И у свободы есть имя

      Открытая повозка поспешно колесила по выкатанной колее, периодически натыкаясь на покатые камни и отвратительно шаркая колесами по гравию. Знакомые тропинки, старые колодцы, заваленные собачьим дерьмом до крыш… Невысокие деревья, заброшенные сады, заросшие травой и кустами шиповника руины стародавних построек — все по дороге в семейное поместье навевало на Итачи оттенок легкой, но не самой приятной ностальгии. Удручающие окрестности, и унылое осеннее небо под стать, благоприятная атмосфера для вскармливания депрессивно-суицидального настроения. И так здесь было всегда. Хотя, нет, раньше было еще хуже. Омега будто заново изучал позабытые местности, молча посиживая рядом с младшим братом. Он еще не слишком пришел в себя после неожиданностей, настигших его усталую голову, а Саске не желал грузить его вагоном вопросов и разъяснений, прекрасно ощущая внутреннее напряжение брата-омеги.       Учихи с самого начала пути держат друг друга за руки, наверное, Итачи бы не осмелился на данный простецкий жест после всего произошедшего, если бы младшенький альфа первым не оцепил его широкую ладонь своей. Омега отвлекся от картины видавших виды пейзажей вокруг. Намного интереснее украдкой любоваться на сексапильного младшего брата, пока тот сам непринужденно смотрит куда-то в сторону. Как бы внутренне старший Учиха себя не порицал за то, что не смог узнать родного братишку в «сыне ежа», его действительно невероятно поражало мастерство работы долгих лет над некогда маленьким человечком. Когда-то Саске был курносым круглолицым мальчишкой с узкими плечами, худенькими руками и ногами, производил впечатление больного, хилого, недокормленного ребенка. А сейчас перед Итачи сидит истинный альфа, от которого так и веет притягательной мужественностью, и который невероятно околдовывает своей необыкновенной красотой. Присмотревшись повнимательнее, омега только сейчас замечает в брате намек на черты лица покойной матери. Прадед Мадара всегда трещал — оба правнучка получились похожи на его красавицу внучку.       Будто почувствовав на себе пристальный изучающий взгляд, Саске оборачивается в сторону Итачи, мило улыбнувшись ему, и чисто по-родственному обнимает за плечо. У омеги даже приятные мурашки по коже пробежались, и он, наконец-таки, осмелился примостить свою голову на плече брата-альфы. Невероятно приятно…       Доехали, на удивление быстро, даже очень, и теперь омега с замиранием сердца стоит у искусно выкованной ограды поместья.       Здесь все чертовски изменилось. Нет больше мрачных ветхих деревянных пристроек у дома в виде складов и сараев, по двору не носятся куры и гуси, которые не упускали возможности ущипнуть шаловливую шпану за какое-нибудь мягкое место. Не валит кучки посреди двора глупый ишак пьяницы-садовника. Не гуляют здесь больше конюхи или служанки с корзинами белья и чанами комбикорма и пшена. Вместо двора для тусовки скота и собак перед омегой предстал чудесный осенний сад с яблонями и сливами, клумбы с разноцветными астрами и широкие громоздкие качели у искусственного пруда. Некогда раскидистый особняк теперь выглядит многим меньше по площади из-за частичной перестройки. И отдельное здание летнего домика современнее изначального варианта. Правда, это уже не летний домик, а обычный уютный обустроенный домишка на все случаи жизни. Омега припоминает, что еще отец в свое время многое хотел изменить, перебрать, перестроить, однако до конца все дела доводил уже Саске, подстраиваясь исключительно под свой вкус.       — Ты так и будешь стоять у ворот, Итачи? — голос младшего словно фоном отдает в пучине задумчивости. Саске уже минуты две стоит с протянутой рукой, пытаясь пригласить брата за собой.       — А, прости, — бормочет старший, с нехарактерной застенчивостью подав свою руку в ответ.       Дом изнутри удивляет еще больше, чем обстановка снаружи. Здесь поменялось все: от планировки и мебели, до плафонов на потолке и новомодных обоев, однако Итачи нынешний интерьер даже порадовал. Выглядит куда более светлым и жизнерадостным. Исчезло ощущение могильной прохлады, в прихожей не зыркают на тебя со стен десятки фотографий пра-пра-пра-пра-пра-дедов, троюродных шуринов родной тети и прочих протокольных рож. Не возникает желания спрыснуть святой водицей под ноги, прежде чем проходить вглубь дома. Саске забирает из рук омеги небольшую сумку и помогает ему снять пальто, тем самым приводя батальонного капитана в странное замешательство. Просто, обычно последний все это привык делать самостоятельно.       Старший Учиха ловит на себе пристальный и весьма заинтересованный взгляд младшего. Да уж, наверное, вязаный пуловер и узкие темные армейские штаны со стальными примочками и брелоком, который на самом деле острый маленький кинжал — весьма странно воспринимаются по меркам здешней моды. А ведь Итачи лишь предпочел надеть удобное шмотье и не заморачиваться. Ему казалось, что и у местных есть определенные критерии негражданской моды, однако, под форменным плащом у Саске обычная белая рубашка с широким воротом и длинные штаны из плотной ткани, с множеством вшитых молний.       — Ну что, пойдем? Покажу тебе все, — предлагает младший Учиха, наблюдая растерянность Итачи, — А то, будто сирота заправский, так не годится, — вновь берет старшего за руку и ведет вслед за собой. Саске понимает прекрасно нынешнее молчание и замешательство Итачи, но вот некая скованность омеги беспокоила. Будто он наведался в чужой совершенно дом. Хотя поместье настолько же принадлежит ему, насколько и альфе. С другой стороны, двенадцать лет проживания заграницей и полное обновление прежнего интерьера не могут не сказаться на восприятии старшего. Саске, без излишеств информации, проводит для Итачи ознакомительную экскурсию, чтобы омега знал: где, что, да как. На первом этаже хоть и изменен общий вид обители Учиха, однако, как и раньше, здесь расположены гостиная в правом крыле, в левом кухня и кладовые в конце коридора. Отдельным ответвлением уборная, купальня и душевые совмещены. И огромная гостиная — уже не вампирский склеп, здесь нынче все сияет в нежно-лиловых тонах, и демонстративно красуется роскошная мягкая мебель оттенка цветущей сирени. Высокий стеллаж с книгами тонкой мастерской работы отбрасывает длинную тень в сторону окна. На гладком полу лежат меховые коврики. А еще, чудесный камин появился в центральной стене. Слева, ближе к трехстворчатому окну, выстаивает большой угловой аквариум: в нем обитают черепашки, и разноцветные крупные скалярии выстроились радужной стеной, поглядывая на нового обитателя дома.       — Все теперь совсем по-другому, — молвит тихо Итачи, касаясь гладкой стеклянной поверхности аквариума, наблюдая за его молчаливыми, но забавными жителями.       — Тебе не нравится? — с ноткой огорчения интересуется Саске, стоя совсем близко, разбавляя напряжение Итачи своим чудодейственным присутствием.       — Что ты?! Нравится. Даже очень, — тут же оспаривает омега, глядя на братишку, — Выглядит намного уютнее, чем раньше. А еще здесь тихо. Непривычно.       — Я живу один, — вальяжно уточняет альфа, продолжая любоваться под шумок на старшего брата, — Насчет уюта, это бесспорно. Было-то, как в хижине маньяка-бирюка.       — А почему один живешь? Как же служанки, кухарки? .. Еще дворники и смотрилы, — припоминает капитан времена своего детства.       — Если хочешь, я чуть позже расскажу обо всем, что тебя интересует. А пока давай лучше покажу твою комнату и приготовлю тебе ванну с лавандовым маслом и солью. Ведь наверняка, ты очень устал, пока плутал по Конохе, да и вообще… У нас с тобой день весьма насыщенным получился, — замялся Саске, вспоминая их с братом теплую «родственную» встречу.       — Хорошо, — соглашается беспрекословно Итачи. Он в самом деле порядочно вымотался. Давно уже не колесил такие петли по незнакомым местностям пешком, да и в грудине до сих пор тяжело от не ушедшего до конца напряжения.       И снова омегу, будто детсадовца, ведут за руку на второй этаж дома, где, судя по коридору, изменились только паркет и обои. Братьев встречает резная дверь в самом его конце. Не заперта, видимо комната охотно дожидалась своего почетного гостя уже не первый день. Омега узнает ее. Раньше она принадлежала их матери Микото: просторная и необычайно светлая. Это по праву был самый уютный уголок дома, а теперь и подавно — картиночка.       Итачи обожает теплые серые и древесные тона, поэтому, младший брат будто чувствовал, чем именно ему угодить. Стены комнаты и потолок сочетают в себе серо-бежевые оттенки трех тонов. А пол из ровненьких полированных досточек покрыт мягким толстым ковром. Слева в стене расположен вместительный шкаф с зеркальными дверцами. Очень удобно и не занимает лишнего пространства. Двухместная постель, застелена матовым светлым покрывалом. Над ней узорами на зеркальной поверхности составлен абстрактный образ некой птицы, оттенками под стать остальным предметам комнаты. Светло-серая тумба, на ней выстаивает ночник и маленький горшочек с цветущим кактусом. Есть и круглый столик, годится для любителя спального чаепития. А на полочке, внутри стены красуется антикварная ваза. Но самое заманчивое — отдельный закрытый балкончик, на котором можно проводить в удовольствие время даже зимой, сидя в кресле-качалке за чтением, например. Итачи прибалдел от такого сочетания простоты и роскоши. Он даже в своих княжествах так не жил. Это тебе не казармы и не квартира в пристройке около корпусов, в которой каждый чувствует себя, как дома, заваливается к тебе по утрам, пьет твой чай и понужает твои крендельки.       — Тебя все устраивает здесь? Если нет, завтра приглашу служанок, они приготовят другую комнату. Могу уступить свою, если хочешь. Но она слишком темная, — тут же уточняет Саске, все еще с немалым интересом разглядывая задумчивого брата.       — Здесь чудесно, — наконец улыбается омега, прохаживаясь туда-сюда по новому месту личного обитания, — Спасибо! — добавляет с милой улыбкой. Итачи, на самом деле, несказанно тронут. По-настоящему не ожидал настолько теплого обходительного приема, особенно после всего, произошедшего днем.       — Ты пока располагайся, а я ванну приготовлю. В шкафу найдешь полотенца, халаты и пижамы на выбор. Будет желание, завтра пробежимся по рынку, прикупим тебе качественных одежек, ну, и прочее, — улыбчиво поясняет Саске, прежде чем ненадолго исчезнуть из поля зрения брата. Итачи прекрасно видит, младший волнуется не меньше него самого, местами выглядит как-то растеряно, и это заставляет омегу чувствовать себя еще более сковано и неуверенно. Может быть, лишь впечатление первого дня встречи?       Уже через пятнадцать минут Саске обходительно провожает Итачи в купальню, выложенную мозаикой двух оттенков: аквамаринового и жгуче-сиреневого. Омега снова в восторге. Определенно, это уже не тот дом, который он покинул двенадцать лет назад.       Огромная ванна наполнена душистой водой с эфирными маслами лаванды и апельсина — самое то для бодрости и одновременного релакса. В вымощенных внутри стен полочках наставлен целый ассортимент пузырьков с маслами, флаконов с шампунями и прочей прелестью ванной жизни. Прогорают ароматические свечи.       «Да, принцесса, сегодня все для тебя»       Аккуратненько свернутая одежка и чистое белье отправляются на специальную деревянную полочку, и омега даже смутился, случайно обнаружив свисающие с нее чужие труселя-парашюты. Зелененькие, в розовое сердечко. Хм, даже альфачи-ветераны из третьего батальона уже давно подобное не носят, перешли на боксерки… Не похоже, что и Саске такое может носить… Как-то совсем уж не сочетается с его представленным стилем. Ну да хрен с ними — трусами. Итачи, красуясь голенькой точеной статуэткой перед ванной, неторопливо заплетает волосы в высокий хвост, чтобы не вымочить их.       А водичка с морской солью и эфирными маслами показалась воистину божественной. Обнаженное тело омеги разомлело в неге душистой теплоты, казалось, даже рубцы от старых ран становились белее. Состояние стресса и волнения практически иссякло. Вот только голова немного закружилась, стоило подняться после завершения приятной процедуры. Пару минут пришлось отсидеться-таки на бортике, прийти в себя, а потом принимать домашнее обличье из хлопковых свободных штанов и белого махрового халата. Покидая купальню, Итачи едва не заблудился в коридорах, но все-таки успешно вышел к лестнице, а дальше уже весьма по-хозяйски направился в сторону своей комнаты.       Легкая возня, доносившаяся из приоткрытой двери по соседству, заставила омегу остановиться и заглянуть внутрь чужой обители. Комната младшего брата. Портьеры на окне завешены, от этого пространство заполняет легкая темнота. Мебели совсем немного, без всяких наворотов и излишеств. Здесь царит чудесный запах ненавязчивого парфюма и самого владельца комнаты: гипнотизирующий, мистический, упоительный.       Полуобнаженный Саске перебирал в руках старые выцветшие фотографии. Итачи не мог полностью разглядеть его лица, но даже в профиль и при слабом освещении оно казалось переполненным печалью. На широкой рельефной спине братишки с левой стороны демонстративно тычет собой в глаза омеги бесформенный гиперемированный рубец длинной от лопатки и примерно до уровня копчика. Не то от рваной, не то от резаной раны. Итачи поморщился, но не от вида, от того, что кто-то смел однажды причинить братишке физическую боль, а его не оказалось рядом. Все же, Саске совсем поникший, пряди длинной иссиня-черной челки закрывают его глаза, будто скрывают слезы, что серьезно взволновало омегу. Хотя слез никаких не было.       Альфа едва не вздрогнул от того, что старший брат тихонько подкрался сзади и положил свою теплую руку ему на плечо, присаживаясь рядышком. Во взгляде младшего ни что иное, как печаль, всплывшая тоска и мотив разочарования. Обворожительные чернильные глаза уводят в сладостный транс, безмолвно требуют чего-то от старшего… И омега осознает — от одного этого взгляда внутри бурлит множество разносортных пылающих чувств к Саске. Восприятие будоражит запах от и до сформировавшегося альфы, манит и заставляет сойти с ума. Итачи мало что знает о брате, но многое чувствует за ним и без всяких слов.       Саске замечательный. Лучший. Тот самый — его драгоценный альфа, которого непокорные душа, сердце и тело желают любить, попрощавшись с разумом. Изнывают от любви и кричат, крик их слышит и подавляет сам же Итачи. Но ему больно. Омега не может удержаться, впервые он по собственной смелой воле петлей рук обвивает шею братишки, прижимает его к себе, вдыхая аромат непослушных волос и нежной кожи, растворяясь в нем. Альфа охотно отвечает на объятия, яростно и жадно сжимает брата, будто тот имеет право принадлежать только ему. Даже не самому себе. Рука младшенького поспешно опускается под колени старшего, и в следующий момент Итачи уже сидит на чужих бедрах, вновь обласканный томными объятиями.       Брат гладит его волосы, спускается ладонями к телу, водит ими по ткани халата, не позволяет себе большого, но и этого Итачи достаточно, чтобы сердце забилось быстрее. Едва касаясь его щеки, альфа целует ее, спускается губами к длинной изящной шее, будто созданной для поцелуев, медленно проводит ими невидимую линию… Заканчивает увертюру легким и даже приятным укусом у основания шеи, на том самом заветном месте, где мечтал поставить омеге-незнакомцу свою властную над ним метку, когда они встретятся в следующий раз. Запах Итачи его пьянит сильнее абсента, заставляет то и дело подавить рассудок.       — Не надо, — шепчет старший, чувствуя касания самых сладких в мире губ на своем заботливо оголенном плече, но не смеет оторвать от Саске собственных объятий. Самому хочется большего, вопреки здравому смыслу. Хочется разорвать своего самца на куски от страсти, от желания, от того, что предательский механизм тяги к нужному альфе сработал быстрее инстинктов любви к дорогому родственнику. И это выглядело ужасным и непростительным, таким, за что заслуженно должен сгореть на костре.       — Ты так чудесно пахнешь, Итачи, милый, — произносит едва слышно Саксе, замыкая кольцо рук на теле брата крепче, прижимаясь к нему теснее. Снова требовательные губы касаются щеки омеги, но дотронуться до его губ им не суждено. Итачи опускает лицо, и получается целомудренный родственный поцелуй в лоб.       Омега таки берет бразды контроля в свои руки, восстанавливает ритм сбившегося дыхания. Альфа синхронно перенимает это, потому что чувствует внутренние колебания своего брата.       — Прости, — наконец, на выдохе проговаривает Саске, выпуская из плена собственных рук Итачи. - Я, наверное, просто еще не отошел. Но, обещаю, все будет хорошо, и я не стану докучать тебе недозволительными вещами, — младший Учиха целует руку старшего, позволяет ему просто сидеть рядом на заправленной постели.       — Не извиняйся, что бы ни было, ты замечательный братишка, Саске. Ты, словно подарок самой судьбы, понимаешь? — улыбается, взяв руки младшего в свои, прижимая к своему лицу.       — Ну вот, наконец-то ты заговорил. Сам… Идем, в твою комнату, я тебе туда вкусненького отнес, наверняка ведь проголодался, — констатирует альфа, все-таки решаясь приобнять старшего за талию. — Кстати, Итачи, ты все еще любишь сладости?       — Надо же, помнишь про мое неравнодушие к кондитерским изделиям, — ухмыляется омега, тоже не упуская возможности потискать братика.       — Тогда, ты будешь доволен.       На столике в своей новоиспеченной спальне Итачи лицезрит серебристый поднос с плетеным блюдом, наполненным фруктами. Здесь же песочные крендельки, обсыпанные сахарной пудрой, явно домашнего приготовления, ну, а основное блюдо — запеченный тунец с зеленью и сладкой паприкой. Поднос с чайным сервизом на две персоны пришлось выставить на тумбу. Другого места для него просто не нашлось. Трапезничает омега один, Саске не голоден, но ему любо смотреть на то, как Итачи уплетает с аппетитом. Значит отошел. Младший, разумеется, не сказал ему напрямую, однако он очень за него забеспокоился еще в резиденции. Не стоило доводить омегу до такого волнения. Хотя, честно, альфа и сам не сразу с мыслями собрался, от такой лавины на голову.       — Вкусно? — любопытствует Саске, восседая на мягком пуфике, напротив брата.       — Очень, — улыбчиво одобрят Итачи, уже приступив к десерту, — А кто же тебе готовит? Наверняка ведь не сам.       — Кухарка приходит, иногда может и уборку заодно навести. После ее стараний в комнатах просто кристальная чистота, особенно в моей. Она даже книги расставляет в алфавитном порядке для удобства. Обычно меня во время ее визитов дома не бывает, я торчу в резиденции, или на патруле, или контролирую пограничников. У нее есть ключи от запасного входа и кладовых. Я ей разрешаю приходить не чаще трех раз в неделю. Просто не всегда обедаю или ужинаю дома, тем более, не нарушаю наведенный девичьими руками марафет, однако она такая заботливая, захаживает раз пять в неделю. Порой и с прачкой сама разбирается, если больше некому. Мне не требуется постоянное присутствие слуг. Осенью и зимой ежедневно наведываются только работники котельной. Дворник с садовником по надобности, в определенные дни недели. Бывает я и сам со всем управляюсь, а иногда Наруто захаживает подсобить. Ну, тот кадр белобрысый. Он часто у меня тусуется, дома ему скучно одному, — улыбается Саске, пересаживаясь рядом к брату-омеге.       Наевшийся Итачи отодвигает от себя столик с подносом, примостился рядом с младшим, устроив себе уютное гнездышко из подушек под спиной, после потянулся за недопитым чаем.       — Послушай, но как же сторожа и прочие? Кстати, а что с гектарами полей, которыми ты должен владеть, если мне не изменяет память?       Саске принимает лежачее положение и перекатывается на бок, перебирая пальчиками пояс халата Итачи. Думает, с чего бы начать свой небольшой рассказ:       — Видишь ли, преступность в Конохе давно уже сократилась, просто, никому это стало не нужно. Жизнь сейчас — не то, что при Данзо. Кроме того, как бы это поцивильнее сказать-то… — замешкался альфа, — Меня на совесть крышует один дяденька, которому я однажды помог по доброте душевной. Теперь он охотно выплачивает долг. Поэтому не резон кому-то меня обворовывать или угрожать чем-то. Наугрожались уже в свое время. Многие из бывших работников и работниц теперь имеют свои усадебки на территории гектаров моих полей. Точно так же работают там. Снабжают меня и себя урожаем, молочными продуктами и прочее. То есть, и им хорошо, и мне замечательно. Часть денег от продаж на стороне перечисляют символическим налогом за землю. Хотя мне и без налогов средств хватает. Так и живем. Я их не обижаю, они меня любят и уважают. В конце концов, рабство и гнет устарели. Кроме полей у меня в частной собственности еще несколько неплохих территорий. А недавно отыграл себе закуточек с водоемом. Штрафной от одного мудилы, — деловито акцентировал альфа.       — Штрафной? Хм, ты не в ладах с кем-то из местной знати? Только военная аристократия по сей день владеет территориями, если мне не изменяет память, — анализирует Итачи, поглаживая обнаженное плечико братишки       — Раскулачил нашего всея правосудия за его нелестный базар, — сурово заявляет младший Учиха, и омега начинает постепенно проникаться — братец его тот еще хитрый орешек на деле. — Может, помнишь? Троюродный родственник наш.       — Шисуи, что ли? — вспоминает разговор с официанткой Ино.       — Ага. Он самый. Судья высшего ранга… Тьфу. Ну, да ладно, не будем о нем. Нашли, о ком разговаривать.       — Хм, Саске, но я не понимаю, вам-то уж — людям одной фамилии, что делить?       — Неважно. Сказал же. Не хочу о нем разговаривать.       — Хорошо. Однако, все-таки, не понимаю, как ты умудрился уделать человека в должности судьи.       — А нечего спорить с военным советником, — ухмыльнулся с наигранным пафосом альфа.       Белая кружечка едва не выпала из рук Итачи от услышанного заявления.       — Прости. Кем?       — Военным советником, не делай вид, что не услышал, — продолжает деловиться Саске. — Конечно, я не проходил через войны и смерти, потому что мой черед выпал на мирное время, но я гордо стараюсь нести имя нашего рода в военном деле, как и ты. Хотя, на самом деле, я не стремился к этой должности, на меня ее навешали именно за коврижки ярлыка «Учиха» и смекалистую башку. Типа, тот единственный и неповторимый, кто, по меркам нашей страны, заслуживает нести такое бремя, — протяжно вздыхает, будто разочарованный.       Итачи добродушно улыбнулся, слушая сердечное признание братишки:       — Все-таки, ты молодец, Саске. Ничуть не уступаешь мне.       — Я хотел, чтобы ты мной гордился. Очень даже, — признается открыто альфа.       — Мне за тебя внушает особо значимую гордость то, что ты вырос замечательным человеком, нежели военной шишкой.       — Сейчас ты говоришь, как типичный старший брат, — делает замечание альфа, уловив, как морщится Итачи, поудобнее укладываясь на подушках, — У тебя болит что-то? — беспокойство Саске снова дает о себе знать. Омеги те еще чувствительные создания. Любое сильное переживание может представлять угрозу для их благого самочувствия. И альфа снова принимается безмолвно ругать себя в душе, хотя сам точно не понимает, за что.       — Спина болит почти каждый день. Она у меня многое повидала. Но ничего страшного, терпимо. Нормальное явление для человека моего статуса, — признался с неловкостью Итачи. Это Кисаме и Сасори знают обо всех его болячках без утайки, сами не раз хворали, да похлеще. А вот перед братом стыдно себя кисейной изнеженной барышней выставлять.       — Давай, массаж сделаю, я умею. Только халат сними и ложись на живот.       Жуткое неудобство накатывает на Итачи, ну вот, суток не прошло, а он тут уже разваливается.       — Да не стоит, к завтрашнему дню пройдет, — даже улыбается при разговоре, лишь бы не производить впечатление потасканного страдальца.       — Либо сам приляжешь, либо я тебя насильно лечить буду, — взаимно улыбается младший, и Итачи понимает, что отнекиваться бесполезно.       Действительно, рельеф бледной спины старшего Учихи вовсе не походил на спину хрупкого омеги. Она вполне широкая, хотя по первому впечатлению не скажешь. Ломаными линиями на ней местами играют шрамы и мизерные рубчики, сформированные соединительной тканью. Вряд ли настолько привлекательное зрелище. Однако, самый знатный и некрасивый рубец у Итачи прячется на ноге, под тканью штанов. Омега не шибко жаждет демонстрировать недуги своего тела брату. Нелепое какое-то стеснение.       Младший легкими движениями разминает ему мышцы, боится причинить боль, хотя все массажные точки знает наизусть. Кто бы мог подумать, что эти чертовы шрамы на молочно-бледной, от природы гладкой коже брата-омеги вызовут у Саске столько внутреннего негодования. Тычут в лицо, рассказывая историю нелегкой фронтовой жизни старшего Учихи. Мало ли, чего он вообще там натерпелся?!       Может, не будь старший брат омегой, Саске не переполняла бы такая ярость и обида на отца и самого себя за то, что в свое время оказался еще зеленым никудышним сопляком, неспособным постоять за Итачи. В голове по сей день с трудом укладывается мысль о том, что омеги умеют воевать и убивать. Как этих удивительных и притягательных созданий вообще можно превращать в машины смерти?       — Расскажи мне о себе, — просьба Итачи отвлекает младшего Учиху от психологического самобичевания, — Мне так много хочется о тебе узнать, Саске, — тихонько бормочет простую просьбу, уткнувшись лицом в небольшую подушку, пока альфа продолжает радовать его спину вниманием своих рук.       — Хм, а что именно тебе будет интересно послушать обо мне?       — Мне интересно абсолютно все. Например, как ты жил, когда мы с тобой расстались? Что ты любишь и не любишь? Много ли людей, близких тебе? — омега чуть приподнимает голову, накрытую прядями своих длинных волос, чтобы речь звучала более внятно.       — Ну… Обычно жил, только тосковал каждый день, — призадумался Саске. — Возиться-то со мной некому стало. Возвращался из школы, сидел на улице с дедушкой, пока отец за что-нибудь не постражится. Тренировался много физически, забывался в чтении книг, потом в академию прошел, жил там на казарменных условиях. Веселое время было. Во всяком случае, там жилось лучше, чем дома. Дальше меня определили в спецотряд, а теперь до резиденции добрался.       — А почему распиздяй? — посмеивается Итачи.       — Потому что моя работа в нынешние времена — контролировать других, перебирать бумажки, разъезжать по делегациям и повышать свой уровень специальными курсами. Не пыльно, но порой тошно. Выходит, якобы на моем фоне все остальные пашут. А еще в академии проебывал субботники и воскресные проповеди, вместо них разъезжал по стрелкам со старшими или торчал в библиотеке. При этом ни разу не напоровшись на откат, — под разговор, Саске с усердием продолжает баловать старшего брата массажем, с упоением замечая, как Итачи по-настоящему расслабляется. Если бы он был котом, наверняка бы заурчал от кайфа. Сейчас он выглядит таким милым и уютным, так и тянет его одарить лаской, а потом прилечь рядышком и уснуть с ним. — Люблю я тихие вечерние прогулки, или посиделки с чаем у камина. Фехтование, или потренироваться порой до потери сознания в рукопашном. Или просто отточить нормативы. Под настроение практикую кулинарию или делаю что-нибудь по дому. А не люблю я многое: мудаков, лжецов, подхалимов, ограничение собственного выбора и свободы, ну это так, самое броское. Думаю, моя нелюбовь к рассольнику и сладостям не в счет, — минутная пауза, Саске немного меняет позу в более удобную, заодно проверяет, не уснул ли Итачи под его болтовню, — А близкие… Куда уж без них. Сперва встречаешь каких-то людей и вроде даже внимания большого на них не обращаешь, а потом общие цели, трудности и чисто-человеческое понимание лепят из вас друзей. Например, взять нас с Наруто, в школе мы друг от друга нос воротили, махались, как бешеные петухи на заднем дворе, а в военной академии путем взаимного стеба, совместных приключений и тайных пьянок сдружились. Помню, случай такой был, нам по пятнадцать лет было… Перед перестройкой одного старого района один из преподавателей в отработку долгов дал нам задание взорвать пустующую лачугу, в качестве оттачивания стратегии. Мы получили петарды, противогазы, на всякий случай. Бумажки с разрешением, ну и, естественно, схематическую карту местности. Дело было вечером, погода-дрянь, поэтому хотелось быстрее уже отвязаться и свалить. В общем, сверились с планом. Заданная к ликвидации лачуга оказалось, вопреки ожиданиям, кирпичной, а не деревянной, да еще и двухэтажной. Пришлось использовать мотки проводов, чтобы соединить ту взрывную хренотень, что нам выдали в нечто более эффективное. Рвануло так, что в соседних поселках слышно было. Операция выполнена успешно. Точнее, мы так считали ровно до того момента, пока не поняли, что все это время план местности Наруто держал кверх ногами. Боги, я его чуть в кирпичи не вкатал… В тот раз мы крайне удачно сыграли роль пострадавших в случайном взрыве, спланированном злоумышленниками-завистниками хозяина. И оказалось, такие и вправду существовали. Поэтому никаких претензий не было. Нас даже в больничку на пару дней отправили для обследования, бедные мальчики же…       Итачи посмеивается в подушку, потом приподнимается на локтях и разворачивается к братишке лицом.       — Мне уже лучше, у тебя волшебные руки. Спасибо, — хвалит от души, лишь бы братик больше не напрягался. Массаж — штука муторная.       — Если хочешь, укладывайся рядом, сделаем вид, что переместились в прошлое, — шутит меланхолично старший Учиха, вспоминая, что раньше они оба жили в одной комнате, так им было спокойнее и комфортнее. Саске не ломается, падает рядышком, и омега уже с ужасом представляет, как подохнет в родном доме при первой же течке рядом с этим строптивым обворожительным самцом. Еще и его убьет.       — Послушай, Сасу, с распиздяем все ясно… А почему тогда: птенчик, лисенок и няшка Сай, кажется. А чучелко Какаши и Ямато я и сам помню.       — Ты откуда это выведал? — недоумевающе свел брови младший Учиха.       — Слухи, друг мой.       — Неджи Хъюгу еще забыл, — поправил Саске, — В остальном, по-любому тебе кто-то из девок здешних это напел, потому что только девки так нас называют и крестный Наруто. Писатель-романист хренов… Лисенок, птенчик и чучелко прилипли со времен учебной скамьи, мы разыгрывали одну юмористическую праздничную сценку. Собственно, названия наших костюмов говорили сами за себя. Сай и Неджи напарники со спецотряда, а Какаши с Ямато в руководителях. Ну, а сейчас у каждого из нас новое должностное лицо. Как ты уже понял, Хатаке — босс, Сай Акаши его личный телохранитель, достаточно прыткий для этой роли. Неджи, капитан гарнизона. Наруто первый секретарь на посылках Хатаке, отвечает еще за все дела с общественностью. А Ямато стоит на должности моего советника, страхует, своего рода. Он-то куда опытнее в военных вопросах.       — Девушек принципиально в команду не берете? — любопытствует омега, просто лишь бы спросить.       — Они есть среди тренеров спецназа. Правда, их только трое. Одна твоя бывшая одноклассница — Митараши Анко, может помнишь ее… Вообще, вместо Хатаке пост хирургичке Цунаде предлагали, но она послала всех нахер, у них там, вроде как, с крестным Наруто любовь-морковь. Пожениться на старости лет решили. Мы на их свадьбе так оторвались, что утром я не помнил, как меня зовут, и где я живу. Говорят, накануне свадебный букет невесты, закинутый в толпу, четко прилетел мне в лицо. Но я этого тоже не помню, разумеется, оттого и не верю в эту байку. Кстати, по долгу своего дворянского титула, время от времени мне приходится закатывать небольшие пирушки. В основном, приходят только хорошие знакомые, а некоторые - так, для приличия. Пусть шибко тебя не стесняют, им можно доверять. Если только среди них не окажется кого-то из Абураме или Нара. Мутные ребята, я тебе скажу. Кроме того, тесно ягозятся с Шисуи. А Шисуи — пташка очень скрытная. Порой еще один местный барин наведывается, но он тебе, скорее всего известен. Высокий омега в годах, Орочимару звать. Он-то меня и крышует. Странный тип, но подсобить может с любым капризом.       — Орочимару? Братишка, что же у тебя за компания такая? Он же в розыске находился одно время, если мне память не изменяет, — обеспокоено выдает старший Учиха, тенью нависнув над Саске.       — Ой, брось, — вздыхает младший, поглаживает ухоженные мягкие волосы омеги, пропуская длинные пряди через пальцы. — Дедан всего-то практикует химию и неклассическую медицину, а приукрасили так, будто украденных младенцев препарирует.       Итачи, вроде, с облегчением вздыхает, обратно падает в свое подушечное гнездо. Он верит братику и надеется на его благоразумие.       — А что прадедушка наш, Мадара?       Саске заметно помрачнел в лице, стоило затронуть сию тему:       — Последние годы жизни он провел в доме для престарелых. Передвигался уже еле-еле, отец и сам подхватил болезнь. Но Мадаре там неплохо жилось. Во всяком случае, старик так говорил, когда я приходил его навестить. Меня он узнавать перестал, поэтому называл Изуной все время. Жаловался только на то, что задержался на этом свете и несказанно устал. У него друг какой-то был, такой же взрывной старпер, вместе они престарелый дом на уши поднимали, гонки на инвалидных колясках устраивали, играли в азартные игры. И на них вечно жаловались медсестры. А потом дедулин друг не проснулся утром, и этим же вечером Мадара всунул ножницы в розетку, в результате — фибрилляция желудочков и все. Сердце обратно уже не завели. В завещании старик просил играть на баяне прямо на кладбище и отведывать вина с сырами и персиками. Ведь теперь он свободен и счастлив, без проблем и болезней. И если хоть один высер и сукин сын вздумает всплакнуть, он восстанет из могилы и надерет ему задницу. Поэтому Мадару кремировали, ведь даже ублюдок Шисуи давился вином, но ревел под звуки баяна.       На этой ноте обоих братьев едва не прошибло на слезу. Все-таки, прадед у них был — огонь…       Разговоры ненадолго приутихли, может, сработал странный порыв осознания, что в этом мире никого у альфы и омеги больше не осталось родного. Они — единственные друг для друга кровинки родственного тепла. Должно быть, именно эта мысль заставила обоих примкнуть-таки друг к другу крепкими объятиями. Вот только нынче очередь Саске убаюкивать Итачи на своей груди. Альфа, хоть и украдкой, но откровенно любовался на него.       Старший брат — истинное волшебство природы.       Уже хотя бы потому, что его статус и его природа никак не совместимы в восприятии Саске. А еще, у Итачи очень интересная, необыкновенная внешность: например, его выразительные угольно-черные глаза с пышными изогнутыми ресницами, которым любая девушка позавидует, вроде и повидали они многое, а теплой искорки не утратили. У него странные рубчики сходят с переносицы к щекам, но они его только красят. А губы-то… невозможно не захотеть в них впиться. Да и вообще, Итачи — совершенное божество, за которое даже убить не грех. Если бы омега знал, о чем думает сейчас его младший брат, наверняка бы выгнал его из комнаты. Иногда чувства и эмоции стоит хорошенечко придержать в ошипованом ошейнике, а не травить ими бурную фантазию.       Однако, Итачи, кажется, уже засыпает, и Саске строго настрого обещает себе еще немножечко покайфовать от приятного ощущения тела брата в своих объятиях и его запаха, от которого еще весной снесло крышу, потом убраться в свою комнату. Вот только стоило попытаться аккуратненько и тихо слинять, омега беспокойно завошкался во сне, как тогда, в театре… Поэтому нынешней ночью младший брат с радостью побудет его плюшевым медвежонком для сонных обнимашек.