Несвободное падение

Хаус хромает из угла в угол, тщетно пытаясь вытащить из голов своих несообразительных подчинённых хоть какие-то светлые мысли. − Синдром Гудпасчера? — спрашивает Форман в своей обычной уверенно-ленивой манере и закидывает ногу на ногу. − Скорее, синдром Макла-Уэльса, − немедленно подаёт голос Тринадцатая — очевидно, они с Эриком в очередной ссоре. − Ну да, давайте предположим болезнь с десятком описанных случаев, − недовольно бубнит Тауб и разводит руками. — Интоксикация с последующим поражением почечных клубочков? Грегу даже лень объяснять, почему каждый из предложенных вариантов не подходит. − Чейз, может быть, ты сегодня скажешь что-нибудь умное? Или вообще хоть что-нибудь? Сидящий в дальнем углу австралиец улыбается неожиданно нахально, если не сказать — снисходительно. − Мне кажется, я не обязан ничего вам отвечать. Хаусу требуется несколько секунд, чтобы переварить такую наглость. − Пока ты находишься в этой комнате, ты обязан отвечать, вомбат. − А почему вы так уверены, что я сейчас нахожусь здесь? Вопрос застаёт диагноста врасплох. Хаус быстро поворачивается лицом к столу, за которым сидят трое — только трое врачей, каждый из которых сосредоточенно рассматривает доску, где громоздятся выделенные разноцветными маркерами симптомы. Роберт Чейз — гласит самая крупная надпись наверху. − Хаус, мы вас нашли. Форман трясёт его за плечо, и Грегори, морщась и потирая глаза, садится. Ну конечно, он, как обычно, ненадолго задремал в палате коматозников; даже включённый им переносной телевизор до сих пор что-то негромко бормочет. − Что вам нужно? У больного очередной припадок? − Нет, диализ помогает. Если так пойдёт и дальше, выпишем через пару дней. Кадди уже собирается назначить следующего пациента. Крупная чёрная надпись на белом фоне из недавнего сна ненадолго врезается в сетчатку. Хаус не то чтобы получает удовольствие от всех своих галлюцинаций и безумных видений, но привык придавать им значение, потому что подсознание зачастую оказывается гораздо умнее его самого. − У нас уже есть пациент, − говорит он. Тауб криво улыбается. − Хаус, ничего не помешает вам одновременно вести новое дело и налаживать отношения с Чейзом. − Во-первых, Чейз нужен мне на ногах только для того, чтобы разбавить своими идеями ваши тухлые предположения, − чеканит Грег. — Во-вторых… что вы столпились? Марш к Кадди за новым случаем. Чей-то голос в голове — не то Кадди, не то Уилсона, а скорее сразу оба, дуэтом, насмешливо говорят: что, из кожи вон вылезешь, лишь бы не показаться излишне встревоженным? И… минуточку, он вслух признал, что идеи Чейза не всегда оказывались полной ерундой? Главное, чтобы сам Чейз этого не услышал. Именно из-за такого принципа вомбат сейчас там, где он сейчас. Кадди, Уилсон, заткнитесь. Пока сотрудники диагностического отделения растворяются в больничных коридорах, ломая голову над тем, какая муха укусила их начальника, Хаус пробирается в палату Чейза, обнаруживая там один из голосов совести во плоти. Примостившийся на кресле для посетителей, Уилсон смотрит на всё ещё спящего Роберта и время от времени похлопывает его по руке, и это получается у него так искренне и естественно, что Хаус на мгновение испытывает совершенно неуместное недовольство, почти зависть. Бессмысленный жест поддержки… неужели он действительно так много значит? − Ты и правда думаешь, что от твоего присутствия здесь ему станет лучше? — язвительно спрашивает Грег своего друга, а тот, нисколько не смутившись, выпрямляется и смотрит ему в глаза. − Ты лучший в мире диагност, Хаус, но если бы все врачи были такими, как ты, люди умирали бы в больницах в два раза чаще. − Где же ты был раньше со своим пониманием и сочувствием? — продолжает злиться Хаус — злиться неизвестно на что; сейчас каждая мелочь его бесит, и это не связано с Чейзом, нет, никак не связано. Уилсон откидывается назад и сплетает пальцы, нисколько не смущённый внезапной вспышкой Грега. − Это нормально, Хаус, − с расстановкой произносит он, − нормально, когда мы начинаем обращать больше внимания на того, у кого неприятности очевидны, а не скрыты где-то внутри. Главное — сделать всё возможное теперь. И да, мне стыдно, что я ничего не заметил, хоть он работал и не под моим руководством. Куда больше меня интересует, стыдно ли тебе? Хаус поднимает брови. − Между нами был рабочий контракт, а не дружеские посиделки. Кроме того, это глупый назойливый вомбат, который в своё время не постеснялся меня заложить. − Я, конечно, знал, что ты злопамятный, но чтобы настолько… − Джеймс вздыхает, как будто впервые переоценил человечность Хауса. — Мне кажется, он достаточно за это заплатил. Хаус молчит. − Он видел в тебе отца, − вновь подаёт голос Уилсон. — Или не совсем так, но он всегда тянулся к тебе и сносил твоё свинство с видимой лёгкостью не потому, что оно его не задевало. Их прерывает громкий стон. Чейз выгибает спину и тянется обеими руками к голове, но от слабости не может протащить их так далеко, и они остаются лежать где-то на полпути. Грегори разглядывает его искажённое гримасой лицо и силится понять, что же не так. − Надо будет немного увеличить дозу обезболивающего, − хмурясь, говорит Уилсон. — Должно быть, защемило нерв. Придётся повторить МРТ. Нет, дело не в этом, − хочет сказать Хаус. Роберт разлепляет губы и выдыхает: − Эллисон. И внутри Хауса всё мутнеет, хотя, в общем-то, это вполне нормально и обычно — когда больной зовёт кого-то из близких, так почему бы не бывшую жену; и вообще, какое ему дело до того, что там лопочет Чейз. Наверное, всё дело в том, что Чейз — в его команде, а Кэмерон — уже нет. У Хауса всегда было развито чувство собственности. К тому же… − Вы здесь, Хаус? Как Чейз? О нет, так раздражающие в последнее время подчинённые в очередной раз его отыскали. − Эллисон, − громче повторяет австралиец, и вошедшие многозначительно переглядываются, а Хаус успевает взять себя в руки и изобразить, что ему абсолютно безразличны горячечные признания Чейза. Сам Чейз тем временем всё-таки решает проснуться: несколько раз моргнув, он болезненно жмурится, снова пытается коснуться пальцами головы, путается в шлангах от капельниц и громко дышит ртом. − Хорошо, Чейз, хорошо, что ты пришёл в себя, − как можно мягче бормочет Форман и оттягивает ему веко, чтобы посветить фонариком в глаз: стандартная процедура проверки рефлексов для человека, схлопотавшего накануне сотрясение мозга. Вот только проходит она не стандартно, потому что Роберт вдруг откидывается назад и кричит, словно от боли, и неуклюжими движениями пытается закрыть лицо. Светобоязнь, делает очередную пометку Хаус. − Зрачки реагируют, − успевает заметить Эрик. Тринадцать подносит к губам Чейза соломинку. Сделав несколько глотков, тот отворачивается всем телом — потому что не может двигать шеей; а потом из его горла вырываются характерные булькающие звуки, и его рвёт в вовремя подставленную ёмкость. Вместе с затухающим кашлем Чейз заканчивает эту маленькую сцену и вновь уходит в иные сферы. − Итак, что вы на это скажете? — интересуется Хаус. − О чём вы? — Форман, кажется, нисколько не удивлён случившимся. — Головная боль, рвота и чувствительность к свету часто сопровождают травму головы. Вот только у Чейза не такая уж тяжёлая травма – так, ушиб, но Грегори заставляет себя временно умолчать об этом. Форман очень забавно смотрится, когда слишком уверен в себе. − А жар? − Я уже говорил: он был простужен последнюю неделю. А с таким слабым иммунитетом… − Эрик удивительно тактично вкладывает в эту формулировку все Чейзовы проблемы — и недоедание, и недосыпание, и всякие мелочи вроде моральных страданий, − даже небольшая инфекция могла вызвать выраженную реакцию. Но стоило отдать Форману должное: его объяснения имели под собой почву. − Напомните мне, − начинает раздражаться Хаус, − сколько раз вам казалось, что всё очевидно, в то время как я не соглашался с вами и оказывался прав? − Не единожды, − неожиданно соглашается Тринадцать. — Но поймите и вы: этот случай отличается. − То есть вы хотите сказать, что на этот раз я спорю не из-за собственной врачебной интуиции, а потому что дело касается… Чейза? − Я думаю, вы хотите найти у него болезнь, развитие которой никак не связано с событиями последних дней, чтобы оправдать себя, − заявляет Тауб. — И тогда вы уверитесь в том, что это нельзя было предотвратить. Хаус отмахивается от надоедливых голосов и продолжает напряжённо собирать и анализировать факты, вертеть и отбрасывать разные диагнозы в поисках подходящего. − Я знаю, что с ним, − да, он догадался, и, пожалуй, впервые поставленный диагноз не приносит ему никакого удовлетворения. — Я знаю, что с ним, − повторяет он и добавляет, стуча по кафелю тростью в такт: − Чёрт, чёрт, чёрт.