* * *
Кабинет Саске в резиденции оказался огромным, весьма уютным. Заставлен высокими стеллажами, переполненными книгами, документами и свитками. Окном смотрит на солнечную сторону, летом здесь наверняка очень душно… На этой ноте омега понял, что от шока и волнения его заносит в степь бестолковых рассуждений, от которых делается только хуже. Младший Учиха молча и деловито восседает в глубоком высоком кресле за монолитным дубовым столом. Он не проронил ни слова с того момента, как был обрадован новостью о возвращении старшего брата на Родину, с целью навестить его персону. Итачи посиживает напротив и тоже молчит. Никогда в жизни ему не было настолько плохо, как сейчас. Впервые он чувствует себя по-настоящему сломленным, глупым, ведомым омегой, который допустил непростительно грубую оплошность — предал своего младшего брата. Действительно, предал. Боги, какой же кретин, как можно было умудриться не узнать родного брата?! Как?! Ладно внешность, но почему настолько жестоко подвело обоняние? Ведь картина совершенно очевидна — вот она причина безбашенной взаимной тяги друг к другу… Они прямые родственники. Неудивительно, что каждый из них настолько благоговейно действует на другого. А вот у братьев и сестер от смешанных браков такое явление большая редкость… Омега чувствует за собой серьезную вину. Он ведь старший, именно он несет ответственность за сложившуюся ситуацию. Никак не Саске. Хочется провалиться сквозь землю от стыда и вины. Вот оно — возмездие. Черед платить за совершенные грехи дошел до Учихи Итачи. Резко, жестоко, напрямую по оголенным нервам. Он поднимает виноватые глаза на брата, напряженно шаркает пальцами по ткани пальто, сейчас сойдет с ума в этой нездоровой тишине. С какой стороны ни подступись, а Итачи все-таки омега, и любое суровое колебание межличностных отношений с близким человеком ощутимым ударом сказывается на его ауре. Саске, кажется, подавно здесь отсутствует, во всяком случае, взгляд у него пугающе отрешенный от реальности. Еще с мартовской встречи между, как оказалось, братьями зародилась цепочка ментальной связи, свойственная избравшим друга парам, но в определенный момент альфа или омега может ее разорвать. Итачи остро чувствовал доныне ту самую цепочку, а сейчас нет. Его альфа, очевидно, решил ее заблокировать. Учиха-младший пропустил несколько странных смешков, разглядывая брата, но старший так и не уловил их сути. Наконец, капитанская воля берет свое, Итачи выводит себя из состояния сутулой робкой статуи и, пристально поглядывая на братишку, желает расставить все по своим местам. Лицо сбрасывает маску растерянности, уступает рассудительности и благоразумию. — Послушай, в сложившейся ситуации очень глупо говорить «мне жаль, что все так сложилось», потому что жалеть совершенно не о чем. Я мечтал увидеться со своим младшим братом… Мечтал, чтобы в жизни он ни в чем не нуждался и добился множества высот. Мне за радость видеть тебя во всех аспектах состоявшейся личностью. Из тебя получился воистину прекрасный мужчина, Саске. Жаль, что на пути твоих достижений не смог оставаться твоим спутником, у меня самого сложилась чертовски непростая жизнь. Но я ни на минуту не забывал о тебе. Не проходило дня, чтобы не произносил в мыслях твоего имени. Я отрекся от клановых уз, но только не от тебя, родной… — Итачи растерянно замолчал, его мысли летят намного вперед слов, и он не успевает сформировать то, что наболело в фразы, — Грубо и беспечно было с моей стороны не почувствовать и не узнать родного брата. Мне стыдно перед тобой за это. Но так получилось не от плохих побуждений, клянусь тебе. Я возвратился сюда к тебе, к своему брату. Принял решение именно брату подарить свою заработанную волю. И представить не мог, каким образом ситуация обернется… Знаю, ты наверняка ожидал увидеть в моем лице широкоплечего сурового воеводу, с головами поверженных царей в потасканном мешке. Прекрасно осознаю — старший брат-омега наверняка бесконечно далек от горделивой иконы, с которой ты привык жить. Речи Итачи неожиданно перебивает очередная хитрая ухмылочка Саске. Руки младшего из братьев Учиха скрещены в замок напротив лица, которое затеняют длинные прядки непослушных волос. Все работает на мрачность и непоколебимую серьезность облика альфы. — Смотрю на тебя и поверить не могу, что у нашего покойного отца рука поднялась заслать сына-омегу в очаг военных распрей, — голос негромкий, размеренный. Все же, в облике альфы светится доля грусти, омега замечает, как он покусывает свои розоватые губы от напряжения, но продолжает разговор: — Когда тебя забрали, он изо дня в день ездил мне по ушам тем, какая это высокая заслуга для старшего брата. Ему там будет лучше, и он принесет честь семье Учиха, воюя на чужбине. Но чем старше я становился, тем сильнее ненавидел отца за совершенный с тобой поступок. На самом деле, он просто насильно отобрал тебя у меня и без доли сожаления бросил в опасную неизвестность, — Саске покидает кресло, маятником бродит по кабинету, пытаясь избавиться от того же пресловутого напряжения и ступора, — Последние годы его жизни мы уже перестали быть семьей. Моя обида с каждым днем набирала все большие обороты. Обида на отца, на власти, на тех, кто возвращался обратно из княжеств и шестеркой ложился в ноги хокаге с лозунгом: «Вы меня послали, вытерли об меня ноги, а я такой хороший, вернулся обратно и готов вам служить и целовать ваш зад». Грех мне, наверное, но, серьезно, до последнего злился на отца за запрет твоего, пусть и недолгого, визита домой и запрет нашего с тобой братского общения. Разве ты не по справедливости отрекся от семьи, обретая настоящего себя? .. — Саске подходит совсем близко к Итачи, садится рядышком, — Поэтому, я ни минуты не осуждал тебя. Отнюдь, рвался к тебе всей душой, — Снова усмешка, но не приправлена она злорадством или обидой, скорее задором каким-то, — Господи, ну надо же, брат-омега. Старшего Учиху пробирает мороз по коже, когда младший брат берет его напряженные бледные руки в свои. Скорее всего, самовнушение, но Итачи будто вновь чувствует между ними ту самую цепочку ментальной связи. Она не разорвана, она была закрыта тяжелым ступором братишки-альфы. Мороз по коже для омеги сменяется новой волной шока, стоило Саске податься чуть вперед, обвить руками талию старшего, прижаться к нему, будто брошенный ребенок, склонив черноволосую лохматую голову на капитанское плечо. Нет, на плечо самого дорогого сердцу человека. Альфа бубнит там себе что-то, тиская в объятиях омегу, а Итачи просто улетел в прострацию. — Я не ожидал, скорее, опасался увидеть грубого хладнокровного шкафа-альфача с замашками и знатным лексиконом нашего деда Мадары вместо того Итачи, который сидел над моей кроватью в детстве и рассказывал мне сказки о чужих мирах, где все люди здоровы и счастливы. Водил меня в школу и переживал со мной каждую детскую болячку. Единственный человек, чью ласку в свою сторону я видел. И потеря этого самого человека — способна была по-настоящему разочаровать меня. Еще совсем недавно я гневался на Бога за то, что он лишает меня желанной свободы, надевает мне на руки еще большее количество оков, а теперь готов до конца дней воздавать ему почести за такой чудесный подарок взамен. И не важно, брат ты или незнакомец-омега, запавший мне в душу. Ты тот самый человек, который нужен был мне рядом для ощущения счастья, — Учиха младший, не скупясь на приливы нежности, утыкается носом в шею Итачи, а старший и мизинцем пошевелить не может, он сейчас сойдет с ума… — И да, — припомнил младший недосказанное. — Хочу, чтобы ты знал, меня абсолютно не волнует количество заваленных тобой на войне душ, и высокое звание, дарованное тебе после. Для меня ты мой дорогой омега, и моя очередь стать твоим покровителем. Не даром ведь природа вылепила из меня альфу, — Саске на мгновение отрывается от брата-омеги, смотрит ему глаза, заключил в ладонях его худощавое лицо, — Итачи, ну скажи мне уже что-нибудь! А то твое молчание меня расстраивает. …А Итачи не может сказать ничегошеньки: ни хорошего, ни плохого. Если он сейчас откроет рот, расплачется, как сопливая девка и потом долго не успокоится. Однако взаимных объятий для братика не жалеет, прижимает альфу к себе с не меньшей нежностью. Перебирает его непослушные торчащие ежом волосы, при этом продолжая молчать. Что тут скажешь? .. Нет таких слов, которыми можно описать яркие, многогранные оттенки счастья, и оно переполняет старшего Учиху. Счастье — оказаться нужным единственному родному человеку, но, с другой стороны, одолевает привкус горечи. Механизм чувств и инстинктов омеги к своему альфе уже запущен, как и наоборот. Невозможно опровергать сей факт или запросто отказаться от его наличия. Еще, омега чувствует за собой и за братом-альфой выраженное присутствие душевной боли. Боль имеет свойство темным пятном бороздить по любой энергетике особи. На какой-то момент оба Учихи сплетаются объятиями, не желая ни на секунду расцеплять руки, наслаждаются взаимным теплом и шумом дыхания почти в унисон. Невольно на Итачи накатывает воспоминание об их мимолетном, но по-настоящему страстном поцелуе на улице. Таинство, которое будет сложно вычеркнуть и забыть… — Я сейчас схожу, отмечусь у Какаши, и мы пойдем домой. Хорошо? — звучит так непривычно и по-родному тепло. Вдовесок, Саске целует прохладные руки старшего брата и покидает свое место. Омега о таком и мечтать не смел. — Саске, — голос Итачи заставляет младшего Учиху остановиться у тяжелой железной двери, — Спасибо. За понимание, — будто дополняет омега. — Ты же мой брат, я тебя люблю, — знакомые слова, но впервые за прошедшие двенадцать лет Итачи слышит их вживую, а не читает на бумаге. — Я скоро, — отмечается Саске и покидает свой кабинет, уносится мрачной тенью на верхние этажи. Все-таки, трудно быть альфой. Альфе непростительно раскрывать чужим глазам свои жгучие раны. Особенно глазам того, кому не хочешь причинить этими ранами еще большие страдания. Раны стоит молча зализывать, пока не переросли в необратимые. Трудно быть омегой. Заложенные природой потоки нежности, любви и страсти, необходимо оборвать и обуздать, пока не навлек беду на того, кого больше всех хочешь от бед оградить.VII - "Он стоял передо мною, как ответ на все молитвы. И остальное стало до странного неважно."
1 февраля 2015 г. в 21:17
— Глянь… Какой пригожий омежка! Где только, мать твою, такие плодятся? У нас же одни сучки-бабы, никакого полового разнообразия.
— Ну ты и придурок! Такого сношать — не пересношать. Отожмет из тебя соки и шмякнет в угол. А знаешь, почему? Потому что такой лошпенд, как ты, не рожден доминировать над породистыми самками. Пф, да ты даже Анко уломать на трах не способен, а тут замахнулся… Вот, дурачина! — в завершении занимательный диалог полнится заливистым смехом одного альфача над другим.
Высокоморальные изречения коноховских пограничников на заднем плане прям «поражали» искрометностью Учиху, пока он выстаивал перед дамочкой из спецслужбы по части проверки документов. Миниатюрная омега внимательно вчитывается в данные его удостоверения личности, разглядывает наличие всех имеющихся приложений, открывает военный билет. В последнюю очередь изучает печать на визе. Поглядывает на Итачи, затем снова обращает внимание на некоторые пункты в приложениях и ухмыляется.
— Добро пожаловать, — Учихе возвращают документы и выдают пропуск, а на выходе из заставы мальчишка в ларьке продает омеге обновленный путеводитель за четыре рё. Очень кстати. Теперь в Конохе хоть как-то жалуют иностранцев.
Когда Итачи был ребенком, времена стояли неспокойные — тому была виной война с небольшими соседними странами, которые стремились расширить свои убогие территории и приумножить природные ресурсы. Оттого на улицах преимущественно царствовали пустота и разруха. Спокойствие и безопасность находили себе, в основном, люди, живущие за городом. В том числе семья Учиха. Пока отец командовал гвардиями, мать заботилась об Итачи и привечала в поместье ремесленников и крестьян, которым требовалась помощь и работа за еду и крышу над головой. Так и жили в постоянной суете. Омега помнит те годы совсем смазанными отрывками, мал был еще. Затем последовала перестройка, живые дани княжествам за содействие в войне, вечные споры властей, восстановительные работы… Собственно, то, что сейчас предстало перед глазами Учихи Итачи, вовсе не похоже на Родину, которую он покинул в тринадцатилетнем возрасте.
Широкие живописные улочки простираются на большие расстояния, отделяют территорию города от частных секторов. Открывают взор на парк, окрашенный пестрыми оттенками осени, магазинчики и заведения в виде таверн и кондитерских лавок. Здесь вместо убогих бараков и общежитий теперь красуются трехэтажные угловые домики с продолговатыми окнами и цветными балконами. Если пройти немного дальше по проспекту, перед глазами предстает кованый мост через узкую речушку. Ведет он к ветви необъятного рынка и ветви дороги для гужевых повозок. С отдаленных равнин и возвышенностей, расположенных ближе к лесу, рябят многочисленные крестьянские домики и фермы. Одинокий храм блистает многолетней золотистой крышей над своими владениями, наверняка, по сей день на его территории расположены хлев, сад и часовня.
Люди вокруг уже не похожи на суровые тени поствоенного периода. А сколько народу прогуливается кругом по мокрым после ночного дождя каменным тропкам. Раньше не веяло настолько броской оживленностью.
Судя по карте, большинство улочек так или иначе ведут определенными тропками к высокому зданию резиденции правительственных чинов. Его покатую крышу видно даже со стороны заставы.
— Как будто подох и попал в новую жизнь… — бормочет Итачи, поглядывая в обновленную карту Конохи, однако толку с нее мало, он даже не может сориентироваться — где находится в настоящий момент. Хорошо, что личная багажная сумка при нем максимально компактная, никакой поклажи не мешается и не раздражает лишний раз. Учиха решил — глупо тащить с собой груды шмотья, кроме некоторой мелочевки, документов и денег. Остальное на месте можно купить, если пребывание с братом пойдет успешно, конечно.
На улице немного похолодало по сравнению со вчерашним вечером, поэтому, остановившись у деревянной скамейки, омега застегивает верхние пуговицы пальто, чтобы не морозить горло, и натягивает лаковые черные перчатки. Действительно, Коноха ему давным-давно — чужая сторона, и теперь Учиха убедился в этом окончательно и бесповоротно. Как бы вокруг ни было красиво и современно, улицы не радуют глаза, не привечают родным уютом. Люди совершенно чужие, они иначе выглядят, у них другие правила, социальный уклад и религия. Итачи на их фоне смотрится гостем из древнего мрачного замка с ведьмами и кровососами.
Статной размеренной походкой он бродит вдоль проспекта, сворачивает к парку. Как и в северной столице, многие с любопытством оборачиваются в его сторону. Три девушки, болтающие в беседке, улыбаются Учихе, провожая взглядом. Итачи улавливает ауру альф. Увы, не только альфа-самцы падки на сладких мальчиков-омег… Альфы-самки с сильными геномами даже и не думают им в чем бы то ни было уступать. Многие прохожие выдают в себе бет и таких же омег, однако, в Конохе и раньше наблюдался демографический недостаток омег-мужчин. А стоило начать без разбору перечислять юношей солдатами в княжества, омеги-мужчины, видимо, подавно перевелись.
Хоть и чужбина, а Итачи все равно, подражая любопытной вороне, глазеет по сторонам, успевает и с путеводителем свериться. Вскоре парк выводит его на оживленную центральную улицу. Здешний шум раздражает уши. Туда-сюда снуют парочки, девчонки-хохотушки и гражданские юноши. Омега начинает чувствовать легкое головокружение. Разумеется, он отвык от здешнего климата, а когда инородный организму климат смешивается с феромонами самок и самцов всех мастей и запашистых пирамид, невольно начинаешь впадать в хаотичный дисбаланс.
Да уж, это тебе — не дома почивать, и Сасори не подаст надежную руку медицинской помощи в критические моменты. Каким образом выживать в Конохе — для иностранного капитана - зашифрованный квест. Наверное, из цветков сформируются ягодки, когда засверкает ярлык предателя семьи и отступника от родного государства, черт бы сие государство драл во все отверстия. Хотя, чёрт знает. Ну, да ладно, хрен с ним. Цель омеги — воссоединиться с братом. Остальное чепуха и ненужный мусор. Дуги аккуратных бровей Итачи сурово хмурятся, стоит снова заглянуть в путеводитель.
«Что за херня, вроде выходил с этой стороны, пришел сюда, свернул направо… Оказался вообще в другом месте..», — Учиха мысленно негодует, водя пальцем по напечатанной схеме.
— О, боги, — раздраженно вспыхивает омега, примостившись на ближайшую лавочку под навесом. Благодаря мелкошрифтовой боковой надписи до Учихи доходит — всю дорогу он держал путеводитель вверх ногами. — Ну не идиот ли?! — продолжает психовать Итачи, разыскивая серебряные часы на цепочке в недрах кармана пальто.
У него в запасе около двух часов. В принципе, не так уж мало, за это время можно вполне разыскать способ добраться до семейного поместья, но тут молодого мужчину посетила дельная, на его взгляд, мысль. Вчера Ино рассказала, что Саске состоит в команде людей, приближенных к хокаге, а, значит, прямой путь для омеги в резиденцию. Там ему наверняка дадут все необходимые наводки на младшего брата. При Учихе два допуска и весь набор документов. Он является подопечным человеком иного государства, значит, никто не имеет права его арестовывать за незаконное вторжение и устраивать открытую травлю за, мать его, «предательство». Немного успокоившись, Итачи определяет предположительно самый близкий путь к нужному пункту и решает двигаться дальше.
Стремящееся наружу раздражение на все вокруг так и просится вырваться из нервных волокон батальонного капитана, чего раньше делать было не склонно. Омега динамичным шагом плетется вдоль жилого квартала, успокаивая себя мыслями о младшем братишке. Это все — ради их долгожданной встречи, они ведь заслужили ее! Во что бы то ни стало, они должны увидеться, поговорить уже друг с другом в очной ставке. Отбросить сомнения и предстать один перед другим во всей красе.
У омеги едва глаз не задергался, стоило распознать, что он снова заплутал в уличных ответвлениях. Впервые захотелось разъебать что-нибудь с психу, как однажды полковник-альфа разъебал несколько столов в казарме, когда Учиха фамильярно отказался от руководства операцией, навешенной на его плечи. Жертвой горячей руки становится тот самый несчастный бумажный путеводитель. Разорванными клочками он посыпался в высокую мраморную урну, покоиться на её дне, среди кожуры от семечек. Недовольный Учиха делает шаг назад, хочет уйти в иную развилку, но неожиданно и беспардонно сталкивается с длинноволосым альфой в форменном светлом плаще.
— Простите меня, пожалуйста, вы не ушиблись? С другом заговорился совсем, — милейший юноша-шатен успел поймать Итачи за руку, не позволив ему упасть.
Гнев последнего слегка улетучился, доброжелательная аура породистого альфы имела свойство усмирять внутренние порывы. Да и взгляд у него такой мягкий, искренний, наверное, это хитрый секрет его странных бледно-лиловых глаз. Зато рядом с ним егозится весьма странное чудо в дурацком облегающем костюме, смотрит, рот раскрыв, на возникший спектакль.
— Все нормально. Вы тоже извините. Надо внимательнее шариться по незнакомым улицам, а не тормозить на перекрестках. Кстати… Не могли бы подсказать ближайший путь до резиденции? — раз перед омегой явно не гражданское лицо, он, как положено, предъявляет пропуск и визу.
— О, вы иностранец? Добро пожаловать в наши края, — альфа добродушно пожимает Итачи руку. — Прибыли к хокаге с личным делом? Я могу вас сопроводить…
— Нет, спасибо, я сам как-нибудь дойду. Просто укажите путь. Кроме того, я не к хокаге. Мне нужно встретиться с Учихой Саске, — буквально с надеждой выдает омега.
— А, с Саске… В таком случае, вы идете в верном направлении. Просто в конце развилки сверните налево, пройдете торговую площадку, потом выйдите в открытую аллею, вот вам и здание резиденции. Можете не торопиться, сейчас обеденное время, и он наверняка свалил куда-нибудь с товарищем. Но, если придете пораньше, просто отметьтесь у дежурного и подождете его в кабинете.
Омега вздыхает с облегчением, от души благодарит обходительного альфу и смело шурует вперед по дороге. Мир не без добрых людей. Очевидно, это при власти Данзо все крысились друг на друга, словно черти. То, что напророчили не торопиться даже хорошо, можно спокойно прогуляться и получить удовольствие от процесса, тем более, идти совсем недалеко, как понял омега. Очутившись на торговой площадке, Итачи не может не поразиться здешнему порядку и тишине; наверное, все строго обитают по тавернам, кроме того, судя по вывескам, не водится поблизости коварной воды под названием «алкоголь», что сокращает численность зевак-потребителей вполовину. Уже не шибко тянет засматриваться по сторонам, все мысли остро сосредоточены предвкушением встречи с Саске. Омега не сдержал улыбки, представляя себе удивленное личико братишки. Интересно, он обрадуется?
Минуя ларек с напитками, Итачи почти успел ступить на раскидистую аллею, когда необъяснимый внутренний порыв заставил сбавить шаг, а потом и вовсе остановиться на долю времени. Нечто позабытое неожиданно зацепило и намеревалось сковать. Всему виной прохладный осенний ветер… В него будто вселился красивый призрак не самого давнего прошлого. Коварный и дурманящий, представленный чудесным ароматом с оттенками сандала, ладана и чего-то цветочного. И Учиха понимает — ему знаком каждый перечисленный компонент до сладких спазмов в теле. Но очередное прохладное дуновение словно нечаянно растворяет призрак. Неужели в омеге взыграла ненужная сейчас тоска ножом по сердцу? Атакует именно тогда, когда больше всего на свете хочется ее прогнать. Итачи напряженно выдохнул, придя в себя, восстановил размеренные шаги.
— Сэр, ваш лимонад… И ваша сдача! — кричит кому-то торговка неподалеку, и омега совершенно невзначай улавливает ее голос и тут же выбрасывает его из головы, отфильтровав ненужную информацию.
Момент, который он упустил. Не углядел, как выпал из реальности и позволил себе стать унесенным в астрал.
Дыхание норовит участиться, его ужасно не хватает, ведь сердце с минуты на минуту остановится. Итачи не чувствует связи с собственным телом, оно ему не подвластно, призрак в ветре уже поймал омегу в свою иллюзию. Он рядом, до смешного близко. Вот-вот, и Учиха ощутит его напряженное дыхание за своей спиной. Внутри что-то разбивается на миллионы осколков, и некие тайные, дремлющие доселе, цветки души распускаются в одночасье. Возникшему призраку вовсе не нужно пытаться парализовать жертву трюком иллюзии, для этой цели у него есть руки, которые стальным кольцом обхватывают плечи омеги. Есть тело, в которое податливо упирается капитанская спина. И есть губы, что трепетно касаются волос Итачи, целиком и полностью подчиняя омегу своей власти. Замершее на миг сердце набирает обороты сорвавшегося ритма, по коже пробегают мурашки, а в голове искрятся безудержные фейерверки.
— Можешь двинуть мне с правой в лицо, можешь назвать меня нахальным неотесанным кобелем. Но, прошу, только скажи мне, что я не сплю, — да Учиха в жизни ничего романтичнее не слыхивал, чем эта мольба в исполнении до боли знакомого голоса!
Боги, нет, это не правда… Ведь в жизни так не бывает.
Хочется обернуться, но страшно столкнуться с миражом вместо реального образа. Чужая обнаженная ладонь тыльной стороной дотрагивается до щеки, скользит по ней к приоткрытым губам, заставляя вновь замереть. Энергетика самца рядом бьет ключом, подавляя собой растерянного омегу. Учиху едва не до хруста в костях зажимают в объятиях.
— Да посмотри ты уже на меня! — не то на радости, не то взволнованно бросает альфа и, не выпуская из объятий своего суженного характерного омегу, по которому едва не умер от тоски за прошедшие полгода, рывком разворачивает к себе. С этой минуты Учиха Итачи будто впервые в жизни раскрыл все до единой внешние и скрытые фибры собственной души, и она безмолвно кричит от нахлынувшей сумасшедшей эйфории.
Немного запыхавшийся, с растрепанной ежовой шевелюрой, чертовски довольный и возмутительно красивый, его, подобный огню, самец… Только его прекрасный распиздяй, зачарованно гипнотизирует Итачи черным омутом выразительных раскосых глаз, не позволяя оторвать от себя взора. И Учиха даже не знает, не понимает того, что тоже искренне улыбается ему в ответ. Нет, так не бывает…
Альфа притягивает омегу к себе трепетными объятиями, не прерывая контакта их глаз. И Учиха понимает, планка слетела с петель и жестоко падает в глубокую пропасть. Он больше так не может, не может сказать себе «Нет», когда истинные порывы и желания кричат «Да«… «Да», «Да», «Да» и еще раз «Да»! Взаимными объятиями Итачи прижимается к своему самцу, настолько, что они способны чувствовать сердцебиения через ткань одежды, растворяться в аромате и ауре друг друга.
Легким движением головы альфа смахивает с глаз назойливую длинную челку, приподнимает пальцами лицо своего омежки за аккуратный точеный подбородок. Одно мгновение, и их губы познают вкус доныне запретного, но такого желанного поцелуя. Итачи сошел с ума, определенно. Но впервые в жизни ему на это плевать. Привычно замаскированное притяжение рвется наружу, обостряет чувства, опаляет тело приливами жара и возбуждения. Учиха мертвой хваткой вжимается пальцами в плечи альфы, отвечает на поцелуй неистово и страстно, а его самец едва не стонет в голос, зарывшись рукой в заплетенные волосы омеги. Весь остальной мир был мертв в этот момент, существовали только они — альфа и омега, которых даже на расстоянии тысяч миль тянуло друг к другу зародившимися между ними узами.
— Саске, даттебайо! Ты куда опять пропал, расп… Ни хрена себе… — нарисовавшийся из неоткуда белобрысый альфач выронил из рук стаканчик с какао на тротуар. Увиденная картина, блистательно затмевающая любые липовые россказни любовных романов, хорошенько пощекотала ему унылое восприятие бренного бытия. Сладкая парочка даже не сразу прервала поцелуй, вытянув слащаво последние его мгновения.
Альфа в оранжевой классике тряпичного облика выглядел крайне изумлённо. По-видимому, не столько от неожиданности картины, сколько от гнева, который обрушил на него товарищ, оторванный от приятной процедуры, одним своим взглядом.
— Понял. В общем, позже увидимся с тобой. Потом. Наверное… — блондин динамично слился вперед, минуя парочку за несколько метров.
То, что омега на глазах побледнел, как выбеленная стена, его самца не на шутку взволновало. Казалось, еще немного — и капитан свалится в обморок.
— Эй, ты в порядке? Что случилось, тебе нехорошо? Ну же… Посмотри на меня, — обеспокоенный юноша предпочел придержать Итачи объятиями, гладил его по лишенному нынче эмоций лицу, готов был хоть сию минуту нести его к медикам на собственных руках. А Учиха просто ничего слышит, внезапный психологический блок перекрыл ему контакт с внешним миром.
— Боже, да скажи мне хоть что-нибудь! — к омеге взывают, встряхивают за плечи, целуют в щеки, но тот не в состоянии отвечать, или соображать. Все, что Итачи теперь видит — черный кожаный плащ с вставками из грубой синей ткани, а вверху, на его левом рукаве, красуется герб родной династии в виде круглого символического веера. Но страшнее этой маленькой эмблемки оказалась такая же, только более крупная, вышитая на спине того же злосчастного плаща, надетого на альфе. Омега разглядел чертов герб, когда юноша обернулся в сторону своего товарища, окликнувшего его по имени. По имени…
Еще несколько минут назад затопившая душу радость сменила маску светлого ангела на образ черта. И он чахнет от удовольствия своей жестокой шутки, тыча в Учиху пальцем:
«А ты думал в сказку попал, капитан. Ухахахаха», — бесеныш мечется от злорадного смеха, но мольбы альфы изгоняют его из головы Итачи. И теперь он слышит его голос, чувствует по-прежнему каждое его прикосновение. Боже, насколько же порой реальными оказываются сны…
— Саске… — Итачи сжимает в руке руку своего альфы. Милого сердцу, такого недосягаемого, но подсознательно желанного. Своего избранного и своего младшего брата в одном лице.
— Я здесь, я с тобой, — отзывается, все еще обнимая Итачи. — Ты в порядке?
Покинув плен иллюзорной преисподней, на лице омеги проскальзывает грустная улыбка. Сейчас он замечает и золотой перстень на руке младшего брата с изображением кланового герба. Саске носит его на безымянном пальце правой руки. Точно так же, как носил его их отец.
— Прости, — шепчет Итачи, глядя в глаза родному существу.
— Боги, да за что мне тебя прощать?! Иди ко мне, — альфа пытается теснее прижать к себе свое, свалившееся, как снег на голову, чудо, но ему не позволяют, - Ну, ты чего? Я ведь не причиню тебе вреда, — уверяет юноша, болезненно уколотый жестом отторжения.
— Прости, — едва ли не дрожащим голосом повторяет омега, гладит Саске по лицу. — Я тебя очень рад видеть, младший братишка.
Вот и поезд пришел. И теперь эстафета претерпевать ответную реакцию на дивные новости перешла, как оказалось, к Учихе-младшему.