Всего одно желание

Время перешагнуло за полночь, когда Роман закончил домашнее задание. Кряхтя, разогнул ноющую спину и помассировал шею - за время отсидки в неудобной позе тело успело затечь. Алексис не появился и бессмысленно ждать, но кто сказал, что Роман ждёт? Роман молился, чтобы Алексис Сорра не приходил, и спустя пару недель небеса услышали молитвы, к добру или худу – сложно сказать. Поступив в Академию, итаниец резко передумал учиться. Пробыв на занятиях несколько дней и насмерть переругавшись с Артани, он решил пойти иным путём: шлялся по девкам, пьянствовал с друзьями, начал откровенно прогуливать занятия, а в какой-то момент перестал посещать уроки вовсе. Что за человек? Успеваемость Романа полностью зависела от успеваемости Алексиса. Радоваться или позлорадствовать над незадачливым горемыкой, собственноручно роющим себе яму, Роман не мог. Он в принципе не злорадствовал, но рядом с итанийцем исходящим ядом от ненависти – доброжелательствовать становилось сложно. Неприязнь порождала вражду в ответ. Учителя разом ослепли, не делая замечаний вопиющему поведению итанийца, и никто не спрашивал у Романа: где пропадает напарник? Самому бы выяснить. Итаниец появлялся в Академии, регулярно мозолил глаза, нередко обедал в обществе итанийцев, навещал комнату, не упуская возможности насолить «выскочке» графу, но не учился. Нет у него настроения, видите ли, заниматься. - Посещает Алексис занятия или не посещает - проблема Алексиса и твоя, - хмуро объяснил ему мэтр Абель Горимус в ответ на жалобу. Осознав, что итаниец намерен продолжать «в том же духе», Роман не выдержал и обратился к старику за помощью. Разнимавший драку учитель оказался куратором потока. Видеться и общаться получалось практически ежедневно. При близком знакомстве, строгий, пугающий метр Абель Горимус оказался душевным преподом. Внимательно выслушивал, мог подсказать что – то дельное в качестве рекомендации. Готовых советов старикан не давал, предлагая ученикам самим додуматься, и нередко за беседами, поил студиозов чаем с пирожными. Со слов других учеников, со стариком запросто можно было пооткровенничать, но, очевидно, не на все темы. Жалоб старик категорически не принимал. Молодые люди - не барышни, сумеют разобраться. Жизнь диктовала свои законы, но если здесь, в Академии, они не научатся решать проблемы, о каком обучении говорить? Взрослые поступки, взвешенные решения, умение поступиться интересами во имя цели – вот что требовалось от студентов в первую очередь. - Раз господин Алексис Сорра считает себя достаточно подготовленным к экзаменам, смысл ему сидеть на лекциях? Всё выяснится через несколько недель. Роман, лучше поговорите с напарником, а не ябедничайте за его спиной. Горимус отечески потрепал пристыженного ди Валя по голове и, как всегда, исчез, оставив студиоза наедине с мрачной депрессией. Поговорите. Легко сказать. Он не мог повлиять на Алексиса Сорру никак. Нет у Артани несокрушимой логики мэтра Дараса. Неулыбчивый, лишённый юмора преподаватель, легко ставил зарвавшихся студиозов на место. Не повышая голоса, предлагал продолжить цепочку, и насмешники терпели сокрушительное поражение. Молодость Александра Дараса и слепое подражание директору нередко служили мишенью для острот. Шуток могло быть больше, но, в отличие от обожаемого кумира, мэтр глубоко презирал украшения и наряды, в то время как Сильванир дан Рогоза нередко эпатировал публику, умудряясь моду перещеголять. Определённо, мрачному и серьёзному Дарасу стоило избрать иной объект поклонения. Мэтра Абеля, например, или преподавательницу ментальной магии госпожу Архану. До жизнелюбивого эксцентричного директора и луне было далеко, ибо дан Рогозе не считал нужным к ней тянуться. Секрет был прост: луной был он. Логике неподвластно. Недавно Рогоза решил перестроить одно из помещений под бальный зал, решив, что студиозам не помешает поучиться куртуазности. Отчего бы в его «королевстве» не появиться бальному залу с оркестром, сценой и устройствами для запуска фейерверков? Чем директора не устроил парадный зал для торжеств, радующий мрамором и янтарём - никто не знал. «Отделка стен показалась казённой». От этой новости с мэтром Горимусом едва не приключился сердечный приступ. Старик последние волосы растерял, кляня, что неймётся старому кобелю - до маразма дожил, а всё плясать рвётся. Поразительно, как директор при таком расточительстве умудрялся сводить дебет с кредитом и вести дела. В должниках у основателя Девятки ходил едва ли не весь двор короля. Немыслимо, и вызывало законную гордость директора. Знай наших. Жаль, собственные будни не были столь радужными. При всём желании директор не смог бы изобрести худшего наказания, чем сделать врагов напарниками и заставить Романа нести ответственность за поступки Сорры. На все замечания, увещевания, Алексис колко насмехался, доводя, сдержанного и спокойного графа, до бесконтрольного бешенства. С лёгкой подачи итанийца в Академии прижилось прозвище «наш королёк». В личной интерпретации Сорра намекал вовсе не на бедную птичку, а на снобизм ди Валя. Напарник третировал напарника, вынуждал забывать о достоинстве, огрызаться и бросаться в бой неистовым быком на мулету. Игнорировать не помогло. Сталкиваясь с упорным молчанием, Сорра свирепел и бесновался сильнее, а Артани, и рад бы ответить - да нечем - острому языку итанийца собственный, скованный, явно проигрывал. Роман устал от вечных склок и ненависти, но как их прекратить, когда они не прекращаются? Гнев - не лучший советчик в делах. Короткая стычка, несколько брошенных в запале слов, и в лице итанийца Артани приобрёл заклятого недоброжелателя. Невозможно достучаться, доказать, что он сожалеет - они хуже собак лаялись. А последняя выходка Сорры и вовсе не знала границ. Посчитав, что Романа нет в комнате, итаниец запёрся в душевую в одном полотенце на бёдрах и... и вместо того, чтобы извиниться, скрестил руки на груди и уставился на Артани с таким видом, словно сделал для себя ошеломительное открытие: «Артани-то, оказывается, парень, а он-то думал - девка, хотя надо бы убедиться, что там граф упорно прячет?..» Роман, прикрывшись мочалкой, сгорал от стыда, видя себя жалким и жутко уязвимым. Природная застенчивость не позволяла обнажаться на людях, а Сорра не знал стыда. Полез к Артани, интересуясь - чего он стесняется? Наверное, размера, раз королёк маленький и... каламбур продолжить он не успел, занятый тем, что упорно отжимал ладони графа, пытаясь отобрать последнее прикрытие. Глаза Романа заволокла пелена. Он набросился на Сорру, мечтая придушить, и забыл всё остальное. Они покатились по полу, возясь, стукаясь об углы и неровности. На стороне Артани было преимущество: мокрое тело выскальзывало из чужой хватки. Сорра, пытаясь его удержать, переменился в лице. Наверное, граф умудрился ударить, потому что Роману показалось, что итаниец сейчас задохнётся от нехватки воздуха. Задыхаться по всем параметрам приходилось ему. Сорра навалился, придавив весом, а затем внезапно сообщил изменившимся голосом, что он сейчас встанет и уйдёт. Но горе ди Валю дрыгнуть пяткой в его направлении, иначе Сорра вернётся и продолжит всё, что не успел начать. Что он там не успел начать, Роман не узнал. Сорра, сгорбившись, пулей вылетел прочь. Значит, Роман успел ударить, но самолюбие тешить было некогда. Граф вытирался и, чертыхаясь, судорожно натягивал одежду – хорошо, догадался взять с собой. Когда он вылетел, пылая праведным негодованием, застал одетого Алексиса собирающим вещи. Итаниец смотрел на него таким безумным взором, словно приведение повстречал. Бывают в жизни моменты - их стоит пережить. Роман не знал, чем перепугал итанийца, но грудь невольно выкатилась колесом, а самолюбие раздулось до небес. Алексис Сорра сбегал с поля боя поверженный, не пытаясь язвить и говорить свои обычные гадости. Роман в себя прийти не мог от счастья. Зря радовался. Смотавшись из комнаты, счастье не торопилось покидать Академию, и совершенно точно не стремилось пропускать их совместные тренировки. За обедом Сорра подставил Артани подножку, и Роман сделал всё возможное, чтобы опрокинуть содержимое подноса, в то время как Сорра сделал всё возможное, чтобы опрокинуть Артани на себя и придавить в процессе. Устав собачиться и понимая, что итаниец может продолжать до бесконечности, граф с размаха заехал ему подносом по голове. Остановись мгновение ты прекрасно. Любоваться ошарашенными глазами Сорры хотелось до бесконечности. Правда, растерянность быстро прошла, итаниец прищурился… Что обозначает опасный прищур, Роман успел изучить за время короткого знакомства. Убегать пришлось очень быстро. Сорра оказался быстрее, даже быстрее стакана, который немедленно полетел в голову Артани. Спасение явилось в лице преподавателя. Тяжело дыша, Артани спрятался за чужую спину, очень надеясь, что Алексис не успеет затормозить и врежется в метра Горимуса. Алексис успел, с самым любезным видом здороваясь с учителем. В отличие от Романа, он не запыхался, и поведав, что сегодня хорошая погода, поманил Романа пальцем, предлагая не оттягивать неизбежную казнь и выходить самому. Сорра добрый - убьёт не больно. Роман, не придумав ничего умнее, показал итанийцу язык и обратился к учителю с вопросами очень важного характера, да так и ушёл, беседуя с Горимусом. Взгляд Алексиса запомнился, а Роман, зайдя за угол, ржал, как потерпевший, жалея, что подобное нельзя пережить дважды. Он бы честное слово потерпел. Триумф длился недолго: Сорра, подкараулив Романа, взвалил на плечо и, не дав прийти в себя, шустро отнёс поплавать и охладиться в канал. Лететь со стены было долго, плавать было глубоко. Учитывая, что плавал Роман плохо - пришлось несладко. Сорра и не подумал помочь. Присев на корточки и подперев скулу ладонью, итаниец наблюдал картину с видом откровенного милования зрелищем. Роман наплевался и наглотался воды, а когда выкарабкался на берег, итанийца и след простыл. Все это считалось забавным на фоне других нападок. Роману постоянно приходилось оглядываться по сторонам: итаниец мог появиться в любой момент, отвесить унизительно пинка, отправить Артани повалятся на травке в ближайшей беседке. Утешало, что валялись они вдвоём и оба выглядели соответственно, но, как ни крути, маленький граф страдал сильнее. Сорра явно не отдавал отчёт насколько смешно и по - детски выглядит преследование, ей богу не относить он к Роману с подобной ненавистью, ди Валь бы решил, что Алексис в него влюбился. Итаниец не давал Роману прохода, толкал плечом, бедром, ставил подножки, зажимал в тесных коридорчиках ради возможности сказать несколько гадостей, отбирал и прятал учебники, не позволяя учиться, выбрасывал вещи, запросто мог налить в постель воды. Идиотские выходки отравляли существование. Роман терпеть не мог прикосновения, но мания Сорры распускать руки по поводу и без, пошла на пользу душевной болезни, если бы он реагировал на всё, что делает итаниец – просто бы свихнулся в первые несколько дней. Сорра словно ставил эксперименты насколько далеко, он может зайти и насколько хватит терпения королька. Терпения не хватало. Роман не оставался в долгу и платил схожей монетой, но в отличие от итанийца, спокойно уходящего к друзьям, в результате вечерних проделок, когда ему взбредало в голову устроить на его кровати погром или окатить напарника водой, Роману приходилось спать приходилось на полу. Совесть у Алексиса не совсем атрофировалась. Временами Роману хотелось в это верить. Однажды уснув на ковре, он проснулся в кровати Сорры, завёрнутым в тёплый плед. Кто перенёс его на постель, оставил на столе стопку чистого белья и поставил сушиться матрас, не осталось загадкой. Но подобные порывы неслыханной щедрости случались крайне редко – практически никогда. Итаниец мстил, и мстил изощрённо. Точные удары попадали цель, превращая жизнь в каторгу, лишали внутреннего равновесия. Всё, что едва начало собираться в целое, рушилось карточным домиком в феерии надвигающейся лавины. Однажды Сорра снесёт Романа - закружит зимней гибельной бурей, унесёт метелью. Выстудит стылым морозом. Кто мог знать, что лёд способен обжигать и становиться горячим, что под маской бесстрастной сдержанности и вечно наглой ухмылки таится голодный зверь, впивающийся в Артани когтями каждый раз - стоило им столкнуться вместе. Ничто не могло утолить чужой голод, кроме стычек, драк, ярости. После скандалов Сорра внезапно успокаивался, становился странно довольным, сытым, и уходил, не забыв оскорбить Артани напоследок - словно сексом с ним позанимался. Только странная у них была близость. Роман страдал и не желал отдавать Сорре права снова выбить опору из-под ног. В такие моменты Артани непроизвольно сжимал сигну, черпая в значке уверенность и внутреннюю силу. Ромэ - означает стойкость. Сколько же терпения и мужества требовалось печальному хрупкому цветку, чтобы не сломаться, выдержать тяжесть снега и зимы? Одинокая девушка вышла на поле боя и сражалась отчаянно, защищая то, что было дорого. А в жизни Романа не осталось ничего, чем можно дорожить - только окровавленная сигна в руках. Безумие памяти. Он не смог спасти никого. Граф Роман Артани ди Валь. Отвратительный, безумный смех в ушах: «Ты скажешь, где печать. Ты скажешь, где печать, Роман, иначе мама умрёт!» Проклятая сигна. Ненавистный цветок и холодная, взрывающаяся ненавистью, ярость Сорры. Иногда Роману грезилось, что они ненавидят алую сигну обоюдно. Скрюченные пальцы Сорры тянулись её сорвать. Итаниец смотрел и задыхался, впечатывал Романа в стену коридора, злобно шипя… - Думаешь, ты лучше меня? - сжимал плечи, тряс, мял до боли, желая раздавить. Один из них совершенно точно слетал с катушек, потому что Роману начинало мниться, что Сорра его обнюхивает, избивая на тренировках, наваливаясь сверху, зарывается носом в волосы и жарко дышит, душа словами, - Думаешь, ты сильнее? А Роману хотелось хохотать сардоническим смехом от этих сумасшедших слов. Лучше? Сильнее? Итанийский ублюдок не представлял, насколько Роман омерзителен. Омерзителен сам себе. Насколько он грязный, испачканный, пропитан чёрным паучьим ядом изнутри. Он умер, но продолжал существовать. А Сорра неумолимо отбирал последние островки, не понимая, что у Романа нет права сдаться, иначе бы он давно убил себя. Залез в петлю в тот день, когда всё было кончено на развалинах замка. Роман не хотел жить. Зачем жить, когда душа - обгорелая тряпка? Но он продолжал жить, уговаривая себя, что справится, вытерпит. Барахтался на поверхности мутной плёнки бытия, улыбался и смотрел на мир, не разучившись любить, не утратив доброты, но совершенно разучившись верить. Только по одному предмету у них всегда и неизменно оказывались самые лучшие результаты. В совместных спаррингах паре Сорра – Артани не существовало равных. Оба - и Роман, и Алексис - буквально не могли дождаться тренировок. Благодарили небо, что они проходят каждый день. Напарникам предоставляется целый час убивать друг друга в своё удовольствие под присмотром опытных инструкторов. Достижение цели шло гораздо быстрее, и за это, пожалуй, стоило поблагодарить Сорру. Роман не пропускал ни одного горького урока, но неизменно извлекал пользу. Романа огорчало лишь одно: по приказу Рогозы восстанавливать его после тренировок был обязан Алексис – отменный целитель и прекрасный лекарь. Артани невероятно повезло с напарникам. Умереть, не встать. Мысль о том, что он безраздельно и полностью зависит от настроения проклятого итанийца, унижала невыносимо. В отсутствие возможности пожаловаться и обрести союзников в лице преподавателей, граф находился в безвыходном положении. У Сорры были приятели - весёлые итанийцы, а он, Артани, оказался в изоляции. Бешеного Сорру боялись, и студиозы избегали Романа. А Роман не умел заводить отношения. Не мог. Проклятая застенчивость и ненавистный Алексис Сорра. Вечерами Роман нередко находил послания в шкафчике, заполненные оскорблениями и предложениями уйти из Академии, но рвал их с полупрезрительной улыбкой, выбрасывая прочь. Туда же он отправлял крыс, жаб и прочую живность, заслужив прозвище железный Артани. А что ответить…в душе надлом: ни дерьма ни соплей? Вот только сделан он был отнюдь не из железа, по крайней мере, физически - кости ломались хрупким стеклом. Магический огонь не прошёл бесследно – выжег, оставив клеймо и невидимый отпечаток на теле. Сорра пользовался чужой слабостью совершенно бездумно; хотя нет, не бездумно - он с удовольствием причинял Роману боль, не подозревая, что Артани по большему счёту плевать. Ломать его бесполезно, ломать представлялось нечего, а тело…тело подводило всегда. Вчера Алексис перебил ему ребро и «позабыл» восстановить, превратив тренировку в унизительную пытку. Инструктора «закрыли глаза», не замечая беспредела. Все конфликты между собой напарники улаживают сами. Не правило - закон. Алексис научился извлекать из него выгоды, а всё, что осталось Артани молча глотать оскорбления и тихо ненавидеть Сорру, выжидая случая поквитаться в ответ. Роман стиснул зубы и осторожно перевернулся, по возможности стараясь не задевать ноющую кость. Он наложил повязку, но без помощи Алексиса толку не было. Попросить проклятого итанийца помочь? Роман скорее откусит себе язык. Унижать несгибаемого Артани доставляло итанийцу особое наслаждение. Не тварь ли? А завтра опять вставать в пять утра. Роман зевнул и потянулся к лампе, собираясь гасить свет, когда в комнату, весело насвистывая, впорхнул довольный жизнью Алексис. Накликал, называется, на ночь глядя... Роман не был уверен - радоваться или огорчаться, когда итаниец, проклиная соседство с чёртовым Артани, решил съехать. Инцидент в ванной или что-то иное послужило причиной, но без Сорры жизнь стала заметно спокойнее. Первые пару дней Роман «летал». Алексис куксился и психовал, раздосадованный видом откровенного довольства на лице ди Валя. Чёрствый ромейнец мог из чувства приличия изобразить сожаление или хоть как-то поинтересоваться, где итаниец планирует жить. Несбыточные мечты. Роман светился счастьем, а уступивший комнату Сорра ощутил себя последним ослом, понимая, что откровенно прогнулся, улучшив пташке жизнь. Знала бы пташка, что послужило причиной бегства из ванной, не порхала бы в его присутствии столь легкомысленно. Обдумав, Сорра объявил, что не может оставить малютку-графа без внимания. Позволить корольку зачахнуть от скуки? Он не настолько жесток. Обязуется регулярно навещать, проведывать, и вообще, ди Валь, это МОЯ половина комнаты. Быстро убрал свои вещи... А впрочем, не трудись, я помогу... Открыв окно, Сорра вышвырнул со второго этажа бельё Романа, не в добрый час решившего занять пространство. В общем, дни без Алексиса превращались в ад ожидания дней с Алексисом. Сорра, устроив короткую грозу, «чтобы Романчик не расслаблялся», больше не появлялся. Романа грызло глухое беспокойство, нарастающее по мере того, как приближался день экзаменов. На экзамены Алексису было явно наплевать. Демонстративно игнорируя напрягшегося Артани, итаниец подошёл к постели и, сдёрнув покрывало, принялся раздеваться. На кровать полетел светло-голубой мундир, камзол, рубаха... Роман отложил книгу, не зная, с чего начать. Сел не без труда. Нет, он не боялся Сорры. Просто напряжение, моментально повисающее в воздухе, становилось невыносимым. - Тебя снова не было на занятиях. - Спал бы ты, королёк – добром не кончится, - стараясь не нервничать, заметил Алексис, ибо действительно знал: добром не кончится, по крайней мере, не для Артани. О рёбрах он помнил, и не только о рёбрах - Алексис о Романе в принципе не забывал, но откуда Артани об этом знать? Не успел Сорра войти, а ди Валь моментально взъерошился. Глазёнки сверкают, великоватая рубаха провокационно сползла на плечо, и скривиться хочется от одного взгляда: воплощение праведной невинности и чопорного достоинства. Снять бы с него штаны и повесить кверху ногами на пол часика, а пока он болтается, Сорра с ним поговорит. Главное не приспичило бы ничем другим заняться. Рядом с ди Ваалем он не знал чего от себя ожидать, поэтому и старался избегать по возможности. Роман закусил губу. Разговор с итанийцем абсолютно бесполезен - с тем же успехом он мог обращаться к стенке. Алексис демонстративно шарил по ящикам: – Ты мою заколку видел? - Серебряная в виде бабочки? – уточнил Роман, укрепляясь во мнении: не стоит тратить время на спасительные беседы с душой, которая не желает быть спасённой. - Значит, брал, – удовлетворённо подытожил Сорра. Выпрямился, протягивая ладонь с приказным видом терпеливого одолжения, дающего милость вернуть пропажу немедленно, – Ну? - Поищи за окном! - невозмутимо посоветовал Роман и, растянув губы в светской улыбке, любезно пояснил ошарашенному Алексису, – Она была на моей половине комнаты. - Оу... прискорбно Вопреки ожиданиям Романа, Алексис с трудом удержался от смеха. Он разбрасывал вещи, и сам об этом знал, но не ожидал, что Романчику хватит смелости повторить подвиг. Хотя, кто бы сомневался. Храбрость королька под сомнение не ставилась, с умом вот только напряг. Чем набита голова ди Валя неизвестно, но Сорра подозревал - опилки. - А я как раз хотел подарить её тебе... на бедность, – сообщив «потрясающую» новость и не дав Роману времени огрызнуться, итаниец отвернулся, невозмутимо продолжая разоблачение, но ди Валь не видел улыбки. - Похоже, это будет мно-о-ого вещей, – едко предположил Артани, в глубине души закипая от ярости. - Извини, не завёл привычки подавать нищебродам, – итаниец неуловимо пожал широкими плечами, демонстрируя красивую мускулистую спину - жаль любоваться некому, хотя можно надеяться, что Роман умрёт от зависти. - Так что если у меня что-то снова... - Сорра выделил голосом, - ... Потеряется, уверяю - ты потеряешься следом, - он усмехнулся, кожей чувствуя реакцию Артани. - Попробуем? – Роман, подобравшись, прожёг чужие лопатки ненавидящим взглядом. Дырка не появилась. - Королёк, не нарывайся. Мне ж тебя потом лечить... – тоскливо протянул Сорра. Он вовсе не желал ссориться. - О, да - сарказм Артани сообщил всё, что он об этом думает, – Только когда тебе меня лечить? Ты постоянно прогуливаешь. - Скучаешь по мне? - насмешливо обронил Алексис, отстёгивая пояс и снимая штаны. Это стало последней каплей. - У нас экзамены на носу! – шёпотом заорал Роман. Стены не были тонкими, но не голосить же криком посреди ночи. Разговор и без этого обороты набрал, - Ты хоть понимаешь, в каком положении я из-за тебя нахожусь, ублюдок?!! Нам уже дали один шанс. Второго не будет! Итаниец медленно повернулся, смерил пыхтящего от негодования графа насмешкой и изобразил попытку размышления: - Пожалуй, ты прав. Но, знаешь... мне плевать. - Ты... Роман, позабыв о недуге, слетел с кровати и ринулся на итанийца. Сорра не ждал, но среагировал рефлекторно, встретив точным, выверенным ударом ноги в ребро. Боль оглушила и отрезвила, одновременно напомнив о реалиях. Артани чудом не заорал - прикусил губу до крови. Сознание помутилось. Он очухался, стоя на коленях, скорчившимся и задыхающимся на холодном полу. От задувающего в щели сквозняка не спасал даже толстый ковёр. Из глаз невольно брызнули слёзы. Роман пытался продышаться и встать, опасаясь, что скоту взбредёт в голову повторить. Алексису хотелось повторить, взвыть от досады, покрыть Артани отборными ругательствами и закончить начатое, добивая ногой. А лучше выпороть. Благо, ремень под рукой - соблазняет воспользоваться и отходить по заднице, раз она жить не может без неприятностей. Роман правильно боялся - у Сорры крышу рвало, но итаниец пытался остановиться. Сорра понимал, что их стычки не доведут до добра, и в итоге случится что-то непоправимое. Он надеялся, что граф поймёт очевидное и перестанет заниматься самоубийством об него. Полагаясь на волшебный инстинкт самосохранения (ну, должен же он быть?) Сорра перестал оказывать помощь. Граф не успокоился и продолжал бросаться собакой на кость, игнорируя, что кость регулярно застревает в горле и выходит боком. Как с ним бороться? В подобные дни зрелище откровенно жалкого противника не доставляло Сорре удовольствия. Инвалидов он не бил. В груди возникало паскудное чувство. Настолько паскудное, что хотелось измочалить стену кулаком. Взять Романа за волосы, старательно отводя взор от ранящей седой пряди, заставить поднять голову и, глядя в глаза, спросить: «Чего ты добиваешься? Смерти? Хватит, Роман. Хватит. Прекрати! Я не хочу тебя убивать!» Или хочу... Сорра не мог определиться, чего он на самом деле хочет от Романа. Рвался на части от критического непонимания происходящего, собственного противоречия - остановиться или продолжать. В присутствии Романа воздух закипал, а Сорру обдавало жаром ненависти. Помириться? Боги, как? Он не сомневался, что Роман плюнет в лицо или сделает нечто хуже. Найдёт безошибочный способ пробить Сорру, использовав минутную душевную слабость, раскаяние, и не останется иного - лишь снова впечатать кулаком в красивое, искажённое мукой лицо, кровью стирая с него презрение, вызов, отвращение. И если тереть долго-долго... Какое выражение он хотел увидеть? Что он хотел увидеть? Знать бы – давно бы всё изменил. Роман не понимал. Смотрел свирепым взором грозовых, завораживающе-синих глаз, и в полумраке комнаты они сверкали на смуглом лице драгоценными сапфирами. Два лесных озера, населённых сумасшедшими водяными, выплясывающими безумный гневный хоровод эмоций. Ромейнская роза. Как с ним справиться? Связать? А что потом? Сорра дошёл до ручки, но эмоции, бурлящие лавой, не отражались на бесстрастном лице. Он неизменно выглядел спокойным, насмешливым, с вечно издевательской ухмылочкой. - Не стоит меня злить, пастушок, а то останешься калекой, – не слова, а откровенная пощёчина в пылающее лицо Романа. Итаниец неторопливо - знал бы Роман, какой ценой - словно ничего не произошло, закончил раздеваться и отправился в ванную, на ходу потрепав скрюченного парня по макушке. Задержав пальцы на мгновение, чтобы полелеять мимолётно, но Роман не заметил чужой ласки. Ненависть искажала реальность, и в ней оставался Алексис Сорра: равнодушный, невозмутимый, не стесняющийся прекрасной наготы и уродливых поступков. Роман с ненавистью запустил подушкой, но не успел попасть - дверь захлопнулась. Продолжать не было сил. Навалилась обморочная усталость, привычная боль. Хотелось лечь на ковёр, закрыть глаза и больше никогда не вставать. Существует ли у ненависти предел, и что начинается там - за гранью? Графу не сразу удалось подняться, но он заставил себя, не желая дарить Сорре удовольствие видеть себя раздавленным. Кое-как доковылял до выброшенной подушки... - Ненавижу. За эти дни Роман повторял эту фразу сотни раз. Он с бессильной тоской посмотрел на дверь. В ванной комнате мирно плескалась вода. - Сдохни! В этой мысли не было содержания. Граф мог вызубрить её заклинанием, но на самом деле никогда бы не пожелал непоправимого. Сорре не желал. А почему не желал…не знал. Словно что – то останавливало в последний момент, даже в мыслях. Ди Валь взбил подушку и, спихнув книгу - сил перекладывать не было - осторожно лёг, баюкая ребро. Завтра тренировка, но если подобное продолжится, Алексис действительно сделает его калекой. Или Роман найдёт способ расправиться с ним раньше, - мелькнула в голове услужливая, но донельзя противная мысль. **** Артани почти заснул, когда Алексис вышел из ванной. Несколько минут итаниец, сопя, ходил по комнате, демонстративно производя как можно больше шума, чтобы ещё больше позлить графа. С грохотом уронил стул, принялся складывать одежду, врубил свет, словно он один во всём мире. Роман проснулся от тишины. Так бывает, когда тишина становится слишком плотной, почти осязаемой, заполненной чужим присутствием. В комнате по-прежнему горел свет, но теперь лампа была полностью приглушена и заботливо отвёрнута к стене, превратившись в импровизированный ночник. Роман лежал с закрытыми глазами, разглядывая тусклое марево сквозь ресницы, и никак не мог сообразить, с чего Сорра церемонится? Итаниец присел на кровать. Граф подобрался, ощутил, как с него осторожно убирают одеяло. Одеяло... Роман моментально проснулся и напрягся, продолжая внешне сохранять расслабленность и притворяться спящим. Что происходит? Через неплотно сомкнутые веки он видел сидящего на краю кровати Алексиса. Роман боялся - от чужой непредсказуемости становилось реально не по себе. Сорра задумал очередную пакость? Если так, итанийцу придётся здорово пожалеть о затее. Раненный или нет, Роман размажет, заставив его пожалеть. Он только сегодня освоил вспышку, и теперь графу не терпелось применить магию на Алексисе, чья чудесная способность исцелять позволяла им нарушать запреты о драках, не боясь разоблачения. Как подозревал Роман, это было единственной причиной, заставляющей итанийца оказывать помощь в принципе. Сейчас граф сам жаждал, чтобы Алексис действительно попытался навредить. Тогда Роман сможет атаковать с чистой совестью. Пальцы итанийца осторожно взялись за край рубахи, осторожно задирая наверх. Роман похолодел, терзаемый худшими опасениями. Что гад задумал? Он застонал, поворачиваясь, будто во сне, и принялся шарить в поисках одеяла. Алексис с неслышным вздохом укрыл его и, обхватив голову, продолжил сидеть в задумчивости. Роман и сам не понял, как в такой ситуации умудрился уснуть, но сон плавно окутал сознание, забирая в мягкий дурман. Страх, что Алексис рядом, послужил толчком. Роман проснулся оттого, что воздух холодил обнажённую кожу, и с ужасом осознал, что допустил непростительную небрежность, а сейчас... Сердце испуганно забилось, подпрыгнув в горло. Рубаха была задрана до подмышек, а он настолько крепко вырубился, что ничего не почувствовал. Почувствовать было сложно. Алексис склонился над ним, невесомо касаясь кончиками пальцев, просто поражая чуткостью и бережностью прикосновений. С трудом верилось, что этот парень ударом кулака способен разнести кирпич. Длинная светлая прядь скользнула по щеке, окутывая тонким головокружительным ароматом ирабиса. Сердце совершило судорожный скачок, от напряжения стало трудно дышать. Роман сконцентрировал энергию и не сразу понял, что Сорра разматывает его неуклюжую повязку. Очень осторожно, явно не желая свидетеля в лице графа. Алексис пытается помочь? Подтверждая догадку, чужие пальцы тихонько, но уверенно прощупали рёбра. Он непроизвольно застонал, когда Сорра добрался до больного места. Роман замер вместе с Алексисом, боясь, что итаниец догадается, услышит лихорадку сердца. Пригодились дыхательные техники. Несколько секунд Сорра не двигался, пристально вглядываясь, затем неуловимо расслабился. Благословенная энергия исцеления потекла в тело, заполняя мягкими волнами эйфории, обезболивая, пока магия с безошибочным инстинктом выполняла свою работу, вправляя, переделывая, восстанавливая. Стало удивительно легко, спокойно, по-дурацки хорошо. Алексис не плохой, - подумал Роман, и рассудок, получив разрешение, снял внутренний предохранитель, доверчиво уплывая в сон. В эту секунду растрёпанный Роман выглядел почти ребёнком – удивительно трогательным в своей беззащитности. Артани не знал, что улыбается во сне нежной ангельской улыбкой и Сорра отводил глаза, не желая смотреть, боясь, что дрогнет и передумает. Не передумает. Схожая улыбка блуждала на губах Алексиса, но в ней не было спокойствия и умиротворённости - победная самоуверенность и демоническая радость. Задумчиво перебирая пальцами тёмные пряди, Алексис, почти не скрываясь, гладил Романа по волосам, позволяя себе насладиться перед тем, как забыть навсегда. Он придумал способ раздавить своего врага, и ему не терпелось осуществить план, осталось лишь подговорить подельников. «Я заставлю тебя уйти из Академии», - злорадно подумал Алексис, - Кто не со мной – против меня, ди Валь. Тебе не стоило идти против меня…. «быть не со мной» - задавленная на краешке сознания мысль.