Научи меня жить

Гермиона лежала, разглядывая потолок и ничего не видя. Наверно, после войны чашу ее бед разбили и оставили довольствоваться наперстком. А, может, просто чаша уже почти переполнилась, и Гермиона сломалась под напором собственных мыслей, страхов, под напором жестокости окружающего мира. Время свернулось в клубок и нехотя поворачивалось с боку на бок. Иногда Гермионе казалось, что к ней кто-то подходил, но было до такой степени все равно, что она даже не реагировала. Однажды ее пальцев коснулось что-то мягкое и прохладное, что-то уже знакомое, но непривычное. Она даже не вздрогнула, потому что внутри нее плескалось море абсолютного равнодушия. Потом Гермиону куда-то повезли (во всяком случае, на задворках сознания она отметила, что ее трясет, словно на каталке). В ее голове закопошились щупальца, от которых было щекотно и неудобно, а сама голова оказывалась то в тепле, то в холоде. Сознания что-то касалось, перестраивало, меняло. В один момент ее нежелающие ни на что смотреть глаза заставили видеть. Гермиона сидела в каком-то кожаном кресле, рядом стояли люди в лимонных мантиях. Они что-то делали, совершая пасы своими руками, скрытыми в широких рукавах, губы что-то бубнили, но Гермиона не хотела слушать. В голове вновь что-то шумело и перестраивалось. А потом… — Где я и что я здесь делаю? — холодно спросила Гермиона, безразлично оглядывая окружающих, которые почему-то заулыбались. Она выслушала какие-то дурацкие объяснения и встала с неудобного кресла. Ее ничего не волновало. Пусть хоть трижды рассказывают, какая она была и что им пришлось сделать. Она с таким же успехом могла остаться растением, и все было бы отлично. Тут какой-то мужчина затронул ее плечо, пытаясь остановить. Глаза расширились в ужасе, и она отскочила в угол, выставляя вперед руки в попытке защититься. Если бы сейчас в ее руках была палочка, она бы не раздумывая послала в неосторожного нарушителя ее личного пространства что-нибудь страшное. И вот после этого начались новые тесты. Хоть Гермиона и пыталась уйти, добрые дяди и тети колдомедики накачали ее успокоительными зельями и погрузили в полусон. И снова и снова копались в ее голове, от чего ей хотелось выть, царапаться и кусаться. «Не трогайте меня, не лезьте ко мне, не пытайтесь мне помочь!!!» — визжало ее сознание. И хоть отделаться от херовых экспериментаторов с ее сознанием у нее не получилось, все же она наградила их всех жестокой головной болью. После ее донимали с расспросами авроры. И лишь к началу следующей недели Гермиона Грейнджер попала в Хогвартс. Ей дорогого это стоило. Пришлось терпеть все новые и новые исследования, показывать, что она полностью адекватна и способна отвечать за свои поступки. Прикасаться к ней больше никто не решался. Ее никто из этих лимонных идиотов не знал, они не представляли, какой она была, поэтому даже не замечали, что Гермиона стала холодной, как лед, как волшебным образом оживший айсберг, который рушит все на своем пути не потому что жесток, а потому что ему все равно. Любое лечение бывает чревато на осложнения, особенно если оно экспериментально… Сейчас Гермиона спокойно сидела в кабинете директора в небольшом кресле и холодно говорила о своем желании покинуть школу. Минерва МакГонагалл жалостливо смотрела на свою любимицу, но любимица потупила взгляд и терпеливо дожидалась, когда она сможет остаться наедине с самой собой. — Милая, мне кажется, твое решение покинуть школу довольно опрометчиво… — старательно подбирая слова, почти шептала профессор, опасаясь даже прикасаться к своей ученице, чтобы не спровоцировать окончательное прощание, — подумай хорошенько, ведь остался всего один семестр, и ты получишь диплом, который, несомненно, будет заслуженным. — Профессор МакГонагалл, я ценю ваше участие, но мне бы хотелось покинуть Хогвартс уже сегодня, — стояла на своем Гермиона. Ей осточертело находиться в чьем-то обществе, осточертели эти участливые физиономии, осточертело все, что было в ее прежней жизни. Казалось бы, почему? Но все окружающее стало для Гермионы каким-то фальшивым и пластмассовым. Она не чувствовала вообще ничего по отношению ко всему, что было в ее жизни прежде. Казалось, внутри нее выключили свет, потушили огонь. Безжизненная кукла, которая по недоразумению умеет ходить и говорить. В ее голове даже мыслей не было. Пусто. Одна сплошная черная дыра в ее душе, которая засасывала саму жизнь. Минерва МакГонагалл что-то вещала, заламывала руки, отчаявшись переубедить свою ученицу, краснела, бледнела, кричала, но Гермиона просто выключила звук и сидела, тупо уставившись в камин. — Хорошо, — смирилась директриса после стольких бесплодных разговоров, что, если бы их можно было взвесить, получилось бы не меньше пары тонн, — но помни, я восстановлю тебя при первой твоей просьбе, чтобы ты смогла доучиться. Гермиона согласно кивала головой, чтобы, наконец, проститься с директрисой. Она пока не была уверена в своей будущей жизни, сейчас ей просто нужна была тишина. Чертова тишина и одиночество. Просто не трогайте ее, не втягивайте в этот фальшивый мир, в котором, вам мнится, живете. Ни черта вы не живете. Все вокруг гниет и воняет, разлагается, но вы не чувствуете этот смрад, стыдливо прикрывая трупные пятна мира собственными искусственными жизнями. Она больше не в силах видеть все это, она хочет быть одна. Через пару часов, покидав в расширенное пространство сумки все свои вещи, нажитые в Хогвартсе за время обучения (в основном книги, разумеется), она отправилась в немагическую часть Лондона, туда, где притаился дом ее родителей. * * * Драко Малфой сидел за столом факультета Слизерин и с раздражением читал почту. Где Грейнджер? Почему она не появилась в школе, если ушла из больницы? Целители писали о каких-то херовых осложнениях, купившись на хрустящие бумажки человека, который помогал им с экспериментами в области человеческого сознания, но Драко не очень-то хотел разбираться в этом словоблудии, его больше интересовало, где носят фестралы его почти собственность. Позже он узнал из слухов, которые наводнили школу от самых старших курсов до самых младших, что девчонка изъявила желание покинуть школу. Поттер воспринял новость равнодушно, пребывая в последнее время в каком-то подавленном настроении, но Драко не собирался копаться в душевных проблемах этого дебила; Уизел был ошарашен новостью, но, судя по всему, не слишком-то понимал масштабы катастрофы, что случилась с его бывшей подружкой. МакГонагалл хранила молчание, оставалось идти к Снейпу. Что Малфой и предпринял первым делом после ужина. Снейп выглядел несколько смущенным и как бы невзначай посмотрел на дверь, ведущую в его спальню. Впрочем, декан быстро взял себя в руки и приобрел обычное ледяное спокойствие. «О, профессор, если вы там завалили какую-нибудь старшекурсницу, я не собираюсь вас осуждать». — Мисс Грейнджер и вправду покинула школу сегодня пополудни, забрав все свои вещи. Мистер Малфой, я не понимаю, с чего вы вдруг заинтересовались этим случаем. Или то, что сказала МакГонагалл о некоей связи Грейнджер с Паркинсон, правда? — профессор Снейп потуже затянул на груди мантию, насмешливо заканчивая свой вопрос. Он по обыкновению выглядел черным вороном, слова его продолжали отдавать язвительностью, но что-то как будто изменилось. Чуть заметно, но все же… — У вас же хранятся копии личных дел учеников? Мне нужен адрес, — Малфой нетерпеливо взглянул на своего декана. Ему позарез хотелось встретить гр… Грейнджер лицом к лицу, было совершенно не до этикета. — Хм, уже нет, — задумчиво проговорил Снейп, — все архивы сгорели после того дня… В любом случае, я не стал бы давать вам адрес. Боюсь, его вам придется доставать через профессора МакГонагалл или друзей героини войны. Драко разозлился и собрался уже хоть что-нибудь сказать в ответ, но понял, что лишь теряет время. Он зло скрипнул зубами и вышел прочь из кабинета профессора Снейпа, оставшись ни с чем. Драко быстро шел по коридору, нервно поджимая губы. Он совершенно не представлял, где взять адрес Грейнджер, как найти эту дуру, которая сбежала от него в свое сумасшествие. Профессор МакГонагалл скорее удавится шерстью собственного анимагического воплощения, чем даст бывшему Пожирателю Смерти адрес своей любимой ученицы. «Друзья Грейнджер? Ха-ха, очень смешно, правда». Сзади послышался чьи-то легкие быстрые шаги. Драко мгновенно оглянулся, почти машинально — у него частенько проявлялись былые привычки и рефлексы. По коридору подземелий бежала Полумна Лавгуд, и это очень удивило Малфоя. Что она, эта полоумная когтевранка, тут забыла? Как оказалась, Лавгуд бежала, догоняя его, и остановилась за метр до столкновения. Драко уж было собрался сказать ей что-нибудь в своем духе, но она его наглым образом перебила, стоило только открыть рот. — Сегодня во сне я увидела, что должна дать тебе это. Не знаю, зачем тебе Гермиона, но если ты обидишь ее, я подговорю всех нарглов в твоем доме, и ты всю жизнь будешь жалеть о своем поступке. В руки Малфоя слевитировал маленький обрывок очень знакомого, с темной вязью по бокам пергамента, который совсем недавно он видел в кабинете своего декана. О… С каждым разом все интереснее и интереснее. В кои-то веки, услышав про Грейнджер, Драко даже не нашелся, что ответить. Лишь развернул сложенный вчетверо листок и посмотрел на корявые буквы. Адрес? Лавгуд дала ему адрес? Он готов был даже поверить в то, что полоумная подружка Поттера стояла за дверью спальни Снейпа и подслушивала. Как еще она узнала о том, что Драко нужен адрес? И откуда взяла такой пергамент? Вот это да. Снейп трахает Лавгуд. Драко бы даже посмеялся, но ему было некогда, поэтому он лишь мельком взглянул на спину удаляющейся Лавгуд и покачал головой. В спешке Малфой покинул Хогвартс, аппарируя по привычке в «Дырявый котел» сразу, как только вышел за пределы запрета на подобного рода магию. Не стал бы он, в самом деле, аппарировать в незнакомое место, в котором живут магглы… * * * В одном из переулков жилого квартала Лондона к молодой продавщице мороженого Зоуи Льюис подошел симпатичный юноша с брезгливым выражением лица и поинтересовался, как ему попасть по адресу, указанному на странного вида старинной бумаге. Зоуи очень удивилась, увидев такой листок, да и вообще… Странно выглядел в одном из жилых кварталов Лондона молодой человек, одетый в строгий удлиненный пиджак, который носили разве что в начале двадцатого века. Если бы сегодня продавщица ходила возле одного из оживленных мест города — она бы даже внимания не обратила, мало ли всяких маскарадов устраивают в парках и скверах Лондона и мало ли шоу ставят в местах сборища людей. Но вот встретить такого чудака рядышком с видавшим виды магазинчиком компакт-дисков? Зоуи усмехнулась своим наблюдениям и принялась обстоятельно рассказывать, благо идти тут было совсем недалеко. Она, наверно, и не стала бы помогать, слишком уж высокомерно вел себя парень, но отчего-то вдруг захотелось, чтобы этот человек нашел то, что искал. Потом еще долго Зоуи Льюис провожала взглядом спину удаляющегося юноши и не могла прийти в себя. Отчего-то голова ее кружилась, а саму Зоуи ощутимо подташнивало. Потом ее, наконец, отвлек очередной покупатель, а к концу рабочего дня она и вовсе забыла о странном прохожем. * * * Некоторое время спустя Малфой остановился возле двери из темного дерева и… не нашел дверного молотка. Вместо него сбоку от двери была какая-то кнопка, которую он, чуть посомневавшись, и нажал. В глубине дома раздался приглушенный звук. Но дверь никто не открыл. Даже реакции ни на что не последовало. Возможно, Драко сделал что-то не то. Поэтому он, извинив себя за нарушение этикета, просто-напросто заглянул в окно и постучал, заметив в глубине дома знакомую непослушную шевелюру, виднеющуюся из-за спинки дивана. Гермиона и на этот раз не отреагировала, и в душе Драко поднялось беспокойство. Он оглянулся по сторонам и навел на запертую дверь палочку, прошептав губами заклинание. — Какого хрена, Грейнджер? — рявкнул он, когда на него посмотрели тусклые карие глаза. А эта… эта гриффиндорка даже не ответила, продолжая все так же равнодушно смотреть на неудавшегося нарушителя ее спокойствия. Так глупо и оскорбленно Драко давно себя не ощущал. «Ах, ты ж стерва!» Он подошел к ней и попытался рывком поставить на ноги, но девка задрожала и начала вырываться из его хватки. Драко даже сам немного испугался такой реакции, недоуменно перевел глаза на свою руку, а потом медленно разжал пальцы. Грейнджер через какое-то время успокоилась и молча продолжила сидеть на диване. Сомнамбула херова. — Грейнджер, ау… Тебя, что ли, гриндилоу околдовали? — и ноль внимания в ответ. Он постоял еще несколько секунд, переступая с ноги на ногу, и покинул помещение, раздраженно открывая дверь уже собственного особняка. «Шишугова сучка!» А еще он, к стыду своему, настолько растерялся от дикой реакции на его прикосновения, что даже не стал докапываться до причин подобного поведения и просто бросил свою несговорчивую игрушку, которую все-таки умудрились сломать. * * * Нарцисса Малфой сидела в глубоком темной обивки кресле возле камина. Она с надеждой встрепенулась, услышав хлопанье дверью, открытой только для членов семьи. Сын… — Драко? Драко, что произошло? — спросила она, задерживая от волнения дыхание. Сын широким шагом подошел к матери и, машинально поправив челку, неуверенно опустился рядом с Нарциссой. Для них, матери и сына, в среде образцовой магической аристократии проявление чувств было слишком непривычным. — Мама, я не понимаю, — в его голосе послышались так хорошо знакомые ей ноты, словно маленького избалованного ребенка лишили игрушки. От своего сына она до недавнего времени слышала этот тон довольно часто, а потому распознала безошибочно. Ладонь накрыла платиновые волосы, чуть поглаживая. — Расскажи, мой… мальчик, — это казалось Нарциссе удивительно, но теперь ее никто не одергивал, когда она пыталась проявлять нежность по отношению к своему ребенку. Она коротко вздрогнула, потому что в голове на мгновение всплыл жесткий окрик мужа: «Нарцисса, не смей!» Короткие рубленые фразы сына расплавленным свинцом втекали в уши Нарциссы. Она и представить не могла, что сын будет настолько похож на своего отца. Она надеялась, она верила, что Драко не будет таким, как Люциус. Впрочем, чего она хотела? Разве могли краткие мгновения разговоров с сыном в отсутствие отца изменить воспитание в целом? Да она и сама хороша. Пусть не соглашаясь с мужем в душе до конца, она придерживалась его взглядов на жизнь и разделяла его деятельность. Чего теперь она хочет от сына? Но если он сейчас ей говорит об этой магглорожденной девушке, если пытается сделать хоть что-то… Может, не все потеряно? Может, она в силах изменить его взгляды? Хотя бы ради него самого. — Драко… Ты так похож на своего отца. И видят предки, я этого не хотела, — Нарцисса чуть помолчала, подбирая слова, — девочка пережила слишком многое. А ты забываешь, что она не игрушка; сколько может выдержать одна человеческая душа, как ты думаешь, сын? И иногда возложенная на тебя ответственность давит сильнее, чем тонны боли, которые ты испытал или видел, как испытывают другие. Людям так свойственно видеть в окружающих то, чего нет на самом деле. Мерлин, твои школьные недруги были, как и ты, всего лишь детьми, но в отличие от тебя, они впервые столкнулись с миром магии в одиннадцать лет. В семнадцать им пришлось спасать весь магический мир. Что другие маги видели в них? Надежду, возможность, силу? Пусть они были по другую сторону от нас в этой войне. Пусть. Но сделали они столь много, сколь не могли сделать ни все мы, ни наш сумасшедший предводитель. Нарцисса чуть нервно поежилась, она не любила говорить о своем недавнем прошлом вслух, казалось, упомяни лишний раз, и это прошлое вернется, скаля свой беззубый рот в безумной улыбке. Как хорошо, что все это закончилось… Она грустно улыбнулась, вновь проводя рукой по волосам сына. Ей даже не пришлось одернуть ладонь… Хотя она чувствовала, что Драко так же неуютно и непривычно, как и ей. — А потом в жизни и без того страдающей девушки появилась сумасшедшая Пэнси Паркинсон. И наказала за то, что ей захотелось почувствовать настоящее. Не вымышленное, не навязанное. Настоящие, сын, понимаешь? — Нарцисса говорила так, словно выплескивала эти чувства, словно ей самой пришлось смириться с навязанной жизнью. Спустя несколько секунд она вновь «закрылась». — Если ты хочешь обрести покой, сын, помоги обрести его другому. По-настоящему. Не требуй. Прими боль другого человека, прочувствуй, забери хоть малую часть. Как только ты увидишь в девочке человека, а не собственную игрушку и своеобразное лекарство от одиночества, мир покажется тебе гораздо проще, чем прежде. Нарцисса Малфой поднялась из кресла и удалилась в собственные покои. Не оглядываясь, не надеясь, не плача. Она дала своему сыну все, что могла. Теперь ей пора укладывать собственные разрушенные кирпичики души во вновь образовавшиеся дыры. * * * Драко вернулся в школу задумчивым и подавленным. То, что сказала ему сегодня мать, превзошло все его ожидания. В какой-то мере, ее слова были даже жестоки, но они раскрыли ему глаза. С брезгливостью он понял, что опять пытается натянуть на себя прежние щиты из привычного и безопасного «это-ж-я-самая-благородная-задница-всех-времен-и-народов». Мерлин, Малфой — наверно, это диагноз. Вновь воспринять подарок судьбы само собой разумеющимся. Неудивительно, что, показав красивую обертку, ему опять выудили из кармана кукиш. Что ж… Госпожа Судьба — дама капризная и учительница жестокая. Но больше всего пострадал не он. Пострадала ни в чем неповинная Грейнджер. И вот от этого его вина стала еще более серьезной. Хренова правда, чтоб ее. * * * Спустя несколько часов в кабинете директрисы был слышен раздраженный голос. — Да что вам там всем?! — МакГонагалл резко взмахнула рукой, силясь показать всю степень неприемлемости происходящего. — Второй лучший ученик курса изъявляет желание покинуть стены Хогвартса. Ладно, хорошо. На время. Чуть раньше уйти на каникулы, но все-таки покинуть школу! И если мисс Грейнджер я могу понять, то вас, мистер Малфой, ничего не оправдывает. Да вы хоть представляете… Миссис Малфой, ну вы же благоразумная женщина! Виднеющееся в камине лицо Нарциссы приобрело независимое выражение. — Госпожа МакГонагалл, мой сын уже взрослый человек и может принять такое решение самостоятельно. К тому же я очень надеюсь, что никто и ничто не помешает ему проучиться один семестр год или два спустя, даже если он не вернется на обучение после каникул. Хотя я уверена, что он решит все свои проблемы и вернется в Хогвартс к началу следующего семестра, — Малфой профессионально изображал высокомерного отрока влиятельного рода (хотя почему изображал?), скрупулезно рассматривая собственные идеальные ногти на руках. Нарцисса попрощалась с директрисой, которую знала еще со времен собственного ученичества, и камин вновь загорелся ровным огнем. Профессор сокрушенно покачала головой, поднимая взгляд потускневших от возраста глаз на одного из лучших учеников. — Директор МакГонагалл, — неожиданно серьезно сказал Малфой, вызывая у той странное чувство дежавю, — я понимаю, это выглядит довольно глупо, но у меня есть на подобное решение серьезные основания. Я просто чуть раньше уйду на каникулы. И да, я постараюсь вернуться к началу следующего семестра. Так же я понимаю, что в противном случае стану для всего магического мира посмешищем. А еще я прекрасно осознаю, что после такого поступка Министерство будет следить за каждым моим шагом, учитывая мои прошлые «заслуги». Минерва устало потерла глаза, опускаясь в собственное кресло. В последнее время она то и дело ощущала, как сдается под напором обстоятельств. — Что ж, мистер Малфой, я надеюсь, что в скором времени вы вернетесь в школу. Так что… Всего доброго. Малфой кивнул головой и покинул кабинет директора. Все его вещи были уже собраны, и в школе его более ничего не задерживало. Ученики готовились к Рождеству, и никто даже не обратил внимание на покидающего стены Хогвартса Драко Малфоя. * * * Гермиона сидела возле камина на клетчатом диване и завороженно смотрела на живой огонь, беснующийся в своем зажигательном танце. И сидела она так все время, что находилась дома. А именно что-то примерно около суток. Она лишь два раза отвлеклась от своего занятия. Один раз — когда ходила сжевать черствую булочку, оставшуюся с позавчерашнего обеда в больнице Святого Мунго. Второй — когда отправилась в уборную, заученно чистя зубы. Вчера, после прихода Малфоя, она так и уснула, свернувшись калачиком на этом самом диване. Сегодня был Сочельник, в который ее родители обычно ходили в супермаркет и украшали дом к Рождеству. И она бы так сделала обязательно… Она и сделает, ведь это так правильно и привычно. Только вот еще чуть-чуть посидит и посмотрит на этот огонь… Ее занятное времяпрепровождение нарушил звонок в дверь. Мерлин, опять. Она не будет открывать. Но… — Эй, Грейнджер! Если ты сейчас же не откроешь дверь, я ее сломаю. Ты знаешь, мне даже не придется заморачиваться с ударом, но я обязательно сделаю так, чтобы на шум сбежалась вся округа. Гермиона поморщилась и кое-как заставила себя оторваться от полюбившегося занятия. Она, шаркая тапочками по паркету, подошла к входной двери и приоткрыла ее. — Что тебе от меня надо, Малфой? Будь добр, оставь меня в покое, — усталости в ее голосе мог позавидовать даже работающий целый день на износ хирург. Малфой со свойственной ему наглостью открыл дверь до конца, случайно мазнув пальцами по руке Гермионы, от чего она тут же зашипела, как испуганная кошка, и сбежала вглубь дома. — Да больно мне надо к тебе прикасаться, Грейнджер! — проорал ей вслед Малфой и зашел в дом, по-хозяйски опуская одну-единственную сумку, которую захватил из Малфой-мэнора. — Кстати, я теперь живу у тебя. — Что ты сказал? — хмуро спросила его Гермиона, когда он зашел в гостиную. Даже в таком, полном равнодушия, состоянии она понимала, почему этого слизеринца ненавидят все и вся. Он не может вывести из себя разве что ее теперешнюю. — То и сказал, — плюхнулся на ее любимый диван Малфой, деловито подминая под себя одну из маленьких подушечек. — Выметайся отсюда, — ледяным тоном посоветовала ему Гермиона и скрестила на груди руки, — я вызову полицию. Малфой усмехнулся. — Вызывай. Я аппарирую в свой дом, а потом вернусь. Тебя же и посчитают сумасшедшей, — он выгнул шею, поглядывая на нее снизу вверх глазами, полными превосходства. — Я напишу жалобу в аврорат, — не отступалась Гермиона. Больше всего ей хотелось тишины, поэтому терпеть Малфоя в собственном доме у нее не было никакого желания. — Они в курсе и полностью поддерживают мое желание, — ухмыльнулся Малфой, даже почти не кривя душой. Аврорат и вправду был в курсе любых его перемещений, поскольку маячок к нему прицепили сразу, стоило Драко покинуть школу. Бывший Пожиратель и все такое. Вдруг рецидив? А вот про поддержку идей — это он, конечно, загнул, но девчонке об этом знать было необязательно. Она простояла еще с минуту, пытаясь придумать новые доводы, и, наконец, плюхнулась на диван. Похоже, у теперешней ледяной Грейнджер были проблемы с идеями. — О, ты посмотри, у тебя даже Рождеством не пахнет. Где в твоем доме хранятся украшения? Грейнджер равнодушно промолчала, отодвигаясь от Малфоя к самому краю дивана и снова смотря на огонь. Ее рука лежала на обивке дивана. Но стоило Малфою только приблизить свой указательный палец к ее ладони на два дюйма, она тут же скрестила руки на груди и отодвинулась от него еще дальше. — Я хочу, чтобы ты покинул мой дом, — твердо сказала она, не отнимая взгляда от камина. Малфой нагло ухмыльнулся, скрещивая руки на груди вслед за Грейнджер. — Если ты хочешь, чтобы я покинул твой дом, тебе придется поднять свою задницу с дивана и выгнать меня взашей. Тебе придется прикоснуться ко мне, — он самодовольно задрал подбородок вверх и продолжил сидеть, копируя зажатую позу Гермионы. Она встала с дивана и сделала попытку подойти к нарушителю ее спокойствия. — У меня нет проблем с этим, — уверенно начала она и почти сразу запнулась в собственных словах, когда до Малфоя оставалось сантиметров пятьдесят. — Ну, что и следовало доказать. Теперь я живу у тебя. Так где, говоришь, у тебя хранятся украшения? Не скажешь, я перерою весь твой дом вверх дном, — Гермиона даже почти разозлилась. Но, конечно же, нет. Она махнула в сторону каморки под лестницей, лишь бы только он от нее отстал. Малфой деятельно принялся копаться под лестницей, гремя какими-то железками. Он мешал ей смотреть на огонь, поэтому Гермиона молча удалилась на кухню, присаживаясь возле окна, выходящего на улицу. Мелькали огни немагического Лондона, брели куда-то люди, проезжали автомобили… Она продуктивно залипала в этом, как муха в варенье, чтобы не слышать раздражающие звуки копошения из-под лестницы. Минут через десять Драко появился на кухне, весь перемазанный в мелких конфетти. — Оу, Грейнджер, у тебя даже это здесь есть. Я впечатлен. Он, скептически приподняв бровь, показал зажатого в руке тряпичного Санту, которого она сшила в семилетнем возрасте. Гермиона даже не повернула головы от окна, лишь невыразительно пожала плечами. Она не видела, как, выгнув шею, Малфой посмотрел в потолок, будто ища у кого-то там поддержки. * * * Малфой засунул свою собственную натуру куда подальше, прежде чем пойти в дом к Грейнджер спустя сутки после того, как покинул школу. Слова матери попали в настолько плодородную почву, что помогли полностью избавиться от предрассудков. Драко устал от вечных проблем и непониманий. Устал от общества и даже от самого себя. Поэтому вцепился в Гермиону Грейнджер так, словно она была таблеткой от всех несчастий. И со всем этим он совершенно забыл о том, что обещал себе больше не относиться к людям, как к предметам интерьера. И вот очередную вазочку (очень дорогую вазочку, надо сказать) разбили. Конечно, он был зол. На слона в посудной лавке, которым оказалось семейство Паркинсонов в неполном составе, на эту хрупкую фарфоровую вазу, на ремонтника-склеивателя, который не удосужился вернуть мелкие кусочки на места. Соплохвост его подери, он даже на себя был зол за то, что так плохо следил за своим имуществом. И вот Нарцисса открыла ему глаза на очевидное. Он так жалел себя, что совершенно позабыл о сочувствии к другим. За что и поплатился. Но теперь он все изменит. В качестве великого акта самопожертвования он даже постарается вернуть Грейнджер в норму. А что еще ему остается делать? Он питал очень большие надежды на то, что она может ему дать, судя по предсказанию, которому все же поверил. В конце концов, ну, школа… Он даже не сомневался, что вернется к началу следующего семестра. А ради такого лакомого обещания покоя некоторое время вне школы казалось лишь дополнительным подарком, лишними днями отдыха. Драко тщательно изучил письмо колдомедиков из больницы святого Мунго, подмечая все, что могло ему помочь разобраться в проблеме Грейнджер. Так ничего толком и не поняв в сумбурном послании целителей, он решил сориентироваться на месте. Только одно он вынес из письма — Гермиона не может спокойно воспринимать чужие прикосновения, а в остальное время проявляет абсолютное равнодушие ко всему, что ее окружает. А то он, пусть их обезумевший штырехвост по больнице гоняет, не понял. Поэтому, увидев тусклые невыразительные карие глаза, он решил вызвать в Гермионе эмоции, надеясь хоть этим расшевелить приклеившуюся к дивану гриффиндорскую задницу. Аппетитную задницу, да… Это оказалось тяжело. Что бы он ни делал, как бы он ни выставлял себя идиотом, она оставалась холодной, словно высеченной изо льда статуей. Он даже сам себя уже успел взбесить раз десять, а она все так же сидела и смотрела в никуда. СтатУя херова, блин. С грехом пополам, перемазавшись в конфетти, обклеенный скотчем (удобная штука, кстати, оказалась, хоть у него и не получалось толком выговорить непривычное название) сверху донизу, Драко умудрился все же украсить ее дом рождественскими побрякушками. Малфой сделал, как мог, ведь он никогда раньше не занимался подобным. Даже с помощью магии его дом украшали домовики, а тут еще и подручными средствами, потому что заклинаний домоводства он попросту не знал. Искусственные ветки топорщились в разные стороны, гирлянды висели кособоко, елка с одного края казалась лысой без шариков, остролист потускнел, омела выглядела смехотворно, учитывая атмосферу в доме. Но он все равно собой гордился. Гордился так, что даже грудь вперед выпятил неосознанно. Потому что вредная равнодушная Грейнджер даже не снизошла до помощи, а эльфов в ее доме (кто бы мог подумать?) не было. Поэтому сейчас он смотрел на свои потуги так, словно это был труд самого Луи Глабера, известнейшего дизайнера интерьера в магическом Лондоне. Сам Драко, конечно, мог бы захватить сюда парочку эльфов из Малфой-мэнора, но тогда все его попытки были бы бессмысленными. Он должен сам вызвать в Грейнджер эмоции. А поэтому он будет идиотом, придурком и кретином, но со своей задачей справится. Вернет этому погасшему костру пламя. И в награду получит то, чего так сильно хочет. Наскоро приняв душ и отмыв себя от конфетти, он лег спать в гостевой комнате Грейнджеров, хотя неблагодарная паршивка ему даже полотенца не предложила. Сама она так и сидела на диване, пока не склонила голову и не заснула тяжелым беспокойным сном. Драко тихонько накрыл ее пледом, когда ходил на кухню за водой. На самом деле он ходил проверить, что она делает, но ни за что не признался бы в этом даже самому себе. Спящее лицо Гермионы было лишено очарования (как, собственно и бодрствующее после всего случившегося), то и дело проскальзывали гримасы боли или отчаянья, а по щекам бежали слезы. И впервые в жизни Драко было жаль, что кто-то пережил боль по его вине. Если бы он не обратил внимания на Грейнджер — она была бы прежней. Не беззаботной, конечно, но хотя бы не такой. Он тихонько поправил непослушный локон, выбившийся из копны ее волос, и пошел к себе. Утро встретило его уже традиционным стояком. Чтоб его. С тех пор, как ему приснилось ореховое море, он ни с кем не делил постель. Да ладно, он даже в коридорах Хогвартса никого не зажимал. Грейнджер же не в счет. Малфой выгнул шею, разминая мышцы. Сегодня он просто примет холодный душ. Рукой себе помогать надоело. Потому что в голове моментально вставал образ чопорной заучки. А представлять ее в пикантных ситуациях, когда она сидит на своем диване, сломленная и равнодушная, — было мерзко. Драко мотнул головой и встал. Сегодня Рождество. Веселье, чудеса и много вкусной еды. И рождественский десерт… Хм. В душ. Он спустился в остывающую гостиную. Огонь в камине погас, и становилось немного прохладнее. Грейнджер так и лежала на диване с открытыми глазами, невидящим взором упираясь в камин. Он даже не представлял, как в этом бездушном рождественском полене вызвать эмоции. Вздохнул, достал палочку и, слевитировав в очаг парочку дров, зажег огонь, а потом повернулся к дивану. — Не собираешься поднять задницу и приготовить что-нибудь? — не питая ложных надежд, спросил он и, когда она не ответила, добавил: — Тогда я пошел готовить сам. Если спалю дом — виновата будешь ты. Драко справился с ужасным желанием прямо сейчас вызвать из поместья какого-нибудь эльфа-поваренка. Если он будет делать ужин сам (как умеет, точнее — не умеет), она, наверняка, разозлится, он очень постарается для этого. Драко еще вчера достал из заколдованной сумки объемистый пакет с продуктами, утащенными из запасов домашних эльфов родного мэнора. Сморщив губы, он повязал фартук на свои бедра и принялся ворчать, а потом вдруг неожиданно спросил: — Грейнджер, а в индейку засовывать вареный картофель или сырой? Ответа, конечно, не последовало. — Ну, ладно, сама виновата! — выглядывая из кухонного проема добавил Малфой, но в следующую секунду индейка с размаху плюхнулась на пол. — Вот зараза! Драко показушно всплеснул руками и плюхнулся на пол следом за несчастной птичкой, поскользнувшись на влажном следе. — Бля! Она еще и развалилась, — последовало многозначительное восклицание. Реакции не было и на это. «Ну, ладно. Сама напросилась». В кухне долго что-то шуршало, плескалось, открывался водопроводный кран. Под конец что-то хлопнуло. — О, Грейнджер, а у вас там… тут… ручка отвалилась. Фу, газом воняет! Газ-контроля на электрическом духовом шкафу не было, и Гермиона, поведя носом, действительно учуяла неприятный запах. Чертов придурок, устроит еще пожар в ее доме. Она нехотя прошла на кухню и увидела… Кошмар. Массивная древняя плита появилась прямо посреди ее современной кухни. — Какого хрена ты тут наделал? — скрестив руки на груди, спросила она и посмотрела на растрепанного Малфоя. — Я налево посмотрел, направо, привычного оборудования не увидел, решил поколдовать, — пожал он плечами, усиленно строя из себя дурака. У него на редкость хорошо получалось. Эх, загубил талант лицедейства. — Что ты из себя изображаешь? Приперся ко мне в дом, портишь мою кухню, спишь в моей… — Кровати? — с надеждой вопросил Малфой, строя девчонке глазки. Фу, блин, до чего же было неприятно изображать из себя Рональда Уизли и Гарри Поттера в одном флаконе… — Гостевой комнате! — сказала как отрезала Гермиона, хотя даже не представляла на самом деле, где провел ночь Малфой. — Строишь из себя идиота. Что тебе надо? Злость, похоже, вызвать у него получилось. Отлично. Теперь дело за малым. Смех, страх, слезы… — Ничего я не изображаю, — в тон ей ответил Драко, — ты сама не захотела мне помочь. А оставаться без ужина я не собираюсь. Если ты готова питаться воздухом и залетать от святого духа — то я к такому экстриму не расположен. Даже в Рождество. — Вот бы и валил отсюда на хрен, — справедливо возмутилась Гермиона, — убирай отсюда свою страшилину, придурок. Малфой поднял вверх указательный палец. — Только если приготовишь индейку. И попрошу без оскорблений, эта печь — полная копия той, что стоит у меня на кухне. — Такая древняя, что у меня на кухне скоро будет пустыня Сахара из того песка, что с нее сыплется. Черт с тобой. Только убери плиту, — сдалась Гермиона, приподнимая измятую в объятьях Малфоя птицу за одну ножку, — Мерлин… Что ты с ней сделал? Драко благоразумно решил не отвечать, зато подхватил пакет с мукой и другими необходимыми ему сейчас продуктами. Грейнджер подозрительно следила за его манипуляциями. — Какого фига ты еще задумал, Малфой? Драко поправил фартук и, ухмыльнувшись как идиот, ответил: — Собираюсь готовить рождественский десерт. Гермиона с размаху плюхнула деревянную лопаточку о столешницу из искусственного камня. — Сомневаюсь, что моя кухня выдержит еще и этот эксперимент, — холодно ответила она, хотя где-то в глубине души начинала ворочаться ярость. — Вот мы и проверим, насколько крепки стены твоей кухни, — «и стены твоей ледяной крепости». Стоит ли говорить, что спустя полчаса вся кухня была уделана в муке, апельсиновом соке и сахаре? И не только кухня. Сам Малфой щеголял с седыми от муки волосами, размазывал по щекам остатки апельсинового сока и порывался снять извазюканную в яйцах и масле рубашку. С учетом врожденной щепетильности к вопросам гигиены ему довольно тяжело давалась вся эта антисанитария, но он твердо решил вывести Грейнджер из себя или заставить смеяться. Поэтому такого растрепанного идиота-Малфоя мир больше не увидит: на что не пойдешь ради собственного благополучия. «И искреннего смеха израненного существа, которое заслужило немного веселья», — добавило подсознание, шепча так, чтобы Драко не заметил. Грейнджер отчаянно чихала, безуспешно размахивая перед своим лицом мучное облако. Сначала она злилась. Потом случайно наткнулась взглядом на Малфоя. Перемазанный мукой, маслом, яйцами и соком, с фартуком набекрень, брезгливо держащийся за полы собственной рубахи. Да, вот этот благородный и «Мерлин-я-такая-высокородная-задница» парень сейчас выглядел просто… смешно. Так тщательно хранящий собственное достоинство и так беззастенчиво наплевавший на него, когда ему это действительно понадобилось. Нет, Гермиона не была глупой и понимала, чего он пытается добиться. Паркинсон успел поведать ей о предсказании, хвалясь собственным умом и прозорливостью, когда в очередной раз стаскивал штаны с собственного зада. Ее передернуло от воспоминаний. Но… Малфой с досадой простонал, безуспешно пытаясь расстегнуть рубашку. Грейнджер сама даже не заметила, как хмыкнула, отвлекаясь на живописную картину Малфоя в… масле. — Не утруждайся. Стриптиз в твоем исполнении мне неинтересен. Лицо Драко исказилось, выражая вселенскую скорбь. — Что, серьезно? А я так старался… Тонкая нижняя губа его чуть заметно оттопырилась и устремилась вниз, придавая лицу комичное выражение. Грейнджер фыркнула и отвернулась, давая понять, что больше не собирается обсуждать эту ситуацию. Она подождала, пока он выйдет из кухни, чтобы прибраться с помощью тряпок, ведь палочкой она не пользовалась, боясь признаваться даже самой себе, что в последнее время магия ей не давалась. Банально взяла и исчезла. Палочка не отзывалась на самые простейшие заклинания, и Гермиона лучше умрет, чем признается кому-то в таком вопиющем неудобстве. На самом деле это больше смахивало на крах всех ее когда-то надежд, но она старательно отгоняла горькие мысли, надеясь, что все образуется самым естественным образом. Хотя… даже если и так, какая ей теперь разница? Гермиона отодрала от индейки последние волоски и засунула птицу в духовку. Черт бы побрал этого идиота Малфоя, даже ощипать толком не смог. А десерт? Ну, кто так готовит выпечку? Гермиона замесила тесто и уложила его в форму. В голове так и мелькали картинки смертельного номера «Малфой делает рождественский десерт», от чего она даже улыбнулась, хоть и не заметила этого.