набери мое имя в гугле прочитай километры лажи что еще в этом чертовом мире тебе про меня расскажут (с) ночные снайперы – гугл
Легкий аромат благовоний витал в воздухе, смешиваясь с табачным дымом и запахом свежих пончиков с кофе. Из-за деревянной неказистой двери слышалась тщательно скрываемая ругань — с шепота то и дело переходили на резкие вскрики. Две официантки, лениво прохаживающиеся между в основном пустых столиков, и бармен медленно, по очереди и тоже как-то без задора зевали, пригревшись под теплым, абсолютно летним солнышком, проникающим во все щели и распахнутые настежь окна. Не хватало только десятка вентиляторов, которыми уже успели обзавестись соседние магазинчики и офисы: жара неожиданно накинулась на Нью-Йорк, подобно бешеной собаке, и теперь не желала его отпускать из «зубов», надеясь задрать, в итоге, как дикого зайца. Люди пока же лишались только одежды в различных вариациях и наверняка подумывали открыть пляж для нудистов прямо посреди города, желательно, в парке, где запрещалось ловить даже рыбу — не то, что загорать в неглиже. Романова предпочитала более изысканные места для собственного времяпрепровождения и встреч с Клинтом. В конце концов, они могли бы посидеть в кофейне в центре Парижа или на пляже перед чистыми водами океана в Таиланде. Захудалая закусочная на Манхеттене, из которой было отлично видно «Башню» Старка, мало походила на что-то подобное. Тем более, это строение — «Башня», а не ничем не примечательная закусочная, — высокое, отличающееся от всего остального, горящее круглосуточно, вызывало у нее неприятное ощущение, что это где-то уже было. Нет, не здание — разница между ним и всем остальным миром. Охлажденный зеленый чай в аккуратной фарфоровой чашечке и вчерашняя булочка тоже отлично контрастировали — примерно так же, как сама Наташа, ухоженная, томная, лучащаяся энергией, и официантки — сонные мотыльки. Их временем была ночь. Или другой сезон. Но она все равно к ним то и дело приглядывалась. Как и любой другой (впрочем, и любому другому) на ее месте, ей было свойственно неудержимое любопытство, которому только способствовали слухи, слишком быстро распространяющиеся между людьми. И если новости, касающиеся, например, Тора, знали все спустя неделю или две, то о том, что случилось у Старка вчера, сегодня судачили на каждом углу. В чем-то — благодаря его популярности, в чем-то — благодаря несдерживаемой болтливости и, зачастую, балабольству самого героя слухов, но сплетни про Тони появлялись часто и никого особенно не интересовали. И, в общем, ничего удивительного в том, что он снова поругался с Пеппер, не было: ссорились они регулярно и по пустяковым поводам, вроде обнаруженного какого-нибудь генератора в спальне. Романова не обратила бы на это внимания, если бы не уставший, но довольный Беннер, ошивавшийся прошедшую неделю в лаборатории Старка, а после появившийся на базе ЩИТ’а за какими-то бумагами и исследованиями — скорее всего, своими собственными. Именно он оказался «той самой подружкой», выболтавшей грязный секрет. Впрочем, вероятнее всего, «грязный секрет» все узнали бы и так — Тони никогда не держал язык за зубами, когда мог что-то сказать, и обожал хвалить сам себя и свои творения. В данном случае, это играло решающую роль, но Наташе даже нравилось, что она узнала об этом почти первой, не считая Брюса, не особенно интересующегося делами, не касающимися науки, в обычное время. Дочь самого Старка одним своим существованием в природе заслуживала пристального внимания; внимания, которое совершенно не замечала, устало привалившись к стойке и полушепотом жалуясь на что-то бармену и еще одной официантке. Те понимающе кивали ей и с сожалением друг другу улыбались — похоже, подобные «разговоры по душам» не были чем-то нерегулярным. Бартон покорно сидел рядом и медленно пил заказанный несколько минут назад кофе. И молчал, не отвлекая Романову от увлекательного, но совершенно бессмысленного шпионажа и, вероятно, досыпая свои положенные восемь часов, которые у него бесцеремонно отняли, заявившись рано утром и потащив на другой конец города. Наверное, ему стоило бы быть более холоднокровным и упрямым в этих отношениях и не потакать чужим внезапным порывам постоянно. С другой стороны, хуже от утренней прогулки и порции не самого отвратительного капучино никому не стало. — И почему именно это место? — наконец спросил Клинт, уставший наблюдать за увлеченной совершенно не им Романовой. — Решила разглядеть «Башню» с другого ракурса? — Это ужасное строение? О нет, оно до сих пор снилось бы мне в кошмарах, будь я более чувствительной и нервной, — лениво отмахнулась она, вцепившись в полупустую фарфоровую чашку. Официантки продолжали лениво разговаривать с барменом: тот, воровато оглянувшись, исчез на полминуты за стойкой, после аккуратно выставив на стол перед девушками два пузатых бокала с прицепленными для красоты к краям дольками апельсина. В одном явно плескался алкогольный коктейль — его притянула к себе эффектная блондинка; во второй, скорее всего, налили минеральной воды, и в него незамедлительно вцепилась темненькая, неказистая девушка. В ней не было ничего особенного: абсолютно среднестатистическая девочка, приехавшая покорять город из какой-нибудь захудалой деревеньки и вкусившая всей несправедливости жизни. Впрочем, та собственным существованием была довольна и даже счастлива, и потому, наверное, не теряла надежды и энтузиазма. По крайней мере, ее соседка-блондинка явно уже разочаровалась в судьбе и не стремилась к чему-то большему своими силами, больше рассчитывая на связи покоренных мужчин. И все складывалось даже правильно — темненькая (для себя Наташа обозначила ее так) вряд ли бы могла сразить какого-нибудь парня наповал, только застенчиво поморгав и кокетливо вздохнув, и шла из-за этого другими дорогами к благополучию. И, вопреки всей логике этого мира, дочерью Старка — всемирного болтуна и гения (чего не отнять, того не отнять) — была именно эта невзрачная девица, только что аккуратно подцепившая пальцами апельсин с краешка бокала и пытающаяся полакомиться им так, чтобы это выглядело не слишком невежественно. Хотя, да, некоторое сходство у нее с отцом угадывалось. Романова бы даже поспорила, что рядом со Старком ее бы никто за его очередную пассию не принял. Но так... простая провинциальная девушка, каких в Нью-Йорке больше, чем коренных жителей или вездесущих туристов. — Ты не ответила на мой вопрос, — снова подал голос Бартон, намеренно громко опустив пустую чашку из-под кофе на деревянную столешницу. — И все-таки? Наташа неопределенно повела плечами, закинув одну ногу на другую, и перевела на него взгляд. — Простое женское любопытство, агент. Небольшая прихоть... — ...которую можно было удовлетворить и без моей компании, агент. — Я решила совместить приятное с... приятным. Тем более, ты скоро снова уедешь, как и я. Куда в этот раз? Рим, Берлин? Может, Токио? Или Бангкок? — Будапешт, — хмуро усмехнулся Клинт, щурясь от вездесущего солнца, слепившего глаза из огромного окна рядом. — Я шучу. В этот раз, кажется, Дубай. — Да. «Мы помним Будапешт по-разному», — недовольно поморщилась Романова. — И не напоминай. Не лучшее это было знакомство. — Может быть. — Бартон не изменился в лице, но его голос стал немного тише: слова спутницы ему по душе не пришлись. — Я совсем не это имела в виду, — попыталась оправдаться она, замолчав на полуслове. — Я знаю, не волнуйся. Клинт устало улыбнулся. Дверь медленно приоткрылась, впуская в зал небольшие полоски света, не пробивающиеся до этого через плотно сомкнутые жалюзи. Чуть запоздало тренькнул старенький колокольчик, и обе официантки почти одновременно соскочили с насиженных мест: темненькая, правда, немного запоздала, уже на ходу расправляясь с непокорной долькой апельсина, забыв о приличиях. Бармен лишь покачал головой и отвернулся, пряча неожиданно появившуюся на лице улыбку. Ранний посетитель сел за самый дальний столик спиной к Романовой, и она без интереса разглядывала светлый затылок, отчасти мешающий наблюдать за дочерью Старка. Наташа усмехнулась в пустоту. Эти слова, по отдельности не значащие ничего, вместе приобретали какой-то невероятный и немного ненормальный оттенок. Тони сам был еще огромным ребенком и даже это чересчур охотно признавал, иногда добавляя, что Пеппер на роль «мамочки» согласилась самостоятельно, так что он к этому никакого отношения не имеет. И, естественно, для того, чтобы из баловня судьбы превратиться в отца — пусть не самого лучшего, но хоть какого-нибудь, — ему требовалось время. Не меньше десяти лет. Или даже двадцати. При самом худшем раскладе — за три десятка Старк бы точно стал образцовым папой. Если бы, конечно, не успел умереть раньше. Блондинка, очаровательно улыбнувшись и поняв, что здесь ей ловить нечего, повиливая бедрами, вернулась обратно к барной стойке и недопитому коктейлю. Около мужчины заказ осталась принимать темненькая. Ее лицо заметно оживилось, губы растянулись в приветливой улыбке — от нее в уголках глаз залегли еле заметные мимические морщинки. Но вялотекущая бессмысленная беседа Романову не заинтересовала: вопреки ее ожиданиям, официантка не стала флиртовать, пусть посетитель был ей симпатичен, и лишь любезно интересовалась об абсолютно повседневных вещах вроде погоды, жизни и здоровья. — Мое любопытство удовлетворено, — наконец подала голос Наташа, отвернувшись. — Уверена? — Клинт ухмыльнулся. — Если хочешь, мы можем найти другое кафе и понаблюдать за девушками там. — А можем вернуться домой и... доспать. Наташа интригующе подмигнула и привстала. Блондиночка резво принесла счет — выражение лица особы не скрывало опасения, что клиенты могут просто-напросто сбежать, не заплатив, — за что получила неплохие, но и не заоблачные чаевые. Нет, все же что-то в другой, темненькой, было. И от Старка, и от своей матери, и от еще только бог знает кого. Взгляд она к себе все-таки притягивала. Романова обернулась на нее напоследок, замерев на пороге захудалой кафешки, единственным плюсом которой являлся «выгодный» вид на местную достопримечательность. Наверное, потому она пользовалась популярностью только у неразборчивых прохожих и местных офисных сотрудников. Может быть, еще сюда забредали вездесущие японцы. И все. Глаза по привычке скользнули по мужчине, оценивая — он как раз повернулся в профиль, провожая заинтересованным взглядом ушедшую за заказом официантку. Наташа подавила удивленный вздох: за столиком сидел Роджерс и смотрел на темненькую (похоже, это прозвище непросто будет вытравить из мыслей), как худой подранный кот на миску с молоком. Нет, конечно, все было не настолько плохо, но обычно по отношению к девушкам Стив Роджерс не испытывал ничего — был предельно вежлив, улыбался и поддерживал любые разговоры, но никогда не выказывал интереса. Романова хмыкнула себе под нос. Расклад интриговал. «Интересно, что на это сказал бы Старк?», — подумала она. Стиву эта девушка явно нравилась, а он не был из породы тех людей, что разбрасывались симпатиями к женскому полу направо и налево. Но и особенной прытью, к сожалению или к счастью, в отношениях он тоже не отличался — находились занятия и более приоритетные. Ей было бы занимательно посмотреть, во что это выльется. Только Бартон в данный момент интересовал ее больше, чем несуществующий роман. В конце концов, он действительно скоро уезжал, и неизвестно, когда они снова смогут встретиться в спокойной мирной обстановке. И остаться наедине.***
Муха попалась бесстрашная и наглая. Она не срывалась с места, сколько бы на нее ни махали руками, лишь как-то лениво отползала в сторону, подергивая тонкими крылышками; не улетала, когда над ней мечом заносили вилку и нещадно гоняли по стойке, только как-то с упреком поглядывала из стороны в сторону, явно сожалея, что ее, бренную, занесло именно в это место, где даже капельки варенья или, на худой конец, сахара не находилось. Таккер честно терпела свою единственную соседку в кафе с час: в конце концов, она довольно задорно жужжала и, одновременно с этим, не приставала к ней с расспросами о парнях и дальнейших планах. Под «планами» вездесущая Никки подразумевала либо окончательный разрыв с Джошем («и чем он ей так не понравился?» — раздосадовано думала Энди), либо свадьбу, раз напиться, успокаивая разбитую и несчастную подругу, ей не светило. Впрочем, в чем-то она была права (но признаваться, естественно, в этом ей никто не собирался): отношения, мало-помалу, начинали давать трещину. Может, от того, что они уже слишком долго терпели друг друга; может, виновата была работа: каждый пропадал у себя до ночи, и времени на разговоры по душам и нежности не оставалось. Таккер надеялась, что позже все еще наладится. Не для того, чтобы разругаться в пух и прах, они решили переехать в Нью-Йорк вместе. Конечно, многие бы сказали, что пока задумываться о чем-то серьезном не то чтобы рано, но уж точно немного ненормально. Многие и, наверное, Энди была бы в их числе, но к своему случаю она это мнение и эти слова не относила. Муха дернулась, заползла ей на руку и после лениво, будто делая одолжение, взлетела на полметра над стойкой, приземлившись на том же месте. Таккер вздохнула, больше всего на свете мечтая о здоровом сне и отдыхе. А кафе, как назло, именно сегодня по желанию и велению главного менеджера (почему-то в этот день он решил предстать перед взором своих сотрудников впервые за этот месяц) работало, соответствуя названию, до двух ночи, и все, вовремя подсуетившись, разошлись, оставив Энди в гордом одиночестве разговаривать с насекомыми и воображаемыми посетителями. Стрелка на часах двигалась медленно, но уже уверенно наплыла на полночь. Закрыть глаза и досмотреть прерванный звоном будильника еще утром сон хотелось уже прямо сейчас и ни минутой позже. Кажется, уставший за прошедшую неделю — наступала всего лишь пятница, впереди маячила трудовая суббота и воскресенье, посвященное философии и социологии (лекции читал один и тот же человек — мужчина неопределенного возраста с неопрятной полуседой бородой, а менеджмент пришлось забыть в виду того, что от скуки она начинала сопеть, только войдя в аудиторию) — мозг показывал замечательную приключенческую историю про принцессу, рыцаря и дракона. Принцессой почему-то был Джош, всю дорогу жеманно поджимающий губы и жалующийся на жару, а вот роль дракона перепала Энди: ее во сне еще дико раздражали сетования своей пленницы (или все же пленника? Джош являлся мужчиной, хоть обезумевшее подсознание и обрядило его в платье викторианской эпохи). Рыцарем, к удивлению девушки, оказался Стив Роджерс, очень упорно пытавшийся ее догнать на своем белом коне. Догнать-то он догнал, но заведенный на восемь утра будильник позволил ему только вытащить меч из ножен. Таккер успела и того меньше — предупредительно пыхнуть дымом (на самом деле, в этот момент вместо того, чтобы выдохнуть огонь, она просто закашлялась, пусть многим и сложно представить кашляющего дракона). Теперь ее мучило любопытство. Может, Роджерс ее бы зарубил, а после уехал со своей принцессой в закат на белом коне? Или принцесса бы заупрямилась и послала своего благоверного воровать капусту в казну обнищалого государства? Или он бы сразу понял, во что ввязался, и они бы вдвоем — рыцарь и дракон — улетели куда-нибудь подальше от этой ненормальной? Пожалуй, последний вариант Энди нравился больше всего, но себе она в этом признаваться не собиралась. Размышления о странном сне пришлось быстро вымести из головы, заменив их чем-нибудь более реальным. Например, мухой, снова опустившейся на стол. Колокольчик, снятый под вечер с двери, прозвенел у Таккер прямо над ухом: заевший «язычок» она уже успела вернуть на место, залив для начала, за неимением ничего другого, его подсолнечным маслом, а после чуть-чуть разработав пальцами. Энди подняла голову. Перед ней сидел, нагло ухмыляясь, явно чем-то недовольный или расстроенный Старк — она сама похоже морщилась, когда ее что-то не устраивало. — Доброй ночи, — кивнул он. Таккер устало улыбнулась в ответ. — Доброй и поздней. — Снова менеджмент? — Старк взглядом указал на толстую тетрадь. — Теперь социология. Нормально общаться они начали всего лишь месяц назад — Энди до этого очень успешно сбегала из кафе домой, а Тони не очень понимал, в чем должно заключаться его участие в ее жизни. В итоге, все решилось как-то само: ей не нужен был отец в полном смысле этого слова (она уже давно выросла и прекрасно сама знала, как ей будет лучше), и простое спокойное общение вполне оправдывало ожидания обоих. В конце концов, глупо было думать (это понимал даже Старк), что Таккер сразу кинется в объятья внезапно обнаружившегося папаши, и они заживут долго и счастливо. Скорее уж — умрут в один день особенно трагической смертью. А так он хотя бы мог рассчитывать на стакан виски в старости — она всегда отличалась сердобольностью и некоторым количеством доброты и на такую малость бы точно не поскупилась. — И как? — Я теперь ненавижу людей, — лениво пробурчала Энди. — Это, наверное, плохо, да? — Это нормально, — отмахнулся Старк. — Вы должны учить меня хорошему. — Я открываю тебе глаза на суровый и жестокий мир. А из «хорошего» могу купить тебе скутер, а то твой — даже называть его так не хочется — велосипед скоро развалится. — Нет уж, спасибо, я как-нибудь сама. Они замолчали. Таккер перевела взгляд на часы: прошло всего десять минут, а кафе надлежало закрыть ровно в два часа. Муха все так же тайком ползала по стойке, иногда наглея и утыкаясь лапками в руки. «Черт бы побрал эту сигнализацию! Если бы извещение не приходило, то я могла бы уже спать дома, а не караулить неизвестных. А так... может, самовнушение? Говорят, что иногда помогает. Так... Я ответственная, я ответственная, я... Как же спать хочется! Я не хочу спать, не хочу. Не хочу, не хочу, не хочу!» — подумала она. Мысли в голове путались и плавно перетекали одна в другую, совершенно сливаясь. Глаза хотелось закрыть и не открывать до завтрашнего позднего утра. — Так какими судьбами сюда занесло? Время позднее... О, кстати, хотите кофе? — всполошилась Энди, буквально подскочив на стуле и чуть с него не свалившись. — Почувствовал отеческим сердцем. Оно ведь такое... — загробным тоном сообщил Тони, прижав руку к груди. — И, нет, спасибо. Боюсь, что эта доисторическая штуковина не выдержит ночной экзекуции. Она нахмурилась. Кофемашина сломалась недавно, пару часов назад, стоило всем разойтись по домам, а Таккер — захотеть бесплатного эспрессо. Привычный способ починки (просто поколотить рукой корпус) результатов не принес, а на что-то более масштабное и серьезное сил уже просто не осталось, и решение подумать об этом завтра пришлось как раз вовремя. — А если серьезно? Следили? — Труба телескопа сама съехала вниз. — Старк развел руками. — Так я и поверила. — Ты же должна верить в людей! — Так я их теперь ненавижу, забыли? — Смотри, не превратись в меня. — Ни за что в жизни! — засмеялась Энди. — Да и денег на смену пола нужно слишком много. Обычная официантка себе такое позволить не может. Они всегда, пересекаясь, говорили о всякой ерунде. О каких-то безделушках, работе, людях, несбыточных планах на будущее. Старк в шутку жаловался на свою женщину (у Таккер почему-то не возникало сомнений, что она — именно его женщина, особенная), с которой ссорился чаще, чем пил чай, и, наверное, ему очень повезло, что чай ему не очень-то нравился. Она рассказывала о разных преподавателях, упоминала о Джоше — вскользь и неохотно, будто не он составлял основную часть ее жизни, — делилась недовольством по поводу власти, хотя сама ни черта в политике не понимала и даже не старалась. Как-то раз рассказала о маме и ее ужасающей свадьбе с мистером Прексотом, где ее, маленькую девочку, постоянно ставили на высокий стул и заставляли рассказывать разнообразные стихотворения или петь — Тони пообещал, что если он надумает жениться, то так над ней издеваться не будет. Может быть. На что Энди усмехнулась и рассказала мрачную эротическую поэму, которую зачитывала на свадьбе матери с мистером Уайтхартом. «После этого, кстати, вышеупомянутый мистер очень долго сомневался в том, что я нормальная, а потом и вовсе сбежал, прихватив мой новенький самокат», — напоследок доверительно поделилась она, радостно улыбнувшись. Такое сложно покрыть, верно? Тем не менее, Старк победу ей явно уступил — это было заметно по его снисходительному выражению лица и вежливой ухмылке. — Ты не думаешь идти домой? — Если я уйду раньше, то мне не выплатят мою условно внеурочную прибавку. — Таккер пожала плечами. — Тебе не хватает денег на еду? По твоей фигуре не скажешь, — ухмыльнулся Тони. В такие моменты она ненавидела его больше всего. Про свое телосложение сама Энди могла говорить все, что угодно, но от остальных критику выслушивала неохотно и с плохо скрываемым раздражением. Не важно, что она считала на самом деле — для всех остальных ее нос, рот, ненакачанные пресс и загорелое лицо являлись идеалами красоты и ее мерой. Конечно, неплохо было бы посидеть пару дней на кефире, а потом, собравшись с духом, враз стать вегетарианкой... — Вы тоже неплохой живот отрастили, питаясь бургерами, — пробурчала Таккер, отвернувшись. — Не пробовали купить абонемент в спортзал? — Я совершенен даже с лишним весом, — хмыкнул Старк. — А я теперь понимаю, почему все жалуются, даже в газетах, на ваш скверный характер. — И почему же? — Потому что у вас скверный характер. Они немного напоминали старых друзей или хороших давних знакомых со стороны — лениво шутили и переругивались, подтрунивая и завуалировано издеваясь друг над другом. Таккер так изживала раз за разом душащую ее обиду: попытаешься задеть собеседника, и на душе вроде бы как легчает, отпускает. Забываются все эти мифические пожарные, космонавты и Санта-Клаусы. А она ведь когда-то дико завидовала девочкам из соседних домов, что им подарки приносит отец, переодетый в странный и смешной красно-белый костюм. Может, ей даже стоит ему когда-нибудь это все рассказать. Стоило так подумать, Энди отчетливо понимала: ее характер еще сквернее и хуже, чем у Тони. Раз в десять. Или в двадцать. Потому что о себе она думала в десять раз чаще, чем он — или ей, по крайней мере, так казалось. Потому что она хотела заставить его пожалеть о своем поступке — где-то очень в глубине души, но хотела, — но никак не могла придумать достойного способа. — Знаешь, я тут подумал. Если будешь еще так задерживаться, можешь ночевать в «Башне». Отсюда ближе, — помолчав, предложил Старк. — К тому же, надо же мне похвастаться? Может, ты разочаруешься в своей профессии, социологии и менеджменте и выберешь что-нибудь стоящее. Например, модельный бизнес. Или дизайн. Или аэрографию. — О нет, я знаю, чем это закончится! — протестующе замахала руками Таккер. — С подиума я в самый ответственный момент упаду, сломав себе шею. А все, что связано с рисованием — совершенно не мое. Я могу только чертить. Да и ваша женщина будет против... Я могу сама! Спать хотелось больше, чем возникать и спорить. Энди держалась изо всех сил и сопротивлялась соблазну, не давая мыслям питать фантазии об огромных кроватях, множестве подушек и хотя бы одном одеяле. — Ее зовут Пеппер, и она очень милая. Вы подружитесь! — притворно обиделся Тони. — А если не подружитесь, то сойдетесь на недовольстве мной. Поверь, этот вариант всегда работает. В любом случае, мое предложение остается в силе. Спокойной ночи. Я пошел. Она, наблюдая за тем, как он направляется к выходу, сладко зевнула, устроив голову на руках. — Ага. До свидания, мистер Старк. Дверь открылась и захлопнулась без привычного звона. Энди с грустью посмотрела на починенный, но не прикрепленный колокольчик. Уже спустя час, она, закрываясь тетрадью от хлещущего ливня, стояла перед стеклянными дверьми огромной «Башни», думая, что принцессе в такой, даже с драконом, жилось бы неплохо. Пожалуй, лучше, чем в родном замке. Между ног она зажимала скрипящий сломавшийся велосипед.