Долгожданная встреча

- Спешивайтесь, господа хорошие. Мужчина презрительно сощурился, оглядывая преградивших их лошадям дорогу шестерых людей, и натянул поводья вороного коня с черными щетками. Два арбалетных болта смотрели ему в грудь, и одни жадные руки уже поймали удила пестрой кобылы его спутницы. - С чего нам следовать вашему щедрому предложению, синьоры? - Мы бедные люди, нуждающиеся в помощи монетой, господин. Лошадки нам ваши понравились, - не менее любезно ответил грузный мужчина, положив руки на внушительную палицу. – И жена у вас красивая. Жену мы вам вернем погодя, если дождетесь, а вот за лошадок не обессудьте: у нас преимущество. - голос его погрубел. – Так что снимай свой зад с коня и вали, пока в тебе на две дыры меньше. И меч бросай. Всадник, худой и высокий мужчина в темной одежде, кивнул, отстегнул ножны и спрыгнул с седла, прихватив с собой только туго скрученную плеть. Плеть была внушительной длины, на полтора человеческих роста, черная и гибкая, как змея, и заканчивалась длинным фоллом с тонкой цепочкой. Разбойники смотрели с состраданием: темноволосому господину предстояло топать домой пешком в одиночестве, и, в случае второго невезения за одну поездку, ему пригодится хотя бы кнут или нож, чтобы отогнать зверье. Да и плеть эта была бесполезной: вещь слишком длинная и тяжелая, чтобы ей сражаться, да еще и против шестерых, или даже погонять скот. Этот кнут разве что вешать у камина для красоты. - Забери меч и кошель. – кивнул главарь второму мужчине с густой бородой, вооруженному скошенной палицей. *** Путник вздохнул: шесть живых людей, доспех из дешевого железа: палица, коса, два арбалета и еще одна палица с одним выступающим концом, заточенным, как топор, и самодельный лук. Две перевернутые телеги, как укрытия. Он краем глаза посмотрел на свою «красивую жену», и та отрицательно покачала головой: немертвых рядом не было. Все-таки обычно рядом были прирученные заклинателем-самоучкой духи, или, на худой конец, псины, которыми травили путников особенно жадные грабители. Можно было подавить двоих ногами Смолы, облегчая себе работу, но коса – это плохо, идиоты не пожалеют подрезать ноги коня, и животное падет почем зря. Ни себе, ни другим. И «жена» его, увы, посредственный наездник, чтобы помочь в этом деле. Да и разве этими шестью все ограничится, пока Алагейзия не начнет очередную добрососедскую войну? Наемники. Нерегулярная поддержка армии, к которой иногда был вынужден обращаться его Величество, если не хватало рук. Снабжение для них не было предусмотрено, поэтому, когда найма не было, они мародерствовали и грабили. Работать на земле уже разучились, а вот тратить монеты – нет, ведь в стычках наемник за месяц получал столько, сколько крестьянин вырабатывал на земле за год. Дурза про себя подумал, он бы лучше нанял тупых рогатых тварей с гор, чем заплатил этому сброду хотя бы медяк. Ургалы рубили друг друга из чистой солидарности и бесплатно, хотя и смрад от них стоял такой, что лучше бы и не дышать. В случае, когда мародерствующие хотя бы соблюдали банальные правила вежливости и претендовали только на кошелек, шейд ограничивался тем, что сбрасывал личину. Такое незатратное представление ставило всё на свои места и заканчивалось одним ударом плети на каждую спину. Но сегодня Дурза был в плохом настроении: яркое солнце слепило его весь день, Смолу одолевал овод, и пришлось покрутиться в седле, чтобы одной искрой сбить надоедливое насекомое, а его «красивая жена» препиралась с ним, прося разрешить поднять мертвую кобылу, которую они миновали час назад. Шейд находил непрактичным, чтобы ради удобства ляжек некроманта за ними бегала толпа взбудораженных идиотов с вилами, и предложил эти самые ляжки ей размять самой, а не подпирать мертвой скотиной, удобной, как кресло. Смысл он донес верно, но Аварис отказывалась разговаривать уже час, и утешительное замечание о том, что наличие мягких ляжек, наподобие мешков с песком, женщину скорее красит, чем наоборот, только ухудшило дело. И поскольку шейд считал себя правым в изначальном вопросе присутствия нежити на дороге, то и извиняться не собирался. Самым обидным было то, что, не откажи ей Дурза в этой прихоти прокатиться на дохлятине, то он провел бы приятный час в пути за беседой, а эти шестеро вряд ли преградили бы им путь. Немертвые животные обычно никому не "нравятся", чтобы их воровать. То есть, теперь права выходила Аварис, привыкшая на дорогах обзаводиться безмолвными спутниками, и это злило. Таким образом, они все заслужили как минимум по два удара. *** Два болта были потрачены зря, просвистев мимо, потому что путник резко взмахнул кнутом, и воздух разрезало эхо, как от молнии. Плетеный гибкий кожаный язык с утяжелителем на конце упал поперек плеча вооруженного палицей бандита, стоявшего к нему ближе всех, разорвав одежду и кожу и подняв брызги крови. Палица поднялась в надежде попасть под руку путника на следующем взмахе, но язык взметнулся вверх гораздо быстрее, чем должен был при его весе, и второй удар пришелся по мягкой части вооруженной руки, размолов кожу и ткани, как лезвие пилы. На этом первый "ученик" получил свой урок, и послушно осел на землю, стеная. Третий и четвертый болт шейд смахнул двумя косыми ударами, потому что летели они уже в его «красивую жену». Стрела так и не начала свой полет, ведь ее владелец уже лежал вниз лицом после поцелуя искрящегося зеленым свечением черепа. И утро его будет весьма тяжелым, сонные проклятия некромантов хоть и безобидные, но довольно болезненные. Арбалетчики рассчитывали на еще одну возможность подумать над своим поведением, но худой мужчина, крутанувшись на пятках, оказался за их спинами, и один арбалет переломился от удара языка плети, взметнувшейся над головой путника, а второй стал бесполезным, так как три пальца, которые должны были его удержать, повисли под совсем неправильным углом, наливаясь синевой. Оценив исходный род занятий владельцев арбалетов, как пахотный, плеть прошлась по их плечам, спустив по полоске кожи двоим сразу. Мужчина с собранными в хвост темными волосами чуть поклонился своим оставшимся зрителям, ехидно улыбнувшись. Убивать тех, кто мог работать, было расточительно, поэтому раны, которые шейд им наносил, должны были быть не смертельными, и в целом позволять жадным до легкой монеты лентяям приносить пользу после. Для того, чтобы косить траву, одного глаза вполне достаточно, и плеть аккуратно лизнула левый глаз «косаря», только развернувшегося к невероятно быстрому противнику, а вторым взмахом обожгла ему конец поясницы: не так сильно, чтобы сломать, но достаточно жарко, чтобы подорванные мышцы зафиксировали спину мужика в согнутом состоянии надолго, и он потерял всякий интерес грабежу. - Я не люблю, когда люди не хотят работать. - поделился своим мнением с последним оставшимся на ногах бандитом шейд, обходя его кругом. – И лидер должен нести большую ответственность, чем простые исполнители. Иначе, за что он получает бо*льший барыш? - Что ты такое? – прохрипел мужчина, сделав круговой взмах палицей, чтобы поймать конец кнута и вырвать его из костлявых рук, но тот только прошел наискось, толкнув оружие обратно с нечеловеческой силой. - Усталый путник, едущий с «женой» домой, - усмехнулся Дурза, и новый удар сломал наискось дно телеги. Палица поднялась еще раз, целясь в длинную ступню, но "путник" ударил упрямого человека в лицо ногой, с удовольствием отметив, как носовые кости погрузились внутрь. – И мне не нравится, когда на дорогах возникают неприятности. – шейд пинком отправил палицу под разбитые колеса телеги, и та покатилась так споро, что подбросила вверх уцелевший арбалет. Мореное дерево рукоятки плети с металлической втулкой легло на горло мужчине, хватающему воздух ртом, и придавило кадык ровно настолько, чтобы оставить крохотную щель для воздуха. - Возвращайтесь к работе. – Дурза, поглядев на сильный, хоть и подзаплывший торс бандита, признал в нем кузнеца и с тоской подумал, что, если тот сам вооружил свой отряд, то заработает он и правда немного: уж больно хлипкие у них латницы, шейд обычным кнутом раскалывал их, как фарфор. - Иначе я вернусь к вам. Плеть взметнулась и с силой размозжила ступню, сложив кожу сапога внутрь вместе с железной пряжкой. Стоять у горна можно и хромым, а вот руки нужны целыми. Оглядев свою работу, мужчина отряхнул отсыревший кнут от крови, щелкнув им в воздухе, подобрал перевязь с мечом и подошел к женщине, так и не спешившийся с пегой низкорослой кобылы, но внимательно наблюдавшей за боем, и отвесил ей элегантный поклон. *** - Скучала по мне? - весело поинтересовался наигравшийся в пастуха Дурза и запрыгнул одной ногой в ее стремя, удерживаясь за луку седла Перепелки и нависнув над всадницей. - Скажи, что прекратила свои глупости, "жена". Я избавил тебя от бурного вечера с шестью голодранцами. - Глупостями ты называешь просьбу прекратить говорить мне мерзости? - поинтересовалась Аварис, которой пришлось отклониться в противоположную сторону, чтобы седло не сместилось на бок. Шейд ругался не больше обычного, но некроманту больно было слышать нелестные замечания о своем теле от мужчины, который отверг ее дважды, поэтому Аварис наказала его молчанием: как показывала практика, это наказание жадный до внимания Дурза переносил хуже всего. Она потратила много сил, чтобы выкинуть его из головы, и, раз они остановились на варианте союзников, шейду придется следить за языком. - Вроде того, - усмехнулся тот одним носом, спрыгнув со стремени и подзывая Смолу свистом. - Неужели у тебя не было ничего крепче сонного проклятья? Мне придется ему добавить, слишком легко отделался. - "Черепа" больше отпугивают, чем вредят, это предупредительный выстрел, - пожала плечами женщина. - И страх запоминается надолго. *** Бородач, хрюкая от крови, заполнившей рот, подполз к арбалету, и дрожащими руками вытащил болт с необычно большой головой. Этот болт он прятал на случай большого куша, а уж никак не на парочку всадников, одним из которых была женщина, а вторым настолько худой "мужчина", что он вряд ли был привычен работать мечом, как они решили. Но меч он даже не обнажил. Твари хватило одной скорости, чтобы отхлестать их, как непослушный скот. Взвод арбалета не требовал упора ногой и пошел вверх легко, несмотря на искривление от удара: механизмы удавались кузнецу лучше, чем латнцы. Но этот болт не пропадет даром. Женщина, которую сопровождала тварь, была способна выпустить череп, в котором даже необразованный кузнец мог узнать почерк Повелителей Мертвых, чьи моры выкашивали города еще во времена его дедов. И таких нужно было убивать до того, как они войдут в твою деревню. Только такой маг мог позволить себе таскать за собой живые трупы, которые, как говорили, могли двигаться со сверхъестественной скоростью, днем не отличаясь по виду от живых людей. Или это была другая темная тварь, но она так стелилась перед женщиной, что не оставляла сомнений, кто водит за собой смерть. Арбалет нашел свою цель в спине удалявшейся всадницы. Целиться лучше смысла не имело: болт был заправлен кислотой, в которой чистили старое железо. Его новая, и, как выяснилось, последняя идея. Щелкнул курок. *** Дурза услышал свист и на слух определил, кому предназначался этот прощальный подарок. Это его разозлило по-настоящему: мужчины должны разбираться с мужчинами, а не нападать на женщин, которые и в наказании-то не слишком участвовали, больше наслаждаясь представлением. Шейд, птицей слетев с седла, успел сотворить щит, защищавший от волшебных сюрпризов, но сам был вынужден встретить голову болта только ударом наручного браслета. Тяжелая голова подозрительно легко смялась, вдаваясь внутрь, даже не пробив обода браслета. Но по краям этой головы образовались трещины, окатив предплечье шейда тонкими струйками маслянистой жидкости, причинившей ему колоссальную боль. Жидкость затекла под браслет, добралась сквозь рукав до кожи, и из-под браслета пошел характерный сизый дым от испаряющейся крови. Точно такой же, какой окутывал шею и нижнюю часть груди, неприкрытую щитком, у мужчины, внешность которого изменилась до неузнаваемости в одно мгновение. Дурза в своем истинном и ужасном обличье, оскалил обожженные губы, сломавшиеся кровоточащими корками, и рванулся назад. *** Шейд не возвращался сам, и Аварис, оставив лошадь и держа на изготовке иглу, побежала к перевернутой телеге. Ей и лошадям достались небольшие капли, но пришлось потратить некоторое время, на то, чтобы утихомирить кобылу. На Дурзу же попало гораздо больше, и нужно было закрыть его раны. Даже побитые мародеры уже расползлись в стороны, а шейд все не шел обратно. Аварис, морщась от запаха, позвала его и уже видела длинную спину с волной кроваво-красных волос, но тот как будто и не слышал. Шейд сидел коленях, что-то удерживая руками, и мелко подрагивал, никак не реагируя на оклик. Опасаясь, что дело хуже, чем можно ожидать, женщина обошла телегу, и ее башмаки сразу утонули в липкой от крови траве. Кровью было забрызгано все: дно телеги, трава, осколки арбалета, сам шейд, и то, что раньше было человеком с перебитой ступней. Дурза поднял на женщину совершенно безумные глаза, превратившиеся в яркие огни, оторвавшись от куска разодранного мяса. Брызги крови на его лице, совершенно не поврежденном, начинались на лбу и превращались в сплошной поток от кончика носа и до подбородка, по которому ручейком стекали на грудь. И, судя по тому, что у кузнеца, которого шейд держал, как едят отбивное мясо – раздвигая кости плеча и шею руками, чтобы сразу добраться зубами до мякоти, практически не было этой самой шеи, кровь эта шейду не принадлежала. Голова неудачливого бандита держалась уже на одном лоскуте плоти, и на когда-то могучем плече зияла дыра. Дурза моргнул, как будто узнавая замершую перед ним женщину, выпустил тело и мучительно прикрыл глаза, так и оставшись сидеть на коленях. *** Он встретил ее в шатре умытым, мертвенно-спокойным и в свежей одежде. Забрызганную кровью рубашку, штаны и кафтан он забил так глубоко в сумку, что ее плотный кожаный бок оттопырился горбом. Только сапоги с тёмными пятнами могли позволить их спутникам догадаться, что уединение их господина с женщиной прошло не гладко. Ядовитую веселость как смыло. Дурза даже не шелохнулся, когда она вернулась с двумя склянками, убористым почерком дописывая послание. Аварис села в отведенный ей угол и занялась поклажей. Дурза оставлял возле себя оружие, письменную доску и доспех, а сумки с одеялами, сменной одеждой, склянками с зельями и утварью он ногой отпихивал в угол Аварис, намекая, что, несмотря на ее посох, он считает эту половину женской. Она и не возражала. Одеяла и сумки защищали ее от сквозняка и острого тычка локтем, на которые был щедр дремлющий шейд. Его мучила жажда. Дурза вышел наполнить опустевшую флягу, хотя обычно просил женщину принести ему воды, чтобы не ходить по лагерю лишний раз и не пугать людей. Аварис тревожно посмотрела на шейда: он разминал ноги, выпустив птицу с донесением, то и дело прикладываясь к воде, но она не помнила, чтобы Дурза пил так много когда-либо. Он не просил ни заварки, ни лекарства, и как-будто вообще собирался игнорировать ее присутствие. Мгновение, и шейд замер, болезненно наморщил лоб и согнулся пополам, хрипя. Широкие сухие плечи вздрогнули, как если бы он начал задыхаться, и колдун прикрыл рот когтистой рукой, чтобы подавить кашель, нервно отбрасывая красные волосы с лица. Женщина, уже ожидавшая, что «прекрасный» день не закончится без не менее «прекрасного» финала, вскочила с колен, подхватила его под низ живота и наклонила мужчину вперед, надавливая рукой на грудь. Шейд, хрипя, попытался оттолкнуть ее, но его сотряс новый приступ кашля и он опустился на одно колено. Аварис что есть силы ударила его между лопаток, молясь, что шейду можно прочистить горло без толчков в живот, на которые ей просто не хватит роста относительно него. Он осел, зажав рот. Сухой живот под ее руками вывернулся, толкнув грудную клетку вперед, и что-то выскользнуло в ладонь, а между пальцами потекла красная липкая жидкость. Дурза с отвращением вытер рот рукавом, отряхнув руку, на его щеках остались красные разводы. Он с омерзением посмотрел на содержимое своей ладони. Там белел дугой кусочек кости с розовыми сколами. Дурза выдохнул так тяжело, как будто получил удар в живот, и собирался швырнуть осколок в угол, но Аварис остановила его руку, забрав осколок и не постеснявшись слизи и желчи. Мужчина повернул к ней голову - в его красных глазах отражалась бездна пламени: теперь она видела не только его «трапезу», но его еще и стошнило остатками ей под ноги. Шейд выплюнул витиеватое ругательство на свой счет, вывернулся из ее рук, перепрыгнул через свернутое одеяло на своей половине и отвернулся, сложившись, как огромный черный богомол. Это было паршивое бегство от любой попытки заговорить. *** Шанса сохранить маленькую радость не осталось: для дружбы нужна была хотя бы толика уважения, но даже некроманты не принимают тех, кто пожирает человеческую плоть. Они подчиняют их, как животных. Упыри бродят за некромантами в ошейниках и намордниках и считаются самой тупой и прожорливой кастой их солдат. И вряд ли упыри давятся на глазах некромантов осколками кости. Даже эти гниющие твари могут удержать сожранное внутри. Аварис между тем отряхнула кость от жидкостей, и, не слишком стесняясь, перекинула через плечо шейда носовой платок. Дурза схватил тряпку, не поворачивая головы, и пару раз резко протер низ лица дрогнувшей рукой. Его лихорадило. - Ты знаешь, как человеческая голова к крепится к шее? - Я не охочусь, - зло отозвался шейд вместо ответа на вопрос, так и не повернув к ней головы. – Я не охочусь на живых людей уже очень давно. Мне нужно немного сыворотки. И все. – Дурза подобрался, положив подбородок на согнутые колени. – Темницы дают больше, чем мне нужно. Я ем мясо животных, и этого хватает. Он не заметил, как женщина села рядом с ним на угол свернутого одеяла, все еще держа мерзость на руке. - Когда начинает формироваться шея, все позвонки одинаковые. – она разговаривала с ним ровно, как ни в чем ни бывало. - Но потом один, самый верхний, отделяет свое тело, и оно прирастает в форме зуба к следующему за ним позвонку, - маленький палец провел по кости на ее ладони, - а первый останется надетым на эту конструкцию, как кольцо на колышек, чтобы голова могла вращаться на шее. Это половинка дуги и зуб. – Дурза скосил взгляд на кусочек, не слишком понимая, к чему этот урок анатомии: его засасывала бездна отчаяния и отвращения. – Этот позвонок держит на себе тяжесть черепа и пропитан очень плотным материалом. – Аварис подняла глаза на шейда, и тот замер, выжидая, каким именно образом она раздавит его окончательно после этой шутки. – Стоит быть внимательнее с ним. Он не выдержал, отвел глаза, но потом снова бросил взгляд на ее лицо, все еще ожидая удара. Было бы даже хорошо, если бы она сейчас ударила его по лицу: наказание принесло бы облегчение. Даже несколько раз, в полную силу, его же плетью. Но женщина больше ничего не сказала и тем более не собиралась поучать шейда плетью, просто завернула кость в платок, о котором он забыл, все еще сжимая тряпицу в руке. Сам он не хотел открывать рта, чтобы не испортить что-нибудь еще, что еще могло остаться между ними, или не выкинуть из себя новых останков: желудок все еще ныл от давно забытого мяса. - Велеф в Дарете сильно ранил тебя. – нарушила молчание женщина. - С его телом случилось тоже самое? - Нет, - во рту у шейда стало снова сухо и он шумно отпил воды из фляги, промыв лицо, - нет, нет... То есть, да. Немного! Самую малость, я потерял много крови и кожи, фаланги пальцев, и... - От него осталась только голова? - Нет, он же был огромный, - фыркнул шейд в своей привычной манере, на минуту отвлекшись от душевных мучений и вспоминая удачный бой, - в этой твари было фунтов триста плоти. Я не могу столько съесть. Мне нужна кровь, а мясо только тогда, когда теряю большой кусок пло... Дурза резко замолчал, поняв, что это было последнее, что он хотел донести до женщины, которая спала с ним под одним одеялом. Она вряд ли бы позволила своим собакам трогать себя или "лизать" свое лицо, как делал он пару раз в прошлом. Некроманты не заводят дружбы с тем, чем они повелевают. Шейд ссутулился, облизал черные губы, ощущая шаткость своего положения, но сделал последнюю попытку оправдаться. – Это случается только в случае глубокой раны, я клянусь. И меня не так сложно убить, когда я ... животное. Ты справишься. – в это он хотел скорее верить, чем проверять. - Только людей вокруг быть не должно. Не должно быть... восполнения. Мои раны закрываются. Женщина обреченно вздохнула, положив голову на сложенные руки. - Это можно исправить, нарастив тебе плоть из снаружи? Черные угловатые плечи поднялись и опустились: он не пробовал, и охотников помогать отращивать шейду руку или ногу не находилось, обычно рыцари действовали обратным порядком, а он уже восстанавливал себя из того, что от них оставалось. Шейд издал печальный стон: до сегодняшнего дня у него была компаньонка. С которой можно было долго и интересно рассуждать о эффективности заклятий и играть в ниар, любимую им настольную игру. Дурза расщедрился и приспособил стол для сборки тварей, исправно приносил кости своих трофеев, чтобы дать ей новый материал, а себе – возможность похвастать новой победой. Шейд не так давно выпросил прощение за старую обиду, когда выгнал ее. Не восстановил все, прогадал, но что-то сделал. А сейчас бездарно потерял даже ту малость, которую с таким трудом вернул! - Ты презираешь меня? – это был единственно важный для него вопрос. Все остальное можно было исправить, если постараться. – Ты теперь презираешь меня? - Мы не выбираем болезнь, которой мы заболеем, или проклятие, под которым окажемся, - Аварис также смотрела перед собой, и шейд впивался багровым взглядом в ее профиль. Она грустно усмехнулась. - Но было бы легче, если такие случаи будут происходить реже. Кровь можно получить и не убивая людей, а плоть взять у мертвых. - Я делаю это, - коротко отозвался Дурза, опустив руки. – Я делаю именно так. Я редко получаю такие раны. Сгорело много кожи, моя кровь испаряется, если не закрыть сразу. Нужно было быстро закрыть раны. - шейд коротко посмотрел на нее. - Он стрелял в тебя. Это плохо. Я все равно не мог его оставить. Мысли путались. Он с трудом боролся с желанием не сидеть рядом, а упасть на колени, касаясь циновки лбом и умолять о снисхождении, потому что сейчас он оказался не лучше упыря, от которых его самого тошнило. Безмозглой, гниющей твари тупее собаки, вечно терзаемой нечеловеческим желанием поглощать тепло плоти, которое у него самого отняли. Упырей держали в загонах и цепях, чтобы те не вредили более ценным солдатам немертвых армий. Даже Аварис вздыхала, что брать трупоедов на вылазки небезопасно: они бросались и на некромантов, если слабел контроль. И вряд ли ей понравится иметь такого...друга. – Я не безумен, я контролирую себя. Я не ем человечину. Если могу. Поверь мне. Я буду контролировать себя строже. – он сам понимал тщетность такой просьбы, так как она видела обратное, и с этой правдой ничего нельзя было поделать. – Поверь мне. В последний раз. Дурза бы катался по земле у ее ног уже сейчас, если бы не знал, что в таком жалком положении станет ей еще омерзительнее, упав ниже уровня отвращения. Если там было еще хоть что-то. Хотя бы страх шейд Дурза хотел оставить себе, если ему не достанется ничего лучше. Пусть ненавидят, отмечая его силу, пусть боятся, в страхе есть уважение, но только не презирают. Аварис попыталась встать, но Дурза удержал ее, поймав самый конец платья и сам оставшись упрямо сидеть перед ней на циновке. Багровые глаза великого шейда смотрели на нее в первый раз снизу вверх, и дело было совсем не в разнице в росте. - Ты презираешь меня? Скажи, да или нет? - Нет. Я не презираю тебя. – женщина провела рукой по багряно-малиновой голове шейда, тут же упавшего лбом ей в ладонь, разглаживая страдальческие складки. – Я хочу, чтобы ты остался в живых. – она опустилась рядом с шейдом на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне. – И меня сложно удивить реакцией человеческого тела. Я бы скорее удивилась, если бы у тебя не было возможности прочистить желудок. Она завернула в тряпицу позвонок и пошла к выходу из шатра. - У нас всех бывают черные дни, - долетел до шейда голос его подручной, и он краем глаза увидел, как платок с обличающим осколком светлой птицей упал в угли костра, - а ублюдков в нашей жизни больше, чем таких дней. *** Дурза так и не поднялся со своего места. Мыслей в его голове стало так много, что они врезались в друг друга, как обезумевшие псы в охотничьей своре, раздирая внимание между стыдом, облегчением, отвращением, признательностью, и безумным желанием вернуть женщину назад и вжать в свою грудь так близко и сильно, пока ее руки не проломятся сквозь его ребра и не сожмут его скользкое черное сердце. Чтобы она приласкала это сердце руками в его же черной крови, и тогда бы оно и успокоилась, мерно сокращаясь в женских руках. Новое ощущение прокатилось по коже волной жара от ступней до кончиков волос и наполнило неожиданной и безумной радостью, которая бурлила в нем, как кипящее масло, заставляя поводить из стороны в сторону широко распахнутыми глазами. Он как будто оплавился изнутри от этого чувства, мучительно привыкая к изменениям. Шейд измученно улыбнулся черному пологу шатра и поднялся на ноги, как будто снова привыкая к своему внушительному росту. Он все исправит. Приведет себя в порядок, загладит все свои выходки, станет с ней ласковым, возможно, прекратит сквернословить (или хотя бы будет делать это меньше), и станет самым преданным и послушным ее рабом, всем немертвым тварям на зависть, лишь бы она от него не убегала. Дурза заметался по шатру, сообразив, что женщина ушла давно, а может быть, и насовсем. Могла ведь и уйти тихо, чтобы он не заметил. Но нельзя, нельзя выходить, пока он не успокоится. Шейду вообще нельзя так беспокоится, как он беспокоился за женщину. Раны... Это было плохо, но его дела бывали и хуже. Страшнее всего была ярость, в которую он впадал, представив, на мгновение, что болт нашел свою настоящую цель. Он выглянул между складками ткани, стараясь не попадать на свет. А если все-таки убежала? Королевский шейд не решал свою судьбу и сидел хоть и на длинной, но цепи, другой конец которой сжимала рука короля, приковавшего его к Гиллиду. Дурза не страдал трусостью, но его пугало то, что женщина может сбежать в Урубаен, и тогда ему, в лучшем случае, перепадет пять дней в году, по свиданию на каждую порцию силы, вкаченную в тело Его Величества. А это было почти в семь десятков раз меньше, чем он хотел. Если, конечно, она вообще захочет видеть его. Когда-нибудь. С другой стороны, шейд умеет ждать, если ему нужно. Ждет же он возможности сбить на землю черную ящерицу, и женщине даст время забыть этот день. А уж о том, чтобы никто не осмелился занять его место с женщиной, шейд позаботиться. Дурза нагнул алую голову, ощутив порыв злости, пришедший вслед за облегчением: он готов был раздавить в ошметки любого, кто попытается встать между ним и женщиной, которая вернулась в шатер, безапелляционно наказав шейду выпить принесенную заварку из трав, чтобы «реакция» не повторилась. *** Ближе к ночи шейд опять заметался по шатру, и Аварис, проклиная его рассудок и больше всего желая уснуть, просто накинула на Дурзу одеяло, как на беспокойную птицу, утянув его этой "сетью" на циновку. - Прекрати. Всё вышло лучше, чем могло быть. Пять живы, один мёртв. - она сама легла на шейда грудью, не давая ему встать. - Что могло быть хуже, чем потерявший контроль я? - осведомилась тень в её руках. - Знаешь, что случилось бы, если бы я встретила их одна? - мрак вопросительно хмыкнул. - Я бы метнула стрелу в одного, подняла и пустила на арбалеты. Арбалетчики бы поднялись и прикончили остальных, кто попытался бы бежать. Было бы шесть мёртвых, потому что у меня было только одно сонное проклятье, и я не умею плясать вокруг людей, чтобы их не убивать, если они хотят убить меня. Мои слуги не умеют никого щадить. - Ну, они хотели не убить, а только... - женщина посмотрела в темноту так, что она не стала договаривать. - И если бы их встретили гвардейцы, они бы просто повесили всех. Шесть из шести. И это было бы справедливо, разбойники отправляются в петлю. Поэтому, умоляю, давай поспим? Дурза перевернулся, занимая свое место. Аварис, проявив снисхождение, не отстранилась, когда он устроился спиной под ее животом. Обычно, если Дурза желал тепла, они спали обратным образом: шейд наваливался и "обтекал" ее сверху, как змея на гнезде. - Нужно было собрать и перегнать остатки крови... - проворчал колдун, к которому вернулась его любовь к накопительству. - Столько ушло в траву... - И ты угадал, как я провела остатки вечера, - простонала женщина, закрывая уши руками. - Хотя бы теперь мне можно подготовиться к новой порции твоих утренних острот? Спи. - Окажешь мне услугу? Ты можешь...ударить меня, когда мы будем наедине? - шейд не был уверен, что с трудом сохраненная дружба позволяет просить женщину быть ему палачом, работа эта малоприятная, но ей он доверял достаточно. - Как наказываешь своих тварей? - Расслабление с помощью истязаний - нездорово. - Но ты можешь? Женщина накрыла зубастый рот шейда ладонью, прекращая разговор. Хотел наказания, пусть хотя бы насильно молчит. Дурза молча кивнул, окончательно успокоившись, хотя и не понял про "остроты". Если бы это было возможно, он бы наложил руки на "мешки с песком". Это было весьма хвалебное сравнение. Я подозреваю, что шейду нравится его родная культура, а он пустынный кочевник, т.е. с перегонами коз и верблюдов там справляются. Кочевые племена как раз очень хорошо владеют кнутом, нагайкой и аналогичными хлыстовым оружием. Поскольку шейд не собирался никого убивать, то ни магия, ни меч ему не нужны, а вот скорости и силы хватит, чтобы воспитать "крестьянский скот". Людей, как вы помните, он считает необходимым "пасти".