Четыре королевы

      Звенел ветерок, скользя рядом с кокетливо отодвинутой маской, неслась вперед гондола и робкая песнь юноши, пытающаяся смягчить сердце красавицы. Любовь, растворенная в воздухе, кружила головы и бередила души. Девушка улыбалась обнадеживающе, но смотрела не на спутника, а в синюю, подернутую дымкой даль, будто нарисованную в книге о странствиях. Били колокола, и казалось, что небо поменялось местами с морем. А они плыли – или летели? – посредине, оторванные от всего, что удерживало раньше.       Менялось время, менялась и она. Ей хотелось петь так, чтобы легкие горели от боли, смеяться так, чтобы сорвать голос, танцевать так, чтобы больше уже никогда не встать. Город любви похитил ее навсегда, а коварные маски закружили в лабиринте из грез. Что ж, если все это сон – она не проснется.       Покачивалась гондола, твердый камень мостовой казался злым. Пышные юбки шелестели, путали ноги, не давали идти, но рядом был он. Ей хотелось спросить, почему же мир не такой мягкий, податливый, но видела, что и ее спутник тоже не знает. Им двоим, спустившимся с небес, приходилось трудно. Внутри возникала дрожь, пробегающая по всему телу, застывающая на кончиках пальцев и побледневших губах. И все это в то время, как остальные ликуют! Почему же ее сердце замерло со стоном, так невовремя?       Нет, она была счастлива! И каблуки отбили танец радости на старых камнях, а пышная копна непослушных волос вырвалась на свободу, сбросив опротивевшую шляпку. Мир вновь взорвался цветными искрами, яркими, жалюще-злыми. Реальность чуть не померкла, сменившись серовато-черными оттенками. Девушке казалось, что никто, никто во всем огромном городе, не понимал ее, что все их чувства – так и не взлетевшие бабочки. Нераскрытые, скукоженные. А ее сердце распахнулось навстречу всему земному шару, принимая и сохраняя.       Ей приходилось сдерживать свои порывы, хотя из спины будто росли крылья, так и требующие скорости, ветра и свободы. Ах, как глупы подружки, говорящие, что сегодня она ее лишится. Ничего не понимали, завистливые мегеры. Она останется свободна. Она останется любима. Она останется счастлива.       И она останется той же хохотушкой, которой была всегда. Не исчезнет любовь из сердца, не потускнеет огонь, горящий в глазах. И песня, что поется ей, только ей, никогда не закончится.       Били колокола, звенел смех, девушка рассматривала мир сквозь узкие прорези маски. Жаль, что та не улыбалась – уголки ее губ сегодня так и не опустились. А раскрашенная маска, изящно-красивая, тонкая и отстраненно-холодная была всего лишь вещью. Пожалуй, даже слишком холодная, отвратительная. Такая, какой девушка не стала бы никогда. Или все это – ее глупые мысли?       Город жил своей жизнью. Мимо проходили люди, куда-то спешащие, обеспокоенные, не видящие ничего дальше своего носа. Или маски, только у них они не снимались. Хотя думать так было неправильным, но за считанные секунды ее эго раздулось до невозможных размеров. Город жил своей праздничной жизнью, и это обижало.       Обида казалось детской, лишней, ведь девушка приняла взрослое решение, совсем не сочетающееся с нынешним настроением. Однако маленькое темное пятнышко в душе не собиралось исчезать, то кусаясь больно, до слез, то отпуская, проявляя милость. Мысли метались, бешеные, розово-алые и коричнево-черные. Яркий город кружил в бесконечном лабиринте, пытаясь запутать, закружить, заставить потерять себя. Яркий город – отражение ее внутренней, вдруг решившей поиграть с самой собой в безвыигрышную игру.       И сразу она смогла вздохнуть. Полной грудью, наслаждаясь каждой секундой нехитрого действия. Верный спутник заботливо держал за руку, нежно-щемяще, тепло. Исчезло куда-то пятно, будто и не было его никогда. Мир проходил сквозь тело, баюкал свое дитя, и девушка вдруг ощутила безграничную, переполняющую любовь. Совсем иную, нежели она испытывала прежде. Все встало на свои места.       Приветливо распахнулись двери собора. Невинно-белоснежная фата дрогнула на ветру. Заплакали некоторые подружки и мама. А в ее душе наконец-то воцарился мир.       На мостовую упала и разбилась маска. Перед девушкой открывались все двери.