Долгожданная встреча

Дурза лежал на боку, поджав по себя босые ноги. Хозяин Гиллида считал, что холод в поездке ему не помеха, выговорив ей с утра, что она забила одну сумку лишним одеялом, и "вообще не умеет готовить вещи, взяла бы урок у солдатских жен". Ну и пусть мерзнет. Аварис устроилась под своим потертым одеялом и повернулась к нему спиной. Не успела она задремать, как под грубой шерстью ее коснулась острая прохладная рука. И эта рука схватила одеяло, и грубо дернула его в свою сторону, стащив солидную его часть. Аварис, продолжая смотреть в сторону входа шатра, ухватилась за свой край, не отдавая с таким трудом согретую шерсть. Дурза был, как всегда, собой: ему было предоставлено его собственное, более широкое и дорогое одеяло из тонкой серой шерсти, от которого он презрительно отказался, бросив "бесполезно забитую сумку" в угол. Но, как только ведьма легла и согрелась, шейду захотелось получить одеяло, без которого он, как сам клялся, "прекрасно обходился". И они оба не умещались под тем покрывалом, которое женщина взяла для себя, потому что Аварис покупала его, раззак забери, под себя. - Да в самом деле, - возмутилась женщина, когда шейд дернул одеяло еще раз, и окончательно вытряхнул ее из него, - вы же «не мерзнете»! Шейд проигнорировал ее замечание, и завернулся в одеяло целиком, не оставив женщине ни краешка. Хотя длины ему не хватило, чтобы прикрыть длинные ноги, как бы шейд ни складывался под покрывалом, обрезанным под ее рост. Аварис вздохнула, сонно тряхнув головой. Лично она не собиралась обходиться без тепла в шатре, и хотела взять свое обратно. Не открывая глаз и едва не запнувшись о вытянутую руку шейда, она вытащила из седельной сумки длинное одеяло и поскорее принесла его на свое место, пока оно не потеряло остатков ее тепла. Или пока на нем не развалился предприимчивый шейд. Ругаясь одними губами, Аварис устроилась на своем месте, оказавшись подозрительно близко к сухой спине, сгорбившейся под похищенным одеялом. Она как бы невзначай отодвинула эту костяную спину ладонью, укрываясь длинным одеялом и удовлетворенно вздохнула: Дурза явно прогадал, отказавшись от такой тонкой, легкой и одновременно теплой шерсти, из которой было сделано его покрывало, и длины хватало, чтобы закутаться с головой, даже еще осталось место. Ну что ж, Дурза был наказан за свою жадность и поспешность. Согревшись, Аварис стала более милостива к своему господину, и, подняв длинный край дорогого одеяла, бросила его сверху на ноги шейду. Дурза даже не пошевелился. Он был занят. Ведь его в самом деле привлекло не столько согретое женским теплом покрывало, а то, что оно пахло...ее кожей, одеждой, и той дурацкой травой, которую она упрямо терла вместе с мыльным корнем в свою стирку. Шейд подумывал получить ее тряпку и раньше, чтобы "вычитать" запах, но когда он "посетовал" на холод, Аварис не спешила предложить ему совместить их одеяла в два слоя или придвинуться поближе, а вылетела из шатра, как ужаленная, и вернулась со сковородой с тлеющими углями из костра, которую, накрыв крышкой и замотав шалью, гордо сунула шейду под одеяло. Для тепла. Одним словом, глупая, недогадливая женщина. Дурза зарылся носом в грубую шерсть, наслаждаясь своей маленькой победой: он мог с удовольствием пачкаться в ее запахе вещи, которая только что касалась живой и вполне симпатичной ему женщины, и вздохнул от встрепенувшихся чувств. Ведь люди повсюду оставляют следы, такие очевидные для шейдов. В счастливом браке запах мужчины и женщины смешиваются, формируя новое сочетание. Не надо обладать особыми чувствами, чтобы определить, счастлив ли тот или иной брак, и делят ли супруги объятия. Дети также хорошо знают этот аромат семьи, от чего иногда забираются в родительскую постель, когда те уже встали. Запах дома, запах соединения. Сам шейд не мог оставить ей на своем покрывале ничего примечательного, чтобы Аварис выучила в ответ его: обладая сверхчувствительным обонянием, сам шейд практически не имел запаха. Даже после дня в дороге он пах только тем, что "прилипало" к нему от коня, седла, одежды и дорожной пыли. Природа то и дело выдавала его, что он не живой мужчина, а проклятый за свой гнев и желание мести колдун. Шейдов, при всей их мощи, за глаза презирали в Алагейзии, хотя страху они нагоняли немало. Шейд в удовольствии потерся щекой о грубую ткань, приоткрыв рот с острыми зубами и втягивая воздух, чтобы получше запомнить свои ощущения. Это был определенно хороший обмен. А вот край покрывала, которым сердобольная женщина закутала ему босые ноги, был ему и в самом деле без надобности. Но, с другой стороны, таким образом он разделил с ней второе одеяло, что казалось шейду своеобразной... близостью, поэтому он не стал скидывать его. Он даже и не помнил, когда спал с кем-то под общим покрывалом. Никогда не стремился к этому, и, покончив с лаской, любовницам приказывал убраться из его постели, чтобы сочившаяся из порезов кровь не раздражала его обоняния. Поэтому, может быть, что и никогда.