Империя прилагается

      Марк.       Как больно! Я даже не могу толком дышать, получается втягивать в легкие воздух болезненными рваными рывками. Очень болит сердце. Я рискнул всем и… проиграл. Ей противно. Словно от грязи отмывалась почти полчаса. Что же я сделал не так? Ведь я ее так люблю! Как же больно. Стена в коридоре, мраморная и холодная, хоть немного освежает горящее лицо. Я уже почти не могу идти. Хочется свернуться клубком, забиться в какой-нибудь темный угол и дождаться, когда боль хотя бы немного утихнет, когда я смогу, наконец, нормально дышать. Но в прямом, как лезвие меча, коридоре этого не сделать, и я заставляю себя встать и идти. Как раненый зверь, стремлюсь в свою нору. Там не включая свет, не снимая обуви, падаю на кровать. Нужно успокоиться, нужно как-то жить дальше. Дальше? А будет ли вообще это дальше? Может, завтра с утра в эту комнату без стука войдут двое из службы исполнения, прикажут следовать за собой, потом выжгут клеймо Императрицы – и на ближайший рабский аукцион. А может, завтра она сделает вид, что ничего не произошло, и каждый день я буду рядом, но так непостижимо далеко! Что же я сделал не так? За что? Боги, за что?! Я и не знал, что любить – так больно. Лучше бы никогда не знал. Но поздно, теперь уже слишком поздно. Хотя, Артур прав – лучше все же быть рядом, может быть, когда-нибудь я буду ей полезен. Никто и ничто не может мне запретить просто любить. И расстояние на самом деле совсем не важно. Мне кажется, что я смогу любить даже после смерти. Это слишком много для меня, слишком сильно. Наверное, потому, что в моей недолгой жизни было совсем мало чувств – страх и боль. И все. А теперь это – огромное, горячее, болезненное, но такое необходимое. Я уже не смогу без этого жить. Просто оно, это чувство – слишком большое. Потому и так больно – оно не помещается в моей мелкой и темной душонке. Но ничего, скоро я привыкну, и будет легче. Непременно будет легче и лучше – уже завтра. Завтра мне будет легче. Я изо всех сил старался в это поверить… К рассвету мне почти удалось. Когда краешек неба чуть осветился фиолетом встающего светила, я уже нормально дышал и сумел загнать боль глубоко внутрь себя. Я включил свет и взглянул в зеркало: неужели этот всклокоченный парень с угрюмым помятым лицом и темными кругами под глазами – я? Обычно я представлял себя иначе. Ладно, не важно. Умылся, тщательно причесался, заставил себя что-то съесть. Солнце уже совсем встало и довольно улыбалось с неба. У него, наверное, нет никаких проблем.       – Ну вот и завтра, – негромко выдохнул я и прислушался к собственным ощущениям. Стало легче? Да, пожалуй, совсем немного. Значит, будем жить! На выходе из комнаты я запнулся – сейчас придется идти к ней. Тяжело? Да! Но это с какой стороны посмотреть, ведь я все же буду рядом. Исполнители не пришли за мной, значит, я остаюсь. Это уже хорошая новость. Я уверено вышел навстречу новому дню.       У дверей императорских покоев – двое из личной охраны. Я кивнул им, как давним знакомым. Да это, собственно, так и есть, мы все знаем друг друга в лицо, знаем сильные и слабые стороны. А я еще должен знать и мелкие привычки, и самый затаенный страх в жизни каждого из этих воинов. Это вовсе не доставляет мне удовольствия – держать в руках чью-то душу и волю, но кто меня спрашивал? Это просто моя работа. Ничего личного, ребята.       – Спит?       – Пока да.       Тихонько открываю двери и проскальзываю внутрь. Тут еще полутьма, тяжелые гардины на окнах задернуты. Пахнет дымком от камина и очень заметно – смесью дорогих парфюмерных ароматов. Она любит хорошие духи и мы, зная это ее пристрастие, как только предоставляется возможность, притаскиваем ей в подарок новый флакон с душистой смесью. У нее уже приличная коллекция. Тихо кивнув внутренней охране, прохожу в спальню. Аромат духов становится еще заметнее. С улыбкой вижу на столике у зеркала свой последний подарок – маленькую хрустальную каплю. Внутри слегка приторный запах ландышей, жасмина и чего-то еще, что я затрудняюсь определить. Значит, понравилось. Что же – хоть что-то ей понравилось. Чуть помедлив, перевожу взгляд на постель. Сердце предательски екает, сбиваясь с ритма, а в груди просыпается щемящая нежность. Больше всего хочется лечь рядом и обнять этот хрупкий маленький комочек, вдохнуть запах ее тела и едва заметный аромат духов. Трясу головой, прогоняя наваждение – поздно. Вчера я ее уже потерял. Какие же тонкие у нее косточки… Кажется, сожми в руках чуть сильнее, и останутся только осколки. Как от моего сердца. Печально улыбаюсь и присаживаюсь на самый краешек широкой постели. Спит. Пусть спит. Я не бужу ее, просто смотрю. Только любуюсь.       – Милая моя, – тихонько, чтобы не потревожить, шепчу. – Милая… Моя душа, сердце мое…       – Хм, и прочий ливер? – неожиданно спрашивает она и открывает смеющиеся глаза. Она все слышала.       – Знаешь, мне больше понравилось начало. Давай остановимся на душе, – и весело смеется.       Я тоже улыбаюсь в ответ. Невозможно не улыбаться – она такая… нет, мне не найти нужных слов.       – Плохо выглядишь, Марк, – серьезно замечает она.- У тебя ничего не болит? Все в порядке?       Не болит? Забавно, именно боль я и приручал всю ночь, но ей не обязательно знать об этом. Мне не нужна ее жалость.       – Немного голова. Плохо спал.       – А я преотлично выспалась!       Веселым вихрем она взлетает с кровати и бодро топает в душ. Я дожидаюсь, пока щелкнет задвижка и, не удержавшись, утыкаюсь лицом во впадинку на постели, оставшуюся после ее тела. Ее запах… от него немного кружится голова.       – Ну вот! Засыпаешь!       Я дернулся и подскочил, принимая вертикальное положение. Как ей удалось подойти так тихо? Расслабился! Позорно распустился!       – Не злись, – примиряюще сказала она и, подойдя вплотную, положила руки мне на плечи, чуть изогнулась и нежно поцеловала в губы. Ее поцелуй сегодня пах мятой… Я, кажется, снова забыл, как надо дышать. Эльга чуть мурлыкнула, словно большая кошка, и нежно потерлась щекой о мою макушку.       – Жаль, что у тебя болит голова. Может, пройдет к вечеру? А то у меня тут кое-какие планы… – она, лукаво улыбаясь, заглядывает мне в глаза. Что это? Почему? Я снова все неверно понял? Но как же душ?! Она отмывалась полчаса! Я тяжело вздыхаю. Как там она предлагала – давай все обсуждать открыто? Хорошо, родная, давай попробуем.       – Эля, пожалуйста, объясни мне одну вещь, потому что я уже не знаю, что думать, – обращаюсь к ней очень серьезно.       – Конечно! Если смогу! – обещает она.       – Вчера ты так долго принимала душ. Это потому… – я ужасно смущен, но все же продолжаю, – потому, что я тебе неприятен?       Я заставляю себя смотреть ей в глаза – они не соврут, даже если она решит меня пожалеть. А Эля вдруг чуть печально, с пониманием улыбается и вместо ответа утверждает:       – Значит, у тебя ничего не болит.       Я только и могу, что глубоко вздохнуть в ответ. Не признаваться же ей во лжи.       – Я не прав? Тогда почему? – ухожу от прямого ответа.       – Ох… Ну надо же напридумывать себе глупостей! – смеется моя любимая. – Просто потому, что хотела хоть немного прийти в себя. Неужели ты так плохо знаешь женщин?       – Вообще не знаю, – пожимаю я плечами, улыбаясь в ответ. – Пожалуйста, учитывай это в следующий раз.       – Как это не знаешь? – удивляется Эля.       Я краснею, но раз уж мы договорились об откровенности, честно встречаю ее взгляд.       – Да так… ты моя первая женщина.       – Ох, Марк, я не знаю, что сказать, – наконец, разводит она руками. – Хорошо, что предупредил. Я буду помнить об этом. И ты вовсе не неприятен. Напротив, у меня еще никогда не было такого чуткого, внимательного и нежного партнера. Марк… – она так произносит мое имя, что я замираю от любви и нежности, – Марк, я буду ждать тебя сегодня вечером. Придешь?       Она еще спрашивает?!       – Конечно.       – Знаешь, на сегодня я почти не оставила никаких дел. Этот день для моих друзей: для тебя, Артура, Янека, Эзры. Ну, если Эзра не будет занят в клинике, конечно. Хотя мне очень хотелось бы его увидеть.       – Увидишь. Если занят сегодня, то завтра.       Она чуть печально улыбается, пряча глаза. Ох, как мне это не нравится. Подозрительно… Как же я раньше не связал цепочку событий: ее спешка в принятии решений, сегодня день без дел – для друзей, желание увидеть всех и странная реакция при упоминании завтрашнего дня. Значит, завтра. Что-то должно произойти завтра. Да, совсем расслабился, заигрался в чувства и чуть было не пропустил ее. Как же поздно я тебя просчитал, девочка моя. Как поздно!       – Я могу помочь? – спрашиваю вслух. Она невольно вздрагивает и окидывает меня внимательным пристальным взглядом.       – В чем, Марк? – отвечает невинно. Немного переигрывает. В голосе фальшь, которую слышит и она сама, досадливо морщится и тихо говорит:       – Нет, Марк, извини… В этом мне никто не сможет помочь. Это смогу сделать только я. Хотя… – задумывается на минуту, – можешь. Сделай так, чтобы мне не мешали ни охрана, ни случайные свидетели – никто. Это очень важно, поверь.       Отчего-то я ей верю. Да, то, что она задумала – действительно важно.       – Это опасно для окружающих?       – Да, очень.       – А для тебя?       Она молчит, слишком долго и красноречиво молчит. Вопрос, словно мыльный шарик, повисает в воздухе и, не выдержав напряжения, лопается, разбиваясь на сотни радужных капель. Мне уже не нужен ответ – я все понял. Внутри становится пусто и холодно, словно я провалил последний, самый важный в моей жизни экзамен. С трудом, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, спрашиваю:       – У тебя есть шансы… выжить?       Она улыбается немного растеряно и ужасно, немыслимо беззащитно.       – Я не знаю, Марк, я надеюсь.       – А по-другому нельзя?       – Нельзя.       Мне хочется спросить что-нибудь еще, чтобы разбить эту давящую тишину, но все важные вопросы уже заданы. Все сказано. Между нами, словно глубокая расщелина в скалах, повисло это нечто – нечто, что должно быть завтра. Я не спрашиваю «что» – нет смысла. Если бы хотела, поделилась сама. Раз молчит, значит, мне не следует этого знать.       – Я не смогу без тебя жить, – говорю я.       Она кивает молча, принимая это, как истину, не пытается в ответ увещевать и уговаривать. Просто понимает, что это так.       – Знаю, Марк. Я после того, как приняла твой дар, многое знаю, точнее, чувствую. Нет, мысли не читаю! Хотя, наверное, смогу при должной практике, но боюсь, что на это у меня уже не будет времени. Ты прости меня за все это. Поверь, меньше всего я хотела бы утащить тебя вслед за собою. Но я, правда, не могу иначе!       – Ты и не тянешь меня, Эля. Я же не барашек на привязи, – улыбаюсь я, нежно касаясь ее лица, – Я иду сам, совершенно добровольно. В этом нет ничьей вины, так уж получилось. Кто-то живет счастливым всю жизнь, а кому-то даны лишь несколько дней. И знаешь, что я тебе скажу – еще неизвестно, кто счастливее. Ведь тот, кто получает только несколько дней, чувствует все во много раз сильнее. Он словно всю жизнь втискивает в эти мгновения… И я сейчас все равно счастлив, потому что знаю, что значит любить. Я мог бы прожить всю жизнь и никогда этого не узнать. Только разве это была бы жизнь? Так что давай не будем думать о плохом, пусть будет то, что должно. Мы станем жить сейчас, сегодня – и будем счастливы. Согласна?       Она улыбнулась открыто и радостно и потянулась ко мне для поцелуя. Пьянея от ее прикосновений, на последних бастионах рассудка невидимые часы равномерно отсчитывали секунды последнего дня моего счастья.