Ипну склонился к зеркальной поверхности, наморщив лоб и наводя личину.
Получалось у него уже вполне пристойно, и он поставил себе нетривиальную задачу: не просто натянуть на лицо маску чужого облика, а сделать свое лицо таким, как если бы он никогда не испытывал на себе влияние крови шейда.
Острые зубы ступились и превратились в приятную, чуть смущенную улыбку. Глаза потемнели и стали из кроваво-красных не жгучими, а золотисто-карими, сохранив миндалевидную форму. Кожа разгладилась и отлипла от черепа, под ней воспряли, рассохлись мимические мышцы, сформировав юношеское лицо. Полушейд даже приоткрыл рот в возмущении: значит, не порази его природа отца, он мог бы быть... красивым?
- У тебя очень хорошо получается, милый.
- Чуть меньше похож на нежить, - фыркнул полушейд, разглядывая свою работу, и отражение матери за своим плечом. – Или на отца. – последнее он прошептал почти сквозь зубы, надеясь, что она не услышит. Но она услышала.
- О, но твой отец очень яркий мужчина!
Зеркальное отражение полушейда скептически вскинуло бровь, разом потеряв всю красоту наведенной личины, и снова став похожим на маску хищной немертвой твари. Угрюмо обозрев свое обычное лицо в зеркале полушейд оскалил своему отражению зубы, намекая на сложившиеся у него с его обликом отношения. Комментировать заявление матери он не хотел, чтобы не расстраивать ее тем, как она неправа.
- Лорд Дурза очень красивый. И тебе повезло, что ты лицом пошел в него. – еще раз искренне заверила сына Аварис, погладив его пестрые волосы, и рассматривая их общее отражение в зеркале. – Дай себе немного времени вырасти, и ты увидишь. Ты будешь прекрасным молодым волшебником. Справедливым, мудрым, благородным, храбрым, и никто и не подумает сказать, что ты... не такой, каким они ожидают тебя видеть. Красота проявляется не тогда, когда ты смотришь на кого-то, а когда ты его узнаешь.
Ипну еще раз посмотрел в зеркало на свое худое лицо с выпирающими скулами и слишком широким ртом. Приподнял верхнюю губу, оттянув угол рта пальцем, чтобы в зеркале отразился ряд ровных, но острых зубов, которых, казалось, было чуть больше положенного.
Результаты повторного осмотра были неутешительными. Он вспомнил жесткое, восточное лицо отца, больше напоминавшее предсмертную маску, и с негодованием отвернулся от зеркала, накинув поверх него полотнище: все зеркала в их комнатах было сказано закрывать, когда с ними не работали. Отец, помимо вспышек гнева, еще и страдал от избыточной подозрительности.
- Мама, я сейчас выпрыгну в окно от твоих слов...
- О, прекрати, милый. – женщина ласково потерла худую щеку своего второго, но первого живого сына. – Помни, как бы искусен ты не был в создании личин, ни одна личина не станет твоим настоящим лицом.
- Что за беда иметь лицо, от которого тошнит чуть меньше?
- Беда в том, что это будет не твое лицо, милый.
- Буду носить другое.
- А зачем тебе другое лицо, милый?
- Чтобы меня не боялись, а любили. Чтобы со мной хотя бы заговорили прежде, чем бросить камень.
- Ты думаешь, что если тебя не любят, то дело только в лице? – Аварис поцеловала его в самую макушку. - Любовь не меняет людей. Если ты ищешь любви, то полюбить тебя должны настоящего, а не ту маску, которую ты наденешь. Так, как я люблю тебя без личин. Твоего отца я первый раз увидела под чарами, и он показался мне крайне неприятным...человеком. Но потом, когда он перестал скрываться, и мы гораздо лучше узнали...
- Я не хочу ничего знать! – огрызнулся подросток, ухватившись руками за стол и выгнув спину, как злое животное. – Как ты говоришь, мама,
каждый имеет право совершить ошибку!
Зеркальная мать пораженно уставилась на сына. Она ничего ему не сказала, но, поймав ее взгляд, полушейд искренне бы предпочел, чтобы она накричала на него или пару раз прошлась по его спине прутом, как делал отец за такие выходки.
Тогда бы все было легко и просто: он сказал матери гадость, она на него накричала или наказала, и они оба виноваты, потому что вели себя отвратительно. Поэтому перед шейдом Ипну не видел своих долгов. Полушейд огрызался на отца или утомлял его препирательствами, за что его таскали за шкирку, как щенка. На этом все и кончалось, они были квиты.
А сейчас виноватым остался только Ипну, замерший перед аккуратно закрывшейся перед его носом дверью. И это давило на него куда сильнее, чем крепкая рука отца.
***
В дверь робко постучали. Стук был необычным – это скорее был звон металла о металл, когда стальной напальчник настойчиво постукивал по кованной дверной ручке покоев отца.
- Войди. – Аварис потерла уставшие глаза, отложив свою работу, бывшую длинным лоскутом вышивки с алыми, горящими пустынными цветами, из которых заваривали прекрасный травяной напиток такого же густого багряного цвета.
Полушейд заглянул в комнаты, с разочарованием заметил, что Дурза тоже у себя и занят расчерчиванием схемы магической фигуры на полу. Ипну едва уловимо поморщился: он совершенно не хотел, чтобы разговор, за которым он пришел, происходил при свидетеле, тем более таком.
Непослушание по отношению к матери шейд ему не спускал, хотя его почти и не случалось, и оно обещало Ипну весьма весомое наказание. Мать, конечно, будет против того, чтобы отец его наказал так, как считает нужным, и в конце они опять поругаются из-за него. Как всегда.
- Ты уже отлипнешь от дверной ручки и зайдешь, или все-таки останешься снаружи? – едко поинтересовался шейд, не отрываясь от своей работы. – Сквозняк мне мешает.
Полушейд неохотно проскользнул внутрь и остановился у кресла, в котором сидела с вышивкой его мать.
- Мы можем поговорить, мама?
- Я тебя слушаю, милый, - спокойно отозвалась ведьма, хотя Ипну подметил, что она выглядит усталой. И виноват наверняка в этом он. Он выпрямил спину и сжал руки в кулаки, от чего металлические перчатки скрипнули.
- Наедине, мама. Пойдем вниз?
- Я думаю, что ты можешь сказать это здесь, милый. Я рада, что ты пришел.
- Пожалуйста, мама. Наедине.
Аварис отрицательно покачала головой, никак не желая спасать своего сына от публичного позора в кругу семьи.
Ипну поджал губы, вытянувшись напротив кресла матери. Его лицо кривилось от отвращения, а плотно сцепленные металлические перчатки нервно подрагивали.
- Я... не хочу.
- Если тебе нечего сказать, то проваливай к себе и не мешай мне работать. – рявкнул шейд, отряхивая мел с колен, и подходя к жене. - Займись тренировкой, чтобы меньше напоминать завтра бескостного червяка на веревке.
Ипну, чьи скулы больше напоминали выпиравшие кости, и на которых просто не должно было быть сосудов, каким-то образом все-таки залился краской в ответ на выпад отца в сторону попытки полушейда обрести подобающую форму, и едва на трясся от злости.
- Спокойной ночи, милый. – мать, как всегда была с ним вежлива, но и дала ему понять, что спускаться к нему, чтобы полушейд мог остыть и дождаться ее у себя для принесения извинений, она не будет.
- Х-хорошего вечера, родители, - прошипел мальчишка, и большими шагами прошел к дверям покоев. Впрочем, потрудившись аккуратно закрыть за собой двери.
***
- Он обнаглел, - холодно произнес шейд, положив когтистую руку на спинку кресла жены и ласково потираясь носом о ее висок. – Ты разбаловала его.
- Характер проявляется не всегда самым лучшим образом. Ему сложно отделить свои собственные переживания от того, что он видит на самом деле. У него горячий темперамент, и голова за ним поспевает с опозданием.
- И ты не побежишь его утешать в этот раз? – притворно изумился шейд, наклонившись к самому уху женщины и с трудом удержавшись от желания прикусить ее за него. – Смотри, наш избалованный ребенок сочтет это кровным предательством с твоей стороны. Еще пару раз, и ты окажешься среди нелюбимых родителей. Хотя, конечно, вряд ли сместишь меня с первого места. Это мой титул. - Дурза ухмыльнулся своей горьковатой шутке: он пытался расположить к себе мальчишку, подготавливая его к трансформации, но получалось скверно. - Подожди с помилованием хотя бы до утра. Пусть следит за языком.
- Я плохо чувствую себя, когда он злится, - вздохнула Аварис, - но сегодня я сама хочу проявить слабость. Я устала, и я оставляю за ним право сделать первый шаг, чтобы получить прощение.
- Ну, шаг он сделал, а вот рот открыть постеснялся. Поэтому пусть занимается телом. Разгонит кровь и успокоится. Чего он так бесится от своего лица, как будто только сегодня его увидел?
- По-моему, ему все-таки нравится девочка мастера над оружием. - скромно поделилась с шейдом своим наблюдением ведьма, вздохнув. - Или может быть она просто единственная девочка рядом, а он взрослеет. И чувства берут верх над умом. Ему нужно учиться контролировать свои чувства также, как и силы. И практика не всегда будет приятной.
***
Через некоторое время скрежет повторился, и через отомкнувшиеся по щелчку пальцев шейда в двери проник его насупленный и не менее усталый сын. Виски полушейда были мокрыми от воды, и ворот рубашки тоже был сырым. Он выполнил наказ отца с тренировкой, и пришел в родительские комнаты после того, как привел себя в порядок. Чистоплотность полушейда не вызывала ни у шейда, ни у ведьмы нареканий.
Дурза и Аварис, заканчивавшие разложенную на их грандиозной постели партию в ниар, по которой Ипну мельком пробежал глазами, чтобы понять, что дела матери шли не лучшим образом, повернулись к сыну.
Полушейд, вытянув руки по бокам, поклонился родителям, чуть наклонив голову набок. Дурза косо посмотрел на Аварис, отдавая ей честь в выигранной битве. Вина была признана.
- Я хотел сказать вам, что я сожалею о своих словах, мама.
- Каких именно? – поинтересовался старый колдун, снимая между делом дракона жены с доски ходом черного уга.
- Я сожалею, что сказал моей матери о том, что она совершила ошибку, что выбрала моего отца моим отцом, потому что она имеет свободное право выбрать того мужчину, который пришелся ей по душе. Я был неправ.
И, сделай он так на самом деле, возможно, ему бы разрешили присоединиться к матери в "войне" против шейда, бывшего все-таки лучшим игроком в их доме.
Иногда Ипну удавалось вырвать у отца за победу в партии какую-нибудь небольшую награду: спуститься с ним в город, побродить вдоль реки самому, или получить лишний стилус для письма.
Лорд Дурза честно платил свои долги, если проигрывал.
***
Ипну хрипло застонал, прижимая к костлявому животу одеяло, и выныривая из сна на лежанке в пещере.
Это было так просто! Очень просто было тогда вернуться, постучать снова и сказать то, что он должен был сказать, как только закончил мучить себя упражнениями, которые ему все равно плохо давались!
Просто он решил сделать это позже, когда они уедут из Гиллида на вылазку, и тогда можно будет поговорить с матерью наедине. В конце-концов, у полушейда и некроманта было все время мира, чтобы обсудить их ссору: они должны были жить очень и очень долго. Разве мог он тогда знать, что его "все время мира" укладывается в пару дней?
На что он вообще разозлился? На себя, на свое отражение в зеркале. А наговорил грубостей матери. Как будто она была виновата... Его сестра вышла нормальной, несмотря на то, что отец у них был общий.
Мама простила его на следующее утро и без извинений, она всегда была удивительно добра к нему, а вот ее сын, так и не успевший взять свои слова назад, не мог себе простить, что своим малодушием обидел ту, которая и в самом деле любила его таким, каким он был на самом деле.
