***
Забежав в ванную и закрыв за собой дверь на замок, Рей подошла к зеркалу и, уперевшись двумя руками в стену по бокам от стекла, посмотрела на свое отражение. Глаза ошалелые, почти как у сумасшедшей. Зрачки огромные, такие, что её глаза будто и впрямь стали черными. Лоб блестел, хотя она и не думала мочить лицо. Рей была напугана. И сейчас, когда Харуки не было рядом, страху удалось на секунды одолеть её, чтобы потом отступить. Дальше она сойдет с ума и без его помощи. Рей помнила, как проснулась после потери сознания. Глаза, оставаясь закрытыми, вдруг начали улавливать надоедливый свет. До ушей доходил какой-то голос, который говорил о модели на обложке журнала в одном нижнем белье и о том, что кругом сплошная пошлятина, потому что сама модель страшная до ужаса, особенно если макияж смыть. «Пошлятина» прозвучало очень знакомо, как любимое слово, и Рей заставила губы шевелиться, сумев прошептать: «Свет». Находящийся рядом всполошился, и свет быстро погас, переставая быть чересчур ярким и режущим. Рей хотела открыть глаза, но не могла снова пересилить себя и свои возможности, понимая, что нужно отдохнуть. Было тяжело и странно, в голове застыла пустота, не было ни одного точного воспоминания. Всё было каким-то ненужным, не имеющим важности. То, что всплывало в голове, никоим образом не приближало её к случившемуся. К тому событию, из-за которого она здесь оказалась. Кто-то, находившийся рядом, стал причиной многих звуков, а потом Рей услышала крик: «Она пришла в себя!» Рей не открывала глаза принципиально, потому что её окружили какие-то шепчущиеся люди. Через закрытые глаза она остро чувствовала почти полное отсутствие света и много теней над собой. И открывать глаза не хотелось, хотя какие-то силы были. Рей открыла глаза только, когда все ушли. Не поворачивая головы, она долго смотрела на потолок. Не было даже того странного кого-то, в палату никто не заходил какое-то время. А Рей всё думала, пыталась вспомнить, но в голову ничего не приходило. Был дедушка, четыре верных подруги по школе, и Калаверайт тоже удалось вспомнить, как и то, что она студентка архитектурного факультета. Но о случившемся не было ничего, как будто она попала сюда случайно, не имея серьезной причины. Следующим утром к ней в палату зашла медсестра. Хотару Томоэ — так она представилась — была невысокого роста, имела хрупкое телосложение. От её волос пахло каким-то сладко-свежим кондиционером, сухие губы блестели от переизбытка гигиенической помады. Хотару любила улыбаться и говорить тихо, всячески стараясь ободрить её. Часть своей страшной правда Рей узнала быстро. В тот же день она спросила у Хотару: что случилось с её местом на факультете? Исключили ли её? И сколько она пропустила? Успеет ли догнать пройденный материал после выписки? Хотару тогда молчала, но не очень долго. Не взяла её за руку, только прикусила нижнюю губу: «Мм… Рей, прошло уже два года. Ты была в коме и…» Никогда ранее Рей не ощущала себя настолько уязвимой. Ей хотелось кричать — не было сил. Хотелось свернуться калачиком — мешала капельница. Хотелось что-то сделать, но Рей не могла ничего, кроме как лежать пластом и смотреть в потолок. Облизав губы, Рей тогда тихо и просто попросила: «Дальше. Что со мной было? Я не помню ничего, даже причины, по которой попала сюда». «Ты уверена, что выдержишь? Быть может, не стоит сейчас?» — осторожно спросила тогда Хотару. «Предлагаешь так и жить, ни черта важного не зная и не помня?» — слабо усмехнувшись, ответила вопросом Рей, в этой фразе узнавая, наконец, себя. И Хотару рассказала. О том, как её, Рей, привезли в больницу. О коме, о том, как через несколько месяцев аппараты хотели отключить. О том, что Рей должна быть благодарна молодому врачу из Германии, который запретил это делать. Не умолчала и о статьях в газетах, о зеваках, которые приходили посмотреть. Рей не была в шоке или в ужасе, потому что не была удивлена. Это не казалось ей чем-то совершенно невероятным, нет. Рей понимала, что сам факт её существования через два года — чудо. Было даже не неприятно, что на её жизнь ставили фишки: очнется или нет, потому что в этом была вся суть медицины. Рей хотела знать только одно: почему она оказалась здесь? Что именно случилось до больницы? Хотару не ответила на этот её вопрос ни в тот день, ни в последующие, а Рей всё время напрягала память, пытаясь вспомнить, но ничего не получалось. Вернулись уже все воспоминания, причем, вернулись они в ярких красках. Рей помнила детство, дедушку, четырех верных подруг, с которыми она столько всего пережила. И Юичиро, этого приставучего сыночка богатеньких родителей, тоже вспомнила. И нахал из университета тоже сам собой пришел в воспоминания. И только случившееся не приходило в голову, будто бы сама Рей хотела вспомнить и одновременно каким-то образом блокировала, боялась этого воспоминания. Через несколько дней Хотару рассказала ей и о диагнозе. О том, что внутри она, Рей, больше не женщина. Просто и очень доходчиво объяснила, что это самое малое. Врачам едва удалось зашить её, Рей, в таком отвратительном состоянии она находилась. Поэтому дальнейшее существование организма и было такой фишкой. Выживет или нет? А ещё о том, что если бы не тот молодой врач из Германии, тогда находившийся здесь, её бы и не зашивали. Услышав это, Рей не начала истерить или просто плакать. Она лишь попросила Хотару вынуть иглу из вены и уйти, забрав с собой капельницу со штативом. Хотару исполнила всё, кроме последнего. А потом, за дверью палаты, Рей услышала, сказала кому-то, возможно, психологу: «Лучше бы плакала». А Рей лежала ничком несколько дней. От больничной еды её тошнило, и даже чай организм отторгал. По несколько раз на дню к ней приходил психолог и что-то говорил. Рей не слушала. Через несколько дней нервы Хотару сдали, и она, втайне от медицинского профсоюза, протащила в её палату бутылку колы и горячую пиццу. Первый кусок впихнула в рот почти силой, второй Рей ела уже сама, а Хотару в это время листала журналы, которые также притащила с собой, делилась мыслями о некрасивых моделях, зачитывала высказывания и анекдоты. Рей не смеялась. Узнав о том, что на пиццу организм полуживой пациентки отреагировал нормально, даже начав принимать другие виды пищи, главврач остался доволен. Выписали её примерно через месяц. На верных подруг Рей выйти не смогла, за время её двухгодовой комы дедушка умер. Единственной, с кем удалось связаться, оказалась Калаверайт. Прежде чем отпустить её окончательно, Хотару привела Рей в свою квартиру, чтобы дать возможность как следует вымыться. Особо противиться Рей не видела смысла. И именно там, перед большим зеркалом, ей впервые удалось увидеть свое целостное отражение после двух лет. Рей больше не была той, кем себя помнила. В первые секунды ей даже показалось, что «песочные часы» её фигуры кто-то слишком неестественно перекрутил. В глаза бросился не очень сильно, но перекошенный пупок, тонкая линия шрама по низу живота. За два года она ничуть не располнела, примерно так Рей тогда иронизировала по поводу себя. Фигура из худощавой превратилась в тощую, ребра торчали, как у клячи, готовые прорвать кожный покров, под которым, создавалось такое впечатление, не осталось ни капли жировых отложений. Но фигура больше не была подтянутой, наоборот, какой-то расхлябанной, будто тело собрали из желеобразной массы. Калаверайт жила в крошечном городке, меньше всего таковой напоминавший. Встречать её она пришла с бутылкой, объяснив это фразой: «Необходимо отметить твой переезд!» Примерно тогда Рей и начала пить. Сначала понемногу и только в выходные, чтобы снять стресс после тяжелой рабочей, физической и культурной недели: Рей нашла себе работу в интернете, а в городке крошечный спортзал, куда ходила какое-то время. А потом порции становились всё больше и больше. Зависимость развивалась не спеша, и Рей упустила момент, в котором потеряла контроль, захлопнув за собой алкогольную ловушку. Обо всем произошедшем Рей узнала от Калаверайт: это подруга нашла её тогда на чертовом колесе, она и вызвала медицинскую помощь. Напились они прямо с понедельника. И даже не напились, а жестко опохмелились после воскресения. Тогда-то Рей и начала жаловаться на свое неведение, на тайну. Калаверайт потупила блестящие глаза. Пьяная, а оттого совершенно искренняя, она села рядом с Рей и тихо, кратко, без прологов и предисловий сказала: «Он загнал в тебя горлышко бутылки, Рей. А потом… Осколки…» Увидев трясущиеся руки, Калаверайт всунула в них бутылку, заставляя Рей пить. Та не хотела, а Калаверайт не отступала от своего, повторяя: «Пей, пей, слышишь?! Большими глотками! Это сейчас будет плохо, а потом легче. И даже если вывернет, то полегчает. Я знаю, знаю… Ты только сейчас пей, Рей. Пей, слышишь?!» Рей тогда дышала через раз. Было плохо. Пересилив подругу, она швырнула полупустую бутылку на пол. Всюду полетели осколки, а на ковре разлилось пятно. Только услышав её вопрос: «А что со мной было?» — Калаверайт продолжила, рассказывая о том, как врачи махали руками, не имея никаких намерений выскребать из полуживой девушки-женщины осколки стекла, а врач из Германии, ещё совсем молодой, какой-то Тайки, настаивал на попытке спасения этой жизни. Первые пять минут Рей кричала. Пронзительно, как кричат сошедшие с ума люди. Сорвав голос, или она так подумала, Рей принялась давиться алкоголем. И только после того, как её вывернуло наизнанку, она сумела успокоиться. До того самого равнодушного состояния, когда кроме безразличия не было ничего. Калаверайт, успевшая за это время на сотую долю протрезветь, лежала вместе с ней на кровати и по-матерински обнимала. Завязала с алкоголем Рей без ломки, сразу как только вернулась в Токио. Случилось это вскоре после откровенной пьянки. Из-за её криков соседи вызвали полицию. Калаверайт, нахамившую слугам закона, забрали, а Рей уехала: не могла и не хотела оставаться. В Токио она узнала, что на её имя в банке есть счет с дедушкиными сбережениями. Было удивительно, что её не сделали покойницей, а счет не обналичили какие-нибудь умные мошенники, но этого хватило на то, чтобы купить однокомнатную квартиру у старой бабушки, которая уехала в другой город, и поселиться там. Соседи смотрели на неё косо: странная девушка, необщительная, молчаливая, да и ходит вечно полуживая; всегда в черном, из дома выходит только в магазин, а по понедельникам и средам рано утром уезжает на такси, чтобы вернуться только после обеда. Рей и не пыталась кому-то понравиться, она просто жила в незримом вакууме, куда кислород поступал редко-редко. По ночам смотрела в потолок и гладила одноглазого, хромого, но ужасно пушистого кота по кличке Барс: Беспородный Активный Пожиратель Сосисок. Барс просто звучало лучше, чем Бапс. Барса или Бапса — она звала и так, и так — Рей нашла на улице, забившимся в угол. Глаз коту кто-то выбил камнем, а ещё он был хромой на ногу. Со временем с хромотой удалось почти справиться, а вот глаз вылечить никоим образом не удалось. Рей и подобрала-то его тогда только потому, что увидела в бедном коте свое отражение: забитая, жалкая, измученная и полуживая, кот был таким же. Только Рей могла ему помочь, а у неё никого не было. Впоследствии этим кем-то стал Барс. Ночью, когда Рей не спала, он приходил и ложился ей на живот, а она, чувствуя живое тепло, ощущала ещё и какое-то облегчение. Рей возненавидела всех мужчин и в каждом видела своего обидчика, того самого, который разрушил её жизнь. Ей стало немного легче, когда она узнала, что черед год после произошедшего эту дрянь сбила машина, но злость и ненависть к мужчинам не ушли. В любом брюнете Рей видела своего обидчика и, не имея ни плеча, ни поддержки, ни вообще какой-либо отдушины, медленно сходила с ума, всеми остатками силы стремясь не позволить себе это сделать. По понедельникам Рей ездила на могилу дедушки: в понедельник на кладбище, чаще всего, было безлюдно; по средам она ездила в храм Хикава, который был переписан на неё дедушкой, и наводила там порядок. Рей также поступила на заочное обучение, выбрав иную профессию и начав получать высшее образование заново. Бухгалтер, конечно, никогда не был любимым вариантом, но сейчас это не имело такого смысла, как раньше. За два года комы Рей потеряла всякое дарование к рисованию и чертежам, полностью утратила творческую фантазию. Ей остались только цифры, коими она и занялась. С Харукой Рей познакомилась случайно, когда стала невольным свидетелем угона мотоцикла. Против двух накачанных мужчин явно бандитского вида Рей выйти побоялась: паршивое пережитое не давало, зато вот хозяйке мотоцикла ничего не помешало, услышав рев сигнализации, прийти и в красках, дополненных благими выражениями, объяснить двум «безмозглым нахалам», что чужие вещи трогать нельзя, особенно если вещь — крутой гоночный мотоцикл. Убедившись в благополучном конце, Рей хотела уйти и только тогда поняла, что не укрылась от наблюдательной хозяйки мотоцикла. Вытащив за руку Рей из кустов, Харука с улыбкой назвала её «спасительницей» и предложила выпить по чашке чая у себя дома. Рей хотела было послать наглую девицу и уйти, но ни отказов, ни возражений та не приняла. С самого начала отношения были чисто платоническими. Рей смирилась с гонщицей в своей жизни, которая порой была и наглой, и нахальной, ничуть не страдая от этого. Харука сделала то, чего давно уже не делал ни один человек: она без приглашения ворвалась в сокровенное, в личное, туда, где уже давно было пусто, и со спокойным видом принялась там обживаться. Рядом с ней Рей было легко, потому что Харука делала чудо: собой она успокаивала её душу, истерзанную комой и алкоголем, наспех сшитую неумелым, неосторожным хирургом, который, вдобавок ко всему, ещё и проводил операцию на ледовом катке. В один из вечером Харука сказала ей три слова — и в Рей что-то дрогнуло, так резко и сильно, будто кровь ударила в голову, или сердце переместилось в колени. Приобняв её и убрав длинную прядь волос с лица Рей, Харука тогда сказала: «Ты мне нравишься». И Рей передернуло, она отшатнулась. Рей не была удивлена, что Харуке нравятся женщины, её не перекосило от этого осознания, она не стала о Харуке худшего мнения, или что там ещё могло произойти. Рей просто отодвинулась, и всё. Отодвинулась и подумала, что зря Харука это сказала. Уж лучше бы она поступила согласно своему характеру: прижала к себе, поцеловала, отнесла в постель, или что там ещё хотела сделать. Лишь бы без невыносимой романтики, которой для Рей не существовало. «Добавь, что любишь, и я не поверю, — ответила тогда Рей. — И не говори, что иметь женскую оболочку, которая внутри женщиной не является — это приятно». Это нагружало лучше любого камня. Взять и полностью довериться кому-либо для Рей сейчас было слишком сложно. Она не могла вот так взять и сходу полностью поверить кому-то. Она и раньше так не делала, а сейчас тем более не хотела. Легче становилось от того, что Харука — женщина. Мужчине Рей бы уже никогда не смогла поверить, ровно как и быть с любым из них, потому что все мужчины олицетворяли для Рей лицо одного единственного обидчика, который исковеркал её жизнь. И, однажды сказав себе, что верить Харуке не страшно, Рей попыталась сделать это. Харука была терпеливой. Рей невыносимой. В самый интимный момент остановиться и прижать её, Рей, к себе, чтобы помочь пережить очередной приступ, который порождало бунтующее прошлое, — это стало пиком. Рей не знала, что способна плакать в такие интимные моменты. Она не боялась заняться любовью с девушкой, просто жалость и какое-то презрение к собственному забитому состоянию захлестывали с головой. А ещё Рей даже не подозревала, что Харука может быть до такой степени понимающей, заботливой и терпеливой. Признав факт собственного счастья, точнее, возможность такового, Рей почувствовала, что ей стало легче. И однажды она смогла сказать просто и ясно: «Я тебя люблю», — убрав с лица любимой женщины светлые пряди. Посмотрев в глаза собственному отражению, Рей улыбнулась. Паника прошла, а мысли о Харуке всегда успокаивали. Единственным, что заставляло её мрачнеть, были мысли о подругах. Рей боялась их порицания и обвинений, не могла дать точного объяснения, но боялась. Очень уж дорожила хорошими отношениями с Усаги, с Ами, с Макото и с Минако. Мысли о Харуке успокаивали… Рей вспомнила, как Харука однажды говорила о своем родственнике Тайки, враче из Германии. На все удивленные вопросы Харука с улыбкой отшучивалась: «Муть с генеалогическим древом», — а Рей тогда подумала, что эта женщина стоит того, чтобы ей довериться и её полюбить. Отперев дверь, Рей смело вышла в коридор. Самое время, в противном же случае подруги уже скоро могли чем-нибудь вооружиться и пойти на штурм ванной. В гостиную Рей вернулась с улыбкой. Положив на свою тарелку предпоследнюю порцию пиццы с беконом, она уселась за стол и приготовилась говорить дальше. — Мы же забудем о мини-помутнении моего рассудка, да? — Будь уверена, Рей-чан, — Макото кивнула. — Тогда я продолжаю. На чем остановилась? Вскоре учеба на архитектора мне наскучила, и я решила сменить профессию. Пошла на бухгалтера. Скучновато, но такие специалисты всегда нужны. Два года помню плохо: пролетели они слишком быстро, в сплошной суматохе. Во время учебы у меня было несколько друзей, но это неинтересные истории. Влюбляться я не влюблялась, так что тут рассказывать не о чем. По окончании учебы устроилась на работу, и вот… Результат у ваших глаз. С моей историей всё. — Скомкано… — лениво принялась анализировать Минако. — Обобщенно… и невесело. С твоих слов, Рей-чан, неинтересно у тебя жизнь прошла за шесть лет. — Я никогда не стремилась к перенасыщению. Такой вот обыденной вышла жизнь, — Рей сделала глоток минеральной воды из своего стакана. — Рей-чан, — с присущей себе мягкостью сказала Усаги. — Рей-чан, если ты захочешь, то в любой момент можешь рассказать нам всё, что тебя мучает. Мы же подруги, верно? — Конечно, — Рей открыто улыбнулась, поймав взгляд Минако, которая тут же опустила глаза в свою тарелку. Рей была уверена, что теперь может дышать свободно, потому что на сегодняшний вечер с её историей должно быть покончено.Глава 4. История Рей
15 февраля 2015 г. в 20:27
— Ну вот, Усаги, ты снова это делаешь, — протянула Минако, положив руку на плечо подруги.
— Просто я так сильно рада за Ами-чан, — всхлипнула Усаги, — что не могу сдержаться. Ещё пять секунд, Минако-чан, и я перестану.
— Раз, два, три, четыре, пять, — быстро загнув пальцы левой руки и сопроводив это действие столь же быстрым счетом, закончив, Минако торжествующе воскликнула. – Всё, пять секунд истекли! Переставай плакать, Усаги-чан.
— Я обещала, я выполняю, — встав на ноги, Усаги рукой вытерла слезы, растягивая губы в широкой, счастливой улыбке.
— Я думаю, — заявила Минако, — что нам всем нужен чай, потому что пить только соки, колу и воду — это плохо. Рей, можно, можно, можно я пойду на кухню и немного там похозяйничаю в плане чая?
Подскочив к Рей, Минако присела на корточки и принялась испытующе смотреть в глаза подруги.
— Да, иди, — через несколько секунд Рей кивнула. — Электрический чайник там сразу увидишь, розетка рядом будет.
Обрадовавшись разрешению, словно ребенок, Минако летящей походкой выбежала из гостиной.
Кухня здесь ни в чем не уступала остальному интерьеру. Первым делом Минако уставилась на холодильник, украшенный цветными магнитами, каждый из которых олицетворял красочное воспоминание о посещении какой-либо страны.
Взгляд Минако почти мгновенно зацепился за записку, приклеенную куском скотча в некотором отдалении от магнитов-украшений.
— Любимая, сегодня я буду поздно, — вслух, но негромко, начала читать Минако, разбирая корявые иероглифы. Записка, скорее всего, была составлена спешно. — Если не сможешь дозвониться, то батарея моего телефона окончательно взбунтовалась и сказала, что отключится до ближайшей подзарядки. Целую, спокойных снов.
Минако понимала, что это уже наглость, но любопытство съедало её, наподобие голодного червя. Руки потянулись к записке, отклеивая и переворачивая её.
Минако замерла и чуть не уронила записку, которая оказалась бумажной фотографией. Сердце пропустило удар, а пораженный мозг забыл послать в легкие сигнал для вдоха. Минако стояла и шокировано смотрела на бумагу в своих руках, и только через несколько секунд мозг, очнувшись, принялся генерировать информацию, порождая мысли и постепенно возвращая некоторое осознание.
По законам любых жанров именно сейчас должна была войти Рей, которая, увидев бумажное фото в её руках, обзовет подругу любопытной макакой, наговорит ещё много неприятных слов и вычеркнет из своей жизни, потому что «немного похозяйничать на кухне» не означало взять и вмешаться в личную жизнь, о которой рассказывать пока не собирались.
Но Рей всё не появлялась, позволяя Минако более или менее прийти в себя и до какой-то меры осознать происходящее.
Минако моргнула и принялась изучать фотографию, теперь уже более осознанно. На бумажном снимке Рей целовалась с какой-то девушкой. У самого нижнего края снимка угадывались очертания мотоцикла. Сама фотография была сделана в каком-то парке, и пейзаж заднего фона был для Минако очень знакомым. Изучив весь задний фон, Минако заставила себя вернуться к центру снимка, хотя ей мало хотелось в это верить, но фотография говорила сама за себя.
Рей целовалась с высокой девушкой. Пшеничные пряди той скрывали часть глаз, окружая владелицу ореолом легкой небрежности. Руки Рей лежали на плечах блондинки, девушка обнимала Рей за талию. Поцелуй был полон нежности, Рей выглядела очень и очень счастливой.
Минако прищурила один глаз, глядя на девушку, с которой целовалась её подруга. Если бы не небольшая грудь, которая, тем не менее, выделялась, исходя из ракурса снимка, можно было бы подумать.
Нет. Минако решительно тряхнула головой. Это однозначно была девушка, и Рей с ней целовалась.
В голове мелькнуло имя. Харука Тено. Не увлекаясь гонками, от одной подруги Минако слышала это имя. Или краем глаза наблюдала какой-то репортаж, она смутно помнила. Но не это так сильно занимало её мысли, не личность красивой блондинки с короткими волосами.
Рей — лесбиянка. Краткая мысль-осознание. И Минако не знала, что с этой мыслью делать и как на неё реагировать. Конечно, Рей никогда не питала особой страсти к парням, да и в школе ни за кем не бегала, но Минако думала, что это прошло.
«В любом случае, у Рей должны быть причины. И даже примитивное желание, чтобы всё было так! — урезонила себя и свои мысли Минако. — В любом случае! Ничего не зная, я не имею право судить такой выбор или вообще что-либо о нем думать. Это право Рей, это её выбор, и только она знает, что за этим стоит».
Твердо решив позже поговорить с Рей один на один, Минако уже собиралась приклеить записку на место, когда не услышала, а скорее почувствовала шаги.
Записка со снимком упала на пол, и Минако шаркнула ногой, загоняя листок под холодильник. Вошла Рей.
— Извини, я засмотрелась на магниты, — неловко улыбнулась Минако. — Ты была в Париже и на Крите? Я так только мечтаю.
Рей косо глянула на неё, но ничего не сказала. От этого взгляда Минако слегка поежилась, но улыбаться не перестала.
— Да, я много где бывала, — Рей спокойно повела плечом.
— А у меня денег таких нет, я человек с непостоянным достатком, зато с весьма постоянными расходами, — Минако засмеялась. — Такая вот я. Сейчас поставлю воду на кипячение. Чайник полон?
— Неа, налей из фильтра. Любишь пиццу?
— Обожаю, — откликнулась Минако. — А к чему был задан столь интересный вопрос?
— Ну, — Рей помедлила, открыла холодильник и достала оттуда три коробки. — Тут имеются три нетронутых экземпляра, только их надо разогреть.
— Минуточку, — залив воду в чайник, Минако поставила фильтр обратно на тумбу и повернулась к Рей. — Ты сказала, что закусок не осталось, а тут…
— А пицца — не закуска, — Рей улыбнулась. — Пицца — это вкусная и питательная еда…
— О поедании которой сложно забыть, потому что пицце-калории обязательно откладываются на твоих бедрах или животе лишними жировыми складками. Но я всё равно обожаю это блюдо! — включив электрический чайник, Минако уселась на стул, закинув ногу на ногу.
— Ага, только тебе нечего бояться, — Рей засунула одну коробку в микроволновую печь, настраивая необходимые параметры разогрева. — Я могу поставить девяносто девять и девять, что ты весишь сорок восемь килограмм с ботинками, вон какая тонкая талия.
— Ахаха, если бы, — Минако засмеялась и, скрестив руки на животе, согнулась пополам. — Я попадаю в ту самую одну десятую, потому что мои весы очень жестоки. Нет, они не намекают, чтобы второй человек с них сошел, но примерно всегда выдают две цифры: шесть ноль.
— И это жестоко?
— А с чем вообще вкусность? — поинтересовалась Минако через несколько минут, когда микроволновая печь пискнула, и Рей, вооружившись двумя прихватками, вынула пиццу, бросив горячую коробку на стол.
— Ухх! Горячо как-то будет, — смочив пальцы рук под струей холодной воды, Рей сморщилась, но, взяв себя в руки, схватила вторую коробку и поставила пиццу на разогрев. – Та, что разогретая, с беконом. Вот эта с двойным сыром, а третья с морепродуктами.
— Ты меня откормишь, и мои весы совсем обозлятся, — Минако несдержанно хихикнула.
— Ничего, — Рей отмахнулась. — Если веселиться и думать о калориях, то к чему вообще веселиться?
— Хм, — Минако приложила палец к подбородку, — дельный вопрос.
Услышав свист чайника, Рей распахнула дверцы шкафа и принялась доставать оттуда кружки. Минако выдернула штепсель из розетки и вместе с чайником подошла к Рей.
— У меня приличный выбор разнообразных чайных заварок, — в задумчивости протянула Рей, уставившись на коробки, а после начиная передвигать их, внимательно рассматривая. — Вот персиковый, малиновый, гранатовый… Хм, банановый чай? У меня и такой есть? Ещё имеется лаймовый и что-то типа ванили… Минако, это же ваниль?
Достав из шкафа одну из коробок, Рей повернулась к подруге и ткнула пальцем в рисунок, куда Минако принялась вглядываться.
— Хм… Наверное, ваниль. Да, точно, ваниль, хотя ванильный чай – это, должно быть, нечто неповторимое.
— Ага, на неповторимого любителя, — Рей фыркнула, а Минако хохотнула. — Спросишь, кому что?
— А может мне записать всё это на какую-нибудь бумажку, типа шпаргалки, — изображая робость, спросила Минако.
— Нет уж, в двадцать шесть лет пора иметь уже развитую память, — посмотрев на подругу, Рей засмеялась.
— Ну, ты же можешь хотя бы повторить ещё раз? — шутливо заныла Минако.
— Нет уж, моя дорогая и обожаемая подруга, — Рей ухмыльнулась, обходя Минако и прикасаясь ладонями к её спине, — без шпаргалок, без подсказок и прочего.
Минако завизжала, ощутив несильный толчок со спины, чуть пошатнулась, но удержалась на ногах, лукаво глянула на веселящуюся Рей и быстрым шагом исчезла из кухни.
Микроволновая печь подала сигнал об окончании разогрева. Взяв две прихватки, Рей вынула коробку и осторожно перенесла её на стол, хотя действовала быстро, потому что функция подогрева работала отлично, и коробка с лихвой пропускала свое тепло к прихваткам до обжигающего уровня.
Кипяток в электрическом чайнике дымился, а Рей снова подумала о том напряжении, что возникло между ней и Минако, когда она вошла в кухню. И хотя обстановка достаточно быстро разрядилась до легкой и дружелюбной, странное чувство периодически возвращалось.
Почему-то Рей что-то казалось… Такое ноющее и надоедливое ощущение, что никак не хотело исчезать. А Рей привыкла надоедливым чувствам, которые маленьким пульсом бились в голове и не уходили, доверять. Но Рей была уверена, что убрала любые упоминания про свою личную жизнь, да и что могла Минако обнаружить на кухне?
— Ладно, я всё выяснила, — с улыбкой заявила Минако. — Я буду малиновый чай, Усаги попросила персиковый, Макото хочет гранатовый, а Ами у нас подруга-риск, и она попросила вот этот… ну, который кислый… О, точниссимо! Лаймовый чай с тремя ложками сахара на кружке. Мне, кстати, точно также мою малину, желательно бы.
Рей кивнула в знак того, что она поняла, и принялась разбрасывать чайные пакетики по кружкам. Захлопнув дверцы шкафа, она легко взяла чайник и разлила кипяток по чашкам, над которыми мгновенно принялся танцевать пар. Вода окрасилась в различные цвета, но сладкие ароматы источать не начала. Естественно, это касалось только дальних расстояний, и, наклонившись, Рей втянула носом вкусные запахи.
— Ну вот и всё, — сказала Рей, доставая из шуфлядки пять ложек. — Давай ты три кружки, а я две оставшиеся и сахарницу?
— Отлично, я согласна, — беззаботно заявила Минако, сдвинув свои три кружки и прикидывая, каким именно образом взять их будет сподручнее.
Рей думала над этим вопросом гораздо меньше. Зажав ложки между пальцами одной руки, она засунула сахарницу между боком и локтем, таким образом удерживая её, схватила в свободные руки две кружки, убедилась в наличии хлипкого равновесия в созданной конструкции и пошла в гостиную. За ней, удерживая в руках три кружки, направилась Минако.
Расставив кружки на журнальном столике, вокруг которого уже расселись подруги, не забыв оставить место и ей с Минако, Рей собиралась пойти за пиццей, когда Минако схватила её за руку и насильно усадила на место.
— Постой, Рей, ты уже набегалась, — авторитетно заявила подруга.
— Я не бегала, — спокойно парировала Рей. И снова то чувство заявило о том, что оно никуда не ушло и не делось.
— Тогда находилась, — не теряя авторитетности в голосе, ответила Минако. — Хватит. Усаги, Ами, теперь твоя очередь осведомлять нас о жизни собственно, Рей-чан.
— Ахах, — Рей нервно хохотнула, чтобы хоть куда-то эти шалящие и шатающиеся нервы деть. — А когда же наступит твоя очередь, а Минако-чан?
— Я буду веселить вас своим красочным и бодрым жизненным путем в числе последних, — смеясь, заявила Минако, — сразу после повествований Рей и Мако-чан.
Теперь уже Макото, повернув голову, тихо и коротко свистнула, скорее интуитивно, чем специально, даже и не подумав, что этот звук может вызвать прилив внимания к собственной персоне.
— Что такое, Мако-чан? — моментально переключившись на другую подругу, спросила Усаги.
Макото неловко улыбнулась, подняла глаза к потолку, а потом снова посмотрела на подругу, развела руками в стороны, пожала плечами и, не придумав ничего менее банального, ляпнула:
— Эм… Ничего.
К удивлению самой Макото это сработало, и внимание снова, будто по эстафете, перешло к Рей, которая, кажется, была совершенно несчастлива от такого расклада событий.
— Мне нужно принести разогретую пиццу, — заявила Рей, вставая на ноги.
И тут же на её плечо легка рука Минако, пытаясь заставить снова сесть.
— Пицца, — сказала Рей, уже не пытаясь сдвинуться с места, но по-прежнему стоя на ногах.
— Да я не имею ничего против на момент напиться, но среди нас беременные, так что отвергаем этот вариант времяпровождения, — со смехом парировала Минако, так и не убрав руку, — но мы решили мило побеседовать о судьбах, оставаясь при этом совершенно искренними, ведь мы же подруги. Так что давай, Рей-чан, начинай историю.
— Пицца, — уже более обреченно повторила Рей.
— Я всё принесу, — заверила подругу Минако, не бросая попыток заставить ту сесть, в то время как Рей не бросала попыток к не покорению этому действию. — Две коробки, пять тарелок, несколько ножей, которые я смогу найти в шуфлядке со столовыми приборами. Они же все острые?
— Да, Х… — Рей несколько раз кашлянула, будто в горле у неё запершило. — Я недавно сама их все заточила.
— Видишь, как прекрасно? — Минако улыбнулась. — И салфетки. Я справлюсь, Рей-чан, не волнуйся. И кухню не разгромлю, обещаю.
— Я не поставила на разогрев третью пиццу, — негромко сказала Рей, почти смирившись с тем, что живой её из этой гостиной не выпустят. По крайней мере до того момента, пока она не расскажет историю.
— Это не страшно, — настойчиво урезонила Минако. — Я видела установленные тобою параметры, к тому же, они ведь не сбрасываются автоматически до выключения или ручной перенастройки? Нет, по-моему. Справлюсь на пять с плюсом!
— Салфетки в самом левом шкафчике. В том, что висит прямо над раковиной, — тихо произнесла Рей, все-таки опускаясь на пол. Радостно взвизгнув, Минако умчалась на кухню, пока Рей признавала, что попытки остановить подругу бесполезны, и столь же бесплотными будут попытки отвлечь подруг от истории её жизни за прошедшие шесть лет, хотя именно для себя Рей могла сказать, что историю только четырех лет.
Она вовсе не боялась вспоминать, потому что страх уже давно прошел. Было просто нежелание говорить о том, что минуло. Да, это было тяжело и ужасно, но больше всего сейчас Рей боялась, что подруги не поймут. Что уйдут, если и не презрительно, то разочарованно бросив что-нибудь обидное.
Рей не знала, как описать словами состояние своей души на протяжении всего времени и всё то, что творилось внутри неё, что происходило за внешней оболочкой. Не представляла, как описать подругам Харуку. Эту невозможную, но замечательную светловолосую женщину, её смех, теплые объятия, лукавые глаза. Всё то хорошее и светлое, что Харука для неё сделала. Её любимая женщина была доброй и понимающей, а ещё твердой и решительной, и такой, что Рей было с ней очень хорошо, даже замечательно. Если бы не Харука, то Рей не могла бы сказать, кем, чем или где она бы сейчас была. А ещё как была бы. И было просто невозможно на свой страх и риск попытаться объяснить подругам.
«И не собираюсь пытаться, — твердо сказала себе Рей. — Усаги, она молодец. Смелая, верящая друзьям, может и переживающая за реакцию на правду, но уверенная и откровенная. А я так не могу и не стану: не хочу терять никого из них».
— Я уже здесь, — радостно сказала Минако. — Судя по тишине, история не была начата, значит, я подоспела вовремя. Давай, Рей, начинай.
Втиснувшись между Ами и Макото, Минако уселась прямо напротив Рей.
Нос дразнили ароматы горячей пиццы. Рей подумала о том, как она любит с двойным сыром, да и с беконом, и с морепродуктами тоже.
За несколько секунд размышлений о еде ничего не изменилось, только желудок принялся дергать все вышерасположенные органы, заявляя им о том, что хочет эту самую еду в себя. Но подруги всё также выжидающе на неё смотрели, и Рей поняла, что необходимо говорить. Пусть и в большинстве своем ложь, главное сейчас было не молчать.
— Ну… Мы разошлись и ушли в учебу. Почти не виделись, готовились к поступлению и прочее, — начала Рей.
— Ага-ага, мы всё это уже знаем, Рей-чан, — Минако потянулась к коробке с пиццей, когда Рей несильно ударила её по руке.
— Ты сама хотела слушать, к тому же третья пицца ещё не разогрелась, — с улыбкой урезонив подругу, Рей на короткое время ощутила что-то, похожее на облегчение.
— Ты как всегда в крайности, Рей-чан, — совершенно беззлобно буркнула Минако, пряча руки под стол.
— А может я хочу, чтобы меня слушали в особенной атмосфере, — забавным акцентом выделив последнее слово, Рей засмеялась, а подруги лишь дружно улыбнулись, будто пошутить у неё не вышло. — Мы разошлись и распрощались, пообещали не мешать… Ну вот, стихи не получились, пора на этом бред кончать.
— А серьезнее можно, Рей-чан? — осторожно попросила Усаги. — Что и как там было у тебя?
Рей перестала смеяться, при этом чуть не поперхнувшись воздухом. Своим тоном Усаги умела обезоруживать, что в реальной жизни могло помочь в общении с самыми разными людьми.
«Ага, например, с такой трусливой вруньей, как ты», — интонациями змея-искусителя зашептал в голову внутренний голос, чем и вызвал у Рей желание ударить себя саму по голове, отбросив полное недоумение подруг, которое будет связано с этим её действием.
— Да ладно-ладно, Усаги-чан. В этот раз точно серьезно, — оперевшись локтями на стол, Рей обхватила раскрытыми ладонями подбородок и щеки, и начала свой рассказ: — И вот в то самое время передо мной и стоял выбор о дальнейшей профессии. Раздумывала я недолго. Всё экономическое и финансовое отмела сразу, решила стать архитектором и принялась искать подходящее для меня учебное заведение, которое бы предоставляло выбор по различным направлениям данного занятия.
Факультет вместе с учебным заведением нашлись не в Токио. Конечно, чтобы быть уверенной в том, что я поступлю, мне пришлось поднапрячься. Кое-что повторить, а кое-что и заново вызубрить. К этому относились мои навыки по черчению. Сделать их гораздо лучше помогла одна хорошая знакомая. Я и познакомилась-то с ней не без задней мысли, но этот момент не столь важен, чтобы акцентировать на нем особое внимание.
— Ну, если ты так считаешь, — тихо протянула Усаги, хотя так показалось только ей.
— Серьезно, Усаги-чан, ничего особо важного, — Рей бодро улыбнулась, не теряя присутствия духа. Этот самых дух был как раз сейчас ей очень нужен. — И вот. Я работала, я старалась, я вкладывала усилия — и я добилась своего. Мне удалось поступить на интересующий меня факультет и с рвением приступить к учебе. Потом же…
Сигнал об окончании разогрева стал для Рей спасительным. Успев вскочить на ноги быстрее, чем Минако, она уверенно улыбнулась подруге:
— Сейчас моя очередь, — и быстрыми шагами умчалась на кухню.
Взяв прихватки, Рей вытащила пиццу из микроволновой печи, поставила коробку на стол и открыла её.
Желудок умоляюще сжался и обиженно что-то буркнул, а ноздри захотели сделать также, но не могли. Все эти секунды аромат вкуснейшей пиццы дразнил все внутренние органы, и даже мозг подключился к общей ломке, настойчиво обрабатывая только одну мысль: «Возьми кусочек. Съешь её!»
Опираясь на обе руки, Рей нависла над столом, рассматривая круг из теста с начинкой. Кажется, в этот раз повар был щедрым, потому что в слое сыра и помидоров явно выделялось несколько маленьких щупальцев осьминога. Щупальце взрослого морского гада было бы сложно сюда засунуть, да и пожадничали бы. Также присутствовали несколько маленьких кальмаров и прочие морепродукты из «морского» набора, который можно было купить во многих огромных супермаркетах, которых в Токио было немало, если уж не совершенным навалом.
Рей ощутила острое желание поддеть ногтем маленькое щупальце осьминога и съесть его, но она решила этого не делать. Решила принципиально из-за подруг, возвращаться к которым сейчас по понятной причине не хотелось.
Вместе с соседкой по комнате в съемной квартире, потому что комнату в общежитии им не выдали, а финансов хватало только на то, чтобы снять квартиру с одной комнатой, кухней, ванной и туалетом, они тогда находились на кухне. Калаверайт, впервые за долгое время распустив свои длинные каштановые волосы задолго до сна, смотрела на открытую коробку с пиццей горизонтально, а Рей, оперевшись руками на стол так же, как сейчас, сверху вниз. А праздновать с помощью этого нехитрого блюда они собирались окончание первого полугодия первого курса. Конечно, пицца и чай были весьма простыми составляющими для праздника, но ни одна из присутствующих персон не пожаловалась. Да и чего им вдвоем было жаловаться?
На факультете уже давно образовались парочки, для которых превыше всего были свидания и сладкое чувство влюбленности, которое они ошибочно, пафосно и величаво называли любовью. Списать темы из своих конспектов, а Рей была в числе тех немногих, у которых они были в замечательном, понятном и простом состоянии, давала редко, да и то только под очень хорошее настроение. Калаверайт, человек совершенно неглупый, пару раз пыталась заговорить с ней о парнях и свиданиях, но быстро поняла, что в плане Рей это не лучшая тема, и больше разговоры не заходили.
Хотя один прилипчивый парень, которого Рей при Калаверайт и при нем самом называла «занозой в одном месте, о котором при приличных людях не говорят», был. Парень этот имел среднее телосложение, был на пару сантиметров выше Рей, много буянил, смело хамил учителям, и над ним черной тенью нависло отчисление, которого он, похоже, совсем не боялся.
Больше всего в этом парне Рей раздражало то, что он никак от нее не отставал, а несколько раз даже прижимал к кирпичным стенам и лез с поцелуями, за что всегда получал в солнечное сплетение, в губу, в нос, в глаз или в челюсть. Всё зависело от того, как именно Рей удавалось извернуться и какую руку освободить.
Рей пыталась избавиться от него и его внимания всеми способами: она язвила, оскорбляла, порой просто игнорировала, не уставала бросать презрительные взгляды в его сторону. И часто вспоминала надоедливого Юичиро, который и в подметки не годился этому существу.
Рей бросила созерцать пиццу и резко повернула голову. В проеме никого не было, но что-то за пределами кухни стало источником какого-то звука. Или это был кто-то, потому что звук напомнил Рей неосторожный шаг.
— Мне кажется, что с нашей Рей-чан что-то не так, — закрыв за собой дверь в гостиную, негромко сказала Усаги, подойдя к подругам и сев на свое место. — Она стоит на кухне и смотрит на разогретую пиццу. Уже несколько минут стоит.
— Может, хочет её съесть? — пытаясь казаться беззаботной и несведущей, спросила Минако. К её облегчению подруги не заметили чего-то сведущего в интонациях голоса. — А что? Пицца с морепродуктами, ням-ням.
— А мне кажется, что Рей-чан что-то мучает, — озабоченно произнесла Усаги, поднеся палец к губам.
— Может быть, — дотянувшись, Макото накрыла своей ладонью руку Усаги, - но, Усаги-чан, мы ведь с Рей подруги, и поэтому она нам расскажет. Ведь мы же доверяем Рей-чан? И она нам доверяет.
— Ты права, Мако-чан, — шепнула Усаги.
— А я считаю, что Рей сейчас есть нашу общую пиццу! — безапелляционным тоном заявила Минако. — Нужно пойти и привести её сюда, пока от пиццы ещё хоть что-нибудь осталось, и…
Ами уже открыла рот и хотела вставить, Минако была уверена, какой-то резонный и умный комментарий по поводу всей этой глупости, но тут в гостиную с цветущим видом зашла Рей.
— Я не съела всю пиццу, Минако-чан, — с улыбкой подколола она подругу, — поэтому в своем предположении ты ошиблась.
— Ты слышала? — Минако удивленно посмотрела на Рей, мысленно сделав вывод, что, скорее всего, перестаралась с образом несведущей, и забыла о более тихом тоне.
— А когда я успела стать глухой? — выгнув бровь, смеясь, парировала Рей, поставив на стол третью коробку с пиццей и открыв её, выпуская дополнительную порцию аппетитных запахом наружу. — Налетаем! А уже потом я продолжу рассказ.
Глаза Усаги загорелись, потирая руки, она первой схватила нож и принялась отрезать себе кусок от пиццы с двойным сыром. После эстафета перешла к Ами, которая предпочла пиццу с беконом. Такой же выбор сделала и Макото. Минако ухватила себе сразу два куска от пиццы с морепродуктами, а Рей ограничилась одним куском от неё же. Тарелки вместе с салфетками были разобраны, и трапеза была официально объявленной.
Несколько минут все молчали. Макото и Ами спокойно ели, Минако старательно откусывала, чтобы сыр с пиццы километром не тянулся за куском, а вот Усаги ни о чем не думала и просто наслаждалась, своим инфантильным видом вызывая на лице Рей невольную улыбку. От губ к куску пиццы в руках тянулась длинная жирная полоса двойного сыра, но Усаги совершенно не переживала по этому поводу и, отделив кусочек во рту от сырной дорожки, закидывала её на кусок, который только предстояло доесть, чтобы действие снова повторилось.
— И всё-таки ты меня балуешь, Рей, — покончив с первым куском пиццы на своей тарелке, с блаженным видом сказала Минако. – Но, признайся, что хотела приложить руку к пицце, пока была на кухне?
— Хм… Может и хотела, — Рей открыто улыбнулась. — Кто меня поймет, кто знает? Я уж не говорю про разгадает. Вдруг я ностальгировала? Если уж вспоминать историю прошедших лет, то можно позволить себе такую малость. Я неправа?
Беря с тарелки второй кусок вкуснейшей пиццы, Минако искоса глянула на Рей. Подруга больше не пыталась избежать разговора о своей истории, вела себя открыто и говорила спокойно, чем сильно удивляла, заставляя Минако полностью теряться в догадках о дальнейшем.
«Черт её знает, эту Рей-чан! — вонзив зубы в горячий кусок пиццы, подумала Минако. — И я сомневаюсь, что черти знают. Её тихим омутом не назовешь, но и эти, которые с рожками, уже, наверное, давно перестрелялись».
Минако посмотрела на Рей и быстро отвела глаза, боясь выдать свою осведомленность раньше времени. Её план поговорить позже и наедине, а до этого ничем себя не выдавать, оставался в силе.
— На чем я закончила свою историю? — бодро продолжила говорить Рей после некоторой паузы. — Ах да! Вспоминаю… Я поступила и поехала на учебу.
Общежития, точнее, комнаты в нем мне не досталось. Нас таких иногородних было несколько. Может быть, я могла бы жить и с каким-то другим человеком, но первой встретила Калаверайт — точно такую же без комнатную первокурсницу, коей была и я сама.
Жаловаться приходилось. Первые семь дней или около того кантовались у какой-то подруги Калаверайт, с которой моя студенческая знакомая познакомилась по интернету. Уж не знаю, что там и как там, но раскладной диванчик в углу гостиной она нам выделила. Чисто так, чтобы переспать. После лекций мы с Калаверайт бежали в ближайшее интернет-кафе, чтобы там снова заняться поисками какого-нибудь приемлемого варианта съемного жилища. Возвращались поздно: не хотелось маячить у хозяйки перед глазами. А ели в соседней закусочной. Первую неделю так и жили, потому что по-другому никак не получалось. Потом нашелся вариант, который выглядел не сильно жутко, но был нам с Калаверайт по карману. Скинулись доходами, заплатили и переехали. С нашего третьего этажа был вид. Окна в идеальной соразмерности выходили на полузаброшенный парк аттракционов. Там работало только чертово колесо, да и то через раз, поэтому в этом парке гуляли только хулиганы и самоубийцы. Потрясающий район, да? — Рей усмехнулась.
«Проклятое чертово колесо, проклятый парк, всё проклятое!» — рука с аккуратными короткими ногтями, незамеченная подругами, которые были увлечены пиццей и рассказом, впилась в кожу ноги, прикрытой тканью.
Рей помнила это дважды чертово колесо. Её жизнь, её сущность и, в самом прямом физическом смысле, внутренности переломили внезапно. Да и не предугадывается подобное.
У Калаверайт тогда сильно болел живот, поэтому с последней пары Рей шла одна. И район в тот день был слишком пустынным, и ей составил компанию тот самый парень, которого она столько времени презрительно отталкивала от себя и своего личного пространства.
«Ну, что, красивая, покатаемся?» — с паршивой улыбкой спросил тогда он. Рей плюнула ему под ноги. Вокруг нарисовались его безмозглые, вывод сделать было легко, дружки.
Она всегда была высокой и статной. Они были выше. Рей знала несколько хороших приемов. Они были сильнее. Она использовала зубы, ногти, одного ей даже удалось ударить носком туфли в челюсть, каблуком задев шею. Но её всё равно затащили на то дважды чертово колесо. Ей должны были что-то разбить, потому что Рей тогда чувствовала металлический привкус во рту. Много металлического привкуса.
Подруги замерли, даже и забыв о пицце, когда губы Рей растянулись в какой-то странной усмешке или её смеси с ухмылкой, а сама Рей вздрогнула и инстинктивно дернулась, будто пытаясь сжаться в комок, словно спрятаться или исчезнуть.
— Что такое, Рей-чан? — бросив на тарелку недоеденный кусок пиццы с беконом, Усаги кинулась к подруге. Рей выпрямилась и резко встала на ноги за миг до того, как подруга заключила её в свои объятия, нечаянно столкнувшись своей макушкой с подбородком Усаги, которая, подчиняясь рефлексу, поспешила отскочить.
— Извини, Усаги-чан, — шепнула Рей. — Это случайность. Я сейчас вернусь. Ешьте пиццу и не волнуйтесь, ладно? У нас уже заканчиваются напитки. Мне кажется, в холодильнике могут найтись несколько пачек сока.
Рей стремглав сорвалась с места. Её всю трясло. Усаги молча опустилась на свое место. Ами помолчала ещё совсем немного, а потом тихо сказала:
— Я волнуюсь за Рей-чан.
— Я тоже, — негромко сказала Макото, — но Рей-чан у нас всегда была сильной. Если она захочет, то всё скажет сама. А пока, мне кажется, ей стоит побыть наедине с самой собой. Иначе бы Рей-чан не убежала бы вот так, спонтанно. Она не такой человек.
— Думаю, ты права, Мако-чан, — задумавшись на несколько секунд, Усаги кивнула. — Мы с Рей-чан всё-таки друзья и не станем ей мешать, когда она хочет побыть одна. Я с этим согласна.