* * *
— Чёрт! — достаточно звонко разнеслось по комнате Итачи. Перед уходом из дома, омега прицепил к внутренней стороне пиджака сломанную золотую цепочку с двумя важными для него талисманами: один служил для молитв, второй — дорогой сердцу подарок от товарищей. Это персональные обереги капитана Учихи; хотя и не был он ни дня в жизни фаталистом, в важность оных предметов верил охотно, оттого и носил их всегда при себе. А теперь они пропали. Вероятно, крепление сидело ненадежно, да и подвело. Где следует разыскивать пропажу — известно наверняка одному черту. Расстройство накрыло Итачи с головой, согнувшись на кровати, омега ругал себя за глупую непредусмотрительность и безалаберность. Будет ему теперь очередным уроком на будущее. Даже старые телесные раны от накопления возникших стрессов вновь напомнили о себе. Ноющие боли атаковали шрам на ноге, ощущение насильственного расширения вен, и вот-вот они лопнут, устроив закрытое кровотечение. Отвратительно тянет спину в поясничном отделе. Не раздумывая, да еще и в аффекте эмоциональной вспышки, омега опрокинул в себя три таблетки какого-то полусинтетического анальгетика, щедро запил доставшийся на халяву препарат родниковой водой из графина. Механизм действия коричневатых капсул в избыточной дозе ждать себя не заставил, боль действительно приутихла, наросла неимоверная сонливость. Стоило залечь под одеяло, как разум провалился в глубины темноты. Темнота внутри подсознания всегда насыщенная, щедро обволакивающая, почти непробиваемая. Можно принять ее за негативную, или подавляющую, но, на самом деле, это не так. Она — спасительница. Излечивает мозг от стрессов, содействует плодотворному отдыху, наглухо обрубая любые каналы стремящиеся засорить мозг нелепыми цветными картинками любого характера. Но на помощь батальонному капитану темнота вместо картинок пришла относительно недавно. Бывает, подводит, но редко, или в те моменты, когда разум хочет изъяснить своему обладателю какие-то знамения, что происходит еще реже. Этой ночью темнота в подсознании омеги податливо растворяется, и он видит над собой высокий покатый потолок цвета охры, вокруг ровные стены того же цвета. Повсюду черные свечи; дымят, но не горят. Итачи стоит напротив круглого столика, украшенного орнаментом в виде восьмиконечной звезды во всю столешницу. На ней в металлической коробочке хранятся спички и тонкие темно-розового цвета свечи, как праздничные, но, тем не менее, не они. Напротив висит длинное зеркало, Учиха видит в нем себя: уставшего, еще юного, в капитанском мундире старого образца. Недолго такой носил, вскоре выдали новый. Оглядевшись повнимательнее, омега понял — он находится в храме, видоизмененном немного, все вокруг необычайно мрачное. Религия княжеской стороны практически вся одинаковая, плюс-минус какие-то нюансы. Но правило черных свечей для всех одинаковое. Их ставят на отдельно отведенную мраморную стену, разделенную на четыре яруса. Верхний ярус обозначен обсидиановой статуэткой в виде человечка с мечом в руках, средний ярус содержит статуэтку в виде человечка с солнцем в руках. Статуэтка нижнего яруса — три маленьких человечка держат друг друга за руки. Образы символизируют государственных врагов, падших от мечей княжеских войск. На верхний ярус ставятся свечи за упокой вражеских бойцов любой масти и любого пола. На средний — свечи выставляют желающие помолиться за убитых гражданских матерей и отцов вражеской стороны. На нижний ярус делают молебен за убитых детей той же категории. В боковой четвертый кладут свернутые листочки бумаги с молитвами. Итачи доводилось выставлять свечи ко всем трем обозначенным образам. Стена небольшая, лишь единицы бойцов приходят помолиться за упокой убитых своими руками. Мало кто считает нужным поминки врагов, которых шинковали направо и налево, это ведь война, либо ты их, либо они тебя. Некоторые сослуживцы считали Учиху везунчиком в том плане, что ему не доводилось жариться непосредственно в котле партизан или гражданских, которых приходилось не раздумывая убивать. Итачи, как правило, всегда отправляли на передовую, однако, на его счету есть убитые женщины-шпионы, собственные товарищи-дезертиры, дети, которым просто уже невозможно было помочь иначе, как даровать спасение в смерти. Омеге неприятно находиться там, куда его занесло подсознание, тем более, все вокруг совсем другое, нет ни стены, ни алтаря для молебен, даже захудалой скамьи… Капитан оборачивается, пытаясь разыскать взглядом выход, но вместо выхода видит сотню, если не больше, искореженных покойников. А потом, внезапно, перед глазами проносятся множественные эпизоды: осады, кровавые стычки в лесах, лютый холод зимними ночами, когда приходилось устраивать перевал в окопах, греясь друг о друга с товарищами… Ненавистные лица тех, кто привил привычку носить скрытое оружие под элементами одежды, научил спать только на половину в бурные периоды течки. Будто на дьявольский призыв выстроилась рядами грязь, которую Итачи так долго предпочитал не поднимать со дна океана памяти. Вспомнилось очень многое: отвратительные неудавшиеся насильники в казарме, после которых воротило от кобелей долгое время, пренебрежительные взгляды, провоцирующие вопросы о том, через сколько рук, подсобок и постелей понадобилось пройти иноземцу-омеге, чтобы получить капитанское звание, следом завистливые насмешки в спину. Кто-то дотрагивается до плеча из тех трупов позади, и омега просыпается… Резко, неприятно, судорожно глотая ртом воздух, претерпевая выносящее ребра сердцебиение. К потному лбу прилипли пряди распущенных волос, а в тело словно влили вулканическую лаву. Именно из-за ощущения адского жара в мышцах, Итачи не сразу сообразил, что простыня под ним и легкие пижамные штаны превратились в мерзкую влажную мембрану. Ощущение - шел, шел и упал задницей в лужу. Приторный густой запах своей прекрасной сущности вызывал головокружение. Впервые его настолько в переизбытке, как и смазки, пропитавшей одежду и постельное белье вплоть до матраса. Внизу живота истошно ноет, член стоит колом, ткань нижнего белья неприятно сдавливает и натирает чувствительную плоть. Организм еле проснуться успел, а уже скандально требует хоть какой-нибудь ласки. Желательно грубой. В сердцах Итачи вспоминает Сасори, наивно ненавидит рыжего медика за то, что его так не хватает рядом: как для души, так и для тела. На чистом автоматизме и оторванный от возможности контактировать с разумом, омега поспешно открывает створку балкона, чертовски не хватает воздуха. Стянутое с себя влажное от смазки белье, отлетает в сторону постели, в прачку оно отправится чуть позже, а то и выбросится. Из зеркала шифоньера Учиху прожигает похотливым взглядом обворожительная ведьма. Жаль он сам не в состоянии оценить всю прелесть нынешнего собственного облика: лохматый, голый, поджарый, сексуальный, с вязкими разводами смазки на упругих ляжках, с оттопыренным налившимся членом, который препятствует нормальной походке. Когда Учиху в таком виде однажды застал Сасори, на месте заявил, что согласен быть его сучкой. Тролль фригидный, мать его. Сущность омеги в Итачи умела быть не только нежной и покладистой, она тот еще притягательный хищник в своем естестве. И капитан Учиха прекрасно с ней уживался после первого года буйства. Разумеется, любая мастерская выдержка и гармония с собственным телом требуют как от омеги, так и от альфы множество энергетических затрат и некоторых жертв. Но если быть терпеливым и усердным, добьешься любых высот. Только, видать, договор гармоничного сотрудничества с хищной сущностью канул в тартарары. Ибо нутро безмолвно кричит «Выебите меня!» Если не потрахаться, хотя бы подраться, так, чтобы брызги крови по сторонам летели, на меньшее капитан не согласен. Руки трясутся, из них едва не выпадает мягкий махровый халат, стоит попытаться в него укутаться. Время… Время… Напряженный взгляд ищет циферблат часов; начало восьмого. Собравшись изо всех сил со здравыми мыслями, Итачи намеревается слинять в душ, пока все мирно спят и не почуяли безобразия из комнаты в конце коридора. На душу накатил стыд, когда старший из Учих пробегал мимо спальни Саске, ужасно неловко демонстрировать брату-альфе превратности своего пола. Вернее, даже не их, а себя самого — всего такого лабильного, тряпичного, реагирующего на любую мелочь, вульгарно пахнущего, мысленно желающего быть оттраханным никем иным, как младшим братишкой. Да уж… И это тот самый воевода с гордым капитанским званием… Позорище. Хотелось просто упасть на колени и страдальчески взвыть. Особенно с учетом вчерашнего семейного разногласия. Едва не запинаясь в помещении душевой, омега урвал с полочки большой кусок мыла и жесткую мочалку, нужно хорошенечко смыть с себя избытки омежьего запаха, особенно из складочек кожи. Обостренное обоняние в течный период неожиданно среагировало на знакомый запах, обволакивающий и подчиняющий. Запах своего любимого альфы, которого с такой внутренней истерикой требует омега. Надо же, виной всему оказалось обычное полотенце, небрежно свисающее с деревянной полочки. Аромат Саске, исходящий именно от него, провокационно приманивает Итачи, и последний поддается безобидному, но позорному соблазну. Добравшись до мягкой фиолетового цвета ткани, крепкие ладони с нездоровым усердием мнут ее, не туго скручивают в жгут. Итачи обматывает им свою длинную изящную шею, скрывает под тканью губы и нос, упиваясь терпким запахом тела брата. Сил стоять нет, омега спиной сползает по гладкой стеклянной поверхности перегородки на пол, шум воды закладывает уши, помогает сосредоточиться исключительно на запахе исходящим от полотенца. Голова опустошена от мыслей, даря абсолютную концентрацию на обонятельных и осязательных ощущениях. Возбуждающий запах повсюду, механизм наркотика запущен… Грубая широкая ладонь опускается к члену, сжимает сильно и грубо, медленно водит от головки к основанию, омега похотливо стонет в махровую ткань. Между ягодиц влажно, горячо… Внутри все сжимается, напряженно пульсирует. Что за проклятие такое — вожделеть собственного брата… Сдерживаться нет ни сил, ни желания, сперма пачкает руку, изливается на пол, ее много, процесс балансирует на грани удовольствия и боли. Отдышавшись, Итачи стыдливо возвращает полотенце брата на полочку, а от накатившей волны противоречивых эмоций захотелось заплакать. Физически полегчало, да и голова немного прояснилась, но это ненадолго, как пить дать. По возвращению на верхний этаж дома, Учиху насторожил шум возни за закрытой дверью его спальни. Причем, ему однозначно не кажется — у него в комнате кто-то суетится. И, приметив в лицо раннего гостя, у омеги от души отлегло, зато Сакура снова едва не испугалась внезапного появления высокой тени за своей спиной. Девушка встала пораньше, нужно собрать по комнатам вещи для стирки, саскино шмотье она еще вчера завербовала в корзину для грязного белья, ну, а по атмосфере комнаты Учихи-старшего понятно все без лишних слов. Домработница поменяла пропитанное потом и прочими жидкостями омежьего организма постельное белье на чистый комплект, заменила вчерашнюю воду в графине на свежую, напросилась сбегать в ближайшую аптечную лавку, объективно оценивая неважное состояние Итачи, и хозяин оказался несказанно рад помощи. Сакура обычно не тратится на массу редкого и дорогостоящего сырья, препараты безотказного действия девушка умеет готовить сама, выкупая только нужные, зачастую простые ингредиенты. На все про все времени понадобилось не более сорока минут, и теперь перед старшим Учихой заботливо раскладывают унылый набор холостого омежки: тампоны, три блистера седативных анальгетиков растительного происхождения, кожная мазь на основе эфирного масла лимона и мяты, термос с теплым отваром из пяти разных трав и ягод и кусочки тростникового сахара на блюдце. Такой напиток снимет ноющие ощущения внизу живота и понизит тонус органов малого таза. Имеет свойство подавлять излишки запаха. Сама душа блудного Сасори послала Учихе эту замечательную девушку, которая без лишних слов понимает его тяготы. Каких-то пару дней в доме братьев Учиха, а уже нахлебаться столько экшена то с одним, то с другим. Итачи вынужден зачитывать свои телесные страдания книгами и периодически хлебать отвары и воду — типичный рацион омеги в течку. На второй день может захотеться сока или даже фрукт, но это все завтра… Вечером нужно будет выйти на улицу, подышать воздухом, побродить, вдоль улицы, не боясь охмурить своим запахом честных альфачей. В четырех стенах сутки напролет — риск отправить крышу в поездку. А вообще, самочувствие далеко от прогулочного характера, поэтому подумает. — Сакура, передай, пожалуйста, моему брату — сегодня я хочу побыть в тишине и одиночестве. Он взрослый мальчик, думаю, поймет мою маленькую прихоть, — омега с очевидной тоской в глазах поглядывает на домработницу, и она обещает деликатно выполнить хозяйскую просьбу. — Я периодически буду заходить, мало ли что? Вечером, перед сном, приготовлю вам ванну на отваре красной травы и шиповника. Отдыхайте, — тихонько прикрыв за собой дверь, девушка удалилась по своим делам, оставив Итачи наедине с капризами его сущности и книгами.* * *
Состояние брата Саске без труда определил фактически сразу после пробуждения. Насыщенный, чуть пряный запах течной омеги из комнаты по соседству не имел никаких шансов остаться неуловимым для альфы, который с него по-настоящему тащится. Тем более, младший Учиха прекрасно и досконально запомнил оный аромат со времени первой встречи с Итачи в северной столице. Облюбовал его, запал на него, определил в его обладателе свою неоспоримую пару. Сакура не обманула, после ее колдовских зелий самочувствие действительно неплохое, будто и не встречался ни с какой заразой вовсе. Хотя, организм пока еще слабоват, чтобы умело защищаться от коварных атак ауры желанного омеги. Разумеется, по-нормальному, от такого рода атак защищаться не надо. Правильно — не раздумывая достать белый флажок и охотно сдаться. Вот только не в случае с Саске. Новость, что брат не хочет сегодня иметь с ним никаких общих дел не на шутку расстроила, ведь младший Учиха очень переживает из-за вчерашнего разговора с Итачи. Оттого и принял нежелание родственника общаться с собой не столько из-за течки, сколько из-за неосознанно нанесенной ему обиды. — Может быть, куда-нибудь сходим сегодня? Все вместе! — предлагает улыбчиво Наруто за завтраком, который счастливо проводит в компании лучшего друга и любимой омеги. — Настроения нет на прогулки, но и без дела сидеть тошно, — недовольно бурчит Учиха, поедая разогретые котлетки с тостами. — У меня стирки вагон, а потом надо проконтролировать работу дворника и садовника, — отозвалась деловито Сакура, — так что не до прогулок. — У нас субботник сегодня? — уточняет хозяин дома у Харуно. Девушка кивает: — Да, мне кажется, во дворе и под оградой давно не прибрано, а погода нынче непредсказуемая. Сегодня солнце, завтра снег. Нужно успеть преобразить территорию. — Слышал, Наруто? — сурово перебивает Саске. — пойдем все вместе на субботник во двор. Тебе дома все равно делать нехер, а с дополнительной парой рук быстрее управимся. — Отлично! — радостно отозвался Узумаки, откинувшись к спинке удобного стула. — Я — только за. — Вечером достанем мангал и пожарим мясо. Пока Сакура занята стиркой, мы с тобой нарежем и замаринуем говядину, — продолжает командовать над Наруто Саске. — И еще, надо пошариться в кладовке, робу на всех подобрать. — Может, тогда и баньку истопим? А то классное помещение без дела пустует с весны, — негодует Узумаки. — Любишь офуро, Сакура? Омега замялась, вспоминая, когда последний раз вообще посещала уютную баньку. — Да, но чтобы не шибко жарко. — Значит, пойдешь туда, когда помещение немного выстынет, ибо мы любим вариться в офуро, как раки в кастрюле. Спится потом крепче, — под изречения Саске Наруто медленно впадает в печаль, хорошо бы конечно побалдеть в офуро вместе с Сакурой, а то на голых распиздяев насмотрелся по горло за последние годков десять. День обещает быть насыщенным; после трапезы все разбредаются по отведенным себе делам. Разбираясь в подвале с мокрым бельем, Харуно никак не могла перестать поражаться тому, что хозяева ведут себя с ней на равных. Девушка, с детства работающая в разных зажиточных семейках, к такому просто не привыкла. Про то, что многие мажористые альфы и их знатные гости склонны домогаться до прислуги — говорить нечего, а эта дивная компания вроде порядочная. С ними, в самом деле, не противно и не страшно находиться наедине. Примерно через пару часов троица встретилась в кладовке, Саске устроил обещанную раздачу рабочей одежды. Несмотря на солнечную погоду, на улице далеко не тепло, да и ветер разыгрался ледяной, поэтому нужно поберечься и не пренебрегать лишней жилеткой. Приодеть себя и Наруто Учихе труда не составило, а вот разыскать штаны и более-менее удобную куртешку на Сакуру оказалось делом не простым. Омега утопала почти в каждой предложенной ей вещи. Однако чудо таки свершилось, хозяин-альфа откопал в недрах полок шмотье, которое носил лет так в четырнадцать, для девушки размер оказался ближе всего ранее предложенного. Изюминкой облика всех трех молодых людей стали старые растянутые вязаные шапки с помпонами, а у Харуно еще и с ушками. Шапочка Сасу-чана, которую связала одна из бывших служанок, когда ему было одиннадцать. Пока Сакура занимается поиском льняных мешков для мусора, самцы разгребают садовый инвентарь в подсобке. Под незамысловатое отчасти депрессивное учишье «угу» или «у-у», Узумаки обсуждает с ним нюансы выходных, параллельно разыскивает вторые грабли среди наставленной у стены хреновой тучи тяжелого инструментария. Потянув неосторожно за рукоять неизвестного предмета, альфа горделиво достал вилы. — Блять, Наруто, вот скажи, нахуя вилы, а? — сию секунду вспыхнул Учиха, будто все утро только и ждет повода посраться с кем-нибудь. — Мы же не на сельскохозяйственное воспитание собираемся, навоз вокруг пасеки раскидывать. Поставь обратно и ищи вторые грабли, они точно должны быть где-то среди этой чертовой кучи. Нахмурившись, Узумаки пробил этими самыми вилами старые доски с одного размаха, заставляя вредину-Саске вздрогнуть от неожиданности. — Слушай, ты какого такой дерганый снова?! Спалось худо, или шило в заднице застряло? Хотя, не-е-т, — театрально протянул альфа-блондин, — наверное, тебе вчера в лобешник от Итачи прилетело, вот и егозишься с утра. Провалюсь пропадом прямо на этом месте, если я сейчас не прав. Тяжко вздыхая, как замученный зверь, Учиха вкратце рассказывает суть своей проблемы на день сегодняшний, не любитель он жаловаться, просто от Наруто нет у него практически никаких секретов, вот и сливает приятелю все, как на духу о делах сердечных. Под размеренный диалог нашлись и вторые грабли, и поношенные садовые перчатки, даже давно потерянное колесо от тележки отыскали и успешно собрали конструкцию воедино. — Знаешь, Саске, — начал Наруто, присев на низкий тяжелый табурет, обитающий здесь много лет, — серьезно, понятия не имею, пара вы с Итачи, или нет… Но то, что друг для друга вы люди с разных планет — заметно с первого дня общения с твоим братом. Иное воспитание, иная культура, у вас разное понимание жизни в целом. Признаться, я не вижу между вами подлинной гармонии. Она не возможна при ваших характерах и требованиях. При твоих к нему особенно. У меня вопрос к тебе, хотя нет, скорее замечание: посмотри на себя, стал дотошным, дерганым пастухом. Твой мозг давно жрет сперматоксикоз, — не удержался, чтобы не подойти и не постучать Учиху по голове. — Ни разу не задумывался о том, что Итачи попросту тебя своей парой не считает? И его тупо бесит, как ты, то и дело, стремишься сесть ему на хвост. Присядешь и достаешь от души в свое удовольствие. Знаешь поговорку: хочешь удержать — отпусти. Если оно твое, то никуда от тебя не денется. Не твое — никакими цепями около себя не удержишь. Подумай над этим. Это ТЫ решил, что вы пара, не Итачи. Выпустив ироничную, отчасти горькую усмешку, Саске уперся спиной в пыльную холодную стену подсобки: — Я же видел, что тоже ему не безразличен, почувствовал, несмотря на его сарказм в нашу первую встречу. Да и не отвечают безразличному человеку на поцелуй так, как отвечал мне он. — Да, божечки, — вспыхнул Наруто, закатив глаза и хлопнув ладонью по лбу. — Во-первых, тогда, весной, ты сам сказал, он был в течке. Омега в течке чрезмерно реагирует на все и всех. А ты, что… Красавчик, видно — не из дворовых вшивых кобелей, запахами сошлись. На твоем месте в тот момент мог с тем же успехом оказаться кто-нибудь другой, подобный. Результат был бы точно такой же. Просто, смирись, Саске. Тем более, ты его младший брат, да еще и глупый, — последняя фразочка сопровождалась дебильным ржачем. — Значит, та случайность была не случайной! — ставит последний отжатый шах Учиха своему товарищу. — Ты сам-то в это веришь? Вывод у меня один: перестань пытаться затащить брата в кабалу, да и себе руки не связывай. Так и будешь до конца дней около него ошиваться евнухом, причем, и Итачи прохода не давая? Позволь ты ему в свете повращаться нормально, у него ведь такая юность непростая была. Может ему судьба сюда вернуться, чтобы счастье свое найти, а ты капканы распиздяйские везде понаставил. Вообще, не сиди на жопе, поди хоть сними кого-нибудь, пар сбрось. Саске понемногу стал уходить в раздражение; наклонившись, взял Наруто за грудки старой куртки, заставляя смотреть себе в глаза: — Слушай, профессор любовных дел, там наверху, на качельке, посиживает твоя розовласая омежка, наверняка уже материт нас за то, что так долго тут возимся. Теперь она фактически у тебя под крылышком, чудо само прилетело в твою заваленную хламом светелку. Скажи, тебя все так же тянет сношать каких-то встречных-поперечных и портовых блядей, а? — Нет, меня интересует только она, — сознался на духу. — Вот и нехуй мне половое воспитание проводить. А теперь пошли ишачить, — Учиха не упустил возможности легонько и осторожно, но ткнуть таки найденными в куче инвентаря вилами Узумаки в зад, подгоняя его с граблями в руках из подсобки на свет божий. — Ну, наконец-то, а то я думала, вы вместо граблей искали портал в параллельный мир, — ворчит Харуно, упираясь кулачками в бока. — А зачем ты вилы прихватил? — удивленно глазеет на Саске с оным инструментом в руках. — Нам двор прибрать надо, а не навоз по грядкам раскидывать. Со стороны ворот внезапно раздается звон колокольчика, обычно с утра до вечера ворота в поместье не запираются, рабочие уже на территории, значит наведался кто-то чужой. Саске вышел на встречу. — Доброго дня, посылка для Учихи Итачи-сана, — миловидная омежка-почтальон робко переминалась с ноги на ногу боясь пройти во двор. — Он сейчас не может подойти, но я его родной брат, ручаюсь передать ему лично, — видно, что девушка сомневается, прежде чем доверить посылку иному лицу, однако соглашается-таки и просит хозяина расписаться в бланке за получение. В руки альфы попадает увесистый конверт из плотной темной бумаги с несколькими штампами на лицевой стороне. Что внутри — трудно определить, адрес отправителя Саске неизвестен совершенно. Не то, что не местный, судя по наличию значка на восковой печати — он вообще заграничный. Альфа сам хотел передать бандероль брату-омеге, но Сакура ее перехватила, напомнив об условии Итачи не беспокоить его. Младший даже в лице помрачнел от нахлынувшего отчаяния.* * *
Сидя в кресле-качалке у балкона, омега листал старое пособие по йоге, попивая приятного вкуса травяной отвар. Периодически, украдкой посматривал через прозрачную занавеску за суетой во дворе. По правде, неимоверно огорчала заметно невеселая мордашка брата-альфы, Итачи абсолютно не обижен на Саске за вчерашнее. Просто, они с братиком плоды созревающие в разных садах, и условия жизнедеятельности у них были такие же разные. Беда в том, что почва под каждым оказалась достаточно грубая, от нее и напитались. — Войдите, — спокойно ответил обитатель спальни, услышав скромный стук в дверь. То, что принесла ему Сакура, весьма удивило батальонного капитана, тем более, не какое-то там простое заказное письмо, а целая посылочка. Снова оставшись наедине, Итачи с любопытством, но очень бережно принялся распечатывать конверт. Внутри оказался еще один конверт, щедро и брутально перемотанный липкой непроницаемой лентой. Оформитель посылки явно постарался от души. Хорошо хоть в тумбе омега хранит личные ножницы. Из вскрытой самодельной упаковки, первое, что маячит перед глазами уже третий по счету конверт. Тоненький, белый, с красной печатью. Именно за его изучение Итачи с нетерпением взялся перво-наперво. Осторожным жестом пальцы извлекли свернутый вдвое лист плотной бумаги с саморасчерченной разметкой, причем, кривенько расчерченной. Но даже на такой разметке выводить чернилами письмо гораздо проще, чем по пустому листу. «Здорово, Итачи-сан, еще только пара месяцев миновала со дня твоего отбытия на Родину, а мой быт без твоего дотошного присутствия рядом уже утратил весь свой чертов изюм. Не с кем перетереть за жизнь по вечерам, не с кем обмениваться бестолковыми ржачными записочками, сидя на военном совете… Бродить по ночным проспектам с кем-то другим вместо тебя — унылое днище. Бродить по ночным проспектам с кем-то другим, да еще и будучи трезвым — абсолютное днище. Не с кем валяться на поляне и пялиться на звезды, обсуждая при этом, что мы ебаные грешники, которых небо к себе никогда не примет. Никто не храпит под ухо и не греется об меня после пьянки в порту Пейна (Кстати, Пейн передумал забрасывать судоходный бизнес, ибо его женушка ослабила тиски на его яичках. Оба передают тебе пламенный привет!). Некому больше стакашку водички подносить, потому что некому больше в уголке на кровати от течки загибаться. Никто мне уже не рассказывает трогательных историй про младших братьев, и никто не сентиментальничает и не капризничает под боком, претерпевая все ту же пресловутую течку, мать ее. Перестал посещать местный храм, потому что некому стало составлять компанию для этого дела. Знаешь, капитан, порой засяду с брагой в таверне дейдариного папашки, заказываю себе стейк из телятины и одну большую крестьянскую пельмешку с капустой и индейкой, по привычке. Представляю, как будто ты рядом сидишь и не сматывался никуда. Съедаю свое, но пельмешку никогда не ем, ковыряю ее, как ты, вилкой, долго-предолго, а потом скармливаю какой-нибудь бродячей зверушке. Едой ведь разбрасываться нельзя, а вот поделиться с ближним можно. Кстати, о зверушках, помнишь, ты, в очередную течку, с полигона двух тщедушных больных котят приволок в бараки, так вот, парни их выходили, откормили. Теперь у этих мохнатых наглецов едва ли не докторская степень по отлову мышей. А в бараках их много, сам знаешь. Вообще, дела у нас неплохи, только иногда всех хочется прибить нахуй. Отряды временно расформировали, кого на учебку надзирателями поставили, кто в декрет свалил, кто на пенсию отчалил. Однако всех одинаково ломает, потому что закалка-то у нас через огонь и лед проходила, не привык народ к тихой, спокойной жизни. Как будто в иллюзорную дыру угодили, ей богу, а за ее пределами так и царят бойня, кровища, да хруст костей. Просто, не верю я, блять, в вечный мир. Люди слишком дешевы, чтобы его свято блюдить. Ну, да хрен с ним, не буду о плохом. Не хватает тебя, Итачи-сан, ты ж у меня одиннадцать лет под боком ютился, как говорится: и в болезни, и в здравии, и в богатстве, и в бедности, и в смуту и в процветание… Помню тебя еще тощим четырнадцатилетним засранцем, который, несмотря на ловкость, мог простецкий замах в ногу проебать, а что теперь… Взрослый стал, самостоятельный. Капитан в дорогом обмундировании, помахал батеньке портянкой и смотался на кораблике в закат… И да, капитан, а ну харе уже макулатуру своими соплями и слезявками пачкать, а то ж я знаю, как ты, взрослый и самостоятельный, письма читаешь. Это ты думаешь, что не видно нихрена, но я-то, мать твою, все вижу. И печаль твою за улыбкой, и огонь в душе за каменной маской, и натуру твою омежью, хоть и тонкую, но крепкую. Хочется очень спросить, как там твоя жизнь протекает? Не захомутали ли еще? Не на сносях ли, случаем? Но именно спросить, глядя в глаза твои огромные, чтобы врать старшим неповадно было. А то ж я знаю, в письме ты мне и про розовых пони, срущих радугой, настрочить можешь… Именно поэтому, ответного письма от тебя не жду, прибереги бумажку. P.S: На случай, если, все-таки, еще не перерыл остальную часть посылки, поясняю: упаковал тебе фотографии с трех последних наших феерических вечеров, куда приглашался фотограф: со свадьбы капитана третьего батальона – раз, твой день рождения в июне – два, августовская сауна –три (ты там конечно ходячий секс ближним планом в расстегнутом мундире на голое тело. И оценил не только я.) Самое первое фото в стопке — парни твои, из четвертого, специально для тебя привет отсняли. На обратной стороне автографы свои вывели, как курица лапой. От всей души, твой товарищ Кисаме. Свидимся.» К тому моменту, как письмо оказалось дочитанным, омега был уверен, что вид памятных фотографий он просто не осилит. Чертова омежья лабильность в течку… Все глаза выплакал в рукав халата, просморкал полотенчик для компресса. Но рука не дрогнула, распечатал-таки Итачи присланные фото. В глаза грустной ностальгией сию минуту бросается фото улыбчивой толпы, показывающий большой палец вверх. Когда-то эта толпа была почти вдвое больше, последние годы смуты повыкосили многих из рядов всех шести отрядов. Суровое лицо реальности. А на обратной стороне фото, действительно, нет пустого, не помеченного росписью места. Команда Учихи — самая молодая по возрастной категории, и самая, черт побери, горячая. И Итачи — последний омега из четвертого, которого до сих пор не урвал никакой хитрый выдающийся самец. Прочие снимки нисколько не облегчили ношу тяжелой ностальгии, отнюдь, подкинули угля в ее печь. С матовой бумаги на Учиху смотрит родная бывалая компания, Кисаме, если не придуривается на фото, то хвастливо демонстрирует свою бицуху. На некоторых фото демонстрирует ее с перекинутым через свое плечо Итачи, непривычно смеющимся и держащим в руках рыбный шашлык. Периодически, то на переднем, то на заднем плане скачет Сасори. Иногда хитрый медик намеренно пытается испортить снимок. Вот только вместо порчи получается каламбур. А вот и они — серия фотографий где Итачи накинул на обнаженное тело мундир. С по-настоящему вульгарно взлохмоченной шевелюрой, улыбается исключительно глазами. Одна рука придерживает одеяния, вторая впивается в волосы. Омега сам по-дурацки раскраснелся, разглядывая сие чудо модельной работы. Не приведи Бог, кто увидит. Собрав все обратно в аккуратную стопочку и поместив в уцелевший конверт, Итачи трепетно прижимает его к груди. Он невероятно скучает по ребятам, скучает по своей квартирке в отдельном дальнем корпусе, даже по голубям, нахально зыркающим в тонированное окно. Скучает по вечерним прогулкам, задушевным разговорам и барачному песнопению под гитару у костра до первого вопля: «Мужики, где Сасори?! У нас здесь пострадавший». И с причитанием: «Типа пострадавший, недосравший», медик выходит из круга разбираться. Такая вот она, одновременно шебутная и видавшая виды — истинная община капитана Учихи. А что Коноха? Здесь он чужой, как чужда ему сама Родина. Ребята вроде хорошие кругом, да не с кем перетереть по душам, по-настоящему. Даже братишка видит в нем только омегу, но лучше так, чем раскрыть перед ним нутро убийцы, которого наказывает память. Звание капитана — не гордый показатель блестящего ума и тактики. Это нумерация степени мастерства хладнокровной расправы с себе подобным и годной смекалки. А еще, умения достойно преподносить себя перед другим. Омега не обманывает себя: да, он не прочь вернуться в свои суровые края, но то, что держит его здесь, в Конохе, по силе эмоций перевешивает на чаше весов. Благодаря стараниям Сакуры, самочувствие не самое худшее, которое могло бы быть, и на том огромное спасибо, омега раза три бегал наполнять свой графин, пока в доме никого. Жажда суровая. Настроение окончательно покрылось трауром, чтение на сегодня приелось до тошноты… Вечер наступил необычайно быстро, и устроившись поближе у балкона, Итачи, отодвинув занавеску, наблюдает, как ребята болтают о своем за жаркой шашлыка, пьют домашний лимонад. Наруто что-то рассказывает, активно жестикулируя, Сакура прикрыла рот рукой изо всех сил, стараясь на расхохотаться. Саске с поникшим лицом переворачивает шампуры над тлеющими углями. Омеге тоже хочется посидеть с ними, вернее, посидеть именно рядом с братом, уткнуться головой ему в плечо, и чтобы альфа тоже улыбался вместе с остальными. Но старший из братьев уверен на сто процентов — высунуться из комнаты, означает извести одинаково и себя и брата. Задумавшись, Итачи пропускает какой-то неосторожный момент, а в следующую минуту, их с братом взгляды на расстоянии сталкиваются. И альфа смотрит так пристально, не то сурово, не то печально. Задернув занавеску и портьеры, старший Учиха тенью скрывается за их тканью. А ведь мог просто улыбнуться Саске и махнуть рукой в знак приветствия, и брат, наверняка, улыбнулся бы в ответ. Но отчего-то омега растерялся, как барышня-школьница. Магия течки и внутреннего голоса, кричащего — «Дай мне его уже, разрази тебя дьявол!» И этот голос Итачи глушит двумя травяными таблетками. Когда в следующий раз смотрит в окно, во дворе уже никого нет. Очевидно, ребята, решили трапезничать дома, а не мерзнуть на улице, на ветре. И вправду, с первого этажа доносится шум шагов и голоса. Вновь приоткрыв балкон, омега забурился под одеяло, можно попытаться уснуть, а Сакура потом разбудит на необходимую ванную процедуру. Опуститься на подушку голове оказалось не суждено, стук в дверь не мог не привлечь внимания. — Итачи, это я, — голос Саске на мгновение заставил перестать дышать от волнения, — Можешь не открывать мне. Я тебе имбирный чай приготовил, как ты любишь, с мятой и лимоном. Оставлю поднос под дверью, будь осторожен, — альфа выдерживает недолгую речевую паузу, а Итачи поспешно шагает на цыпочках к двери, поддавшись внутреннему влечению к братишке. — Я знаю, ты злишься на меня за вчерашнее, — продолжает младший из Учих, но старший не дает ему договорить. — Не злюсь я ни на что, Сасу, — выговаривает с необычайной нежностью, трепетно прислонившись к двери, прикасаясь ладонью гладкой деревянной поверхности, будто пропуская невидимые импульсы через ее толщу собеседнику, стоящему с обратной ее стороны. — Всё хорошо. Бывает, что где-то недопоняли друг друга, но это же не повод держать обиду. Брат молчит в ответ, все, что слышит омега — тихое шебуршание, очевидно, альфа просто осторожно скатился спиной по двери на пол. — Я тебя всего день не видел, а уже соскучился. Ты намерен вообще не выбираться из комнаты последующие дня два-три? То, в какой интонации этот прозвучало, вызвало у Итачи добрую усмешку; омега тоже уселся на пол, продолжая подпирать плечом дверь, чувствуя за ней теплую сладостную энергетику. — Надеюсь просидеть, как партизан только сегодня. Примерно к завтрашнему вечеру мне станет уже немного полегче. Но это не значит, что я передумаю от тебя прятаться. — Смешно. Как будто я тебя на расстоянии не способен чувствовать. Тем более, из комнаты напротив. Ага. Твой запах витает и на первом этаже… И в ванной. Я его ощущаю даже на моем полотенце. А вот сейчас Итачи откровенно и стыдливо краснеет, и прекрасно понимает, что его игра в прятки внутри своей комнаты практически бесполезное занятие, тем более, что греха таить, он и сам прекрасно улавливает запах Саске, как перед собственным носом, без всякого барьера. И от этого запаха низ живота сводит напряженной пульсацией возбуждения. — Прости, — почти шепот, но альфа его слышит. — Тебя там наверняка уже заждались, спускайся к ребятам, — пытка обонянием постепенно становится невыносимой. — Скажи мне что-нибудь приятное, тогда я сгину из-под этой двери. «Вот же настырный самец», — мысленно по-доброму ругается Итачи. — Ты у меня хороший, братишка. Я тебя очень люблю, — мучительно искренне протягивает каждое слово. — А теперь ответь мне «да» или «нет», и я точно сольюсь отсюда. — Хм, на что именно ответить? — нахмурил брови Итачи. — Я мысленно задал тебе вопрос, озвучивать его не стану, даже когда услышу ответ. Согласись, мы с тобой неплохо чувствуем друг друга ментально. А если быть совсем честными, мы чувствуем друг друга досконально. И я, отчего-то уверен, отвечая мне именно на безмолвный вопрос, ты не солжешь. — Глупый, и что тебе лично даст этот ответ? — спрашивает таким тоном, будто действительно чувствует характер интереса брата. — Я успокоюсь. — Да, Саске. — не мешкая отвечает старший Учиха. Реакцией на ответ стала милая улыбка на лице альфы, Итачи не видит ее, и оттого младшему даже отрадней на душе. — Ладно, я пойду. А ты пей чай, пока горячий. Я старался выдержать верные пропорции в ингредиентах. Шаги в направлении к лестнице, убеждают омегу в том, что братишка действительно ушел, а открыв дверь, омега лицезрел золотистый поднос с пузатым фарфоровым чайничком, кружку и плоскую тарелочку с нарезанным на дольки арбузом. Итачи осторожно занес провизию вовнутрь своей омежей кельи. Что за вопрос ему мысленно задал Саске, разумеется старший Учиха дословно не знает, но уверен в том, что ни на йоту не солгал, отвечая на него. Это и есть принцип ментальной связи альфы и омеги — ты полностью чувствуешь свою половину на расстоянии. У Итачи выходит не идеально, но достаточно неплохо. Ибо идеальную синхронизацию способно обеспечить истинной паре наличие сцепки. Шагая по коридору в сторону кухни, Саске тоже без сомнений уверен — брат ему не солгал, утвердительно отвечая на вопрос «А чувствуешь ли ты во мне своего истинного альфу?»