Алиса и Паша на БАЙКАЛЕ

Тянуло свежестью. Где-то мычали коровы и лаяли собаки, возвещали наступление утра петухи. Как же это контрастировало с оставленным (на время! конечно) вчера миром фрайеров и звездолётов, пилатов и телепортаторов, инопланетян и передовых биотехнологий. Так, что привычный мир начинал казаться призрачным, нереальным. А реальным и единственным казался вот этот мир — мир свежести и величавого покоя с привкусом первозданности. Мир, в каждом нюансе которого ощущалось размеренное могучее дыхание Великого Моря. Здесь казались чуждыми чудеса современной техники и быта. Здесь был — Заповедник. Вокругбайкальский биосферный заповедник. И природа здесь была заповедной. И жизненный уклад. Когда-то заповедную зону постепенно расширили на весь водосборный бассейн Моря, хотя это и стоило огромных усилий и произошло со значительным опозданием… Но всё же это сделали. Теперь местных жителей было совсем немного, больше ради сохранения «статус кво» — своеобразный живой действующий музей для умеренного числа туристов. Дети местных жителей, подрастая, в основном уезжали в другие места. Тут оставались самые консервативные жители. А если дети и оставались, то в качестве хранителей заповедника, после надлежащего обучения. И бывали нюансы, в которых оказывался бесценен опыт именно их — тех, кто вырос на берегах Моря, кто с детства слушал его Дыхание. Кого Море баюкало с колыбели и кому нашептало свои секреты. И, конечно, здесь жили приезжие учёные. Которых не всегда удавалось с первого взгляда отличить от местных жителей, особенно если они прожили возле Моря несколько лет. Отличить их можно было по особенностям говора да по содержанию бесед, насыщенных научными терминами и заботами. Внешний вид научных станций не диссонировал с окружающими пейзажами, хотя внутри было самое современное оборудование. Жилые дома местных жителей, исследователей и гостей обычно несли черты старины (имелись даже бани образца двухсотлетней давности, в дополнение к обычному душу). Гости и временные исследовали вроде Паши и Алисы могли сами выбрать, в здании какого типа они предпочитают пожить во время своего визита. Паша и Алиса выбрали средний вариант — то есть не суперсовременную гостиницу и не совсем уж первобытную избу, а отдельный домик, в котором были и душ, и русская печь. Хочешь — печь топи, если интересно, а не хочешь — включай обычное отопление. (вариант МЕСТОПОЛОЖЕНИЯ домика: http://static.panoramio.com/photos/large/54186956.jpg) * * * — » Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный — пора, красавица, проснись: открой сомкнуты негой взоры, навстречу северной Авроры звездою севера явись! Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, на мутном небе мгла носилась; луна, как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела, и ты печальная сидела — а нынче… погляди в окно: под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит; прозрачный лес один чернеет, и ель сквозь иней зеленеет, и речка подо льдом блестит. — Какой длинный способ сказать «доброе утро»… — А какой способ ты предпочла бы? Этот тебе не нравится? — Нравится. Ещё как. — Тогда что не так? — Я просто пытаюсь замаскировать своё смущение.)) — Ты? Смущение? Когда это Алису Селезнёву что смущало? — Ой, Паш, да бывает. Ты, может, замечал — то я промолчу, то переведу разговор на другую тему. То не знаю, что сказать. — Да, но я всегда думал, что мне это мерещится. Ты всегда такая безмятежная и невозмутимая в таких вопросах. — Это не безмятежность была. А растерянность. — Да?.. И что же тогда заставило тебя отбросить смущение на этот раз и разоткровенничаться? — Не знаю. Просто возникло побуждение сказать то, что сказала. Я вообще очень необычно себя чувствую сейчас… Вообще с тех пор, как приехали сюда. Как будто… заново родилась. — Надо же — и у меня то же самое.)) Век бы отсюда не уезжал. — Неужели? А как же поиски странников? -… Странников?.. А странники… пускай сами сюда прилетают… — Паш, да с тобой в самом деле что-то творится. Ты это сейчас вот серьёзно? — Да ладно, я сам пока не знаю.)) Мне просто очень хорошо тут. Так что давай скорее вставай — я хочу показать тебе кое-что. — Великолепные ковры снега, блестящие на солнце, под голубыми небесами? Я так долго спала, что выпал снег? — Нет. Хотя я и заждался. И молоко, кстати, тоже. — Молоко? — Парное. По крайне мере недавно было парным. Так-то его надо сразу пить, как надоили, но я не стал тебя будить, раз уж ты так устала накануне. — Правильно сделал, спасибо. Раньше ты, бывало, всех перебудишь, если ненароком раньше проснёшься. А теперь становишься таким предупредительным. — Да уж, в одном флаконе похвала и порицание. — Да не бери в голову. Все мы не без ошибок. Кстати, а откуда у нас парное молоко? Ты уже, как обычно, со всей деревней успел перезнакомиться? — Не со всей. Просто шёл мимо одного из дворов, а там бабушка дрова колет. Сама, представляешь? Она, конечно, сразу видно, привычна к таким делам, но всё же женщина. Ну я и предложил помочь. А она предложила молоко. И видно, что — от всей души. Пришлось принимать угощение, чтобы не огорчать. И, надо сказать, молоко вкуснейшее. Всё-таки в первобытном образе жизни есть свои плюсы. — Уж не собираешься ли ты стать крестьянином? — Пока нет. А что касается ковров снега — это просто очень подходит по настроению. А каких-то столь же подходящих стихотворений про лето я пожалуй и не вспомню. — А что ты в такую рань поднялся? Иногда тебя не добудишься, а тут тебе не спится. — Искупаться захотел. — Что? Тут же наверное холодно? — Не то слово. Не сравнится с тёплой водой Куркутского залива, где мы были в детстве. Но мне так хотелось снова окунуться в эти воды, что я подумал — а вдруг получится. «Настанет миг, когда со мной случится чудо. Мой первый день придёт неведомо откуда. И я верну назад все встречи и прощанья, и расставанья, и обещанья». — Ну и как? — Не Куркутская… Зато бодрит знаешь как. — Только больше не ходи купаться один. Сам знаешь почему. — Тогда придётся тебя будить ни свет ни заря. Чтобы ты составила компанию. — Молоко и правда хорошее. Нет, не просто хорошее, а — удивительное. Словно жизненной энергией переполнено… Ну, на местных-то травах да на местной воде… — Вот и пей. А то — устала да устала. — Кстати, вчера я вовсе не печальная была, а просто усталая. Лечится сном. И молоком. — Зря я потащил тебя пешком по шпалам вчера на ночь глядя? — Нет, что ты. Флайеры лучше лишний раз не использовать здесь, раз уж рекомендуют воздерживаться от их применения в заповедниках. И дожидаться утреннего поезда не стоило. — Так что пешком — в самый раз. А шпалы не дали бы заблудиться. Даже если навигатор сломался бы. А так он даже мимо нашего дома не дал пройти. — Раз ты отдохнула — может, пора собираться? — Нет, погоди пока. Чуть позже. Скоро. … «Вся комната янтарным блеском озарена. Веселым треском трещит затопленная печь. … Приятно думать у лежанки», — задумчиво проговорила Алиса. — … Я-то думала, что понимаю смысл выражения «янтарным блеском озарена». Как-никак всю жизнь любуюсь утренним светом. Купаюсь в его благодати. Но тут такой свет… что теперь мне кажется, будто я впервые его по-настоящему разглядела. Прочувствовала. Он радует сердце как-то совершенно по-особенному. Может ли быть что-то чудеснее такого света… — «Но знаешь: не велеть ли в санки Кобылку бурую запречь?», — отозвался Паша. — Какую кобылку? Ты и с тутошними лошадьми тоже успел познакомиться? — Нет, с лошадьми пока не успел. Потом можно познакомиться. Я всё о том же — можно и пройтись. Если уж тебе так по душе этот свет — то тебе тем более нужно выйти наружу. Вот где свет так свет. …А впрочем, может, и не стоит. У тебя и так в голосе потрясённость проскальзывает, а что будет с тобой там? Синдром Стендаля? Разрыдаешься от потрясения? У нас есть в аптечке нашатырь для приведения в чувство впечатлительных барышень? — Ох, Паша-Паша, умеешь ты драматизировать. — Я? Разве это я сдерживаю слёзы умиления? — И куда на этот раз отправимся? Шпалы мы уже достаточно изучили? — Не совсем. Но предлагаю не сужать круг наших исследований шпалами. А дополнить их — ТОННЕЛЯМИ. — Это теми, в которых нас могут поджигать странники? — Разумеется. * * * Алиса совершено не ожидала от себя от этого, но, когда они вышли на улицу, на мгновение она замерла. Горло внезапно сжал спазм. Увиденное действительно было прекрасно. Слишком прекрасно. — Алиса, да тебя нельзя оставлять одну даже на секунду. Ну, а если бы я не успел? Алиса успела отметить про себя, что наслаждается оттенком заботы и тревоги в голосе друга.