ты как будто нарочно ты со мною играешь потому что все помнишь потому что все знаешь (с) агата кристи – позови меня
Голова трещала так, будто накануне Таккер сильно переборщила с алкоголем. С ней иногда такое случалось: например, на прошедшем Дне Рождении Никки стопки с текилой сменялись дорогим вином, пивом в огромных кружках и замысловатыми трехцветными коктейлями, закуски почти не заказывали, и некому было подойти к ней с простым и строгим «хватит». В итоге наутро она чувствовала себя мертвецом с полуразложившейся головой, решившим неожиданно сожрать чьи-нибудь мозги, но подавившимся случайно ими же. Пустые стены белого цвета только усугубляли положение: желание выколоть себе глаза и больше никогда не видеть этого убожества (собственной нежилой квартиры, плюс ко всему же еще и не убранной) усиливалось с каждой секундой. Обычно в подобные дни Энди, будучи подростком, прогуливала школу, оставаясь в кровати до последнего и притворяясь смертельно больной, потому что ничего хорошего обычно не случалось. Точнее, никогда не случалось. Она ввязывалась в какие-то бессмысленные перебранки с одноклассниками, хотя никогда не отличалась конфликтным характером, даже наоборот, всегда старалась решить дело миром и, если что, признать себя виноватой и проигравшей, лишь бы не продолжать ссору. Или оказывалась не в то время и не в том месте, попадая после в полицейский участок. Или теряла учебники, деньги и документы, забывая сумку в самом неожиданном месте. Или... да таких «или» за всю жизнь накопилось так много, что все Таккер и припомнить не могла! Но уверенность, что выйдет опять какая-нибудь ерунда, была почти стопроцентной. Тем более, в связи со вчерашним письмом от счастливой матери, озабоченной больше предстоящей свадьбой, чем чувствами выросшей дочери, проблемы оказывались вполне ожидаемыми. Таблетки нашлись быстро. Джош забил домашнюю аптечку под завязку всем, что могло бы понадобиться в экстренной ситуации: пожалуй, несколько лекарств сгодились бы даже для совсем безнадежных случаев, а для зашедших на огонек наркоманов нашлись бы шприцы всевозможных размеров. Глядя на коробочку с красным крестом, Энди каждый раз думала, что ее парень точно когда-нибудь откроет собственную больницу на дому хотя бы для того, чтобы у препаратов за ненадобностью не истек срок годности. Еды дома не было. Пустой холодильник радовал глаз вымытыми отделениями и полками, а среди каких-то стеклянных пузырьков, выуженных, видимо, из той же аптечки в целях безопасности, нашлось забытое сливочное масло, просроченное и покрывшееся серо-зеленой коркой. В шкафчиках — точнее, в единственном шкафчике, стоящем на полу с момента покупки и одновременно предназначенном для того, чтобы его вешали на стену — тоже царило запустение, разбавляемое дохлым тараканом. «Да у нас даже эти живучие твари не выживают! Докатились», — рассеянно подумала Энди, всеми силами пытаясь отогнать неприятные мысли. На работу все равно нельзя было не прийти, максимум, опоздать на пару часов, как это обычно делала Никки несколько раз в месяц. Но это ровным счетом ничего не решало. Ну сможет она пару дней специально не встречаться с постоянным клиентом, оправдывая себя то ужасным самочувствием, то еще какой-нибудь надуманной причиной. А дальше-то что? Всю жизнь бегать? Увольняться? С очередной прошедшей минутой желание куда-то идти уменьшалось, как и уверенность, что ей суждено стать великолепной актрисой. Таккер бросало в дрожь от одной необходимости обслуживать Старка как клиента кафе «Работаем с десяти до двух» — раньше оно называлось «Жасмин», но, утратив табличку над входом, быстро «сменило документы», потому что люди упорно называли заведение часами работы, — а тут речь шла всего лишь о том, чтобы изобразить, что она ничего не знает. Абсолютно. И что ничего не изменилось: что он до сих пор владелец огромной компании, миллиардер и Железный Человек, а она — простая официантка, приехавшая пару лет назад не очень успешно покорять Нью-Йорк. Масла в огонь подлила оставленная на ночь в маленьком коридорчике плазма, размерами напоминающая детский надувной бассейн, в котором Энди плескалась малышкой на заднем дворе. Совершенно забыв о неожиданном «подарке», она об него же и спотыкнулась, в процессе чуть не влетев лбом во входную дверь. Первым порывом было разнести к чертям ненужный телевизор, со вкусом отпинав за секунды позора, что, к счастью, никто не имел возможности лицезреть, и финальным аккордом выбросив его в окно. Но, во-первых, Таккер скорее сломала бы себе ногу, чем разбила бы плазменную панель через картон и пенопласт, от которых ее избавлять было и долго, и глупо; во-вторых, в квартире окна открывались, как в отелях Лас-Вегаса — то есть, никак, и единственная дееспособная рама поддавалась ровно настолько, чтобы можно было просунуть руку и стряхнуть наружу пепел; в-третьих, телевизор, должно быть, стоил очень дорого, а за несколько лет мысль об экономии так прочно въелась в подкорки мозга, что даже потратить лишний цент казалось по-настоящему кощунственным невежеством. С другой стороны, считать плазму полностью своей собственностью не получалось. Да и походила она больше на подачку, если, конечно, Энди была права, предполагая, кто именно растратился на столь дорогой подарок. На улице злость на весь мир значительно поутихла: погода неожиданно изменилась, и от вчерашних туч и накрапывающего дождя не осталось даже напоминаний, а Никки, довольно бодро ответившая на телефонный звонок, с радостью согласилась прийти пораньше, чтобы кафе не мучилось в отсутствии официанток. Стрелки на наручных часах двигались медленно, и время, казалось, застыло в районе семи пятнадцати, поэтому Энди, бегло оглядевшись по сторонам, направилась к парку, где плюхнулась на первую попавшуюся на глаза лавочку, еле переборов желание подложить себе под голову сумку и продолжить спать. Чем занять себя до одиннадцати, она понятия не имела и уже жалела, что вообще позволила себе струсить и никуда не идти. Впрочем, зато внезапно отыскавшийся папаша — а раньше ведь она считала его остроумным шутником и неплохим человеком, — вызывавший раздражение и обиду, стоило о нем только вспомнить, уж точно успеет выпить свой горький американо и отбыть обратно в «Башню». «Точно средневековая дама. Или принцесса. Только длинных волос ему не хватает. А я, видимо, злобный дракон, сжигающий деревни. Ну, по сегодняшнему настроению точно», — хихикнув себе под нос, подумала Таккер. Хотелось разнести что-нибудь. Желательно, бесполезное и ненужное, чтобы потом не мучили угрызения совести или заканчивающиеся деньги. Минут сорок на лавочке прошли спокойно и довольно радостно: яркое солнышко светило в лицо, грело открытые руки и шею, и никто из прохожих не обращал на нее внимания. И это уже было хорошо — неприятные мысли перестали так навязчиво крутиться в голове, да и не каждому в Нью-Йорке удавалось спокойно позагорать в самом центре в относительной тишине. Можно было бы собой гордиться, если бы не... Энди чуть приоткрыла глаза, поглядывая на молодого человека, сидящего на лавке напротив. Тот что-то увлеченно рисовал в блокноте и, в свою очередь, иногда очень заинтересованно поглядывал на нее саму. В момент стало немного стыдно: до этого ее даже залетные фотографы отказывались снимать, мол, лицо непримечательное и среднестатистическое (обычно, правда, после этого следовало ненавязчивое приглашение куда-нибудь сходить, что, несомненно, покрывало разочарование в собственной внешности, но не прибавляло удачных фотографий), а здесь ее пытались зарисовать, в то время как она буквально растеклась по лавочке. А вдруг это какой-нибудь известный художник? Вдруг ее вот такой запомнят потомки — помятой, в чересчур открытой блузе и с не совсем расчесанными волосами, забранными в неаккуратный конский хвост? Мысль Таккер не понравилась, хоть и показалась сначала глупой. Все-таки известные художники не ходят рано утром по Нью-Йорку и наверняка не рисуют всяких там официанток. — Эй! — крикнула она, помахав рукой; молодой человек вздрогнул, оглянулся: вокруг никого, кроме него, не было. — Да, я вам! Вы кого-то ждете? Ничего более умного в голову просто не пришло. Энди чертыхнулась про себя и поднялась. — Ну, так как? Ждете? — Нет. — Точно? — Она улыбнулась, сев рядом. Пригляделась. — Стив? Это вы вчера приходили в кафе с мистером Старком? Тот кивнул. — Вот же... Вообще, он был ничего. «Очень даже ничего», — про себя добавила Таккер. Она никогда не была из того числа девушек, что, если вставал выбор, всегда выбирали «плохого» типа — как раз такой была все та же Никки, — но и с крайне положительными парнями у нее отношения тоже складывались не лучшим образом. Может, потому что в их захолустье таких было — по пальцам пересчитать, и они как-то подсознательно обходили ее стороной. Может, потому что Энди изначально влюблялась «по уши» в тех, кого в компаниях обычно называют «серединка на половинку». Ее это полностью устраивало, а вот мать, Джина, все время уповала на то, что ее дочь (слово «ее» всегда выделялось интонацией) не в состоянии обратить на себя внимание какого-нибудь местного заводилы с байком. Зато за всю жизнь ей никто не изменял и не уходил в даль, приметив на горизонте вариант получше. Таккер себя иллюзиями не баловала, прекрасно понимая, что «получше нее» — каждая третья, если не вторая. — Прошу прощения, я... — А что там у тебя в блокноте? Что-либо сделать Стив не успел: Энди легко отвела в сторону его руку с карандашом и, наклонившись, заглянула. На обычном листке угадывался силуэт, явно женский, в укороченных брюках и распахнутой блузке, с линиями, при должной фантазии, складывающимися в волосы, и с более-менее прорисованным вполне узнаваемым лицом. Таккер задержала дыхание. В рисунке угадывалась она. Но именно угадывалась — не было замученного выражения, складки на лбу, опущенных вниз уголков губ. На одной из страниц блокнота существовала какая-то другая Энди — выспавшаяся, радостная, счастливая. Настоящая, несмотря на то, что в деталях карандашом работали только над лицом. — Я... — начала она, жутко смутившись. — Я, правда, так выгляжу? — Ну. — Стив неопределенно пожал плечами, чуть отодвинувшись. — В некоторые моменты. — Эх, жаль в зеркало на меня смотрит каждое утро монстр. — Таккер усмехнулась. — Было бы чудесно, чтобы вот так... Она запнулась. — Наверное, я не очень вежливо поступила. В смысле, налетела, вырвала блокнот, а теперь еще и говорю какую-то ерунду. Да и ты меня, наверное, не помнишь. — Ты официантка. Та, которая не Бетани и не Анжелина, — Стив улыбнулся. — У меня достаточно хорошая память. — Отличное название для картины, оригинальное, — усмехнулась она. — Энди Таккер. Ну, так, на всякий случай, чтобы не было неудобных ситуаций. А то мне несколько раз приходилось вспоминать, как зовут моих новых знакомых, и жутко смущаться, когда, в итоге, вспоминала я неправильно. — Стив Роджерс. И они церемонно (Энди все-таки не смогла удержаться от неловкого смеха) пожали друг другу руки. Четыре часа пролетели незаметно. У Таккер всегда было немного друзей, а после переезда остался только Джош, и появилась Никки. Один постоянно пропадал на ночных дежурствах, а вторая сама отличалась говорливостью, частенько на протяжении часа или двух не давая собственным собеседникам вставить и слова. Потому возможность поговорить с кем-нибудь просто так, не о проблемах или работе, а, например, о книгах, она не упустила. Просто не могла упустить. Стив, продолживший рисовать через некоторое время, оказался интересным человеком, хотя уверенно ориентировался не во всех темах. Так, например, о нескольких нашумевших бестселлерах он и не слышал толком, зато, казалось, смотрел все черно-белые фильмы. — Ох, черт, я уже опазды... опоздала. Еще увидимся. Наверное, это было неправильно — оставлять свой номер почти незнакомому человеку, тем более, мужчине. Но Энди не удержалась. Не так часто случайные знакомства в парке — хотя началось знакомство на работе — заканчивались настоящей заинтересованностью ее персоной.***
— Джошу — ни слова, что я сегодня отпрашивалась. Таккер влетела в маленькую комнатку перед входом в кухню подобно вихрю, сшибив в зале несколько стульев и рассеянного бармена Рика. Помещение считалось одновременно гардеробной и курилкой, на что указывало наличие огромного шкафа и небольшого диванчика. Никки прикурила вторую сигарету, щелкнув зажигалкой, и лишь потом затушила в пепельницу, полную окурков, первую. Окурки, по большей части, появлялись из-за нее, чем из-за кого-либо еще, и Энди периодически пыталась тактично намекнуть, что ей нужно если не бросать баловаться никотином, то хотя бы снизить количество сигарет. Подобное, правда, на нее накатывало в моменты, когда к кружку анонимных курильщиком присоединялся Рик, и тогда Таккер оставалась в абсолютном меньшинстве и на то, чтобы быть услышанной и принятой всерьез, даже не рассчитывала. — Ты умудрилась завести интрижку на стороне? — Никки встрепенулась. — Когда? И как его зовут? Он симпатичный? А где вы познакомились? Энди натянула фартук, вздохнула. — Нет у меня никого. Ну, точнее... не важно. Я не поэтому просила меня подменить. — Так-так. А что важно тогда? Не темни. — Утром заходил мужчина. Высокий, заказывал американо. Ты ведь смотришь телевизор? Энтони Старк. Никки, затянувшись, поперхнулась, а потом засмеялась. — Ну, ты даешь! С самим Старком! Вот чего от тебя не ожидала, так это... — Никки! Никки! — Таккер навалилась всем весом на дверь — не дай бог сюда кто-нибудь сейчас войдет — и прочистила горло. — Никки, перестань! Я неожиданно хорошо воспитана для таких поступков! И вчера, если ты, конечно, помнишь, у нас с Джошем все было хорошо! — Угу, — выдавила она несколько сконфуженно и недовольно. Повисла тишина. — Так заходил или нет? — Заходил. А что? — Да ничего. Работать пора. День тянулся медленно. Посетители приходили и уходили, Никки подходила время от времени с одинаковыми расспросами, Рик развлекал их старыми шутками, иногда наливая самого дешевого кофе «за счет заведения». Главный менеджер в зале не показывался. Честно говоря, Энди видела его за все время работы только два раза — когда устраивалась в это место и получала первую зарплату. Привычные скуку и спокойствие, которые стали в раз непереносимыми, разбавляли разве что глупые, придуманные за пару минут игры и такие же бессмысленные споры. Кто скорчит вон тому клиенту лицо смешнее — Рик, изменивший должности бармена и надевший ради такого случая фартук с женским именем, был признан единодушно победителем и получил неплохие чаевые за «незабываемое обслуживание». Кто выше построит пирамиду из стаканов, парочка из которых, в итоге, превратилась в сплошное крошево из стекла. Кто надоумит парня, пьющего зеленый чай уже час, подойти к одиноко сидящей девушке напротив. Но ближе к вечеру всех все равно начало клонить в сон. За окном уже стемнело, а Таккер отчаянно пыталась побороть настигший ее приступ зевоты, когда открылась дверь и зазвенел колокольчик, висящий над ней. В кафе «Работаем с десяти до двух» вошел Старк, и Энди, мгновенно проснувшись, еле удержалась от глупости — прыгнуть за барную стойку и пригнуться, изобразив не самое лучшее подобие страуса. А что еще ей оставалось делать? Мило улыбаться, принимая заказ, в голове накручивая его кишки на люстру? Может быть, конечно, это и был неплохой вариант, но Таккер так не умела. Ей хотелось выплеснуть злость куда-нибудь, на кого-нибудь или что-нибудь, а не копить ее, пока она не вырвется наружу, как ураган Катрина. А такое могло произойти довольно скоро: хоть она всегда славилась своей сдержанностью и спокойствием, иногда обстоятельства влияли на нее чересчур сильно. Да и что, по сути, может быть злее обиженного и потерянного ребенка, которого когда-то оставили с матерью и рассказами об отце-космонавте, отце-кладоискателе, отце-пожарном? А потом вместо последних трех подсунули человека, который, возможно, и космонавт, и кладоискатель, и пожарный, и супергерой, но никак не отец? — Иди, твой столик, — окликнула ее Никки. Желание забиться куда-нибудь только усилилось. Таккер попыталась изобразить самое жалостливое лицо, представляя для лучшего эффекта все сцены из фильмов, вызывавшие у нее слезы, по очереди. Против такого, пожалуй, не устоял бы и какой-нибудь полицейский, поймавший ее с поличным и пистолетом в руках около трупа. — Ладно, лентяйка. — Никки вздохнула. — Но все чаевые мои. Она грациозно вспорхнула со стула. Разговора у столика было не расслышать, но Никки то мило улыбалась, то что-то, чуть нагибаясь, шептала. Старк только кивал в сторону стойки, где, надеясь слиться с окружающей обстановкой, стояла Энди. «Стоит, наверное, уволиться. Найти кафе подальше отсюда или устроиться кассиршей в супермаркет около дома. Еще можно продавать мороженое в парке. Или попытать счастья в каком-нибудь офисе на должности секретарши или самого младшего помощника. А может, меня возьмут куда-нибудь манекенщицей. Или в торговом центре складывать одежду. По-моему, там должны платить лучше», — думала она, закусив губу и в полной тишине измываясь над салфетками, случайно попавшимися под руки, которые как раз нечем было занять. — Знаешь, тебе бы сейчас записаться на бои без правил. Точно бы победила! Самые сильные и знаменитые участники, ломающие своим соперникам позвоночники, падали бы от страха и благоговения к твоим ногам! И денег бы срубила немерено... — попытался пошутить Рик, протирая один из уцелевших стаканов. — Если не перестанешь, все порванные салфетки вычтут из зарплаты. Одна пачка уже есть. Это полтора доллара. Вторая — будет три. — А третья — четыре с половиной. Я умею считать. Мне даже советовали идти куда-нибудь, где работают с цифрами и графиками. Или с техникой. Энди хмуро посмотрела на бармена, но кучу бумажек от себя отодвинула, а потом и вовсе скинула их в стоящее рядом мусорное ведро. — А ты? — Я работаю официанткой, как видишь. Ищу себя. И, видимо, нашла. Ни с чем другим не везет. Вообще. Капитально. — Бывает. Все мы когда-нибудь засядем в заплесневелом офисе и будем писать отчеты о том, что ничего не делаем. — Рик пожал плечами. — Ничего, раза два в год такое случается. Все серо, скучно... Перетерпишь и втянешься. О, Никки вернулась! — Ну? Если бы взглядом можно было убить, то... нет, Никки, которую таковым одарила Таккер, не упала с сердечным приступом и даже не оступилась, хотя, несомненно, на огромных шпильках вероятность этого только увеличивалась — она просто подошла, улыбаясь и зажимая подмышкой пустой поднос. — Тебе передали. Держи. — Она передала измятую салфетку. — Рик, американо и вон тот бургер. Энди вздохнула. Впрочем, ее мать любила всякие глупые шутки и розыгрыши, так почему бы отцу («Старку», — исправила она сама себя) не обладать похожим чувством юмора? В конце концов, на рассудительного человека он походил мало, да и все сплетни, что размножались в Нью-Йорке почкованием и, рано или поздно, доходили до кафе, это лишь подтверждали. Кусок бумаги, которым обычно вытирали руки, лицо или пролитый чай со стола, был исписан мелким почерком. Точнее, фраза наличествовала всего одна, с одной стороны, смешная, а с другой, не очень — «Я тебя вижу», — а все остальное пространство занимали какие-то непонятные каракули, что, при должной фантазии, выдавали в себе два неаккуратных наброска — доисторический телевизор и новенькую плазменную панель. И Таккер не выдержала: вскочила, насупившись, выхватила из рук уже поднимавшейся со стула Никки поднос с заказом и пошла. Благодаря только везению бедный кофе не расплескался из чашки, а кособокий бургер не свалился на не очень чистый пол. Она еще раз фыркнула: ей еще предстояло его мыть после закрытия глубокой ночью. — Заберите. — Энди бухнула поднос на стол, рядом положила салфетку, выпрямилась. — Я про плазму. Заберите. — Я не... — натянуто улыбнулся Старк. — С чего ты взяла, что это мое? От такой наглости она задохнулась и не уселась на стул напротив только потому, что это запрещалось договором. Точнее, не запрещалось, но Таккер старалась не злоупотреблять и не расслабляться на работе. — С того, — выдавила она, — что у меня нет знакомых, которые могли бы себе позволить такие траты. Кроме вас, конечно. А если это курьер ошибся адресом, то мне уже позвонили бы не меньше сотни раз. Эти люди скорее убьют кого-нибудь, чем потеряют свой товар. Я по своей шкуре знаю. Последнюю фразу Энди произнесла гораздо тише. Дни в компании «Доставим все за пять минут» вспоминались — если вообще вспоминались — с содроганием и судорогой на лице. Платили мало, бегать приходилось много, и единственным плюсом этого несравненного опыта оказался средненький велосипед, доставшийся ей в качестве премии, последней зарплаты и подарка работодателя, когда пришлось увольняться. — И вообще, поздно быть хорошим отцом. Двадцать лет прошло, — пробурчала Таккер. — Горячие фотографии бурной молодости пришлю по почте. Тишина была почти нагнетающей, и она молила всех известных святых, чтобы ни Никки, ни Рик ее пламенной речи не слышали. — Хочу все спросить: зачем сюда приходить? Американо здесь дрянной, стулья скрипят, бургеры съедобные разве что, и все. А я, черт возьми, не музейный экспонат, чтоб на меня глазеть! — Я не... — И я «не», — отрезала она, вспыхнув. Хотелось сказать «за что» или, хотя бы, «почему». Хотелось, но... хотелось высказаться, но не услышать честные ответы на собственные вопросы. «Нет, ты, несомненно, достойна лучшего». «Да, я непутевый». «Просто так получилось». Все было понятно без слов и легко читалось на озадаченном лице Старка. И она его понимала. Энди вздохнула, пытаясь успокоиться. Не следовало срываться и говорить так много: даже в суде человеку дают возможность оправдаться, а она... Пришлось еще раз вдохнуть поглубже, выдохнуть, попытаться улыбнуться — вышло неестественно, натянуто, да и походило больше на гримасу боли, чем на счастье и радость. — Нет мне прощения! — слишком театрально выдохнул Старк, состроив жалостливую мину, такую же, что и Таккер минут десять назад. — А кофе здесь действительно дрянной. Таккер, не сдержавшись, рассмеялась в кулак. — Это была тайна заведения, и я ничего не говорила. — Она пожала плечами. Ярость удалось побороть, временно загнав подальше. В конце концов, вечером ее ждало свидание с полом и тряпкой, а это всегда помогало успокоиться и выпустить пар. — Но телевизор заберите. Хотя я, конечно, могу потратиться и на доставку разок. — Оставь. Будет подарком на прошедший день рождения. — Тогда уж на будущий. Тем более, я об эту коробку спотыкаюсь. Не сказать, что разговор совсем не клеился — в конце концов, они не молчали, — но выходило все настолько смешно, что хотелось разрыдаться. Со стороны это выглядело так, будто какой-то ободранец, бродяжка с улицы тянет руку к президенту, а тот ему объясняет что-то из политики или экономики. Целая пропасть. Он не знает даже, когда родилась его дочь, как и она не знает, когда дарить открытку и самодельный макет чего-нибудь — это было бы точно забавно, словно ей пять — на его юбилей. Да и юбилей ли? Старк выглядел молодо. — Распакуй и выброси, — посоветовал он. — Не так я представлял себе прославленную проблему отцов и детей. А где истерики по поводу ухажеров? Где хлопанье дверьми? Где все эти прекрасные атрибуты конфликтов и ссор? Таккер хмыкнула. — Это не ко мне. — Наркотики, алкоголь? — Нет. Даже сигареты мимо. — Неужели только плазменный телевизор? — Старк улыбнулся. — Похоже на то, — согласилась Энди. — Кстати, там, на одной фотографии, есть отпечаток чьих-то губ. И явно не маминых. И вообще не женских. Взгляд «я знаю, что вы сделали прошлым летом» только усилил эффект. Для создания атмосферы не хватало яркой лампы, но и без этого она почувствовала себя чуть ли не следователем, выводящим маньяка на «чистую воду». — О да, я обожал когда-то баловаться с помадой. Года в три. А потом, повзрослев немного, решил повторить опыт. — Тони встал, отодвинув в сторону стул. — Мне не понравилось. Не думал, что мне кто-нибудь об этом напомнит. — Ну, у вас есть теперь целая ошибка молодости. Таккер вздохнула: после разговора, пусть и такого непутевого, стало значительно легче. За сутки столько мыслей в голове успело пролететь — и плохих, и не очень, — отчего она думала, что еще одну ночь просто не переживет: сорвется, позвонит, отыскав номер в справочнике, и выскажет чересчур много. Как жила все это время, во что верила, что хотела. Как ждала на Рождество подарок от него, а получала еще один от мамы, только подписанный ее левой рукой. — Энди, счет! Оклик Никки настиг ее, когда Старк уже потянулся к дверной ручке. Таккер чертыхнулась. — Вот черт, — пробурчала она. — С вас четыре доллара и двадцать три цента, сэр. А в голове вертелось только одно: «Лишь бы не засмеяться, лишь бы не засмеяться». Кафе «Работаем с десяти до двух» продолжало принимать клиентов.