Колыбельная для зверя

      Голова болит нещадно. И не только голова – обратная трансформация прошла слишком быстро, тело ломит, как после побоев. Мерзкое чувство. Привычное до отвращения.       Ещё и ощущение собственной наготы действует на нервы. Не только и не столько от холода, озноб — дело привычное, хоть и неприятное, — просто у нормальных людей на теле не должно быть столько отметин. Слишком в глаза бросается. И вообще, смущает. Ясутомо, в общем-то, и сенсор снял не в последнюю очередь для того, чтобы не привлекать лишнего внимания. Зря, наверное. Надо будет снова поставить.       Ясутомо с глухим ворчанием отлепляет лицо от пола, неловко приподнимается на локтях, чувствует, как по телу сползает ткань. Куртка, что ли? Шинкай, мать Тереза, постарался, по запаху ясно…       — Очухался? — раздаётся совсем рядом негромкий голос, и Ясутомо невольно вздрагивает. Слух всё ещё перестраивается, слишком острый — голос бьёт по ушам. — Ну-ну, не дёргайся так.       — Отойди, — неразборчиво огрызается Ясутомо, трёт запястьем слезящиеся глаза и пытается нашарить свои вещи. Чует же, что где-то рядом…       — Левее, — сообщает Шинкай, и Ясутомо невнятно ворчит в ответ, мол, без тебя разберусь. Одежда действительно нащупывается чуть левее. Ясутомо, глухо выругавшись, неуклюже одевается — его сильно шатает, попасть ногой в штанину оказывается той ещё задачей.       Молчание тяжёлое и неудобное, как старая штанга. Ясутомо дискомфортно, но начинать разговор первым он точно не собирается.       Как перед медкомиссией, честное слово.       — Почему сразу не сказал? — наконец, спрашивает Фукутоми, и Ясутомо хочется то ли побиться головой о дверной косяк, то ли постучать о него самого Фукутоми. Тоже головой.       — Да кто о таком говорит? — вместо этого желчно огрызается Ясутомо, одёргивая футболку. — Чтоб сразу в шею погнали? Да чего там, теперь точно…       — Семпаи не в курсе, — прерывает Фукутоми, и Ясутомо смотрит на него непонимающе, с затихающим раздражением. — Тебе просто стало плохо после тренировки. Никто не удивится, после такой нагрузки это естественно.        Ясутомо трёт висок — голова просто гудит, — медленно кивает. Ладно, допустим, это просто блажь нашла, едва ли такое скрывать станут… Они не дураки и не святые.       Ясутомо замечает пропитавшиеся красным бинты, покрывающие руку Фукутоми, и совесть снова больно жалит.        — Бывает, — сухо констатирует Фукутоми, перехватив его взгляд. Кажется, он это уже говорил.       Ясутомо прикусывает язык, рыскает взглядом по полу.       — Прости. Я на людях не срывался никогда, не проконтролировал.       — Ничего. Заживёт.        — Но на шоссейник сесть…       — Заживёт, — твёрдо повторяет Фукутоми. — У тебя нет поводов беспокоиться обо мне. Тодо, у тебя тоже, не танцуй бровями.       От Тодо пахнет паникой и брезгливостью, но держится он довольно адекватно, орать и размахивать руками не порывается, поэтому Ясутомо делает вид, что его здесь нет.       — Устроил ты переполох, конечно, — посмеивается Шинкай, и Ясутомо с трудом сдерживает вздох. От Шинкая несёт такой безмятежностью, что хочется чихнуть. И ещё чем-то. Едко так.       Ясутомо втягивает носом воздух. Если подумать, эта химическая горечь ему хорошо знакома.       — Бета-супрессанты третьей группы?       — Соображаешь, — Шинкай выглядит самую малость удивлённым, но отчего-то очень довольным. У него выразительное лицо, легко читается. Хотя — Ясутомо в этом уверен, — читать Шинкая нужно исключительно между строк. И ещё расшифровывать потом. — Тоже?       — Мне пятая не помогает, — нехотя признаётся Ясутомо. Просто потому, что Шинкаю проще ответить, чем надеятся, что он отвяжется. — И у меня перерыв.        — Давно?       — Третью неделю.        Шинкай присвистывает. Громко. По ушам бьёт. А ведь у некоторых оборотней слух предельно обострённый, как у самого Ясутомо — обоняние. Весело им, наверное, живётся.       — И ты держался?       — А что, выбор был? — огрызается Ясутомо. После обращения нервы всегда пошаливают, это вроде естественной реакции на стресс. — От шестой вообще кроет, у неё список побочек трёхметровый.        — Серьёзно?       — Почти — семьдесят четыре пункта, — Ясутомо недовольно поджимает губы и зачем-то поясняет: — Я считал.       Шинкай озадаченно ерошит волосы.       — Слушай, а альтернативы? Ну, не знаю… Другой тип, может?       Не знает он… Были бы альтернативы — не было бы проблем, вот что.       — На альфа-супрессанты переходить боюсь, — помолчав, поясняет Ясутомо. — Мне врач статистики показывала. Из-за них нарушения пойти могут, в изолятор загреметь — как раз плюнуть. Не хочу так.        У Шинкая на лице написано понимание, и Ясутомо это смутно раздражает. Шинкай весь, целиком смутно раздражает, пониманием этим своим, показным дружелюбием, тщательно выверенными улыбками, но при этом есть в нём что-то такое… почти по-детски искреннее, что всерьёз злиться на него не получается. Это тоже действует на нервы.       А в запертую дверь кто-то скребётся, зовёт — «эй, вы там уснули или померли?» — и от этого становится почти смешно.       — Здесь проходной двор. Обсудим всё у меня, — Фукутоми не спрашивает, и Ясутомо не возражает.        Просто не находит сил возразить.

***

      У Фукутоми в комнате спартанский порядок. Ясутомо так себе и представлял. Наверное, даже пылинки не рискуют сюда залетать, боясь быть выстроенными в шеренги. Учебники, конспекты, подшивка «Вело-недели». Единственное, что выбивается из его ожиданий — небольшой террариум со спрятавшейся в панцирь черепашкой и явно очень зачитанные книги. «Психология оборотней в период становления сознания», «Оборотни в семье», «Оборотная сторона жизни»… Ясутомо всё это читал не раз. Довольно впечатляющая подборка, если подумать. С умом составлена.       — Мои отец и старший брат тоже оборотни, — поясняет Фукутоми, наверное, заметив его заинтересованный взгляд. — Шинкай тоже, как видишь.        — Вижу. Почитай ещё «Жизнь в моей шкуре» Китамуры, душевно, — с нервной усмешкой советует Ясутомо. Судя по лицу, Фукутоми делает себе мысленную пометку, и Ясутомо отчего-то даже не сомневается — почитает.       Фукутоми выгоняет из комнаты сонного шмеля и закрывает окно. Едва ли на третьем этаже их станут подслушивать, но предосторожность лишней не бывает. Впрочем, Ясутомо сомневается, что услышит что-нибудь хорошее. Ситуация не та.       Фукутоми деловито скрещивает руки на груди — перебинтованную ладонь он держит на весу, и выглядит это немного нелепо.       — Для начала сразу проясню одну вещь: никто из нас ничего не сообщит семпаям или учителям.        — Почему это?! — вырывается в воздух за долю секунды до того, как Ясутомо успевает спросить то же самое.       От Тодо это звучит неприятно. Как тявканье чихуахуа или ещё какой-то перепуганной мелочи. Даже не из-за интонаций, просто… Просто. Ясутомо не может объяснить, почему Тодо вызывает у него именно такие ассоциации, от него просто немного противно.       — Джинпачи, хотя бы сделай вид, что ты не эгоцентричная скотина, — демонстративно-доброжелательно просит Шинкай. Он виртуоз в том, что касается таких интонаций.       — Хаято! — голос Тодо звенит от возмущения и укоризны. Понимания он не встречает.       — Ты же сейчас всерьёз рискуешь нажить врагов, — Шинкай выглядит наигранно-безмятежным. — В том числе в моём лице. Хотя бы из оборотнической солидарности.       Враги, которые всегда могут списать любой косяк на несознанку. Хорошенькая перспектива.       Тодо наверняка хочет возразить, но только беззвучно разевает рот задыхающимся карпом.       — Ты хочешь что-то изменить, — Фукутоми, будто вовсе не слыша пикировку Шинкая и Тодо, не спрашивает, а утверждает. Ясутомо мрачно кивает. Хочет. Он много чего хочет, в частности, спокойной жизни. Только не строит иллюзий по поводу собственных перспектив.       Фукутоми выглядит образцом невозмутимости.       — Не вижу смысла лишать тебя такой возможности. До сих пор ты хорошо себя контролировал и, похоже, если бы не семпаи и Тодо, держался бы ещё долго.        — А что сразу я?! — вскидывается Тодо, едва не оборвав выбившуюся из-под ободка прядь волос, которую он нервозно накручивал на палец. Шинкай тихо фыркает и хлопает его по плечу.       — Джинпачи, помолчи, пожалуйста, ты сегодня и так слишком много говорил…       — Я…       Шинкай закатывает глаза и зажимает возмущённо замычавшему Тодо рот ладонью.       — Не мешай.       — Ты заинтересован, — Фукутоми снова утверждает. Ясутомо смотрит на него до того пристально, что, наверное, давно уже должен был прожечь взглядом дыры в голове, но Фукутоми очень живучий.       — Жду продолжения шоу.       — Хорошо, — у Фукутоми взгляд не менее пристальный и цепкий. Ясутомо поневоле робеет от такого внимания. — До тех пор, пока ты не научишься себя контролировать — я помогу.       Несколько долгих оглушительно-тихих секунд уходит на то, чтобы осознать каждое слово по отдельности и сложить их в связное предложение.       — Не смешно, — собственный голос скрипит, как плохо смазанные дверные петли. Фукутоми хмурит внушительные брови, и это зрелище не назвать располагающим к доверительной беседе. Положение спасает Шинкай, которого в этой жизни, видимо, мало что может вывести из привычного душевного равновесия.       — У Джуичи много талантов, но талант комика в этот список точно не входит, — говорит он, похлопав Ясутомо по плечу.       — Руку убери. Ещё раз.       — Я не шучу, — всё-таки у Фукутоми слишком низкий голос для его возраста. Низкий и гулкий, таким хорошо отдавать распоряжения, и ни одна скотина, даже самая заносчивая, не осмелится перечить.       Ясутомо уже успел в этом убедиться на собственном опыте.       — Если ты хочешь о чём-то спросить — спрашивай, — распоряжается этот самый голос. Ясутомо спрашивает.       — Как здесь с оборотнями вообще? Ну, в Хаконе.       Он переводит тему, просто чтобы выкроить дополнительную минутку для переваривания информации. Фукутоми снова хмурится, но в этот раз — совершенно не грозно, просто задумывается.       — Здесь мало таких, — наконец, говорит он. — Слишком проблематично. Якорей нет. И семьи далеко. Опасно.        — Кто? — Ясутомо не так важен ответ, всё равно нет особого желания контактировать с другими оборотнями, просто старательно тупящему мозгу нужно время. Тупящий мозг не в состоянии воспринять слишком маловероятную правду.       — Торизава из баскетбольного. И Нишимура из клуба кендо.        — Близняшек Ямагава и новенькую с моей параллели забыл, — напоминает Шинкай, громко щёлкнув пальцами.       — Да, и они тоже. По именам всех не помню, — Фукутоми трёт переносицу. — Считая присутствующих — человек десять.       Ясутомо нервозно жуёт губы. Обветренные донельзя, язык то и дело проходится по сухим корочкам.       — Ты мне не веришь, — не понять, то ли Фукутоми хмурится ещё сильнее, то ли это его нормальное выражение лица. Ясутомо не отрицает очевидное.       — Не верю.        — Не знаю, смогу ли помочь тебе, но Шинкая всё устраивает.        — Ещё как! — Шинкай ощутимо хлопает Ясутомо по спине. Неприятно, но совершенно точно без злого умысла. — Ну что ты за собака-подозревака, Аракита-кун? Сказали ведь — тут врагов нет, головой не веришь — нюхом почуй и убедись.       Фальшью действительно не тянет, Ясутомо мгновенно различил бы её специфический приторный запах. Но принять решение от этого ничуть не легче.       — Ну давай, соглашайся — и пойдём обедать, я уже последний батончик съел…       Шинкай щебечет с привычной своей безмятежностью, не затыкаясь, и Ясутомо попросту отфильтровывает его голос.       Это тяжело. Принять предложение помощи — неимоверно тяжело. Принять саму мысль о том, что ему эту помощь действительно готовы оказать — почти нереально.       — Слушай, волк-одиночка, тебе тут стаю предлагают, — фыркает Шинкай, и от очередного ляпа по спине Ясутомо довольно успешно уворачивается.       Стая.       Ясутомо перекатывает это слово в мыслях, как котёнок — клубок шерсти. Стая.       Ладонь Фукутоми жёсткая и очень тёплая, с явственно ощутимыми шероховатыми мозолями. Рукопожатие крепкое почти до боли. Это отрезвляет и будто бы обнадёживает.       Менять устоявшуюся картину реальности тяжело. Нужно на куски, в мелкое крошево разбивать старательно выстроенные стены, строить из обломков новое… понять бы ещё, что. Сложно всё это. Очень сложно.       Но Ясутомо попробует.