Hospital For Souls

- Вся лечебница, учитывая позже достроенные части, составляет своеобразный крест с подставкой. Здание бывшего храма выстроено по классической схеме соборов того времени, с поправкой на достаточно широкие и длинные “рукава” креста. За алтарной частью начинаются пристройки монастыря… - Но крест же получается… перевернутый! - Вы еще поищите сатанизм… - Молчу, слушаю… Франкенштейн, стараясь не пропустить ни одного слова, записывал прямо на ходу за пожилым врачом, Геджутелем К. Ландегрэ, который был приставлен к нему в качестве наставника. Суровый, высокий и внушающий своим видом трепет и уважение, полностью седой, за исключением пары смоляных прядей на висках да в бороде. Этот пожилой психиатр вместе с Лордом стоял у истоков “Смотрящих вниз Ангелов”. Даже идеально белый, выглаженный с усердием халат Верлина не создавал должного впечатления на фоне старшего врача. Шаги у него были тяжелые, размашистые. Эдакая ожившая статуя великовозрастного Короля Артура, как в старом фильме с… кажется, Шоном Коннери. Верлин фыркнул, подметив такое сходство. Вот уже более часа с начала дежурства Геджутель водил его по всем закоулкам лечебницы, подробно разъясняя, что где и как. Старый врач опасался, что “зеленый” новичок заплутает в переплетении паутин коридоров. Верлин был с ним в этом абсолютно согласен. С первого раза запомнить все повороты и выходы было не реально. - Теперь, когда мы не рискуем потерять талантливого врача по пути к горшку, можно приступить, собственно, к основной части вашей работы, - от того, насколько у Ландегрэ стало серьезным лицо, Франкенштейну сделалось дурно. - В башне над алтарем обитает пациент, который является ходячей загадкой для большинства клиники. Зовут его Райзел Кадис. Причина его помешательства нам не известна. И он уже не подросток, хотя голова его застряла именно в том периоде. В прочем, сейчас вы посмотрите на него сами. Пройдемте… Лестница и площадка перед бывшими кельями, что ныне были преобразованы в палаты-одиночки, казались слишком знакомыми. Неприятное воспоминание царапнуло где-то под сердцем: именно тут нашли пентаграмму и больше всего размазанных кровавых пятен, которые не оттирались, а въелись в стены, как кислота. Ах… Вот и круг для вызова демона, причудливым узором стелющийся через всю комнату и выглядывающий из под протертого круглого ковра. Все комнатки были открыты, кроме одной. - О том, что произошло тут много лет назад вы уже в курсе? Вижу, читали, в курсе, если не задаете вопросов, что на стенах и полу, - Геджутель фыркнул и достал из кармана белого халата связку ключей. - Ничему не удивляйтесь, никогда не показывайте страха, не улыбайтесь излишне много, разговаривайте вежливо, ни в коем случае не считайте его маленьким ребенком, хоть голова его упрямо сидит в возрасте семнадцати лет. - В семнадцать я уже помогал дяде в его медицинской клинике, так что не такой уж он и ребенок… - фыркнул Верлин. - Ну вот уже правильный подход, но постарайтесь все же запомнить: не удивляйтесь ничему и старайтесь играть по его правилам. И если он скажет, что четыре линии на стене - окно, то лучше ему поверьте и подыграйте. Он живет в воображаемом мире, в котором раздал всем роли. Да, он встречается с другими пациентами и докторами, но где он содержится и сколько он тут содержится - отнюдь не их дело. При достаточной текучке никто особо этого не замечает, кроме тех, кто и так знает достаточно. С вас, молодое вы дарование, хватит знания, где он содержится и истории болезни. Никогда не спрашивайте его про возраст. Он все равно ответит про три с лишним тысячи лет, но сперва несколько раз поменяется в лице и впадет в полутранс. У него специфичное расстройство личности. Готовы? - А можно вопрос? - Франкенштену стало не по себе. - Он не буйный? Мне носить с собой шприц успокоительного? - Нет, в этом необходимости нет. В склонное к насилию состояние он впадает очень редко. Предыдущий период уже закончился, так что можете не волноваться, - Геджутель мило по-старчески хохотнул и открыл двери. Старый ключ с крестом скрипнул в замке и тяжелая дубовая дверь, видимо еще времен постройки храма, отворилась. В комнате было прохладно, не смотря на сильную жару, которая бушевала днем. Солнце уже закатилось за горизонт, так что в келье царил легкий полумрак. Она была более квадратной по форме и явно занимала площадь двух келий, между которыми снесли перегородку, оставив только две арочки посреди помещения. Напротив двери располагалось единственное окно. Окно второй кельи было явно заложено. Дверь примыкала прямо к переходу с арочками, так что с противоположной стороны вполне свободно располагалась дубовая и видавшая виды кровать. В противоположном углу, уже за импровизированной разделяющей стеной, стоял крепкий стол и три стула. На полу были развернуты несколько ковров с потертым ворсом и некогда красивым узором. У решетчатого окошка развевались на ветру полупрозрачные занавески, резко контрастируя с древней каменной кладкой стен. На глухой стене со стороны кровати тоже висел карниз с легким тюлем. Сам обитатель этой чуднОй палаты нашелся сидящим на полу под окном. Заметив врачей, юноша вскочил на ноги. Геджутль же, бурча что-то про полуночников, щелкнул выключателем у двери. Комнату тут же залил приятный мягкий свет, давая возможность рассмотреть Кадиса полноценно. Среднего роста, достаточно высокий, стройный, как тростиночка, абсолютно аристократичной внешности. Точеные черты бледного лица с узким подбородком, крупными раскосыми глазами подозрительного красноватого-карего оттенка создавали оригинальный контраст со смоляными прядями волос, что спадали ему на плечи. В левом ухе у юноши была серьга с крупным крестом. Выглядел он на действительно семнадцать лет. Максимум - двадцать. В простой белой больничной форме он смотрелся все равно как-то царственно-благородно. - Приветствую Вас, Геджутель К. Ландегре, и Вашего спутника, - мягким и бархатистым голосом поприветствовал вошедших он. - Верлин Франкенштейн, - с едва заметной улыбкой кивнул молодой психиатр. - Кадис Этрама ди Райзел, - с таким же кивком ответил ему юноша. - Доктор Франкенштейн заменит Доктора Агвейна, - пояснил Геджутль. - С этого вечера вы будете проводить в общении более двенадцати часов в сутки. Завтра в восемь утра именно Доктор Франкенштейн придет забрать тебя на завтрак. А теперь - ложись спать, Кадис. Ложись спать. Тебе нужно отоспаться. - Он и так спит. Но мы можем все равно лечь и спать, - хмыкнул пациент. Невероятно элегантно и плавно он подошел к кровати. - Тушите свет. - Ночи, - кивнул Ландегре, выключил свет и вытолкал Верлина. Затем закрыл поспешно дверь на два оборота. Знакомство состоялось. Отчего-то осадок на душе у молодого психиатра остался не самый хороший. Наверное, из-за того, что за тюлем на глухой стене он увидел движущиеся сами по себе контуры нарисованного мелками дерева… *** Спустившись из башни, Верлин почувствовал недомогание. Подкашивались ноги и дышать было трудно. А еще появилось странное ощущение, будто ему в спину кто-то смотрит. С интересом, выжидающе. Ну, а если учесть, что в бывшем основном церковном зале были только он и Геджутль, становилось жутко. Стоило как раз сказать о главном зале, где проводились все сходы и мероприятия. Из бывшего церковного убранства оставили практически все, избавившись только от слишком громоздких и опасно закрепленных крестов. Если уж говорить об алтарной части, то практически всю стену от пола и до потолка занимал огромный витраж, изображающий смотрящего вниз белокурого ангела с лилией и мечом в руках. Меч был направлен острием вверх, а лилия - опущена. На двух колоннах, которые возвышались по две стороны от традиционно сужающегося к верху окна, расположились действительно внушительных размеров статуи Архангелов Михаила и, если глаза Франкенштейна не подводили, Гавриила. Михаил был строг и опирался на исполинских размеров пылающий меч, а Гавриил мягко улыбался, держа в руках веточку гладиолуса, вместо традиционных лилий. на руках у него тоже было что-то на манер лент, являющееся явным отклонением от традиционализма. И если первая статуя внушала спокойствие, то вторая - тихий и суеверный ужас. По непонятным причинам. От самого алтаря остались только площадка с подъемом в три невысокие ступенечки да два органа, стоящие по две стороны от витража - между колоннами со статуями и спускающимися вниз арками. В остальном большой зал храма был очень похож на любой другой храм примерно тех времен - сводчатый потолок, много-много островерхих арок и такая странная легкость массивных каменных конструкций. Его явно строили не просто как провинциальный храм, а как мощный центр веры, способный равняться со столичными. Привычных лавок для прихожан уже не было - только несколько из них стояли под стенами за рядами внутренней, поддерживающей второй этаж, колоннады. Арок было чересчур много, решил для себя Верлин, но нарисовать это все надо было обязательно. Только когда будет солнечно, а не такой синий полумрак, разгоняемый только редкими лампами на нижней колоннаде. - Такое впечатление, что вы смотрите на этот зал новыми глазами, - хмыкнул Геджутель. - Все впорядке? - Да, все отлично… - Франкенштейн кивнул и чуть послабил серебристо-серый галстук на рубашке. - Все отлично, Доктор. Но ночное дежурство в первый день меня откровенно пугает. И это не встреча с пациентами и не боязнь темноты. Взгляд в спину… - Вы к нему привыкните, как и ко всему, что тут происходит по ночам, - усмехнулся Ландегре. - Ночное - это проверка. Если вы выдержите все сюрпризы этой церкви - вам бояться нечего до последнего дня нахождения. - У вас тут дедовщина?! - искренне возмутился юноша. - О, нет! - расхохотался его старший коллега, похлопав по плечу и легонько заодно подтолкнув, чтобы продолжить движение в сторону главного входа - огромных дубовых дверей. - Мы не страдаем подобными глупостями. Нет. Это очень мистическое место, в котором даже врачам приходится бороться временами за свой рассудок. Сейчас мы идем поздороваться со старым духом. Он обитает у церковных врат. Мальчик-послушник, обитавший в старом нижнем храме, который сожгли во время гонений на католицизм. - Вы издеваетесь? - скептически закатил глаза Франкенштейн. - Ни капли, мне нет в этом нужды. Когда мы его впервые увидели с Лордом, то он расхохотался, а вот я приобрел первую седую прядь в волосах. Сохраняйте спокойствие, доктор, даже когда увидите то, что видят патологоанатомы. Уточнить, что же имел ввиду старик, юноша не успел. Прямо из пола перед ними вырос мальчик лет четырнадцати в серо-бурой монашеской рясе. На руку у него были намотаны его же кишки, вываленные через дырку в животе, а левый глаз болтался на ниточке. При всем этом ребенок очень жутко улыбался. - Ночи доброй, проклятые англиканцы. Натопчите грязи на пол - умоетесь кровью… - мальчик заливисто засмеялся. Совсем по-детски, но до мороза по коже. А потом просто исчез так же в полу. Франкенштейн не заорал и не допустил себе испачкаться, даже упасть в обморок. Он качнулся, вздохнул, выдохнул, повернулся к Геджутелю и громко прикрикнул: - Не смешно! Где проектор?! Тот захохотал и постучал пальцами по лбу Верлина. Затем аккуратно выудил из-за уха короткую побелевшую прядь. - Согласен. Не смешно. Но вынесено стоически. Остальные вас уже до этого не доведут. - Да ну вас… в холодильник! - пробурчал юноша. - Вот только поседеть с вами еще полностью не хватало! - Возьмете у Кэриаса тоник, подкрасите. Все будет отлично! - хмыкнул Геджутль. “Сволочь!” - резко и отчетливо отпечаталось в голове у Верлина. Всю дальнейшую ночь до самого рассвета то за одним, то за другим углом бывших монастырских коридоров Франкенштейн натыкался на висящие в воздухе глаза, множество отрубленных конечностей, повешенных тел и прочего-прочего, что явно не внушало веселого настроения и любого оптимизма по поводу дальнейшей его судьбы в этой больнице. К рассвету эта дикая чертовщина закончилась, но ощущение смотрящей в спину пары глаз никуда не делось, а только усилилось. Глаза смотрели заинтересовано. Психиатр готов был поклясться, что взгляд был именно таким, каким он изучал девушек, которых планировал соблазнить. К семи часам утра, времени сдачи поста, Геджутель и Верлин стояли у бывших алтарных ступеней, ожидая сегодняшнего дневного дежурного, которого Ландегре называл исключительно по имени “Кэриас”. Сменщик действительно спешил к ним, на ходу поправляя халат и собирая выпадающие из карманов карамельки и шоколадки. По мере приближения еще одного психиатра, глаза Франкенштейна лезли на лоб. Он ожидал увидеть кого угодно, но не его. Не Кэрри, который откровенно отравил ему первые два года обучения в медицинском, отбивая любую понравившуюся ему девушку. Но это не было главной причиной не любви. Кэриас умудрялся показать лучшие результаты на факультете. Так что уже после того, как этот “белобрысый” гад выпустился, относительно остывший Франкенштейн смог добиться абсолютного лидерства за последние десять выпусков. Он никогда не знал полного имени того заносчивого “Кэрри Блостера”, так что увидев того самого хваленого и охаянного многократно за ночь главного специалиста младшего отделения, дети до десяти лет, Верлин не сдержал матерного возмущения: - Во имя всего святого, имей тебя черти под забором! Кэрри! Вот кого я не ожидал тут увидеть! Я уж думал, что кошмар с твоим присутствием в моей жизни закончился! Блостер был крайне озадачен, возмущен и недоумевал. Потом он удосужился вспомнить, кто же перед ним, узнав в весьма красивом и, даже при дикой усталости, светящимся здоровьем, ухоженностью и… пожалуй, полным довольством жизнью со всех сторон, молодом человеке то вечно взъерошенное существо, которое он помнил с последних курсов обучения. - Виктор… - начал было Кэриас. - Верлин, - механически поправил тот. - ...Сколько лет, сколько зим! - нервно хихикнул тот. - Как приятно видеть знакомые лица, с которыми есть о чем поговорить! И ничего, что отец в свое время натравливал меня на тебя очень активно! Я очень рад встрече с отличным профессионалом на таком масштабном поле боя! - Поле боя? - Верлин чуть прищурился и очень скептично изогнул брови. - Поле боя, на котором мы отвоёвываем пациентов у их прошлого, у страха, греха и ужасов, пережитых ими. Это не поле для дуэли. И да, теперь, когда студенчество закончено, а отец мой давно упокоился в бренной земле, я не собираюсь враждовать с тобой. Франкенштейн хмыкнул. Ну да. Отец Кэриаса сильно враждовал с его собственным отцом на филологическом поприще. Никак он не мог смириться с тем, что Герхард Франкенштейн написал емкую резолюцию на его научной работе, как рецензент “Шлак”. Кстати говоря, вполне заслуженно. - Верлин, я же правильно произношу твое имя? - хихикнул Блостер. - Мне бы хотелось быть с тобой другом. И да, тоник я тебе точно выдам. Эта седая прядь за ухом тебе не очень к лицу. И даже не думай завопить. После первого ночного обхода у меня седой была почти вся голова. Верлин хотел было уже ляпнуть какую-то колкость, но решил, что с Кэриаса действительно хватит седых волос. Вздохнув, он улыбнулся, едва приподняв уголки губ. - Ну если уж тут действительно не с кем выпить вечерком пятницы пива и обсудить научные труды, то, пожалуй, от твоей дружбы я не откажусь. Вот только ты мне более предметно расскажешь об убранстве храма. Я же помню, что ты извечный эстет! Франкенштейн обернулся и чуть внимательнее присмотрелся к смутившей его ночью статуе Гавриила. Да, в сумерках он сильно ошибался. Губы у статуи были изогнуты в насмешке, а не мягкой улыбке, как ему сперва показалось. В издевательской такой. Веточка гладиолуса оказалась тонким длинным стилетом, на который были нанизаны цветы. Ленты же оказались змеями. На постаменте у ног исполина была надпись “Люцифер”. О, да, теперь ему стал понятен этот животный ужас, который возник при первом взгляде. А еще у статуй было одно лицо, словно у братьев-близнецов. - О! Я расскажу тебе много об убранстве этого храма. Пожалуй, начну с того, что ты очень похож лицом на Смотрящих, - Кэриас чуть усмехнулся. - На них,- кивнул он на статуи. Да, вот тут Франкенштейну и стало наиболее жутко. Позорно сбежать не позволяла гордость, временами граничащая с гордыней. - Лечебница названа в честь этих статуй. Они прекрасны, не правда ли? - Блостер едва только не мурчал словно сытый кот. - До дрожи и суеверного ужаса… - закивал на автомате Франкенштейн. - А что же, простите, в ХРАМЕ делала подобная… композиция? - Существовала, олицетворяя две половины человеческой сути. Михаил и Люцифер были братьями. И один сбросил другого с Неба собственноручно. Ну, а витраж, за спинами у них, символизирует очистившуюся душу, - Кэриас тихо хмыкнул. - Но меч же поднят лезвием вверх! - Это символ праведной борьбы за себя… - пояснил уже Геджутль. - Пошли, Франкенштейн. Тебе еще много стоит узнать о Смотрящих. И о нашей психушке! - Блостер положил ему на плечо руку и повел в сторону столовой. - Я всем тебе расскажу! Геджутель только смотрел вслед двум удаляющимся психиатрам и думал о том, как же эти двое действительно попали. Они сами еще не понимали, в какую игру впутываются. Взгляд Ландегре метнулся к статуям. На чьей же стороне в итоге будет “главный приз”?