ВТОРОГО ФЕВРАЛЯ В СНЕГУ

Миллионы. Миллионы недовольных толкались у забора - того самого - кованного, чугунного, блестящего. Забор стонал, но не поддавался, ему было поручено не пускать на территорию А.Д.-а простых людей. Они столпились на основных площадях города, у паломнических мест и вповалку начали устраиваться у столбов с граммофонами. Звуковая система оповещения - спасибо ей! - она заставила придти на площадь всех в будний день. "Важное событие!", "Чудная погода", "Говорит А.Д.!". Кто-то поумнее притащил для себя и своей семьи стулья, еду. Кто-то поглупее кричал о том, что нельзя людей сгонять к граммофонам как скот. Но люди шли к граммофонам сами, дома оставляли только стариков и маленьких детей - решалась судьба государства. Надеялись на чудо, надеялись на революционеров, надеялись, что все, может быть, станет лучше после присоединения к Осколь, если уже конец. Готовы были взять любое оружие, принять любую веру, предварительно отправив детей и женщин подальше на Юг - в Предел. Но этого, разумеется, нельзя было сказать про всех - так думали люди, знавшие, что можно жить по-другому. И, безусловно, так думали молодые, которые просто хотят что-то совершить, свернуть горы, что угодно. Революцию не устраивают вечно голодные, ее вершат те, кто сыт, но кого не накормили пару раз. Учитывая то, что последние сорок лет правительство усиленно выращивало два поколения вечно-голодных, революция нужна была принципиально. И миллионы шевелились, и тысячи копошились, мерзли и ждали. Солнце покатилось ниже на запад. Старик жевал листики зеленого чая, сидя на подножке вагона - у вокзала так же орала звуковая система, и так же хорошо отсюда были видны серые башни огромного многокорпусного здания, под которыми кружилась восьмиугольником галерея. Поезда и лошади стояли наготове на всякий случай. Старик улыбался, думая-гадая, где-то сейчас его друг, как близко он сможет подобраться ко Двору? Особенно теперь, когда они заперли ворота. Дворник, как ведьма, сидел верхом на своей метле, забравшись на дерево, исполнял роль впередсмотрящего, разумеется: - Якорь мне в глотку! Они начинают! Люди снова вперили взоры сквозь решетку на развалины гранитов и мраморов, чтобы удостовериться в правдивости его ора. И правда – балкончики уже были заполнены белыми сюртуками, платьями, мантиями и прочим добром. С другой стороны – у трех ступеней были шеренгами расставлены нарядные студенты. Первый ряд – те, кто собирался присягать Двору, получать звание авер-вассала. - Техническое оснащение готово! - Все заняли свои места! Готовность! Готовность! - Где мой громкоговоритель?! - Обратный отсчет: четыре…. Три… два… один…. - Поехали! И накатила волна! И понеслись звуковые вибрации! Все открывалось громоподобным боем часов. Каждый удар – один шаг. Один шаг переодетого в авер-вассала зализанного и блестящего от янтарных вставок в одежде Василя. Василь, задрав подбородок к небу, исподтишка сжимал в руке листок с речью. Он так и не выучил ее наизусть. Да это и не требовалось. Отгремели часы семнадцать раз, отговорили свое, и стихли. Будто ничего и не было. Как раз Василь занял место на середине скены – эффектный костюм, красивый голос. Он переживал, что может в сердцах матюгнуться раньше времени. Подошел к столику – на нем стоял черный ларчик и громкоговоритель. Оратор поспешил начать: - Говорит А. Д.! Авер-вассалы со всей страны съехались сегодня! Двор почти в полном составе! Поприветствуем правительство! – Пауза. Студенты как по команде начинают аплодировать. Изя что-то шепчет Ксанфу в своем балкончике. – Отлично! И еще, отдельную благодарность хочется выразить оскольскому герцогу Тебе! Ты приехал к нам, чтобы быть с нами в этот светлый день! Правда, как прекрасно – сегодня даже погода говорит: «Радуйся, народ!», «Ликуй!», - Василь вошел в роль, он стал вертеться, поворачиваясь лицом то к балкончикам, то к студентам и чугунной решетке. Господин С. сидел рядом с Тобой, подложив ладонь под подбородок. Он смотрел на действо, пил коктейль и был счастлив. Цки считает теперь своим долгом пойти против предателя Сэнсея и окончательно стать во главе движения, которое он и начал. Боже мой, как удачно! Он – на севере, она – на юге. Через пару лет можно будет вернуться. Поговорить о свадьбе. Кроме монархии на Юге с их Пределом, с натуральным хозяйством, при нулевых технологиях и революционерах во главе страны ничего и быть не может – так считал Сэнсей. Все продумал, умница. Поэтому Цки… Цки – это хорошо. Теплые мысли грели душу господину С. в этот солнечный момент. Василь вещал о мире, герцог Ты был уверен в победе, профессора просто сидели и смотрели, студенты – стояли и смотрели. И все хорошо. Все очень хорошо. - … жаль, что императора нет с нами в этот день! Мда, жаль… очень жаль… Ксанф сжимал рукой отточенную дагу под плащом, сидя как на иголках, он был готов сорваться с места каждую секунду. Он чуть не подпрыгнул, как только загремели барабанные ритмы офицерского полка – «Восславим государство наше!». - А теперь – подсчет голосов! Как все знают, авер-вассалы городов и Предела выражают мнение подвластных им земель с таким же коэффициентом, с каким учитываются и голоса двух наших самых важных авер-вассалов – господ С. и Ортвина! В этот момент господин С. быстро нашел взглядом Цки – третий ряд, почти по центру, рядом с оскольским пацаном. В красном шарфе поверх форменного воротника. Удостовериться, что она здесь. - Прошу тишины! Гробовой тишины! – Василь отложил громкоговоритель на мраморный столик. - Ганс, налейте нам с господином С. еще этого чудесного напитка, - оскольский герцог уже праздновал вовсю. На Твоих впалых бледных щеках засветился пьяный счастливый румянец. - Итак! Открывается черный ларчик! Ларчик, который скушал голоса нашего правительства и, главное - нашего народа… Ален переминался с ноги на ногу, дергая Цки за рукав: - Смотри! Смотри! Эта минута – и все вы – на моей территории! Цки не шевелилась, испуганно смотря себе под ноги. Беспокойно метался взгляд, оставляя тело абсолютно неподвижным, а слух недееспособным. В щелях между булыжником, которым была вымощена площадь, воняла слякоть и прошлогодний снег. Эти щели были черные. В них что-то булькало. Оно росло, приближалось, оно снова ожило. В углах этих щелей начинали формироваться олицетворения навязчивых мыслей, больных страхов. Черные углы снова заговорили. Только бы не наступить на них, только бы не разозлить прошлое. - Голос четырех сотен авер-вассалов Двора... – Василь дрожал изнутри от возбуждения. – Они говорят - «ДА»! - За Ваше здоровьице! – герцог Ты чокнулся полным стаканом с бокалом остатков коктейля господина С. Цки шагнула из строя. Подул ветер, сдувая солнце, севшее на лысину Ленора. - Голос военных чинов, скушанный ларчиком только сегодня, - Василь медленно разворачивал бумагу. – «НЕТ»! Нет. Нет. Не… нь… Слово прокатилось эхом по площади. Ксанф запустил вторую руку под плащ, потянувшись к даге. Герцог Ты вытянул шею: - Ч-что? – его стакан со звоном раскололся. – Не… нет. Так мы не договаривались… Как это? – он дернул сидевшего рядом министра. Господин С. покусывал губу: - Ортвин, зараза… - Ортвин… - герцог вцепился руками в бортик, как когтями за жертву цепляется ястреб, с этой секунды он не упускал ни слова Василя. Цки сделала еще шаг. Остолбеневшие студенты даже не пытались ее остановить, как скот, вперившись в фигуру оратора. А Василь завелся, Василь не останавливался: - Голоса двух авер-вассалов при Академии Двора! «ДА», - оскольский герцог прикрыл свои синие глаза – вдруг все обойдется? – И «НЕТ»! Не обойдется. Герцог начал выкрикивать: «Остановите его! Остановите!». Но ничего уже нельзя было остановить. Солнце клонилось к западу. Люди на площадях притихли. Цки шагнула еще. Василь не останавливался: - Голоса двух авер-вассалов при Дворе! Внешняя политика и внутренняя! Где чей голос говорить не имею права! Итак…. - Остановите его! - «ДА!» - Да?! - И «НЕТ»! - Нет?! - остекленевшими глазами вопрос в сторону С. Тот поднял руки - мол, не я. Это не он, не он, это Сэнсей. Оно само. Самоубийство. - Остановите! - голос герцога был услышан громкоговорителем Василя, был размножен им и передан по трубам к тысячам граммофонов в городах. Он был услышан миллионами людей по всей стране. Но не Василем: - Голос императора мог бы быть решающим в данном случае... - На копья его! - Спокойнее, я просто человек с громкоговорителем! - Василя никак нельзя было заткнуть. - Но императора нет! Как все мы знаем... Поэтому я объявляю! Цки вышла из стройных рядов однокурсников, поднялась по ступеням. Глухая. Немая. Незрячая. Боясь наступать на черные углы под ногами. - Я объявляю! Объявляю, что империя входит в состав Оскольского государства только теми территориями, которые дали согласие! Белые волосы герцога седели - так он сказал. Двор всполошился, начал вскакивать с мест, гурьбой валить на площадь. Останавливались у выхода на скену. - Ты! Голосовал против! - на Ксанфа накинулась тень Изи. Но лучший мечник А.Д.-а среагировал молниеносно, упав на пол, запутавшись в мантии. - Да... Я, это... Хотел сказать... Вы тут лишний, - порвал мантию сталью клинка, выставил против директора дагу. И проблема вспыхнула на балкончиках. Но пока что все стояли в нерешительности. Офицерский полк решил драться против дворян. Дворяне звали студентов. Студенты стояли в замешательстве. Люди Сэнсея, которых привел Василь подняли над головой гвизармы, пока что оставаясь у краев ступеней. - Тут у меня документ! Организация отдельного государства юго-западных земель! Прошу авер-вассалов поставить подпись! И они больше никогда не будут авер-вассалами... Но организационные моменты никого не волновали. До людей не доходило - что происходит? Где была ошибка? Или просто это все нам снится. И снится нам трава, трава у дома, и все мы космонавты. В тишине были слышны шаги. Стук каблуков форменных сапог кого-то из студентов. Где-то у вокзала из пальцев Старика выскользнула чайная самокрутка. Снежный ветер поднял концы красного шарфа. Цки взяла громкоговоритель. Уверенно, словно проснувшись, встав именно с той ноги, с какой и надо. Набрав полные легкие воздуха. Она сказала на всю страну то, с чего все началось и чем закончилось: - Осколец учел все факторы, кроме одного - идеи и вера людей! Поэтому сейчас начнется игра в открытую! Ибо грядет, грядет Революция! Да против чего революция-то? И за что? Изгибы фламберга - красивейший меч - поднялись над головой, сталь пронзила Солнце. Кованые ворота рухнули. Движение началось