Умереть, чтобы выжить

Около восьми утра Иван припарковал машину у большого серого здания больницы. Олег сказал, что какой-то его знакомый врач сейчас как раз на сутках, то есть сможет меня быстро посмотреть и взять анализы, если понадобится. И что ко второму уроку я точно успею в класс. Не хотелось пропускать школу – во-первых, ЕГЭ на носу, а от него зависело моё поступление в медицинский, а во-вторых, надо же было объяснить Тёмке вчерашнее происшествие, да и рассказать всей компании кое-какие новости хотелось. Да меня просто распирало поделиться своей любовью, готов был кричать о ней на весь свет! Я почему-то был уверен теперь, что от известия, что полгода они дружили не с бетой, а с омегой, отношение ко мне не изменится. Ребята все-таки успели стать мне настоящими друзьями, а не просто приятелями. Даже ершистый и заносчивый Энн на самом деле был милым и внимательным. Когда я пришел в школу через несколько дней после той ночи с Гризли, он один заметил, что со мной что-то не так. Мне стоило большого труда убедить проницательного и настойчиво заботливого блондина, что все в порядке. Он, по-моему, все равно не поверил, но отстал. А сколько раз уговаривал меня прошвырнуться по магазинам и обновить мой гардеробчик сексуальными вещичками для привлечения моего выдуманного, а как он считал, ещё и недоступного альфы! Пожалуй, пришла пора принять помощь омеги. Вот Энн-то точно будет в восторге, когда узнает, что в омежьем полку прибыло, а я встретил своего истинного! Только бы это были все новости, только бы не добавилась новость о моей беременности. Господи, пожалуйста, только не сейчас! Боялся до дрожи, но держался – в этом Олег прав, это необходимо знать. Что делать, если выяснится, что я… Нет, такого просто не могло быть! Олег всегда был аккуратен. Теперь-то понятно, что вовсе не потому, что не хотел спешить с детьми или в заботе о моем будущем, ребенок ему нахуй не нужен. Только один раз неизвестно насколько безопасно закончилось – во время изнасилования. Я просто не помнил. Он, наверное, тоже, иначе не просил бы о поездке к врачу. И сейчас от волнения мое сердце стучало в груди как молот. Но ведь тогда у меня не было... благоприятных дней. Можно забеременеть не в течку? Вроде шансов практически нет. Но мало ли, что могла выкинуть моя дурацкая физиология? Вон, у меня и запаха-то почти нет, а я, тем не менее, омега. Ох, как же всё сложно, как всё страшно. Коридоры, коридоры, лифт – мне намного проще было находиться в маленькой коробке, висящей в шахте, чем раньше. Теперь всегда в лифтах буду вспоминать тот первый краткий момент абсолютного и ничем не омраченного счастья. А сколько их еще у нас будет с моим альфой! Если… А если я все-таки беременный? Тихо спросил вслух, не потому что ждал поддержки, а чтобы узнать, что думает об этом Олег. – Сперва выясним, потом и будем решать, – надменное лицо ничего не выражало. Оставалось только гадать: волнуется он или нет из-за моей беременности. Может, хоть к возможному ребенку что-то чувствует? Изменится ли его решение не мешать нам, если ребенок все-таки есть? Макса-то он действительно любит, я был прав. Даже согласился с его выбором. А выбор Макса – Я! Хотелось запеть от счастья при этой мысли. Меня словно на качелях кидало от эйфории к ужасу и обратно. От обилия мыслей заломило виски, а от паники скрутило живот. Вот что я за слабак, а? Бросив взгляд на каменно-спокойного альфу, случайно встретился с ним глазами. Олег слегка наклонился, и в зрачках на секунду вспыхнул и погас дьявольский огонь. Отшатнувшись, я стукнулся плечом о стенку лифта, открывшиеся двери стали настоящим спасением. Нет, все-таки он меня пугал до жути! Я не смогу с ним жить под одной крышей! Бли-ин, а как мы вообще будем жить с Максом? Он учился в Англии, меня впереди ждал ЕГЭ... Да я вообще не знал, как у него с деньгами – он же студент, значит, жил на деньги отца. А его отец – это именно тот альфа-садист, с которым я подошел к кабинету. На двери красовалась табличка с золотыми буквами: "Заведущий хирургическим отделением профессор Игнатьев Л.М." Так я и не успел подумать о будущем. Не постучав, Олег распахнул дверь и пропустил меня вперед. Профессор оказался большим тучным альфой, от его резкого запаха, отдающего полусгнившими бананами, боль в висках стала еще сильнее, а к горлу подступила тошнота – неужели такой "аромат" мог кого-то привлечь? Он противно суетился вокруг меня, усадив в одно из кресел, посмотрел зрачки, посчитал пульс… – Для осмотра пройдите за ширму и разденьтесь. Ужасно не хотелось подчиняться, но я должен был дойти до конца. Пока снимал одежду, услышал, как профессор что-то пробурчал Олегу, а тот присвистнул. Что он ему сказал?! Паника вновь поднялась волной, я взмок, как мышь под метлой, и уже не мог удержать дрожь в руках. Что понял профессор - я жду ребенка?

***

– У него течка начинается, – тихо сказал Лев Михайлович на ухо генералу. Олег довольно присвистнул. Значит, в лифте ему не показалось, что от Тимура стало пахнуть сильнее: "Ох, как отлично все складывается-то. Просто невъебенный фарт!" – Надеюсь, ты не налажаешь. Помни, что на кону не только его жизнь, но и твоя свобода, – таким же шепотом ответил генерал. – И ты уничтожишь все доказательства? Я могу тебе верить? – Лёва, слово офицера. Альфы обменялись взглядами, Лев Михайлович первым отвел глаза. Несколько лет назад Свешников случайно или не совсем случайно узнал, что его старый знакомый, уважаемый профессор медицины, не только останавливает сексуальный выбор не на омегах, а на альфах, но и отдает предпочтение совсем молоденьким альфам – лет двенадцати-тринадцати. Это было дорогое хобби, которое трудно сохранить в тайне, особенно, если приходится долго пользоваться услугами одного известного в Москве сутенера Липса и, тем более, если попасть в сферу внимания такого человека, как генерал-майор Свешников. С Липсом Олег тоже водил близкое знакомство. Генерал был достаточно известен в элитном заведении Липса под названием "Райские яблочки". Несмотря на то, что Олега в борделе не видели уже несколько месяцев, альфа был уверен, что его там помнят. О да, многие омеги, работающие там, наверняка просыпались до сих пор в холодном поту, видя в ночных кошмарах коричнево-зеленую радужку вокруг непроницаемо черных зрачков. И вскоре Олег собирался нанести туда визит, ему было о чем поговорить с Липсом, носящим в обычной жизни ничем не примечательное имя Губачев Виктор Иванович. – Тимур, вы готовы? – спросил Игнатьев и прошел за ширму к мальчику. Проведя осмотр, мужчина в белом халате обратился к омеге, смотрящему на него огромными испуганными глазами, словно в ожидании приговора: – Пока я ничего не могу сказать со стопроцентной гарантией. Надо взять кровь на анализ. Вы позволите? Тим кивнул, говорить он не мог: горло пересохло, и все вокруг стало мутным, звуки слышались приглушенно и расплывчато, как в тумане. – Дайте руку. Вида крови не боитесь? Нет? Все равно лучше не смотрите, сейчас вам не надо нервничать, мало ли, – парень тут же уставился в потолок, задрав шею. Лев Михайлович ловко попал иглой в вену, но не стал набирать кровь в шприц, напротив, надавив на поршень, ввел кое-что в организм. То, что шприц был не пустой, трудно заметить, разглядывая навесные потолки. – Тимур, посчитайте от десяти до нуля, – попросил Игнатьев, придерживая виски юноши пальцами и спокойно заглядывая в синие глаза. Аромат омеги с начинающейся течкой совершенно не возбуждал этого альфу. – Десять, девять, восемь, – мальчик даже не спросил, зачем считать – доктор сказал, значит, надо, – семь… Веки закрылись, и Тим опустил безвольно голову, тучный альфа легко уложил обмякшее тело на кушетку и вышел из-за ширмы: – Готов. Сколько тебе надо времени? – Часа три-четыре. – Это долго. И опасно держать его под наркозом без опытного анестезиолога, ты же знаешь, я в этом не спец. – Да, ты спец в другом, – насмешливо протянул генерал. – Я сказал, мне надо не меньше трех часов, значит, ты мне их обеспечишь. И пока сюда не приедет мой сын, подержи мальца в морге, он должен быть холодным. Нельзя допустить у Макса никаких сомнений. – Не знаю, зачем тебе это надо, но за пять-десять минут до визита можно наложить жгут на предплечье – тогда пульс не прощупается на запястьях. Сын у тебя насколько дотошный? – Лучше тебе и не знать, зачем мне это нужно. Меньше знаешь – крепче спишь, правда? Вот ты все и сделаешь. И давление ему понизь, или что там, в общем, чтоб ни вздоха, ни движения! Кто у нас чертов Гиппократ? Максу, скорее всего, не до проверок будет, но лучше перебдеть, – генерал нагло ухмыльнулся и посмотрел на своего визави в упор. – Мальчишка выдержит, он сильный, хоть и не альфа, которых ты так любишь. А не выдержит, значит, не судьба. – Это же подсудное дело! – взвизгнул Игнатьев. – Ты о другом подсудном деле лучше волнуйся. Если что, с телом я разберусь. Профессор поджал губы и злобно стрельнул глазами в высокую фигуру военного, но спорить или огрызаться в ответ не посмел. Свешников держал его свободу и репутацию буквально в кулаке, так что лучше было выполнить то, что хочет этот психопат, чем вызывать его гнев. – Санитаров с каталкой ко мне, – сказал Игнатьев в стационарный телефон на столе. А Олег уже отошел к окну, набирая номер сына: – Макс. Случилось несчастье. Тим… Максим не заметил дорогу до больницы, двигаясь на автомате. Слова отца "Тима сбила машина" звучали в ушах колокольным набатом. "Он выживет, выживет", - молодой альфа повторял как заклинание, ловя такси и невидяще глядя в окно во время движения. - "С ним все будет хорошо", - твердил, поднимаясь на крыльцо больницы. В холле генеральского сына встретил Иван и провел к отцу. В хитросплетениях коридоров и лестниц Максим бы точно не смог разобраться в состоянии внешнего оцепенения, но с дикой борьбой между отчаянием в смеси с ужасом и надеждой внутри. – Мне очень жаль, сынок, ты опоздал, – первая фраза, которой встретил его отец, заставила сердце забиться в агонии. – Нет! Этого не может быть! – Они не смогли его откачать, – Олег подошел и прижал сына к груди. – Макс, мне жаль. Мне очень жаль. Это было жестоко даже для него, но Олег был уверен, что другого варианта не существовало. Слушая глухие бесслезные рыдания своего двадцатитрехлетнего мальчика, уткнувшегося ему в плечо, мужчина сжал зубы: "Эта тварь мне ответит". То, что Тим последний, кто был виноват в горе сына, генерала не волновало. А за Макса он переживал искренне, но знал, что иногда ампутация какого-то органа – единственный выход, чтобы сам индивид остался здоровым. Олег не догадывался, что своими словами только что выполнил ампутацию огромной части души у родного сына, считал, что скорее удалил ненужный отросток вроде аппендикса. Но, если бы и знал, не стал ничего менять. По мнению военного, душа вовсе не обязательная часть человеческого организма – без нее проще. Он всего лишь помог своему мальчику стать взрослее и не испортить себе будущее. Олег, увидев выходящего из операционной Льва Михайловича, выпустил сына из крепких обьятий: – Лицо не пострадало, ты можешь зайти проститься. – Как это произошло? – спросил Максим, уже сделав шаг к стеклянным дверям, за которыми лежал Тимур. Его истинный, его единственная любовь, которому он даже не успел сказать, как сильно любит. – Мы уже отъехали от дома, когда Тим вспомнил, что забыл какую-то тетрадку для школы, там долго надо разворачиваться – двойная сплошная везде. Он решил перебежать дорогу. Это я не уследил. Но там был переход, кто бы мог представить… Я найду того, кто его сбил. Максим кивнул и вошел в операционную. Его уже не волновало, найдет отец виновника или нет. Какая разница – его трогательного и хрупкого мальчика этим не вернуть. Переступая порог, Макс еще на что-то надеялся, он просто не мог поверить в слова отца. Тим за последние сутки успел стать самым важным человеком в жизни. Каким будет мир без него? Сумрачным, холодным, беззвучным, таким же, как операционная в данный момент: бестеневые лампы уже были выключены, приборы отключены, ничто не нарушало гнетущей тишины. Тим лежал на столе бледный, как укрывавшее его полотно, лишь в районе живота на ткани проступили бурые пятна крови. Лицо было спокойным, слегка осунувшимся, но совсем не изменившимся – безумно красивым и родным, расслабленным и беззащитным, как во сне. Макс ухватил свисающую со стола белоснежную кисть и прижал к своей щеке в тщетной попытке ощутить тепло любимого тела: – Как же ты так, мой маленький, как я без тебя теперь? Рука казалось сделанной из воска – еще не затвердевшая, но мраморно-холодная. Прижав губы к внутренней стороны запястья, Максим не почувствовал ни тепла, ни биения пульса. Пустота. Лёд, который не растопить самыми горячими поцелуями. Застывшее как маска лицо притягивало взгляд. Смотреть было невыносимо больно, но альфе казалось, он никогда не сможет отвести глаз от безжизненного лица, от длинных черных ресниц, бросающих тень на четко выступающие скулы, от нежного изгиба губ, которые потеряли свою яркость, стали землянисто-серыми и уже никогда не улыбнутся, не скажут "люблю", не поцелуют… Сколько ни вглядывайся, как ни прижимай Тима к себе, ничего изменить уже невозможно – из горла вырвался даже не крик, а короткий звериный рык, наполненный болью и отчаянием. – Пойдем, Макс, пойдем, ему уже не поможешь, – Олег встал за спиной сына, тоже глядя на лицо мальчика. В зрачках пряталась мрачная решимость и уверенность в собственных действиях. Он делал то, что считал должным: избавлял своего сына от сомнительной пары, сохранял свой авторитет в глазах Макса и, в качестве бонуса за хорошо сыгранную партию, оставлял в собственности сочного омежку для развлечения. – Им надо освободить операционную. Давай, будь альфой, соберись! Олегу пришлось приобнять сына и увлечь на выход практически силой, но тот все равно на секунду вырвался, чтобы оставить прощальный поцелуй на лбу любимого человека. В последний раз Макс погрузился в аромат океана, чтобы затем вынырнуть в холодном больничном пространстве. Несбыточная мечта, неосуществимая цель. Разве может океан принадлежать одному? Отец и сын вышли из операционной, не оглядываясь. Олегу было незачем – он выполнил задуманное, а Макс был просто не в силах еще раз взглянуть на жестокую действительность, разбившую сердце на куски.