* * *
Темнеет очень рано, и вместе с сумерками пробуждается колкий ночной холод, свойственный здешнему климату. Температура опустилась почти на десять градусов, из-за чего увлекательную прогулку по гостиничному городку Учихе и Акасуне приходится променять на тепленький ресторанчик, расположенный на первом этаже комплекса. Здесь уютно, на удивление тихо и практически безлюдно. Большинство давно отужинало в номере, а любители выпить и устроить кураж топчут полы соседнего заведения. Обстановка ресторанного зала весьма располагающая к приятному уединенному отдыху. Свет приглушенный, теплого янтарного оттенка, прекрасно действует на восприятие общей атмосферы. Оба омеги посиживают за столиком в конце зала у окошка, вымощенного разноцветным стеклом. Сасори уплетает жареную рыбу в кляре, запивает лаймовым коктейлем. Итачи ничего не ест, пьет апельсиновый сок с мякотью, самое калорийное, на что может потянуть омегу в течке, не считая морс. В свете приглушенных ламп Итачи выглядит особенно задумчивым и поникшим, даже грустным, хотя, пока гуляли, улыбался и вел непринужденные диалоги. — Ты чего? Сидишь, молчишь, задумался не весть над чем. Чувствуешь себя плохо? Если что, здесь аптека неподалеку, работает сутками напролет. Может, добежим по-быстрому? В номере, в сумке тоже есть медикаменты, на ночь капельницу тебе сделаю, чтобы завтра ты бодрячком скакал. — Да нет, все нормально. Все терпимо, не волнуйся, — отмахивается Итачи. Крутит в руке полупустой высокий стакан. Ох уж эти омеги в течку… Странные существа. Хер пойми, что у них на душе. Казалось бы, Сасори тоже омега, пускай уже давно только обонянием ей и остался. Но все равно чувствует физиологические и душевные колебания особей. Чувствует, когда собеседника или того же пациента хандра тяготит, как грудная жаба, скользкая и холодная. Итачи тоскливо, Сасори прекрасно видит, но чем его от этого избавить не понимает. Точнее, просто не знает и знать не может. — Слушай, мы же с тобой свои люди, давно знакомы. Мылись в одной бане и ели с одного стола. Признайся, где я лоханулся перед тобой? Или не я лоханулся. Может быть, это из-за прошлого нашего разговора ты внезапно ушел в себя и сидишь ледяной печальной русалкой напротив меня? Скажи, тебя тяготит тема твоего неприкосновенного личного одиночества? — Акасуна отодвигает от себя тарелку и приборы, вглядывается в фарфорово-бледное будто кукольное лицо Итачи. — Эта тема меня не колышет никак. Над другим задумался: стоит ли мне вообще возвращаться домой? Туда, откуда меня когда-то выперли. Коноха теперь для меня совершенно чужая земля. Давным-давно далек от ее обычаев и устоев, — Учиха устало вздыхает, подпирает головой боковую стену. — Но это фигня, знаю. Куда мне возвращаться и к кому? Покоя мысль эта не дает. — Как к кому?! Итачи, у тебя же братишка есть, он наверняка скучает по тебе, хочет увидеть своего коронованного капитана. — Брат уже давно взрослый мужчина. На что ему я? Да, строки, которые мы чиркали друг другу временами, действительно очень теплые и душевные. Но то лишь письма. Сидя на разных концах света куда легче говорить о нежности и привязанности, нежели напрямую. Непосредственно влившись в котел быта друг друга. А быт у нас разный. У брата своя жизнь, свои радости и камни преткновения в ней. Наверняка, у него много верных друзей и поклонников. Он был очень хорошим и добрым мальчиком, к нему тянулось большинство уже в детстве. Вероятно, у Саске, есть и чудесная пара. Каждый его день бьет горячим ключом, не сомневаюсь ни на йоту. Я там чужак, понимаешь? В какой-то момент Акасуне впервые становится по-настоящему жаль Учиху. Все-таки, в душе бремя одиночества его поедает. Сопровождает мрачной тенью, везде, стоит даже за порог ступить, уже подает ему свою тлеющую в пепле руку. Итачи будто непонятый остальными людьми. Кем-то отвергнутый, далекий от всего насущного. Навязывают Учихе свои идеалы, а ведь даже не знают наверняка, а действительно ли ему подойдут те рецепты, которые подходят остальным рядовым омегам? Вызывают лишнюю неприязнь в этом человеке к якобы красивым общепринятым вещам. — Ты его запомнил? Брата, — интересуется медик, продолжая неторопливо трапезу. — Я запомнил то, что мы с ним очень разные люди. Саске мне всегда казался более жизнерадостным, чем я. На школьном дворе дерзкий и упертый. Дома милый и чуткий. Худенький очень был, бледный. Часто болел, и я сидел около него ночами, пока он бредил в горячке. В те моменты братишка выглядел таким жалким, хрупким. Ему было чертовски плохо, а мне говорил что ему лучше, стараясь не приносить беспокойства лишний раз. В восемь лет он где-то подцепил педикулез, как многие другие детки начальной школы. И служанки обрили его налысо. А у него и так волосы очень медленно растут. Как он тогда расстроился… Это я помню хорошо. Еще, мне хотелось защитить его от всего этого мира вокруг, укрыть собой и всегда быть рядом. Ужасно и чертовски грустно, но у нас даже не было возможности нормально попрощаться, перед тем, как меня увели в порт. В кого Саске превратился сейчас я даже представить себе не могу. — Действительно, грустно как-то. Он, как и ты, омега? Учиха пожимает плечами: — Откуда ж мне знать? Мы не обсуждали половые проблемы в единицах писем, которые видели друг от друга. Пока дети маленькие, не зрелые, не разберешь — кто они. Даже запаха у них почти нет. Да и какая разница? Я сам-то только в четырнадцать лет осведомился тем, что омега. И то, невзначай. От Хошигаки узнал, который признался, якобы от меня же за километр омегой разит. Я в маму, остальные ближайшие родственники преимущественно альфы. А до этого, по-честному, считал, что, как отец и дед, альфой буду. Тем более, я ведь первый ребенок. По логике вещей, для первенца ген альфы куда более доминантный, нежели омеги. А получилось вон как. — Знаешь, что бы ты не говорил, а с братом тебе стоит увидеться. Это же несправедливо. У тебя есть родственник по прямой линии, которого ты себе даже представить не можешь, но который пишет тебе нежные письма, и ты о нем тоже думаешь с нежностью. Возможно, рядом с ним тебе будет лучше, отойдет это чертово одиночество. Будешь осознавать, вот он под боком родной человек. Не чужой дяденька, а твоя кровинка. Итачи улыбается, только улыбка его печальная, будто-то вот-вот перерастет в слезы. — Время покажет, а увидеть братишку мне действительно хочется. — Ну, вот и ответ. Улыбнись, не кисни. Все хорошо будет, — успокаивает Сасори, и в Итачи это действительно вселяет какую-то искорку доброй надежды, заставляя окунуться в пространство внутренней гармонии. Неожиданно в помещение ресторана ввалил какой-то гиперактивный симпатичный блондин, направо и налево распускающий насыщенный запах альфы. По-свойски пройдя вдоль рядов столиков, парень сверлит глаза гостей ярко-оранжевым костюмом и крайне озадаченной физиономией с оттенком лёгкого гнева. — Эй, распиздяй, ты здесь? Черт тебя дери, даттебайо! — блондин отчаянно пытался найти кого-то, но, очевидно, безуспешно. Никаких распиздяев в помещении не оказалось. Почесав затылок и обиженно фыркнув, альфа сам себе бубнит под нос: — Куда съебался? — потом скрывается за парадной дверью, очевидно, продолжая поиски своей пропажи. Учиха и Акасуна проводили его несколько изумленным взглядом и парой смешков. — Ох, народит же матушка-природа, — бубнит Сасори, а Учиха даже значения не придал этому эпизоду. Будто с привилегированным пациентом, Сасори возится с Итачи в их номере. Споил ему три какие-то таблетки с противным травяным вкусом, а теперь ставит капельницу с физиологическим раствором натрия хлорида и витаминами. Завтра Учиха бодрячком у него продержится на дурацком политическом заседании. Даже носом клевать не будет от того, что будет этим самым «бодрячком»! Из коридора доносится ненавязчивый шум, подпитые постояльцы, очевидно, разгуливают по этажам с довольными мордами. — Тоже мне, — фыркнул Акасуна, — интеллигенция.* * *
Хитрый медик слово свое сдержал, у Итачи прекрасное самочувствие и, в общем-то, неплохое настроение. Выстаивает строго на тротуаре, как на военном параде, весь из себя привлекательный, цветущий, благоухающий. К совету Акасуны прислушался, не украсил себя, противореча столичным правилам, ни единым ордерном, выдающим его звание и войсковую принадлежность. Оставил только золотой перстень с символом своего первого отряда в виде черного тигра, да медальон с религиозным символом и рубином, оправленным в то же золото. Это подарки. Перстень — от Кисаме, в честь присвоенного капитанского звания. Медальоны — от парней из самого первого отряда, в который он вступил, презент в честь того же случая. С этими вещами Итачи не расстается. Около полудня на въезде к гостиничному двору Итачи Учиху встречает видный экипаж, обозначенный гербом его столицы и черными знаменами на колеснице под глубоким навесом. Омега знает, что направится в резиденцию местных управленцев в компании феодала, его младшей дочери и их телохранителя. Собственно, это не напрягало. С верхами у Итачи отличные, слаженные отношения, кроме того, его присутствие — лишь красивая формальность. Парнишка-альфа учтиво и без уточнения надобности помогает Итачи взойти на высокую платформу колесницы, от чего Учиха прифигел. Он не барышня, не нуждается в самцовом обиходе над собой. Ну, да ладно. — Учиха Итачи, — шестидесятилетний альфа подает хриплый прокуренный голос, неприятно оглядывая омегу пустым взглядом зеленоватых глаз. На лице его красуется ужасный продольный шрам. Итачи знает, крендель пережил в свое время не одну войну и государственные распри, не даром занимает свой высокий пост, восседая на нем костлявой задницей. — Приятно видеть вас в составе делегатов, представляющих нашу небольшую, но чудесную страну, несмотря на то, что вы, помнится, прибываете в заслуженном свободном полете. Учиха в ответ кротко и натянуто улыбается, не желая ни чем поддакивать этому дедану. А спросил ли хоть кто-то, нужен ли омеге свободный полет, прежде чем давать пинка в его свободную сторону? Колесница тронулась, широкоплечий мрачный кучер умело управляется с упряжкой, выводя ее едва ли не в первые ряды общего движения. — Вы, Итачи, неизменно видный молодой человек. Таким негоже бродить по свету в одиночку, — дедан продолжает россказни не в тему, подметил лихо Итачи. Затрахали подобные базары по самые помидоры. Чего всем, блять, надо? — Меня ждут на Родине, там планирую обзавестись семьей, — врет и не краснеет Учиха, лишь бы старый пидарас отвязался от него. — Ох, вон оно как. Ммм, — дедан безысходно качает головой в шапке, сжимая руку дочери своей. Девчонка совсем еще юная, сидит и якобы незаметно флиртует с телохранителем. — Я уж думал познакомить вас со своим сыном, он… — Простите, но мое сердце уже забронировано, — продолжает театральный пиздеж с хмурой моськой. Дедан повинуется, остальную дорогу чешет языком только на тему той же пресловутой политики и плюсах и минусах содержания гарнизонов в мирное время. Учихе откровенно плевать на это в нынешний момент, голова не тем занята. Итачи больше предпочел бы, чтобы на него сегодня смотрели просто, как на декор. И ни с чем не приставали. К великой удаче, в резиденции не возникло никакой сумбурной мешанины из толпы прихожан. Четкая последовательность приема представителей каждой стороны. Людей для оформления приемов и проверок каждого присутствующего на наличие при себе оружия хватает. Раскаченный молоденький альфа скромняжкой краснеет, еле подавляя озорную улыбку, пока тискает Учиху за пальто и столь же мрачный черный мундир. «Херовый из тебя металлодетектор», — мысленно усмехается омега, проходя в зал проведения делегации: тонкие кинжалы, постоянные спутники Учихи под высокими ботинками и за манжетами, парень позорно пропустил. Личная охрана каждого каге и феодала остается ожидать в соседнем зале, развлекая себя покером и бильярдом. Остальные вынуждены занять места за круглым столом и вести высоко моральные разговоры, якобы открывающие новую эпоху в развитии каждого государства. Итачи неприметной тенью примостился в ряду с такими же военными, как и он сам, лениво разглядывая присутствующих. Прошло двадцать минут от начала вводной части заседания, когда золотистая створка тяжелой двери входа в зал раскрылась, и перед гостями круглого стола предстал тот единственный, кого не хватало среди предполагаемой пятерки каге. — Прошу извинить меня за опоздание. Черная кошка перебежала моему экипажу дорогу, пришлось колесить в объезд через горы, — представитель некогда родной для Итачи Конохи чертовски не научен красиво пиздеть, однако, остальным, кажется пофигу на опоздание хокаге. Он ведь не пропустил ничего важного. Вот только странно, что в отличие от прочих каге при нем нет личного советника. Бета в бело-красном колпаке занимает свое пустующее место, складывает руки в замок, вливаясь в насущную тему. Итачи пристально смотрит на него, узнал этого странного седовласого типа в маске, скрывающей нижнюю часть его узкого лица и с давно зарубцевавшемся броским шрамом на левом глазу. Еще при третьем хокаге знаменитый Хатаке Какаши служил в отряде непосредственного подчинения коноховской верхушки. Учихе довелось в свои десять лет проявить себя под началом именно этого человека. Правда, иметь честь знакомства им было отведено недолго.* * *
Только мифический божок знает который уже час ведутся заумные споры о том, что стоит навсегда запретить, а что открыть для общей досягаемости. Все, что из этого рыночного базара вынес для себя Итачи — в мире никогда не будет мира, люди говорят на слишком разных языках и никак не знают, каким образом им вычислить собственную выгоду, случайно не облажавшись на том или другом. Это начинало нереально утомлять и напрягать. Сасори хоть и постарался для своего друга, однако, любое лекарственное зелье имеет свойство постепенно выветриваться. Кроме всего, никто не знал, что эта политическая байда затянется на гребаные четыре-пять часов. У Сасори наверняка адским пламенем горят уши, Итачи в душе не жалеет ругательств в его сторону, ведь именно по его милости он вынужден прозябать здесь как пень, страдая от превратностей своей омежьей сущности. Итачи снова становится плохо: душно, все кругом раздражает, хочется пить. Месиво из чужих запахов вражеским подрядом внедряется к мозгу по рецепторам. Справа сидит симпатичная девушка-альфа, как и Учиха, отклонившая знамена. От нее пахнет чем-то ядовито-цветочным, с примесью розового перца. Учиха хочет блевануть или упасть в обморок от невыносимой вони. Секунда, Вторая… Итачи готов послать всех на хер и сбежать отсюда на край света, но, на его счастье, политический устный замес объявлен закрытым. После, выделили свободный час до начала запланированного спектакля местного большого театра. Времяпровождение обещает стать шикарным, ни у кого даже и помысла не было, чтобы не явиться туда. А Итачи не хотел, ему бы обратно в гостиницу и лечь под мягкое одеялко, предварительно распахнув окно настежь. По карте города, которую уже минут десять мнут грубые, далеко не омежьи учиховские руки, Итачи разыскал зоопарк неподалеку от резиденции. Прогуляется часок здесь, пообщается с енотами. Прогулка на свежем воздухе всегда приносит неоспоримую пользу… Омега еще никогда так не ошибался. Лишняя ходьба при его самочувствии не принесла ничего хорошего, а вот еноты и вправду милые. Они Итачи понравились. Действительно, как говорит Кисаме, какая на хуй прогулка, когда организм требует ебли, а не километры кросса наворачивать. Но Итачи забивает. Как и всегда, только забивает. По пути обратно заходит в небольшую аптеку, покупает легкое седативное с обезболивающим эффектом, глотает сразу три таблетки. Уже через несколько минут омега попадает в стены красивейшего здания театра. Действительно, обстановка, словно в сказке, раньше ему ни разу не доводилось посещать такого рода заведения. Жаль, что настроение его не заточено под культурный отдых в удовольствие. В роскошном концертном зале народу еще больше, чем в резиденции. Здесь и представители политических верхов, и их шумные младшие, и строгие старшие дети. Та же военная знать, советники и все члены высокопоставленной охраны каждой присутствующей шишки. Учиха смело шагает к последним рядам. Там отличная вентиляция, хотя мягко сказано, в дальней части зала по-настоящему холодно, но омеге это за радость, в его-то период. Крайние места заняты, поэтому Итачи культурненько продвигается ближе к середине. Изумительно. Темно, холодно, и никто не заметит, если потянет зевнуть от скуки. Итачи стягивает с волос тонюсенькую красную ленту, скрученную в несколько туров. Густые шелковые пряди темной завесой падают к его лицу. На случай, чтобы оно не привлекло постороннего внимания, если омега случайно вырубится, съежившись в накинутом на плечи пальто. Представление плавно играет цветными декорациями и яркими нарядами актеров, звучными голосами и прожекторными огоньками. Итачи завороженно наблюдал за происходящем, он уже позабыл о своем плохом самочувствие, о тошноте и раздражении. По-настоящему расслабился, наслаждаясь своим прибыванием здесь. Так странно, обычно седативные и обезболивающие никогда не оказывали на него такого чудотворного эффекта. Исчезла даже ломота в костях и отступила нарастающая миалгия. Морально в тело будто постепенно вливали маленькими дозами равновесие и ощущение приятного спокойствия. В зале присутствует множество людей, а у омеги вырос внутренний блок от нападок их раздражающих запахов. Напоминает что-то бредовое, а может волшебное. Единственный аромат, окутывающий навязчивой дымкой Учиху напоминает ему взвесь ладана и сандала, с теплыми переливами древесины и гамамелиса. Итачи, сам того не понимая, растворялся в нем, уходил далеко отсюда, в некие новые пространства, а может, хорошо позабытые старые. В любом случае, неимоверно приятное ощущение. По соседству сидит парочка парней: альфа и омега. Они незаметно стараются прижаться друг у другу поплотнее, чтобы не зябнуть, шепотом беседуя между собой вместо услады души спектаклем. Судя по обоюдным улыбкам, им куда интереснее общество друг друга, нежели шашни на сцене. Слева вплотную к Учихе в глубоком плаще с накинутым на голову капюшоном одинокий альфа вообще погружен в чтение книги. Завораживающий спектакль, ничего не скажешь. Лениво бегая глазами от эпизода к эпизоду на сцене, обогретый приятным ароматом вокруг себя, Итачи сам не замечает, как веки становятся тяжелыми, норовя сомкнуться. Тело ласкает приятная нега, сладкой силой заставляя повиноваться себе. Рука соскальзывает с колена расслабленной плетью, а сам омега под таинственным непонятным гипнозом отходит в сладкую дрему. Непокорная голова медленно клонится в сторону, где находит пристанище на чужом плече. Впрочем, Итачи уже заснул и не ведает ни о каких колебаниях своего разморенного тела. В какую-то минуту Учиха в дреме заягозился. Очевидно, от неудобства позы, но тут же успокоился, будто ему подсобили с комфортом сонного гнездышка.* * *
Легкие поглаживающие прикосновения к голове стали причиной медленного пробуждения Итачи. Раскосые чернильные глаза, ничего не понимая, смотрели на переговаривающихся между собой людей, покидающих концертный зал. Омега, вольготно развалившись, упирается во что-то теплое. — Пора просыпаться, золотце. Шоу закончилось, — очередное приятное прикосновение к черноволосой макушке сопровождалось незнакомым по-доброму насмешливым голосом. Будто накаленная иголка нахально впилась в учиховский зад, заставив омегу подскочить на месте. В зале давно зажжен свет, гости неторопливо успели покинуть его, уступив помещение уборщикам, а ошалелый Учиха до сих пор не осознает того, как продолжает нежиться в приветливых, но настырных объятиях молодого альфы, которого рассеянный Итачи смутно запомнил читающим книгу, сидя по соседству. Только голова молодого человека уже не скрыта капюшоном. Невозможно не подметить, для альфы у юноши слишком миловидные черты лица. Будто мастерски выточенные. Кожа отдает молочной матовой белизной, тонкие розоватые губы растянуты в приветливой улыбке. А глаза невероятно притягательные: черные, как угли, украшенные контуром пушистых ресниц. Глядя в них, возникает ощущение — их взгляд так и жаждет вывернуть душу собеседника наизнанку. Смотрят на омегу пристально и пронзительно, затененные длинными прядями иссиня-черной челки. «А-ля, сын ежа», — в тему закралось в голову Учихи, стоит внимательно разглядеть прическу незнакомца-альфы. После того, как батальонный капитан осознал факт своей нахальной спячки, притесняющей этого юношу, ему стало жутко стыдно. Разумеется, он не заметил, что симпатичный альфа на притесненного чужой наглостью вовсе не походит. — Твою мать, — бурчит омега, приложив напряженную руку ко лбу. — Какой стыд. Ты уж извини меня, пожалуйста. Весь день самочувствие ни к черту, а тут еще этот театр. Парень не сдерживает игривой усмешки: — Да ладно, чего такого страшного? Ты же не нерадивый пьяница с улицы, свалившийся на меня от перепоя. Может, мы уже уйдем отсюда? — альфа, как бы напоминает, на них обоих уже минут десять с недовольством пялятся уборщики. На лестничной площадке Итачи немного пошатнуло, но его внеплановый спутник успел подстраховать координацию омеги своей рукой. В холле пусто, все шустро оделись и разбрелись кто куда. В любом случае, добираться до гостиницы Итачи планировал неторопливым шагом, а не в повозке с феодалом-деданом. Погода сегодня отличная, да и выспался он неплохо… Учиха и альфа-незнакомец давно уже покинули верхний этаж, а омега до сих пор чувствует, как отчетливо тянется за ним шлейф того аромата, который не так давно превосходно убаюкал и заставил расслабиться. Приятный… Учиха отчаянно верил, запах просто сложным отголоском записан его обонянием на какое-то время… И никак не желал признать, что его прямой источник стоит напротив, небрежно и наскоро застегивает кожаный плащ, под которым прячет пару удобных тонких кусанаги. Итачи медлительно наматывает шарф на шею, невзначай разглядывая широкоплечего стройного альфу, одного с собой роста. Тот выглядит совсем молоденьким, не более двадцати лет, это точно. Навскидку, атлетически сложенный, что выдает в нем явно не малоподвижный образ жизни. А если посудить по оружию под плащом и далеко не гражданской форме, он, вероятно, из ряда приезжих военных. — Блять, распиздяй, ну куда ты снова подевался, тебайо! — на периферии раздаются вопли, которые Итачи кажутся подозрительно знакомыми. — Пошли отсюда, быстро! — неожиданно командует альфа, молниеносно среагировав на вечно жаждущий его зов. И Учиха крайне возмущенно вытаращился на то, как его хватают за руку и динамичным шагом волокут прочь из здания. — Погоди, я что-то не понял… — хмурится омега, как тучи в небе, оказавшись на улице, скованный чужой рукой. — Нет времени объяснять, надо немедленно свалить, — ответ налегке, и минуя площадку с колесницами, оба скрываются на восточной от здания театра тропке, ведущей к центру города, мимо старого парка. — Кто это был? — Итачи, в общем-то начинает понимать причину сорвавшегося побега странного и заметно нахального типа, но совершенно не понимает, нахера он сам спрашивает у него о том, что ему совершенно безразлично. Юноша высокомерно усмехается: — Это моя замена на сегодняшний вечер. Он пока еще не догадывается о выпавшей ему на голову чести, но не на долго. Возможно, его уже осенило. Можно сказать, в неформатном виде я передаю ему свои полномочия. Как-то так. Учиха весьма вежливо отдергивает свою руку из чужой, переводя жест в дружеское рукопожатие, чем немного завел альфу в ступор: — Прошу меня извинить, но я планировал возвратиться в гостиницу после ряда дневных квестов. Еще раз прости, что доставил тебе неудобство в концертном зале. Спасибо за здравое терпение. Хорошего вечера, — Итачи с натянутой улыбкой прощается с юношей. После, разворачивается, размеренно уходя в противоположную сторону. — Нам с тобой по пути, вообще-то. И этой дорогой путь выйдет короче. Но если ты хочешь пройтись подольше, я в любом случае пойду с тобой. Услышав вдогонку неожиданно смелый вердикт, Итачи с пренебрежительным лицом оборачивается на альфу, — Чего это? Экзотики общения не достает? — ухмыляется, глядя на альфу, как на идиота. — Детка, я тебя умоляю. Ладно ты в театре от своей течной ломки на меня удачно завалился, а если на пустой темной улице завалишься, тут уже без последствий может не обойтись, — юноша с тем же успехом смотрит на Итачи, как на идиота, в довесок соображая то, что омеге не шибко по душе такой тон. Спустя пару минут молчания первым сдается альфа: — Послушай, я весь день не ел ничего и устал, как пес, от этой маразматичной суеты, пойдем уже быстрее до гостиницы. Напряженно вздохнув, Учиха погружается ненадолго в раздумья: — В конце этой дороги мост. После восьми часов его перекрывают отряды, подчиняющиеся мизукаге, придется усложнять путь лишним кругом. А если выдвинемся в противоположную сторону, задержимся минут на пятнадцать, кроме того, в двух шагах отсюда есть хороший недорогой ресторанчик, можешь спокойно перекусить там, пока я выпью чего-нибудь холодного и более ли менее бодрящего, листая путеводитель. Идет? Усмехнувшись, молодой альфа податливо топает в сторону Учихи, и, минуя стальной забор незнакомой территории, оба успевают скрыться за поворотом. На самом деле, про мост Итачи напиздел. Просто после своего театрального сна он очень неплохо себя чувствует и действительно хочет неторопливо прогуляться по вечерним улицам, а не скачкообразно срезать самому себе простое удовольствие. А раз к нему прицепился некий банный лист, то это уже его личные банно-листовые проблемы. Однако, так уж и быть, пусть бедняга, хотя бы перекусит, а то бледный какой-то, да и слишком упертым выглядит.