Умереть, чтобы выжить

Я валялся на кровати в своей комнате с открытым учебником алгебры на коленях и тупо смотрел на ряд цифр, не понимая принципа решения, не понимая вообще ничего. В последнее время я частенько вот так зависал, смотря куда-то, но не видя. Не мог сделать выбор. Может, потому что никак не мог определиться с тем, кто я? Какой-то перевертыш, уже-не-бета и недо-омега. Как принять в себе то, что я полностью прогнулся под альфу? Стал не просто омегой, но бесхребетным и зависимым трусом, позволяющим держать себя на коротком поводке непонятных чувств. Стал бы я думать об этом, если бы не изнасилование? Или врал бы себе дальше, оправдывая побои? Натянутый до предела поводок почти физически ощущался на шее. С того дня прошло чуть больше недели, почти все зажило. Я даже в туалет отправлялся, не сжимая зубы до скрежета. Осталось лишь несколько синяков, и что-то внутри между ребер словно царапало острым осколком. Олег меня не трогал, а я старался поменьше попадаться ему на глаза, это было нетрудно – генерал целыми днями пропадал по делам, заходя ко мне, когда я уже лежал в кровати. И в большую часть вечеров я притворялся спящим. Альфа молча смотрел на меня пару минут, за которые холодный пот успевал выступить на моей спине, и уходил. Приезд Макса ничего особо не изменил, но все равно я чувствовал себя в большей безопасности, зная, что он в квартире. Только понимания, как жить дальше, так и не пришло. Понять, где правда, а где ложь, тоже не получалось. И решить, что делать – тем более, что уж говорить про логарифмы. Одним словом – жопа. От своеобразной медитации в попытках разобраться в собственной жизни меня отвлек вошедший в комнату Максим – легок на помине. – Тим, что с тобой происходит? – Со мной? Ничего, – ответил ему, не отрывая глаз от листа книги. – Ты изменился с тех пор, что мы не виделись, – он сделал пару шагов вперед, приближаясь к кровати. – И не в лучшую сторону. Это мне совершенно не нравится. Ты замкнулся и стал… каким-то диким. – Блять! Можно это говорить не таким участливым тоном? – спокойно выдержать снисходительную жалость не получилось. – Тебе-то что? Я швырнул в сердцах учебник на стол, и рукав свободной домашней кенгурухи задрался, открывая запястье. Макс тут же ухватил меня за него, садясь рядом: – Что это за следы? Он рассматривал почти уже сошедшие грязно-желтые синяки так, будто впервые узнал, что они вообще бывают! – Тебя бьют в школе? – Отъебись! – как будто это серьезно его волнует! – Не твое дело! – Тим! Да что с тобой? – Макс взялся за мой подбородок и развернул лицом к себе, пытливо вглядываясь в глаза. И вдруг оторопело заморгал, властный захват сменился нежным поглаживанием, а вто­рая рука легла мне на шею, сближая наши лица. Он всматривался, словно не верил сам себе: – Ты… ты что, не бета? Ты… А потом поцеловал. Как куполом меня накрыл хвойно-мандариновый запах, а я внезапно оказался в детстве, когда каждый Новый год казался чудом и загаданное в полночь желание обязательно сбывалось. Сердце скакнуло и замерло. Я позволил проникнуть его языку в мой рот, наслаждаясь лаской и ни о чем больше не думая. В голове была только одна мысль: что же загадать? Макс вздохнул со стоном и прижал сильнее. И тут я пришел в себя. Загадать? Да чтоб ничего этого не было! Чтобы я не рождался омегой, который не в силах даже собственное блядство сдержать! Что со мной произошло? Почему поцелуй вызвал дикое и совершенно не­понятное сплетение эмоций, чувств и желаний? Как я мог забыть обо всем? Это пугало. А еще ужасно злило. Я дернулся, разрывая поцелуй, и со всей дури ударил его кулаком в лицо. Сука! Раз я не бета, значит, меня сразу можно завалить и трахнуть, да? Семейка насильников какая-то! Но Олега-то я все равно признаю своим альфой, каким бы жестоким мудаком он ни был, всего остального между нами это не отменяет, а этот хуй с горы с чего решил, что ему все можно? Распрямив колени, я пихнул Макса в живот и с удовольствием смотрел, как он повалился спиной на пол. – Тим, ты не понял! – сидя на полу и держась за подбородок, куда пришелся мой удар (жаль, что по касательной), этот кусок говна еще что-то пытался сказать! – Все я понял! Свали на хуй от меня! Черт, я ведь к нему хорошо относился, думал, он нормальный! И запах этот его новогодний сказочный мне нравился! Новый год, сука, мандарин мне в рот! Увидев, как Макс поднимается на ноги, я метнулся к столу и схватился за стул. Больше он меня врасплох не застанет: – Подойдешь – вьебу, мало не покажется! Альфа выставил вперед ладони: – Я не сделаю ничего плохого, успокойся, пожалуйста! Просто дай мне объяснить. – Нет, не хочу я ничего слышать, просто свали! – Хорошо, Тим, прости меня, я не хотел тебя пугать, но ты… Да, блять, я! Знаю, что он мне скажет, что раз я омега, то почему бы не доставить друг другу удовольствие! – Но ты… похоже, мой истинный. Он выпялился на меня в ожидании реакции. Неужели всерьез думал, что я поведусь на подобную хуйню? Вот тварь! Не мог ничего лучше придумать? А и действительно, чего мозг напрягать, омеги ж все тупые, их сказочкой помани, они ноги-то и раздвинут. Сука! Ненавижу! К скольким омегам он так подкатывал? И неужели эти байки работали? Ну, он тогда только с полными идиотами встречался. Да и я, блять, не лучше, раз сам потек от одного поцелуя. Ненавижу всю эту сраную омежью сущность, и свою поганую похоть тоже ненавижу! Взявшись за спинку стула, я поднял его параллельно полу: – Заебал ты меня уже! Свали! Бросив на меня последний взгляд, Макс, наконец, развернулся к двери, но продолжал, двигаясь к выходу, что-то еще бубнить: – Я только сейчас почувствовал, но как же так, ты же бета, этого не может быть, так не бывает. Не бывает? Бета? Угу, тоже так когда-то думал, пока меня не скрутила долбанная течка. Вместе с воспоминаниями нахлынул стыд и... желание? Ну все, он меня действительно достал, я поднял стул двумя руками и швырнул в него. Обидно - эта тварь оказалась с хорошей реакцией, и стул ударился о закрытую дверь, распавшись на две части от удара. А я рухнул на кровать и еще долго выкрикивал, уткнувшись мордой в подушку, разные матерные слова, обращенные к этому гондону, который оказался, как все альфы, озабоченным ублюдком. И проклинал свою природу, потому что мне хотелось вскочить, распахнуть дверь и позвать мудака обратно.

***

Макс шатался по квартире, не находя себе места, и прислушивался к тому, что происходит в комнате Тима. Когда поток площадной брани иссяк, за дверью наступила тишина, и она, пожалуй, еще больше заставляла альфу нервничать. "Как же так", – твердил Максим про себя. – "Как же так". Названный брат в последнее вре­мя стал вести себя странно: прежде открытый, все больше сторонился не только Макса, а, казалось, вообще всех. За три дня с момента приезда они виделись от силы пару раз, и то мельком. Тимур целыми вечерами прятался в своей комнате, не выходя даже ужинать, сидел там тихо, как мышь, якобы за учебниками. Вокруг юноши словно образовался вакуум, от которого веяло одиночеством и потерянностью. "Парень в семнадцать лет не должен так резко меняться, с ним явно что-то случилось", - решил молодой альфа. Максим, воспитанный папой в духе рыцарского самопожертвования и с наглядным примером отца, который выбрал своей профессией защищать Родину, всегда пережи­вал за людей, порой даже малознакомых. Только поэтому и решил поговорить с Тимуром. А что из этого вышло? Когда он заглянул в глаза Тима, все приготовленные слова неприятным комом застряли в горле. На короткое мгновение Максу показалось, что он тонет, теряет ориентацию в чернильной глубине, когда не понятно, где дно, а где поверхность. Такое бывает иногда с ныряльщиками, этим опасно погружение в знаменитую Blue Hole. Было чувство, что остался на глубине, а воздух в баллоне закончился. Еще немного – и морская вода за­полнит легкие, еще секун­да – и дышать будет нечем. По груди словно прошлась наждачка, сдирая мясо с ребер и обнажая ничем не защищенную душу. А сердце колотилось как бешеное в попытках удержать сознание на пла­ву, чтобы хватило сил сделать вдох. И на спасение шансов нет. "Глаза Тима словно тот самый манящий вертикальный провал, оторваться от них невозможно, но утонуть не страшно. Зачем я его поцеловал? Губы – спасение. Поцелуй – глоток воздуха. Нежность, страсть, любовь, приязнь, симпатия... Все, что я чувствовал раньше, все когда-либо пережитые эмоции ничто по сравнению с тем, что сейчас происходит в груди", – Максим догадался, что произошло в тот самый момент, когда Тимур ответил на поцелуй. Но всегда ранее сообразительный и умный студент престижного университета не понимал, почему он один ощутил волшебное чувство прозрения, почему не оба? Почему только для него после поцелуя последний пазл встал на место, и мозаика собственной души сложилась до конца? Когда Тимур вышел из своей комнаты в туалет, Макс попробовал перехватить его на обратном пути, но молча отшатнулся от ненавидящего взгляда темно-синих глаз. Проводив взглядом скрывшегося за дверью омегу, взрослый и самостоятельный альфа лишь замычал, как от сильной зубной боли, и сполз по стене на пол: "Как же объяснить? Как сделать, чтобы Тим поверил? Неужели он сам не чувствует?" Так, сидящим на полу, его и застал вернувшийся через несколько часов отец. – Ты чего здесь? Максим подскочил, но тут же согнулся, держась за колени – ноги затекли и не слушались: – Мне надо с тобой поговорить. – Угу, переоденусь и поужинаем, все и расскажешь. – Нет, сейчас! Генерал удивленно поднял бровь, но, увидев выражение лица сына, не стал спорить: – Ну, давай, пошли, что там у тебя такое случилось? Пока Олег снимал китель, Макс решил сразу перейти к делу и выпалил: – Ты знаешь, что у Тима есть свой запах? Пальцы его отца на секунду замерли, но тут же продолжили расстегивать фирменные пуговицы. – Ну. – Я посмотрел сегодня на него, а он… и этот аромат… Как такое может быть? Он же бета? Генерал повесил китель в шкаф и быстро переоделся в домашнюю одежду: – Пойдем, выпьем, тут без пол-литры не разберешься. Он пытался выиграть время, чтобы состряпать какую-нибудь правдоподобную версию, но сперва надо было понять, что известно сыну. Макс не стал возражать, и они переместились в комнату с кинотеатром – там была наилучшая звукоизоляция в квартире, оба альфы не хотели, чтобы их разговор мог услышать мальчик. Усевшись на кожаный диван и взяв в руки по бокалу с коньяком, сын с отцом синхронно сделали по глотку и посмотрели друг на друга. – Рассказывай, что сегодня произошло, – Олег был спокоен и сосредоточен, чего нельзя было сказать о Максе, того словно по голове пыльным мешком стукнули – настолько потерянный и обалдевший у него был вид. – Я хотел поговорить с Тимом, он в последнее время сам не свой. Ты не знаешь, у него проблемы в школе? "С мозгами у него проблемы", – подумал генерал, а вслух ответил: – Не знаю. И что дальше? – Ну, я сел рядом с ним, он стал хамить, а потом я увидел у него синяки на руках, – Макс резко развернулся к отцу, выплеснув часть коньяка на себя, но даже не замечая этого. – Ты понимаешь? Синяки! Его кто-то бьет! Почему ты не замечал этого? "Может быть, потому что сам его бил?" – про себя. – У меня хватает дел, чтобы еще за подростком постоянно следить, – вслух. – Ты несешь за него ответственность! – Ты меня учить будешь? – генерал допил свой коньяк и налил еще, прихватив бутылку с журнального столика у дивана. – Дальше рассказывай. Праведный гнев сына тут же улетучился, Макс выдохнул и ссутулился, катая бокал между ладоней: – Я взял его за подбородок, надоело, что он вечно отводит взгляд. И, когда я посмотрел ему в глаза… я почувствовал… Отец, он – моя пара! Олег от неожиданности выплюнул в бокал тот глоток, что только что сделал. Он ожидал, что Макс узнал, что Тим – омега; в худшем случае, что тот выяснил про их сексуальную связь; полным пиздецом было бы, если б мальчишка рассказал сыну про побои и изнасилование. Но такое? Нет, такого он не ожидал. И от облегчения рассмеялся. – Макс, ты взрослый мужик, что за бред! – А как еще это объяснить? – отставив стакан, Максим нервно взлохматил себе волосы. – Как объяснить, что... Когда я вдохнул его аромат, это было как озарение, что ли. Мне захотелось быть с ним всегда, не оставлять, заботиться, – сын поднял глаза с надеждой, что отец подтвердит или хотя бы сможет объяснить, он всегда доверял его мнению. – Что ты ответишь на это? – Нет никаких истинных, это придумали сами омеги, чтобы оправдать свое блядство. Ты слишком жалостливый, увидел синяки - вот и придумал себе роль прекрасного рыцаря-защитника. – Нет, это не просто жалость, – если бы это было так просто, то не сжималось бы сейчас сердце от боли и странной тревоги за худенького черноволосого подростка. – И потом, когда я его поцеловал… – Ты поцеловал его? – а вот это Олегу уже не понравилось. Совсем. – А что Тим? – Он меня выгнал, разорался, как припадочный, и выгнал. Он не поверил. А я... Я не смог объяснить. "Хоть у Тима мозги и набекрень, но они, по крайней мере, есть", – решил Свешников, насмешливо улыбаясь сыну. – Отец, ты знал, что он – омега? – наконец Макс задал тот вопрос, с которого надо было начинать. Если бы он спросил это сразу, до той информации, что успел выболтать, может быть, он смог бы пробить брешь в холодном спокойствии отца. Но сейчас генерал уже выстроил стройную теорию лжи в голове, осталось ее только озвучить. – Макс, у Тима серьезные генетические и психологические проблемы, я сам узнал только недавно. Он ненормальный. Не омега: у него нет течек, и строение внутренних органов не предусматривает деторождение, но и не совсем полноценный бета. Конечно, парню тяжело, психиатр, к которому мы обращались – ты зря меня упрекаешь, что я не слежу за сыном, – Олег специально подчеркнул последнее слово, – посоветовал не травмировать его и не обращать внимание на те зачатки омежности, что в нем проявляются. Со временем они должны исчезнуть, когда гормональный фон стабилизируется окончательно. Максим не знал, что думать, он запутался в ощущениях: никогда еще у него не было таких разногласий между разумом и чувствами. Весь двадцатитрехлетний опыт свидетельствовал, что истинная пара - миф и сказка, сердце кричало, что миф стал реальностью. – Но запах… Я же почувствовал... – Не неси херни, – резко оборвал его отец, – он не только не способен к деторождению, он и к сексу не способен! У него настолько узкое строение, что половой акт нанесет ему, во-первых, физическую травму, а во-вторых, он не в состоянии испытывать влечения. Ему никогда не захочется секса. Тут, абсолютно некстати, Олег вспомнил, как именно Тим не способен к сексу, и чуть не рассмеялся еще раз. Но быстро вернул себе серьезный вид. – А ты своими намеками и поцелуями только разбередил его травму. Он ведь почти уже вышел из депрессии, – тяжело вздохнув, отец посмотрел укоризненно на сына. – Бля-а... – парень стукнул себя по лбу. Объяснения отца его почти убедили, он привык больше доверять фактам, чем ощущениям. – Я же не хотел его расстраивать! А что мне теперь делать-то? Поговорить с ним? – Макс, ты знаешь, я тебя очень люблю, но лучше тебе пока не показываться Тимке, у него и так сейчас вся жизнь в черном цвете. Возвращайся в Лондон, а Тим отойдет со временем и смирится, что он не такой как все. – Но как же этот аромат? С этим нельзя ошибиться, это ведь заложено в каждом – знать, кто тебе нужен, – это тоже был факт. "Упертый, весь в меня!" – Олег встал и прошелся по комнате. – "Что ему еще надо? Запах? Будет запах. Хорошо, что он на юридическом, а не на медицинском учится". – У него нет запаха, это фантом, особенность организма. В те дни, когда у Тима должна была быть течка, если бы он был нормальным омегой, каждый альфа может почувствовать именно тот аромат, что ему нужен. Вот ты какой почувствовал? – Океана. – Во-от. А я от него чувствую запах морошки и корицы… Как у твоего папы был. Это был удар ниже пояса. Олег знал, что Макс очень любил папу, но было необходимо хотя бы на время запудрить мозги сыну, чтобы сохранить все, как есть. Допустить, чтобы Макс с Тимом стали парой, генерал не мог – тогда он потеряет не только омегу, но и сына. Ни того, ни другого выпускать из-под своего контроля генерал не собирался. Тимур бы рассказал все. Рано или поздно, но рассказал. А Макс со своим старомодным понятием чести такого бы отцу не простил. В любом случае, рисковать не хотелось. – Хорошо, – Макс тоже поднялся: факты победили, по крайней мере, на время заставив примолкнуть чувства. – Я завтра уеду. – Спасибо, сынок. Я думаю, к лету все нормализуется, ты спокойно приедешь на каникулы, и вы вновь сможете общаться как братья. "Как братья", – повторил про себя сын генерала, пытаясь заставить замолчать глупое сердце. "К лету надо решить вопрос с этой мелкой омежьей сучкой, – решил Олег, глядя в понурую спину уходящего сына. – Макса я потерять не могу".