Сабина

      На шестом месяце у тебя просыпается паранойя. Ты шарахаешься от каждого тёмного угла, от каждого шороха, от каждого звука. Тебя трясёт, и ты не понимаешь, что происходит. Ты ложишься спать с включённым светом и пистолетом под подушкой. Телевизор не замолкает ни на секунду. Ты глотаешь успокоительные, которые тебе выписывает твой личный врач. Ты почти не выходишь на улицу, опасаясь всего на свете.       На восьмом месяце ты обнаруживаешь, что один из должников Джима перестал платить по счетам. Ты не стреляешь в него. Ты просто приглашаешь его отужинать в твоей компании в небольшом частном клубе, куда тебя допускают с того момента, как ты стала принадлежать Джиму. Ты просто подсыпаешь ему седативное в бокал с вином, прекрасно зная, что у него пошаливает сердце. Рецепт лекарства, само лекарство и даже свидетели, что он принимает его уже четыре года, нашлись и оказались в нужном месте в нужное время. Весь его солидный капитал оседает на твоём счёте. Часть этих денег ты жертвуешь приюту. Ты не знаешь, почему ты так поступила. Но Джим временами так делал. А значит и ты можешь.       Шестого апреля ты просыпаешься с воплем от сильнейшей боли. Воды отошли, ты рожаешь. Дотянувшись до телефона, ты вызываешь к себе врача, дежурящего в соседней комнате. Ты наотрез отказалась ложиться в больницу из-за всё той же паранойи. Ровно в полдень на свет появляется Джеймс Себастьян Мориарти, ваш сын. Ты плачешь, в тебе перемешиваются горе и радость.       Первые полгода ты почти не спишь, кружа вокруг беспокойного Себастьяна. Почему-то ты не можешь назвать его Джеймсом. Лишь однажды ты делаешь это, когда едва научившийся ходить Себастьян Едва не расшибает себе голову о низкий столик. Ты понимаешь, что только критическая ситуация, при которой твоему сыну угрожает опасность, заставит тебя назвать его именем отца.       В семь месяцев он произносит первое слово. - Мама.       Ты плачешь, обнимая сына, роняя на его тёмную макушку солёные капли. Себастьян недовольно стирает их по макушке, с любопытством разглядывая своими карими глазами твоё заплаканное лицо. Его сходство с отцом очевиднее с каждым днём. И ты перестаёшь называть его вторым именем, отныне называя только Джеймсом. Малыш долго привыкает к этому имени.       В его первый день рождения вы гуляете по парку. Малыш идёт с тобой за ручку, временами убегает чуть вперёд, а затем возвращается назад. Он совсем не плачет, когда спотыкается и падает на грязный асфальт, только чуть надувает губки и пытается стряхнуть с колен грязь. Ты стираешь с его ободранных ладошек песок, подхватываешь на руки и несёшь в машину. Там лежит костюмчик, который вы купили час назад. Ты переодеваешь сына, и вы едете на колесо обозрения. Твой сын не отрываясь смотрит восхищённым взглядом на город. И ты понимаешь, что очень давно не выбиралась из дома надолго.       В полтора года Джеймс-младший уже вовсю разговаривает. Ты смеёшься впервые за долгое время. Правда недолго. Малыш замечает на твоём столике фотографию Джима, и мгновенно выдаёт радостно-удивлённое "Папа!", чем мгновенно вышибает из тебя воздух. А малыш снова продолжает радостно что-то лопотать, но ты больше не смеёшься.       На второй день рождения происходит то, от чего на твоей голове волосы встают дыбом. Пока ты греешь Джеймсу-младшему праздничный завтрак, малыш играет в гостиной. Его радостный смех от новой игрушки греет твою душу. Но внезапно всё меняется. Шестым чувством ты понимаешь, что в квартире посторонний. Схватив разделочный нож для мяса, ты осторожно ступаешь по коридору к комнате. Смех твоего сына прекратился. А в воздухе витает давно забытый, но прочно засевший в памяти аромат парфюма. Его парфюма. Ты заходишь в комнату. Нож из твоих рук летит на пол, разнося грохот от падения по всей квартире.       Твой сын на руках Джима, он с любопытством и радостью рассматривает отца, вцепившись цепкими пальчиками в лацканы его пальто. Мориарти в шоке рассматривает ребёнка на своих руках. Шум от падения ножа приводит его в себя, и он оборачивается к тебе.       Три минуты вы молча смотрите друг на друга. Он с радостью, ты с безразличием. Шок накрепко засел в тебе, его ничем не прогнать. Спустя эти три минуты ты поднимаешь нож и уходишь на кухню. Машинально делаешь всю работу, пока в твоей голове набатом звучит единственное слово: "живой". Ты зовёшь сына, не узнавая свой собственный голос. Машинально готовишь две чашки чая, совсем забыв о нежданном госте. Лишь когда ты оборачиваешься к сыну, ты видишь обеспокоенное лицо Джеймса-старшего. Ты на скорую руку готовишь его любимый кофе и ставишь перед ним кружку.       Вы оба молчите: ты в шоке, он не знает, с чего начать разговор. Джеймс-младший ковыряется в рагу, и тебе приходится окликнуть его. - Джеймс, не балуйся.       Умница-сын наконец решает не злить маму и начинает кушать. Болван-отец в шоке смотрит на тебя. Ты безразлично пожимаешь плечами и глотаешь крепкий горячий чай как безвкусную воду. За два года ты совершенно отвыкла от кофе. Тот, что ты заварила Мориарти, остался с тех пор, как два года назад ты стала жить одна.       В голове начал нарастать шум. Джеймс-младший, доев рагу, потребовал кусок торта. Поставив пирог на середину стола, ты поставила перед отцом и сыном тарелки. шум заполнил собой всё вокруг. Чтобы не упасть в обморок, ты быстро вышла из кухни в свою спальню. Окно, открытое настежь, пропускало в спальню свежий ветерок. Высунувшись из окна почти наполовину, ты глубоко дышала, пока тебя за талию не оттащили от окна. - Ты сдурела?! - Отпусти меня...       Последнее, что ты помнила, как тяжёлый запах его парфюма ударил тебе в нос.