Легенда о бесславном герое

Небо слегка порозовело, и над линией стен показался первый солнечный лучик, чей слабенький свет оттенил горизонт. В жизни пятьдесят восьмого кадетского отряда начался последний день их ученической жизни. Сегодня каждый должен был выбрать воинство и верно служить ему верой и правдой. Мари сидела на подоконнике в женской спальне и смотрела на небо, вспоминая всю свою жизнь среди пятьдесят восьмых: как она в рядах первых уловила равновесие на самой первой проверке, как взлетела на приводе под одобрительные возгласы сокурсников, как она поссорилась со своими нынешними лучшими друзьями Эрвином и Нилом, как лежала в муках, ожидая когда ее, наконец-то, выпустят тренироваться… Сколько лет с тех пор прошло! Сколько воды утекло! Сколько дней пережито! Сколько раз она, Мари, вот так, сидя на подоконнике под сопение спящих приятельниц, встречала рассвет, рассуждая и вспоминая? Девушка ностальгически вздохнула. Пускай ей и было стыдно за некоторые поступки, в общем, она не жалела о прошлом. …Раздались мерные шаги, приближающиеся к дверям спальни. Мари, сожалея, соскользнула с подоконника в постель и накрылась одеялом. В комнату вошел Кранц:  — Подъем! На полчаса раньше! Резче, блять! — и, внушительно хлопнув дверью, словно тем самым закрепив свои слова, вышел. Мари одним махом скинула с себя одеяло, быстро растолкала по-прежнему сладко спавшую Джессику, захватила с собой веревку и направилась в уборную, вернее, то, что так называлось. Это помещение было катастрофически маленьким, будто сдавливающим, и оттого там постоянно было душно, хотя девушек, следящих за своей внешностью особо тщательно, среди кадетов не затесалось. Единственный свет давало до смешного маленькое окошко со стеклом, испачканным настолько сильно, что казавшимся слюдой. Этого было всегда мало, особенно ранним утром или поздним вечером, из-за чего приходилось носить с собой свечи. Мари чиркнула спичкой и зажгла свечу, поставив ее на краю стола, чтобы не мешалась. Уверенный ее свет отразился в стоящем на столике зеркале, коснулся каштаново-рыжих волос девушки, задел нижнюю половину, очерчивая тенями линию подбородка и губ, выделил треугольниками со сглаженными гранями скулы с их мелкими коричневыми веснушками; тусклый блеск утонул в темно-зеленых глазах. Мари было жалко, что она не могла себя сейчас рассмотреть получше, желательно до мельчайших деталей, чтобы запомнить с фотографической памятью, какой она была при выпуске, и сравнить с той, какой станет — если доживет, конечно же. Она схватила свои волосы в кулак, подобрала крупные пряди, чтобы не мешались, но не стала обращать внимание на более мелкие и, не расчесывая, заплела в некое подобие косы. Наспех оценив свое отражение в зеркале, Мари хмыкнула ему. «Сегодня у тебя важный день». …По лестнице раздался гулкий топот, и послышалось, как кто-то из кадетов на бегу налетел на другого:  — Блэк не видел? — так громко, что даже Мари услышала, спросила Джесс. — Ее все ищут! Собеседник Уилсон, видимо, покачал головой, потому что та бросила торопливо:  — Ладно, извиняй! — и устремилась дальше. Мари спохватилась. Черт побери, это она-то и засиделась?! Неужели время так быстро идет, или это все спешка перед крайне важным событием? Она пальцами затушила свечу и, решив ее не брать, крадучись вынырнула из уборной. Прямо перед дверями стояла Джессика, уже готовясь было открывать их, но Мари ее опередила.  — А вот и ты! — радостно заголосила та и попыталась еще что-то добавить, но Мари бесцеремонно положила ладонь на ее губы и молча спустилась вниз ко входу, куда и велел идти Кранц. Слушать взволнованный лепет подруги она не была готова. Волнение сковывало другие эмоции, мешало наслаждаться миром и спокойно его воспринимать, и это было омерзительно: солдат в такие моменты недееспособен. На улице уже было тепло. Кадеты толпились у назначенного места, все еще сонно переговариваясь. Мари попыталась вмешаться в толпу, чтобы не наткнуться на кого-нибудь, кто обязательно спросит, куда она решила пойти: эти вопросы уже набили ей оскомину в последние несколько дней и терпеть их более ужасно не хотелось. Что ж, ее желание не исполнилось. …Неожиданно на плечо девушки легла чья-то ладонь. Для Мари это было внезапностью, так что она с визгом отскочила. Девушка с трудом перевела дыхание и посмотрела на суицидника, напугавшего ее. И этой подлой скотиной оказался Нил, с самодовольной улыбкой махавший рукой. Мари преисполнилась желанием убить его (к тому же руки чесались уже давно), но воздержалась. «Не чужой же все-таки». Едва сдерживаясь, она подошла к нему. Тот, даже не поздоровавшись, спросил:  — Ну? Куда собралась? Мари вопросительно глянула на него:  — Что? Что ты имеешь в виду? Нил присвистнул:  — Да ты не проспалась, подруга. Не соображаешь. Повторяю особо одаренным, глухим, а Мари Блэк в отдельности, — парень поднес ладонь ко рту и сказал нарочито громче. — В какое войско намереваемся вступить?! «Придурок. Кто здесь тупой, так это он!» Мари выпрямилась, потому что не могла сказать без гордости:  — Легион. Звучало как приговор. Нил, не особо хорошо разбиравшийся в тонкостях человеческого общения, почувствовал это.  — Какого… Что?! Легион? Она судорожно кивнула.  — Именно. Легион Разведки. Повторяю тупым и глухим, — Мари повторила его жест — поднесла ладонь ко рту и крикнула. — Легион! Разведки!  — Да ну, — только смог сказать Доук. — Ты же лучшая на курсе! Какой Легион?! Жить расхотелось, да? А я-то думал, что ты не настолько глупа… А вот последнее Мари разозлило. Она подошла поближе к другу и, вздернув подбородок, гордо отчеканила:  — У каждого человека есть право выбора, и я не считаю плохим то, что я хочу податься в разведчики. И, в конце концов, — она сощурила глаза, — я более чем уверена, что ты пойдешь со мной в Легион тоже! Мари, признаться, и сама не знала, почему выбрала именно Легион. Это решение пришло к ней год назад и казалось неоспоримым, пускай и почти необоснованным. Нил пристыжено опустил взгляд и промолчал, девушка усмехнулась.  — Ну, с тобой и не пошутишь… — он притворно шмыгнул носом. «Так себе юмор!»  — Что я пропустил? — к друзьям подошел Эрвин, видимо, издалека услышавший, как они здесь пререкались.  — Поиски смысла в жизни, — съехидничала Мари. Девушку в очередной раз взбесило, что ее лишний раз спрашивают, хоть и косвенно, о выборе воинства.  — Ты его и не найдешь. Смирись, — мстил Нил.  — Если тебе слабо, не значит, что слабо и мне! — прошипела Мари, готовясь как следует врезать ему.  — Опять вы за свое… — вздохнул Эрвин и встал между спорящими. — Ну хватит уже! Не маленькие вроде. «Тоже мне, нянька!» Но все же девушка успокоилась и даже ступила несколько шагов назад. Нил лишь хмыкнул и демонстративно отвернулся. …Кадеты по команде выстроились перед плацом, пропустив вперед десятку лучших бойцов всея пятьдесят восьмого. Мари, выпрямившись, заняла свое положенное место вначале строя. Она испытывала такую гордость, какой не испытывала еще никогда: она наконец-то нашла дело, в котором была хороша. «Я все-таки не безнадежна! Я все-таки что-то да умею!» На плац мерным шагом вышел командор Легиона Разведки Кид Шадис. Послышался чей-то томный вздох с задних концов построения. Шадис выступил вперед и начал свою речь:  — Я, командующий Легионом Разведки, Кид Шадис, выступаю с целью пригласить воинов в свои ряды… Мари, как водится, не слушала. Она смотрела по сторонам, считала листья на ветке близстоящего дерева — в общем, занималась всем, только не тем, чем надо. За три года обучения девушка научилась делать это «профессионально», так что посторонние и не замечали. Слева от нее стоял лишь один человек, Альфред Проуч, и ни одного близко знакомого лица, так что Мари чувствовала себя одинокой без чьей-либо молчаливой поддержки. К тому же речь командора была длительной и скучной. Девушка едва сдерживала рвотные позывы от ее патриотичности и зевки от надоедливости. Время, казалось, едва-едва шло. …Наконец, к величайшему ее облегчению, командор Шадис взмахнул рукой и сказал громче, чем говорил пару минут назад:  — Пускай все, кто хочет вступить в воинство Разведчиков, остаются на местах! А тех, кто хочет посвятить свою жизнь служению Военной Полиции или Городской Страже, попрошу покинуть плац! «Посвятить свою жизнь… сильно сказано!» Ряды пятьдесят восьмого кадетского отряда вмиг начали стремительно пустеть. Мари, не оборачиваясь и не оглядываясь, понимала, что сейчас многие ее товарищи уходят. Уходят, чтобы не воевать с титанами за стенами, а просто просиживать штаны и драить стены в форме Стражей. «Трусы! Разве так можно!» Не хотелось верить, что так много людей уходит. Мари закрыла глаза и про себя тихонько застонала. Мерзкие предатели! Ругательства все никак не выходили из головы, занимая целиком и полностью все мысли. Когда девушка открыла глаза, обнаружила, что площадь перед плацем была почти пуста — позади нее стояло человек двадцать, от силы тридцать. Зрелище становилось особенно удручающим в сравнении с тем, каким оно было буквально несколько минут назад: и яблоку упасть негде было, и эта толпа, такая душная и оттого неприятная, была желаннее кричащей тишины. Мари начала вглядываться в лица оставшихся безумцев: она хотела взглянуть в лица тех, кого уже зауважала, в лица своих будущих сослуживцев и вероятных трупов, отдавших абстрактному человечеству свои жизни. Помимо Мари остались Майк, Эрвин, Нил, Джесс и еще несколько человек. И все. В с е. «Да… да ну…» Ее служба началась до ужаса безрадостно, уже удручающе. И чем дальше, тем хуже, это давно известный факт. Шадис окинул властным взором оставшихся. Голос его прозвучал удовлетворенно:  — Отлично. Надеюсь, вы сделали правильный выбор и не пожалеете об этом. Отдадим же честь правильно! Отдадим наши сердца за человечество! Оставшиеся безумцы и суицидники отдали честь. Мари, повторяя за ними, судорожно вдохнула. По идее, ее должны были переполнять радость и гордость, но они отчего-то никак не ощущались. И даже осознание того, что сейчас самые храбрые, сильные и честные отправятся в Легион (да-да, тот самый!) и она в их числе, никак не грело душу.