быть богом, нужно постоянно быть почти-мертвым? – по крайней мере, на какое-то время унять боль. Лавеллан смотрит, как он силится улыбаться, словно простой смертный, и в бессильном отчаянии она утыкается лбом в его плечо. Пальцы Фен’Харела блуждают по ее руке, чертят замысловатый древний алфавит, и она думает, что он мог бы сделать это и без касаний. Как обратил в камень ту кунари. Боль перетекает ей в грудь, делает ее тяжелой, словно бы там Эллана сделана из металла. Кожа – лист железа. Сердце бешено стучит молоточком. - Я никогда тебя не забуду, - тихо говорит Фен’Харел, уже выпустив украденную временную нить из рук, но заместо этого держа в них эльфийку. Губы у него соленые и целуются они странно, одновременно страстно желая, чтобы это длилось как можно дольше, но и осознавая, что нельзя, нельзя. Кровь в жилах превращается в ледяные катышки, это невыносимо. И тогда Лавеллан изо всех своих силенок пытается его удержать. - Не говори так, будто в последний раз, - цедит она богу, - не смей, мы не прощаемся. И не целуй так, banal vhenan, будто никогда больше этого не сделаешь. Эльфийка, топча свой первобытный страх ногами, цепляется за меховой воротник, и чувствует теплое биение жизни под шерстью. Выражение лица у ее обладателя невозможно прочитать. Когда он склоняется к ней снова, она закрывает глаза и отсчитывает еще одну украденную из веретена судьбы временную нить.