Легенда о бесславном герое

Как только последний солдат вошел в пределы Шиганшины, массивные ворота начали со скрежетом закрываться. Мари осмотрела город, в который только что въехала, и она не узнала его. Шиганшина всегда была местечком, полным жизни. Кто бы ни проходил по улицам, мало у кого на лице была написана безнадежность. Даже мелкие улочки были оживлены, что говорить о главных проспектах или переулках. На рынке и главной площади торговцы расхваливали свои товары, носились, как очумелые дети, куда-то спешили взрослые, кричала истеричная хозяйка на своего сына, стоящего с опущенной головой, слышался бодрый стук молотков, отдельные крики какой-то мамаши, потерявшей свое драгоценное дитя. И такая шумная атмосфера была всегда, только проливной дождь заставлял людей более-менее притихнуть, но даже тогда по улицам носились особые любители побегать по лужам. Так или иначе, город был полным жизни, и даже быт здесь был в радость. Но в этот раз система дала сбой. Разведчикам как никогда нужна была поддержка простых горожан, и как больно им было не получить ее в такой ответственный миг! Жителей было несколько больше, чем с утра, но на их лицах не было какой-то веры, надежды. Даже более того — народ молчал, а это было хуже самого лютого гнева с их стороны. Горожане провожали отряд кто жалостливым и сочувствующим, кто горделивым и надменным взглядом. И тех, и других можно понять: Мари казалось, что в пределы стен не вернулась треть их первоначального состава, а, возможно, и половина. Девушка в туго затянутом корсете подскочила к какому-то солдату и обняла его до хруста костей, лепеча слова радости. Но на этом все доброе и закончилось. Шиганшина встретила Легион угрюмо относительно всего, даже черезчур длинных теней и давящей на сердце тишины, разбавляемой лишь стуком копыт о каменную дорогу и легким шепотком, походившим скорее на ветер. Небо окрасилось в такие яркие красные тона, что девушке на миг почудилось, будто оно впитало с себя кровь павших.  — Девушка, девушка! — Мари почувствовала, как кто-то обхватил ее за щиколотку и потянул на себя, перебирая пальцами и крадясь ими то выше, то ниже. Перед ней, слегка обескураженной, предстала старуха с очень цепкими, сухими, тощими ручоночками и узловатыми пальцами. Ее выцветшие карие глаза смотрели на девушку если не сумасшедше, то очень-очень странно. Так или иначе, взглянув в них, тотчас хотелось отвернуться. Мари, как только смогла говорить, спросила:  — Д-да? Старушка сжала ее щиколотку еще сильнее, так что девушка поморщилась и еле удержалась, чтобы не высвободить свою ногу из столь нежелательных объятий.  — Мой внук! Руэл с вами? Руэл Броуч? Почему его нет? Он же был лучшим на курсе! Где он?.. Дальше Мари не слушала. Несмотря на то, что никакого Руэла Броуча она не знала, сердце ее сжалось, в горле защекотало. Ей уже казалось, что хуже стать уже не может, но хуже все-таки стало. Эта старушка выглядела и без того жалко, но выражение ее глаз, голос, интонации, прикосновения узловатых тощих пальцев… «Лучше бы Руэл вернулся вместо меня». Если бы у Мари еще остались слезы, она бы заплакала, но не смогла. Сейчас даже руки старухи, перебиравшие ткань ее штанины, показались не такими уж и мерзкими. Девушка, понимая, что выглядит не в меньшей степени жалко, лишь попыталась как можно ненавязчивее вырваться.  — Я такого не знаю, — она опустила глаза и отвернулась, показывая, что заканчивает разговор. «Так или иначе, это правда».  — Но… но… — лепетала старуха ей вслед. Она остановилась и просто смотрела в спину Мари, выставив руки перед собой, словно это могло ей что-то дать. Мари старалась не оборачиваться. Привставать на стременах стало еще тяжелее, чем вначале, пальцы беспорядочно перебирали поводья и тянули их на себя, в точности, как это делала старуха с ее ногой еще минуту назад. Словно ото всех сторон девушка слышала упреки местных, жалобные крики, чей-то одинокий женский плач вперемешку с завываниями. «Поскорее бы это закончилось…» *** Мари аккуратно сползла с седла, взяла Ришу под уздцы и повела к конюшням, возле которых столпились остатки отряда. Девушка, которую Мари ранее не замечала, рыдая и крича от радости, вешалась на шею какому-то длинноногому парню. Тот в ответ поглаживал ее по голове и слегка морщился от боли: видимо, она задевала ему какую-то рану. В любой другой момент Мари бы посмеялась над этой сценкой — так забавно выглядело, но на этот раз ей было совсем не весело. Как только толпа чуть-чуть рассосалась, девушка протолкнулась к ближайшему стойлу, которое, как назло, показалось ей более узким, нежели другие. Дрожащими руками она еле-еле сняла с Риши седло и поводья и кое-как положила их на специальные подставки. Мари, стараясь держаться как можно ближе к стене и подальше от толпы, пошла к самому зданию. Ноги подкашивались от усталости, колени дрожали, с координацией начались проблемы: девушка то и дело наступала кому-то на ногу, набредала на деревья, сбивалась с тропинки. Ей не впервой было не спать двое суток, но на этот раз почему-то это было слишком для ее организма. Все, чего она хотела, так это завернуться в одеяло и заснуть беспробудным сном. Радовало то, что эта мечта была близка к воплощению в жизнь.  — Вот она! — послышался чей-то пронзительный вскрик, и Мари обернулась. В паре десятков шагов от нее стояла Джессика и тыкала в ее сторону пальцем. Девушка поежилась. Джессика тут же, как по команде, раздраженно посмотрела куда-то за угол и вперила руки в бока. — Ничегошеньки я не путаю! Вот она, стоит прямо передо мной! — и кивнула в ее сторону. При каждом слове голова Джесс немного тряслась. Такое было либо когда она отстаивала свою правоту, либо когда была очень зла. Так или иначе, оба варианта были уместны. «Меня ищут?» Во всем штабе Мари могла искать только небольшая горстка людей, и имена каждого она знала, помнила и носила в своем сердце. При мысли о тридцать третьих на душе стало так тепло, что, несмотря на гадкое чувство какой-то непонятной тоски, Мари улыбнулась.  — Мы уже весь штаб обегали! — кто-то сзади положил ей руки на плечи так сильно и неожиданно, что девушка аж подскочила и, разозлившаяся, обернулась. Перед ней стоял Нил и ухмылялся во все тридцать два. В любой другой момент Мари бы дала ему по ушам за такое, но на этот раз она была просто счастлива. — Ты можешь хотя бы минуту постоять на месте?  — Ты же знаешь, что нет, — из-за угла вышел Эрвин. При виде его девушка аж привстала на носочки и неспешным шагом пошла к нему. Хотелось просто подойти к нему и со всей силы стиснуть, понять, что все беды позади. Парень также начал приближаться к ней, и уже через пару секунд они стояли очень тесно друг к другу, почти вплотную. Если бы не Джессика, Нил и только что вышедший из-за угла Майк, она бы обняла его, но пришлось воздержаться.  — Ребята… — только смогла проронить она, улыбаясь и переводя взгляд на каждого из них. Ей почему-то казалось, что они должны были измениться, но это было не так: все те же душой и телом перед ней стояли тридцать третьи. …Девушка не до конца поняла, что произошло, из-за чего так сложилось и есть ли тому причина, но вмиг ей стало тяжело дышать: все пятеро стояли в тесном кружке, в обнимку. Девушка чувствовала, как кто-то трепал ее по голове, чья-то рука держала ее за локоть, и как она сама уперлась плечом в чей-то бок, как чья-то грубоватая ладонь тискала ее щеку. Было душно, опираться на полную ступню стало невозможно, так что девушка пританцовывала на кончиках пальцев. Но, как бы ни было ей неудобно, она улыбалась как дурочка. «Это, воистину, самая лучшая секунда моей жизни!» Совсем скоро воздуха стало катастрофически не хватать.  — Ладно… — Эрвин, словно почувствовав это, отстранился первым и, старательно изучая носки своих сапог, скромно покашлял в кулак. — Может, пройдем? А то на нас странно смотрят. Мари, еле выпутавшись из плотного клубка объятий, осмотрелась по сторонам. И действительно, на них косились другие. Какой-то мимо проходящий парень меленько захихикал, приложив ладонь ко рту. «И порадоваться по-человечески нельзя…» Товарищи, не сговариваясь, направились в штаб, в гостиную, в которой по традиции решили собираться каждый месяц. Идти в тесной группе было даже легче: девушка перестала сбиваться, не приходилось через раз бормотать: «Простите, — или, — Извините». Казалось, и голова кружилась меньше. Хоть тридцать третьи вместе уже минули полпути, в мыслях Мари стояла в том тесном кружке объятий и старалась ногами нащупать землю. «Черт! И почему все хорошее так скоро кончается?..» Но, как бы то ни было, даже несмотря на болезненные объятия, грозящиеся едва ли не выдавить из нее оставшийся воздух, как из тюбика, встретили девушку даже более, чем хорошо. То, что надо для вернувшегося с вылазки разведчика. ***  — Ну, чего села?! Рассказывай! — Нил навалился над столом, едва ли не тычась в девушку носом. Мари сидела на стуле, в смятении смотря на своих товарищей, сидящих за противоположным краем стола. Каждый из них в большей или меньшей степени не сдерживал свое любопытство, ведь всем им поголовно хотелось узнать, каков же внешний мир? Или его нет как такового, а за пределами стены Мария разверзлась бездна? Нил и Джесс, как самые нетерпеливые, едва ли не сидели на столе, нависая над Мари и пытаясь посмотреть ей в глаза, словно она могла все им объяснить одним лишь взглядом. Майк и Эрвин, в отличие от них, были более спокойны и просто ждали, сложив перед собою руки, когда им все расскажут и расскажут ли вообще. Кажется, Нил задавал уже далеко не первый вопрос, потому что лицо его несколько скривилось:  — Еще раз! Специально для глухих и особо одаренных, а для Мари Блэк — в особенности! — он приложил руки рупором ко рту и уже готовился повторить все вопросы, интересовавшие его, как вдруг вмешался Эрвин. До последнего парень терпел, но, видя абсолютную неспособность друга быть посдержаннее и проявлять сострадание, он вдруг резко выдал:  — Слушай, интересно всем! Только все ждут. А ты чего на человека наезжаешь?! Нил вдруг дрогнул всем телом и замер в неестественной позе. Глаза его пристыженно заметались. Парень, находя, что, как ни крути, Смит все-таки прав, что-то зло буркнул себе под нос и сел на место, избегая встречаться с кем-либо взглядом. «Спасибо…» Джессика последовала его примеру, но она, в отличие от Доука, едва села, как что-то вспомнила, забыла обо всех обидах и начала осматриваться, словно спрашивая: «А где Августа?». Майк все это время скромно сидел себе в уголочке, стреляя на всех взглядом из-под длинной челки, полностью закрывавшей его глаза. Кажется, его посетила та же мысль, что и Джесс. Мари, как бы она ни хотела, рассказала бы далеко не все сразу. Переживать вылазку было тяжело, но вспоминать, а уж тем более пересказывать кому-то, пускай и друзьям, было вдвойне болезненнее. Вдобавок, экспедиция за стены была полна беспорядочной чередой ужасающих событий, так что толком выместить всю боль потери и скорбеть до этого момента не удавалось. Сейчас все неоплаканное, все несказанное навалилось на девушку, и она, зябко поежившись, поерзала на отнюдь не мягкой скамейке. «Главное — не разреветься!» Люди со временем меняются. Они приобретают полезные навыки и качества, делают ошибки, на которых учатся, порою кардинально меняются, но зачастую сама их суть и некоторые детские страхи остаются с ними до конца жизни. Так и сейчас: Мари, даже понимая, что все сидящие рядом с ней — «свои» люди, способные поддержать, понимающие все ее горести, боялась и слезу проронить в их присутствии. «Так… только спокойно. Продержусь здесь еще чуть-чуть, а как в комнату — так сразу…» Мари попыталась выровнять вдруг сбившееся дыхание и села чуть-чуть ровнее. Чтобы было удобно, но в то же время синяк на бедре не давал о себе знать, пришлось слегка сползти на край лавки и вытянуть ногу. Мари уже почти собралась говорить, как вдруг почувствовала, что язык, несмотря на выпитую воду, словно высох и опух, а губы слиплись. «Так и не расскажешь ничего. И голос наверняка дрогнет!» Мари ненавидела те моменты, когда ее голос дрожал или был хоть чуть-чуть менее уверенным, чем обычно. А сейчас, когда эта твердость духа нужнее воздуха, перспектива начать свое повествование и вдруг разрыдаться отнюдь не радовала девушку.  — Я не вижу Августу, — вдруг выдала Джессика и уже собралась выйти из-за стола и начать поиски, как Мари, словно сбросившая с себя оцепенение, положила ладонь на ее локоть и потянула на себя, останавливая.  — Нет! — выпалила она так резко, что даже терпеливый и все понимающий Эрвин удивленно посмотрел на нее. Судя по выражению его лица, он до последнего ждал приступа истерии и бурной речи о том, что гигантов надо победить. (Последнее было святым непреложным правилом, которое иногда, еще будучи кадетами, они, как молитву, способную сотворить чудо, шептали перед сном). Мари показалось, что парень также готовился к тому, что его подруга сейчас выдаст что-то такое на горячую голову, за что ей впаяют срок в тюрьме, что-то вроде: «Мир прекрасен! Король — кретин, он ограничивает нас от него!», — или, — «Стены должны рухнуть хотя бы для того, чтобы люди увидели, как небо соприкасается с линией горизонта!». Вполне логичный оборот событий, особенно если учесть, что Мари могла сделать все, что угодно, особенно когда находилась под впечатлением. «Расчетливый… все продумывает» Но совсем скоро мысль об Эрвине покинула ее сознание, едва его посетив, ведь Джесс тоже не могла ждать вечно.  — Эй… что это ты? — шокировано спросила она, почти круглыми от удивления глазами смотря на Мари, но никак не ловя ее взгляда. Ладонь Уилсон дрогнула.  — Августа… — начала Мари, чуть не задохнувшись именем своей бывшей подруги, носившей венки на голове и поклоняющейся деревьям и травам. «Надо продолжить. Во что бы то ни стало!» Ловя на себе терпеливые, поддерживающие, но жадные до знания взгляды друзей, девушка лишь подкрепила свою мысль. Собрав все силы и нервы в кулак, она резко продолжила:  — Умерла! — в одно-единственное слово она вложила столько своих сил, что их остатка не хватило бы на то, чтобы продолжить мысль и сказать, как и из-за чего умерла Августа. Едва это слово слетело в ее уст, как атмосфера вокруг них изменилась. Если со стороны слушателей все было более-менее спокойно, то теперь могло показаться, что между своеобразной аудиторией и рассказчицей, какой бы непутевой она ни была, возросла призма. Тонкая, прозрачная, едва влияющая на видимое, но призма. Она словно заставила тридцать третьих перекоситься так, как они не перекашивались никогда. Майк быстрым, хорошо отточенным движением отбросил челку назад и теперь непонимающе смотрел на Мари, словно она несла полный вздор, Нил удивленно скривил губы и чуть отстранился. Как отреагировала Джессика, девушка не видела, но с ее стороны послышался сдавленный стон. В глазах Эрвина, который всегда, казалось, был непоколебим, промелькнуло непонимание и печаль, но почти сразу же исчезло, словно видение. Теперь в голубых глазах Смита читалась поддержка, а выражением лица парень словно говорил: «Если тебе тяжело рассказывать — не рассказывай. Мы и так все поймем». Мари была благодарна ему за это, как никогда. Она чуть-чуть приободрилась, но этого слабого толчка оказалось недостаточно для того, чтобы найти в себе силы и поговорить с друзьями до конца. Повисло неловкое молчание, абсолютно ничем не разрушаемое. Все так недоуменно и застыли, не зная, что сказать или сделать. Казалось, для Мари это должно быть долгожданной минутой отдыха, но все повернулось с точностью до наоборот. Воцарившееся молчание еще больше давило на девушку, словно добивая оставшиеся в ней крупицы сил и веры. Мари не любила бежать от правды, но сейчас ей вдруг захотелось забиться в дальний уголок, накрыться одеялом и заснуть вечным, беспробудным сном. А друзья все молчали. Все четверо. И непонятно, из-за чего: то ли из-за вести о смерти Августы, то ли из-за того, что сказать им друг другу нечего. Любое слово, кроме вопросов по существу, которые на ум никому пока не приходили, прозвучало бы неуместно. За три с половиной года, что они обучались в Кадетском Корпусе, они научились обходиться без сопливой помощи посторонних. Даже когда во время тренировок умирали товарищи, — это было событием редким, но оттого еще более печальным, — мало кто рыдал навзрыд, но если и рыдал, то в подушку, стараясь не выдать своей слабости, своих слез. Так что добрая половина пятьдесят восьмых разучилась сопливо-романтично общаться, как в дешевых романах, где герои пытаются успокоить друг друга такими фразами, над которыми человек в здравом уме лишь снисходительно смеется. Почти не осталось кадетов, которые не стеснялись бы в таких случаях или успокаивали так хорошо, обещая дурманяще светлое будущее, что им верилось не только душой — разумом. Девушка с тяжелым вздохом закрыла лицо ладонями и, оперившись локтями о поверхность стола, тихонько застонала. Только сейчас она заметила, что ее пальцы холоднее льда, а под глазами образовались тени. Казалось, что это было сигналом к тому, что молчать больше нельзя. Кричать, бесноваться, громко скорбеть о смертях, заливаться слезами, бить себя кулаком в грудь, рвать на себе одежду, пытаться допросить хотя бы пытками, но не молчать. Вопросы, уже рвавшиеся наружу, пока никто не задавал, но девушка чувствовала их всем своим существом.  — Знаете-ка что? — слегка прикрыв глаза, сказал Эрвин. Положив пальцы на край стола и, легко для своего роста и массы выпрыгнув, он встал рядом. Голос его был спокоен, а лицо не выражало никаких эмоций, но явно чувствовалось, что парню это дорогого стоило. — Я, конечно, все понимаю, но надо расходиться. Девушка отняла руки от лица и непонимающе посмотрела на него. Его слова, мягко говоря, были непонятны и вызывали недоумение у всех четверых. Ясно было одно: фраза недоговорена, ведь Смит если и открывал рот, то говорил все громко, четко, ясно, понятно и к месту, но на этот раз его слова прозвучали как-то расплывчато и неполно. «Что он хочет сказать?»  — С чего это вдруг? — протянул Нил. Эрвин кивнул на Мари, снизу смотрящую на него:  — Предлагаю все просто отложить, — продолжил он.  — Да-да, на неопределенный срок! Пока все не забудут, — с сарказмом в голосе говорила Джессика, кривясь. — Но Августа была нашим товарищем! Да, она появлялась редко, мало с кем говорила, но она нам не враг! Почему мы не можем узнать о ее смерти сейчас? «Завтра, послезавтра… да хоть когда! Но не сейчас!» Уилсон была права в своем любопытстве, и от осознания этого Мари сделалось еще хуже. Казалось, что выхода у нее нет, и она расскажет им все, как миленькая.  — Ты бы смогла легко говорить о смерти своих товарищей, Джессика? — изо всех сил стараясь говорить спокойнее, спросил Смит. Одной своей фразой он убрал все сомнения. Да, о смерти Августы обязательно надо знать, но если главный рассказчик, очевидец, не готов к этому? Надо быть более человечнее, тем более, по отношению к товарищу.  — Я… эм… — от былой уверенности Джесс ничего не осталось. Девушка вмиг покраснела, что ужасно смотрелось при ее огненно-рыжих волосах, потупила взгляд и даже казаться стала меньше. Нил, который уже готовился ее поддержать, тоже приутих. Майк, до сих пор молчавший, так и сидел. Ему было без разницы, позже или раньше. Главное, он узнает. С плеч девушки словно гора свалилась. Только сейчас она заметила, что почти не дышала, и сейчас позволила себе вдохнуть полной грудью. Комок в горле куда-то исчез. Мари в мыслях благодарила Эрвина так, как не благодарила никогда. Она всегда знала, что он понимает ее, как никто другой, даже Нил, но на этот раз сказать, что ее сердце было преисполнено благодарности — значит ничего не сказать. Целая гамма чувств была в сердце девушки. Мари была готова не просто обнять Эрвина — пасть ему в ноги, ведь только высшее божество могло так быстро помочь найти выход из ее положения. Девушка была не просто рада тому, что ее «наказание» отсрочено — она ликовала… «Спасибо… ты настоящий друг!» Она так и ушла в свои мысли о том, чего избежала и благодаря кому. Девушка так углубилась в свои мысли, что и не заметила, как ее друзья, один за другим, начали вставать из-за стола и, спешно бормоча какие-то извинения себе под нос, уходили. Надо было уметь так уходить в себя, чтобы не заметить такого. Мари пришла в себя только тогда, когда ее потрепали по плечу:  — Эй! — спросил Эрвин, обеспокоенно смотря ей в глаза. — Ты в порядке? Да, Мари была даже больше, чем в порядке. Если раньше она думала о большем, чем просто сон и теплая постель, то сейчас она могла позволить себе забыться и занимать свои мысли только ими.  — Я в порядке, — устало, но искренне улыбаясь, ответила она. Парень кивнул и жестом пригласил ее проводить до комнаты, понимая, что, несмотря на всю радость, она вряд ли дойдет без происшествий или не заснет в ближайшем углу. Девушка аккуратно, чтобы не потревожить синяк, перетащила ноги через лавку, встала из-за стола и, покачнувшись, сделала пару шагов к Эрвину. Парень все так же молча подставил ей руку, и они вместе, улыбаясь, побрели в коридор.