Колыбельная для зверя

      В Хаконе проще, чем дома. Не лучше, но проще. Всем на всех плевать, зато и на нервы никто не действует. А может, Ясутомо просто сразу всех отпугнул. Обычные люди подсознательно воспринимают оборотней как опасность, а Ясутомо вдобавок явно не светится дружелюбием. Лучше не приближаться, считают все, почти без исключения. Те, кому в голову взбредает странная блажь с Ясутомо пообщаться, присоединяются к большинству очень быстро — характер у него непростой, не каждый выдержит. Даже учителя стараются не лезть — в паре драк Ясутомо вёл себя, говоря по совести, не очень адекватно, едва не отправил троицу старшаков в больницу, — и теперь связываться с ним попросту не рискуют. Пытаться увещевать — тоже.       Зато можно в любой момент сняться с места и выехать… да хоть бы к побережью. Там тихо и нет ядрёного смешения человеческих запахов. Или в лес — Хаконе не Йокогама, тут больше зелени, чем застроек.       Апрель проходит спокойно — на плановом визите к метаморфологу график выглядит почти образцово-плавным: даже несмотря на всех конфликты, никаких резких всплесков норадреналина и адреналина, всего два обращения «не по расписанию», Ясутомо даже не помнит, когда такое было. Но Шируито-сенсей выглядит скорее встревоженной.       — Затишье перед бурей, — вздыхает она. — Ясутомо-кун, я знаю, тебе непросто сходиться со сверстниками, но скоро будет не обойтись без якоря. Пожалуйста, не восприми как нравоучение, но…       Ясутомо молча качает головой. Бесполезно. Он это знает. Шируито-сенсей это знает.       «Якорем» может стать родственник, близкий друг, любовник — плевать, какого рода связь, главное — доверие. Кто-то, за кого сможет цепляться ещё слабое человеческое сознание, кого будет слушать зверь. Кто сможет предотвратить срывы, усмирить, если спонтанное обращение всё же произошло, и поддержать, хоть как-то помочь, когда два сознания вцепляются друг другу в глотку.       Поэтому Ясутомо такое не светит.       Оборотни — существа куда более социальные, чем обычные люди. Без других они просто не выживают. Потому раньше и жили стаями-общинами, но это было раньше, тогда выбирать особо не приходилось, ты либо среди оборотней, либо среди людей. А сейчас взаимодействие оборотней на начальных этапах становления «настоятельно не рекомендуется». То ли нервные совсем стали, то ли из-за частых смешанных браков что-то пошатнулось, но в последние лет пятнадцать статистики неутешительные: в Японии ежегодно порядка сотни подростков-оборотней погибает только в стычках друг с другом.       Это совсем не обнадёживает.       Наверное, Ясутомо не верит в судьбу. Зато верит в факты и здравый смысл, которые никогда не говорят ничего хорошего.       В частности, факты говорят: ему здесь не рады. Как и везде, впрочем, Ясутомо не привыкать. Ему достаточно часто указывали на дверь. И в детстве, и в средней школе. И ладно ещё, если б хоть причины объективные были…       Факты — упрямая вещь. Даже упрямее самого Ясутомо, спорить с ними бессмысленно по определению.       Они просто есть, твёрдые и незыблемые, равнодушные. Как здоровенные камни у кромки воды на побережье. Им плевать, сколько ни бейся в них прибоем, сколько ни бросайся на них грудью, расшибаясь в невзрачное кровавое месиво — они не снисходят до ответа, с ними не договориться.       А затем Фукутоми обгоняет его на велосипеде, и камни добровольно-принудительно снимаются с насиженных мест.

***

      Нужно будет попросить новый курс супрессантов, и поскорее. Лучше даже на внеочередную проверку записаться. Да, нужно сегодня же созвониться с метаморфологом…       С одной стороны, тренировки неплохо помогают — Ясутомо выдыхается настолько, что когда добирается до своей комнаты в школьном общежитии, сил хватает только на то, чтобы запереть дверь и обратиться, и волчья форма спит без задних лап часов до трёх ночи. Этого вполне достаточно, чтобы отдохнуть, и как раз остаётся время, чтобы хоть как-то сделать домашку: шутки шутками, а за первые месяцы Ясутомо учёбу сильно запустил, и не хотелось бы, чтобы его попёрли из школы за неуспеваемость.        С другой — сдерживаться в последнее время становится всё сложнее. «Ябеда» верещит, не переставая, поэтому Ясутомо её отключает. И снимает с руки сенсор: оправдывается тем, что в раздевалке могут возникнуть вопросы, а по сути — попросту прячет голову в песок. Ясутомо отчётливо понимает, что если такое продолжится — он сорвётся при всей команде, не спасёт и то, что часов по десять в день отводит на «выгул». Он ничего не может поделать с тем, что воспринимает весь клуб, да и всю школу, да и весь мир — чего мелочиться? — как врагов. Шируито-сенсей за это уже отчитывала, но толку никакого.       Ему действительно не повезло с командой. Семпаи гнобят систематически, всякий раз приходится наступать себе на горло, чтобы сдержать клокочущую внутри колкую обиду и подступающую тошнотой ярость. Проще сказать, чем сделать, но Ясутомо уже почти привык: ему ещё года два назад доходчиво объяснили, что неконтролируемые эмоции чреваты неконтролируемым же обращением. Снова сидеть на сильнодействующих супрессантах не хочется страшно, от них жуткий откат, изолятор — тоже как-то не самая радужная перспектива, поэтому сцепить зубы и молчать, мысленно высчитывая всякие числовые последовательности, чтоб хоть как-то сдерживать готовое сорваться сознание. Шируито-сенсей ещё советовала медитацию, но с этим совершенно не сложилось, да и не до медитации, когда педали крутишь так, что пульс ударами молота отдаётся где-то в задней стенке черепа. Ясутомо запястьем вытирает взмокший лоб и устало смотрит на группу второгодок, столпившихся в паре метров от его велостанка. Их тренировка закончилась минут двадцать назад, а ему вкалывать ещё полтора часа — сегодня Фукутоми снова повысил нагрузку. А эти — вроде гиен, стоят и ждут, когда он свалится. Не дождутся. Но на нервы действует изрядно.       За месяц с лишним семпаи так и не устали от бесконечных шпилек. Зато от них устал сам Ясутомо. Ему не привыкать — в детстве ещё были постоянные тёрки с окружающими, оборотней часто не любят, даже если не знают, что они оборотни, — но от этого как-то не легче.        Серьёзно, люди, вам делать нечего?..       Ясутомо игнорирует едкие подколы и прямые оскорбления. Он знает, что в команде его ненавидят, ничего нового всё равно не услышит. Можно сделать вид, что за шумом крови в ушах вовсе не слышно, это не так сложно… Обычно Ясутомо, как и почти все оборотни его возраста, сидит на лёгких супрессантах, но две недели назад Шируито-сенсей сказала сделать перерыв, чтобы не было привыкания. Она права, в последнее месяцы эффект и так проявлялся всё слабее, но сейчас Ясутомо не отказался бы даже от самого мощного препарата, и плевать на все побочные эффекты, только бы не трястись, что в любой момент зубастый сосед может заявить свои права.        Наверное, сегодня у Ясутомо просто очень неудачный день — может, звёзды так сошлись, или кошак не просто так дорогу четыре раза во всех направлениях перебежал, или… да какой бы ни была причина, если она вообще есть, день правда чудовищно неудачный, с самого утра…       К тому моменту, когда семпаи уходят — первогодки с подачи Фукутоми почти всегда тренируются куда дольше остальных, — у Ясутомо мелко дрожат руки и заметно плывёт перед глазами. Одни из первых признаков того, что сосед выходит из-под контроля.        Наверное, у Ясутомо сегодня действительно просто очень неудачный день.        У Тодо есть, в числе прочих, одна паршивая привычка, которая бесит до красноты перед глазами. Он слишком много комментирует. Ясутомо прекрасно знает, что Тодо его всерьёз невзлюбил, как и все остальные в команде, но с Тодо приходится контактировать больше, чем с семпаями: они оба первогодки, от этого никуда не деться. От этого и от постоянных колких комментариев. Ясутомо уже перестал воспринимать отдельные слова и даже предложения — в сознание ввинчиваются только интонации, абстрагироваться от которых не получается, как ни старайся. Не спасает даже заглушающий любые голоса шум крови в ушах — когда Ясутомо в чём-то обвиняют, он это осознаёт, даже если почти ничего не слышит.        Наверное, сегодня Тодо в особенном ударе, потому что его одёргивает Фукутоми, обычно не вмешивающийся ни во что.       — Тодо, придержи язык.        — Ты и сам знаешь не хуже! — голос у Тодо срывается на недовольный визг. Он всегда говорит эмоционально, театрально даже, и от него гнилостно-сладко тянет фальшью и наигранностью. Ясутомо не любит этот запах. От матери похоже пахнет. От сестёр тоже. Это раздражает. Бесит.        — Тодо.        От Фукутоми прохладно пахнет невозмутимостью. Чуть солоновато и свежо — так пахнут прибрежные камни возле обрыва, куда Ясутомо иногда выезжает, когда сдают нервы.        — Ладно, ладно, молчу. Но всё ра…       — Джинпачи, ты переигрываешь.        Спокойствие Шинкая пахнет цикутой и так же обманчиво. Ясутомо кажется, что от Шинкая, совсем как от цикуты, могут начаться судороги и пойти пена изо рта.       Какие странные мысли приходят в голову, когда сознание настойчиво требует отпуск.        Сбоку раздаётся назойливый писк таймера — четыре часа вышли. Очень вовремя. Домой. В смысле, к себе.        — Я… я пойду, — Ясутомо, покачиваясь, сходит со станка. — Закончил на сегодня.        Кажется, Фукутоми кивает — Ясутомо не особо разбирает, зрение уже перестраивается.       Надо дойти до своей комнаты. Просто дойти и запереть дверь. Это недалеко, можно успеть. Наверное. Наверное…       Ясутомо понимает, что опоздал, когда пол неожиданно больно бьёт по коленям. Перед глазами клубится красно-белое марево, густое и неоднородное, мелькающих в просветах людей уже не разглядеть.        — Аракита-кун, тебе плохо? Вот, попей, — кто-то садится на корточки совсем рядом, кладёт руку ему на плечо. Кажется, Шинкай. Да, Шинкай, у него странный, немного химический запах. А ещё вместо цикуты от него теперь горьковато, полынно пахнет усталостью и беспокойством. — Джуичи, я же говорил, четыре часа — это перебор…       Уйди. Отойди подальше. Не трогай. Не прикасайся.        Шируито-сенсей объясняла, как подавить обращение, но получалось пока только в теории. Суставы ломит и выворачивает, как при сильной лихорадке — Ясутомо болезненно шипит сквозь сжатые зубы, мысленно повторяет все советы Шируито-сенсея: дыхание, пульс — всё это можно взять под контроль… Если не сдерживаться — такого дискомфорта можно избежать, но сдерживаться надо, иначе перемкнёт совсем, а здесь — нельзя. Ни в коем случае нельзя, пусть лучше припадочным считают, чем увидят…       Подняться не получается.        Надо было переходить на супрессанты помощнее, и плевать на откат, а не перерыв брать, вот что…       Шинкай отшатывается, расплёскивая «Покари» из открытой бутылки, и глаза у него настолько яркие, испуганные, что Ясутомо различает даже сквозь туман.       — Джуичи, да он же…       Обращение происходит быстро. Секунд пятнадцать в худшем случае. По ощущениям похоже на сильную судорогу — привычно до отвращения. Прошивает от первого шейного позвонка, проходит ударной волной сухого пульсирующего жара до кончиков пальцев, бьёт вспышкой по глазам.        А затем сознание сдавливает, оттесняет куда-то очень далеко, оставляя только крохи, обрывки, теряющиеся в монохромной волчьей пустоте.        Ясутомо пятнадцать и он только недавно начал осознавать себя человеком, обращаясь в зверя. Этого мало. Этого слишком мало.       Фокус настраивается секунды полторы — серые стены, серые станки с закреплёнными велосипедами, люди тоже серые. Лапы подрагивают от усталости и почти разъезжаются, когда Ясутомо стряхивает одежду. Скользко и липко — пролившийся «Покари» растекается внушительной лужей, пачкает шерсть, и резкий сладковатый запах назойливо ввинчивается в ноздри.       Кто-то орёт. Рядом. Громко. Тодо. Да, Тодо. От него кисло и ржаво пахнет страхом. От сладковатой гнили не осталось и следа.        Грохочет дверь — её закрыли. Заперли. Наверное, это хорошо. Может быть. Может, нет. Лучше бы ушли и заперли снаружи. Почему остались…       Мысли обрывистые, сбивчивые, сменяют друг друга слишком быстро, хаотично.        — Назад.       — Не глупи, давай я…       — Не смей. Назад, и Тодо тоже.        Фукутоми. И Шинкай. Тодо — чуть поодаль, у стены. Уже не паясничает, уже не издевается. Если обратиться при семпаях — они тоже замолчат? Если наброситься — оставят в покое? Если…       Эмоции можно контролировать. Нужно. Даже если хочется зубами из горла выгрызть своё право на спокойную жизнь.        Но если…       Всякий раз, когда два сознания, человеческое и волчье, сталкиваются, Ясутомо кажется, что он сходит с ума. Может, так оно и происходит. Шируито-сенсей говорила, что для своего возраста и с учётом всех особенностей ситуации Ясутомо держится очень стабильно, но долго такое длиться не может, и скоро без «якоря» будет не обойтись.        «Якорь» ему не найти.        — Аракита.        Шерсть на загривке встаёт дыбом, когда Фукутоми делает шаг вперёд.        Не подходи. Остатки человеческого сознания вскидываются, кричат — бестолку, безрезультатно, — будто бьют кулаками по прутьям клетки.        Ясутомо щерится, обнажая внушительные острые зубы. Не подходи, не надо. Ты ничего плохого не сделал, не гнобил вовсе, так не рискуй, не подходи.        Но Фукутоми подходит. Медленно, но неотступно, смотрит сосредоточенно и без враждебности.        Ясутомо теряется. Прижимается к полу, будто готовясь к прыжку; передумав, отступает на шаг, не прекращая скалиться, но рык получается скорее жалобным, чем грозным.        Он не слышит, что говорит Фукутоми. Два сознания, человеческое и волчье, сталкиваются с криком и протяжный воем. И это ещё один отличный повод сойти с ума.        — Джуичи, не приближайся к нему!       Шинкай смотрит на них, широко распахнув глаза. Страхом не пахнет — только настороженностью, и чем-то ещё, Ясутомо не совсем понимает, чем именно, но больше всего похоже на то, как зверь подбирается перед прыжком.        — Всё в порядке, — отзывается Фукутоми, медленно протягивает руку, и Ясутомо осознаёт, что ему страшно. Он не понимает, почему Фукутоми так себя ведёт, чего хочет, чего пытается добиться, и ему страшно.        Самозащита — самый естественный рефлекс что человека, что зверя. В этом убеждении оба сознания сходятся.        Сильные челюсти смыкаются на протянутой ладони.        Кто-то вскрикивает — тонко, визгливо. Кто-то шумно вздыхает. Фукутоми молчит и не отводит взгляд.        Проклятье…        Краем волчьего сознания Ясутомо понимает, что сейчас будет больно. Нельзя кусать, нельзя даже порываться. После этого всегда бывает больно. Это правило. Так всегда было.        Фукутоми подаётся вперёд: широкая мосластая ладонь приближается медленно, издевательски медленно, и Ясутомо крупно вздрагивает, поневоле прижимая уши.        Зубы — единственное оружие, сейчас бесполезны. Когти тупые, толку от них никакого.        — Успокоился? — жёсткая ладонь ложится на голову, аккурат между ушами, легонько ерошит тёмную шерсть. Не больно. Скорее, ободряюще. — Всё хорошо. Всё в порядке, тебя здесь не тронут. А теперь отпусти.        Смысл слов смазывается, размывается, но интонации спокойные, ни недовольства, ни агрессии. Без угрозы. Это странно.       Челюсть будто сведена судорогой, и Ясутомо не сразу удаётся разомкнуть зубы. На языке остаётся слабый привкус крови. Солоноватый. Металлический.       Ясутомо тяжело дышит, смотрит затравленно, непонимающе. Медленно пятится, пока не упирается в стену.        — Тихо, тихо. Только не беги никуда, — Фукутоми будто вовсе не обращает внимания на прокушенную ладонь.        Запах крови действует на нервы. Не надо было так.        — Шинкай, подай бинт, — в сторону бросает Фукутоми и снова поворачивается к Ясутомо. — Понимаешь, что я говорю?        Шинкай подлетает с аптечкой — наверное, достал, ещё когда Ясутомо только обратился.        — Джуичи, не думаю, что он уже…       — Он нас сожрёт! — визгливый вскрик бьёт по ушам и Ясутомо нервно щерится.        — Джинпачи, тише, — Шинкай нервничает. Запах горьковатый, дымный. — Джуичи, давай перевяжу…       Фукутоми не возражает. И не отводит взгляда от Ясутомо.        — Если понимаешь — кивни.        — Фуку, отойди от него!       — Тодо, уйди в подсобку и помолчи.        Единственное, что Ясутомо понимает — Фукутоми не причинил ему боли, когда имел и возможность, и право. Очень странное и необъяснимое для Ясутомо великодушие.        — Ты понимаешь, что я говорю? — в третий раз спокойно повторяет Фукутоми. Смысл отдельных слов медленно добирается до человеческого сознания, медленно складывается в общую мысль. Ясутомо наклоняет голову.        — Понимаешь. Хорошо. Ты можешь обратиться?       — Джуичи, это было спонтанно, он не…       — Можешь или нет?       Ясутомо так же медленно мотает головой.        — Тогда подождём, — решает Фукутоми. — Тебе воды налить? После тренировки наверняка пить хочешь. Шинкай, в подсобке миска была, кошек прикармливали…       Человеческому сознанию почти смешно. Что за внезапный приступ филантропизма? Но если серьёзно — правда не помешало бы. Человеческое и звериное тела связаны очень тесно: голод, жажда, усталость, боль — не уходят и возникают из ниоткуда.        Если совсем серьёзно — Ясутомо окончательно запутался.