Несвободное падение

− Я не случайно всегда повторял, что ненавижу лечить знакомых и родственников. На лице Уилсона явственно отражается желание сообщить другу о наличии собственных пациентов. Но возможность присутствовать при откровениях Хауса пересиливает, и онколог выпрямляется в своём кресле, продолжая заинтересованно слушать. Однако диагност надолго замолкает. − Иными словами, ты волнуешься за Чейза, − произносит Уилсон, чтобы как-то подстегнуть Хауса к продолжению. Но тот не торопится согласиться или опровергнуть. − Я… интерпретировал его состояние необъективно, опираясь на собственные мотивы, − медленно продолжает он после затянувшейся паузы. — Мне было выгодно… нет, легче… проще игнорировать факт наличия у него психологического расстройства, и я ухватился за вариант, который позволял его вычеркнуть. Мне даже показалось ненадолго, что вся картина идеально сложилась. Уилсон поражённо наблюдает за тем, как Хаус путается, пытаясь подобрать нужные слова. Он наблюдает за тем, как Хаус признаётся, что предпочёл не увидеть очевидный диагноз у своего коллеги. Хаус, вечно подозревающий в сумасшествии всех пациентов, отличавшихся религиозностью или вегетарианством. − Как он себя чувствует? Но Грег опять начинает говорить невпопад: − Как ты думаешь… − он замолкает, и никакие расспросы Джеймса уже не могут заставить его повторить повисший в воздухе вопрос. Этот вопрос он должен задать самому Чейзу. Завидев его, Кэмерон торопливо встаёт, целует Роберта в щёку и выходит, не забывая задержаться на секунду, чтобы строго посмотреть на Хауса; но о чём бы она ни хотела его предупредить, он поступит так, как собрался. Чейз провожает её расстроенным взглядом, словно укоряя за то, что Эллисон бросила его один на один с последним человеком, с которым ему хотелось оставаться. Сам Хаус, хоть и не подаёт вида, тоже удивляется отсутствию сопротивления со стороны Кэмерон; он-то думал, что та начнёт прикрывать бывшего мужа своей тщедушной грудью и требовать оставить его в покое. Но ничего подобного не происходит, и Грегори не может отделаться от ощущения, будто Кэмерон что-то задумала, будто она ждала появления Хауса, и даже больше — будто она его использует. Последнее слово имеет неправильную окраску и не слишком подходит Кэмерон, но, так или иначе, её поведение заставляет искать подвох. Чейз молча ждёт. Ещё несколько минут назад − пока Эллисон находилась рядом — он был совсем другим; сейчас Хаус воочию наблюдает, как вокруг Роберта возводятся стены — настолько непрочные, что это почти смешно. В начале своей карьеры в Принстон-Плейнсборо Чейз был другим: жизнелюбивым и толстокожим, надоедливым и зацикленным на собственном благополучии. Хаус называл его своим вомбатом и нещадно третировал при любой возможности, а Чейз улыбался в ответ и почти никогда не спорил с его версиями. Хаус всегда считал, что подхалимаж у австралийца в крови. Сейчас он вспоминает, что у Чейза никогда не было проблем с тем, чтобы поспорить с начальством. Но сторону Хауса он принимал неизменно. В последнее время Грегори кажется, что он почти скучает по бесконечным поддакиваниям со стороны Чейза. Хотя всё это, разумеется, очень глупо, потому что лучший в мире диагност не нуждается в одобрении со стороны смазливого докторишки. Ах, да. Время задавать вопросы. Хаус начинает без предисловий. Раскрывает ноутбук — на этот раз он приготовился заранее — и печатает: Ты пытался покончить с собой? Чейз вовсе не кажется удивлённым. Поколебавшись, он протягивает руки к клавиатуре. Я думал об этом, но не пробовал. Грег больше, чем уверен, что это ложь. Чтобы не допустить новых оплошностей при лечении Чейза, он должен воспринимать его как самого обычного пациента, а все пациенты, как известно, лгут. Впрочем, даже если не забывать, что перед ним именно Роберт Чейз — тем более нельзя ему верить на слово. С одной стороны, это говорит в Хаусе давняя обида на ситуацию с Воглером. С другой, он прекрасно осознает, как долго, упорно и изящно Чейз скрывал от всех свои надуманные и не очень проблемы. И это удивляет, почти восхищает, если такое понятие, как восхищение, может нести негативный оттенок. У тебя чуть не отвалились почки, а ты утверждаешь, что не старался передознуться? Австралиец морщит лоб и что-то вяло набирает в ответ, несколько раз стирая и переписывая. Я, возможно, принимал слишком много, но не помню точно. Я ничего не пытался добиться. Мне было просто всё равно. Хаус не медлит ни секунды. А сейчас? Чейз даже не притрагивается к клавишам. Он пожимает одним плечом и демонстративно смотрит в сторону; но Грегори не собирается играть в «кто кого переждёт». Вместо этого он печатает сам, потом приподнимает ноутбук и роняет его прямиком Роберту на солнечное сплетение. Надеюсь, у тебя есть хорошая причина не отвечать на мои вопросы, вомбат – горит теперь на экране. Тот вновь принимается писать, и это само по себе кажется маленькой победой. Я не хочу отвечать. Для вас это всего лишь игра, Хаус. Я больше не участвую в ваших играх. Диагност был бы рад возмутиться, но не может. Он вдруг понимает, что Чейз во многом прав. Грег больше не пытается убедить всех вокруг и себя в том числе, что ему безразлична судьба Роберта, но в то же время он просто-напросто уязвлён своей ошибкой, своей невнимательностью. И теперь, когда медицинская тайна отошла на второй план, он желает добиться истины на другом этапе. Ему интересно разгадать мотивы… только ли ради того, чтобы разгадать? В любом случае, это довольно странно, потому что человеческая психология всегда мало занимала Хауса. Грегори спохватывается после того, как в очередной раз за последние дни слишком глубоко задумался. Чейз разглядывает его со слабым оттенком торжества, догадываясь, что попал если не в яблочко, то около него. Что ж, это первая эмоция, отличная от ставших почти привычными для него угрюмости и равнодушия, и Хаус позволяет Роберту насладиться ей. Он уже собирается ответить что-нибудь убедительное и остроумное, но Чейз его опережает. Позовите Кэмерон. Это раздражает. Хаус некоторое время колеблется, а потом посылает всё куда подальше и набирает следующий текст: Значит, после всего, что между вами случилось, Кэмерон достаточно приехать — и вуаля, у вас снова всё отлично, а мне ты способен процедить лишь пару слов? Чейз улыбается болезненной и злой улыбкой и пишет долго, прямо-таки целый трактат сочиняет. Вы правда не понимаете? Мы с Кэмерон расстались не лучшим образом, но всё то хорошее, что мы пережили вместе, намного перевешивает. И если вы считаете, что можете так просто изводить меня столько лет, а потом ненадолго изобразить волнение и получить все желаемые ответы, чтобы посмаковать их, или посмеяться, или удивиться моей глупости, или что ещё вы собираетесь с ними сделать, − вы сильно ошибаетесь. Он ждёт, пока Хаус дочитает, а потом стирает все слова, кроме первых двух. Позовите Кэмерон. − Неужели никто до сих пор не побывал у Чейза дома? − врачи из команды Хауса непонятливо переглядываются. − Честное слово, вы так поражены, как будто мы не вламываемся в обитель пациентов, чтобы компенсировать их скрытность. − Разве мы не закончили с диагнозом? — интересуется Форман. − Когда мы заявили так в прошлый раз, то поспешили, не согласен? Мы должны убедиться, что Чейз действительно принимал антидепрессанты, в каких количествах и какие именно. − Может быть, просто спросить у него самого? — влезает Тауб. − Он не ответит. Хаус ждёт какого-нибудь комментария от Тринадцать, но та уже берёт ключ от шкафчика с одеждой. − Я нашла упаковку ципралекса, − доносится голос из соседней комнаты. — И венлафаксина, почти пустую. Хаус слушает вполуха; он слишком занят сканированием, впитыванием деталей. Квартиру Чейза нельзя назвать ни уютной, ни заброшенной. Даже совсем наоборот: все вещи на своих местах, нет мусора ни на диване, ни на столе. Обычно страдающие от депрессии люди склонны забывать о таких вещах, как уборка, им всё равно, что где лежит; но Чейза, похоже, перекосило в сторону излишней аккуратности. Хаус не обнаруживает ничего из того, что можно ожидать у Роберта: ни дорогих гаджетов, ни музыкальных дисков, ни хотя бы новых медицинских справочников, ни даже мужских журналов — как-никак, он недавно преодолел развод. И в то же время — ничего, указывающего на разрушительные привычки — ни травки, ни пустых бутылок, ни неопознанных лекарственных средств. Совершенно ничего такого. Возможно, именно в этом и кроется корень его проблемы — ничего такого. У Чейза не было ничего, что могло бы заинтересовать, отвлечь и дать опору.