Umdlali

Ноги закоченели. Серхио попытался нащупать одеяло и нечаянно ударил локтем во что-то мягкое — мягкое недовольно заворчало. По комнате гулял сквозняк, кажется, тянуло из открытого окна где-то справа. С трудом открыв глаза, Рамос тут же зажмурился — слишком много света. Язык словно распух и занимал теперь почти весь рот, как неуклюжий, отказывающийся слушаться и бесполезный кусок плоти. Голова болела нещадно, внутри что-то гудело, звенело, стекольно бряцало и вспыхивало ядовито-зелеными пятнами, но причиной столь незабываемых ощущений вряд ли была вчерашняя травма, хотя Серхио подозревал, что визуальные эффекты — как раз её рук дело. Ответственность за остальное лежала на вчерашней попойке. Вторая попытка открыть глаза показала, что мягкое олицетворял Бускетс, свернувшийся клубочком, если это словосочетание можно употребить в отношении без десятки сантиметров двухметрового полузащитника. В ногах, точнее, на ногах у него посапывал Жерар, почти наполовину свесившись с кожаного дивана, который Рамос опознал как диван в бильярдной. Собственно, какая там попойка — опять безалкогольное пиво вперемешку с обычным, для желающих — одна бутылка Бифитера, из которой Серхио сделал в лучшем случае глоток, на всю сборную. Тем не менее, они были до смешного пьяны — от усталости, от пережитого напряжения, от радости. Рамос ещё помнил, как они натащили еды из столовой, как, сбившись в круг, подняли первый-второй-третий тост за Испанию, столкнув поднятые бутылки, из которых от удара хлынула пена, помнил, как горланили потом песни, как клялись друг другу в дружбе сливочные и сине-гранатовые, как кто-то первым кинул в Жерара оливкой, но попал в Икера... то, что было после, смешалось в цветной калейдоскоп из смеха и размытых ярких пятен. Никто из тренерского состава, видимо, по указке Винсенте, даже не пытался их утихомирить. Во сколько они всё-таки угомонились и разошлись и как Серхио оказался на диване в бильярдной, Рамос понятия не имел. Он прочистил пересохшее горло, осторожно потрогал залепленный лоб. Бригада медиков изловила слегка сопротивлявшегося Рамоса еще в раздевалке, ему снова обработали рану и вместо прежней бутафорской повязки наложили на рассеченную кожу специальный бондажный пластырь, чтобы закрепить края. Место удара дико чесалось — Серхио аккуратно поскреб по нему пальцами и тут же пожалел, больно. Отек за ночь опустился вниз к глазу, как часто бывает, даже если не отмечать всю ночь накануне. Было, что отмечать. Полуфинал Чемпионата мира — это уже не шутки. Теперь все те, кто утверждал, что на прошлом Евро Испании попросту повезло в одной второй еще раз попасть на Россию, а потом снова повезло, что Торресу удалось забить первый мяч Германии, могут заткнуться. Странное тогда было время, когда поначалу казалось, что Ливерпуль всё-таки не смог их разлучить. Серхио уже успел поднабраться мозгов в Реале и прекрасно понимал, что Торрес использовал свой шанс, такому форварду не место в Атлетико Мадрид, хоть и с капитанской повязкой. Клубу требовались деньги на обновление состава, Фернандо играл как бог, и ему нужно было поддерживать уровень и хотелось побед. Олалья уехала с ним. А потом случился тот сумасшедший Евро, когда они снова очутились вместе и поняли, что теряют друг друга, что поток жизни разделил их, каждому оставив по замкнутому мирку, которые соприкасались исключительно на турнирах национального уровня. Только не поняли, что рано или поздно, но их чувства, застрявшие посередине этого потока, вода подхватит, будто щепку, и унесет вниз по течению, прочь. Не поняли, что синхронный бег вдоль берега по разным сторонам — крайне болезненный вид спорта, жестокий. Кровавый. Серхио захотелось немедленно отыскать Фернандо и обнять, прижать к себе крепко-крепко, пусть причиняя боль, но снова почувствовать совершенно особое тепло его тела. Интересно, когда ушел Торрес? Кажется, в полтретьего его и еще нескольких игроков уже не было, а остальные, и Серхио в их числе, веселились до самого утра, правда, слегка поредевшей компанией. Рамос сел, поправил сбившуюся на сторону футболку и мутным взглядом обвел бильярдную, с радостью и будто в первый раз заметив у стены кулер. Стаканчиков поблизости не оказалось, поэтому, отклеившись-таки от дивана, Рамос набрал воды прямо в сложенную ладонь. Кое-как напившись, Серхио плеснул пригоршню холодной в лицо и наконец почувствовал, что проснулся. Он был босиком и в пижамных штанах — красивых, почти как у Торреса, мягких и теплых, из шотландки изумрудного и синего цветов, что, однако, не делало их менее чужими. Свои джинсы, по которым складывалось впечатление, что за ночь на них пролили как минимум чашку кофе с бутылкой пива, и кеды Рамос нашел в гостиной. Гостиную нашел по храпу. А еще заметил на столе вторую бутылку джина, и ушел оттуда полный подозрений, что с количеством выпитого всё не так просто. На улице уже рассвело, солнце пряталось в пелене облаков, но было достаточно тепло, хотя Серхио всё равно продрог, пока дошел до их с Торресом домика на окраине пансионата. Рамос осторожно нажал на ручку двери — заперто. Пришлось рыскать по карманам грязных джинсов в поисках ключей, они нашлись в переднем левом, все липкие и в застывшем кофе. Серхио протер их о траву и как можно тише открыл дверь — Торрес мог спать. Фернандо лежал на кровати и читал. Поваляться с книжкой перед сном для Эль-Ниньо было делом привычным, но на этот раз он читал... вслух. Запинаясь, странно растягивая слова, коверкая интонации и делая мучительные паузы, пытаясь по ролям разыграть тот самый роман на английском. Поняв, что его не заметили, Серхио так же бесшумно разулся и прокрался поближе. В спальне было душновато, поэтому Рамос с похмелья четко уловил запах алкоголя — и точно. На прикроватном столике стояла початая бутылка — еще один Бифитер. Торрес снова пробубнил что-то по-английски и добавил: — Вот зараза, мать ее! — и продолжил бормотать «Над пропастью во ржи» дальше. Он не оттачивал произношение, он был мертвецки пьян. Серхио снова бросил быстрый взгляд на бутылку. Для неприспособленного к продолжительным возлияниям человека Торрес вылакал более чем достаточно, чтобы начать декламировать и «Гамлета». Рамос прочистил горло, чтобы привлечь к себе внимание, и примостился рядом с Фернандо, пытаясь оценить масштабы трагедии. Тот отодвинул книгу в сторону и, перекатившись на бок, уселся на кровати, подобрав ноги по-турецки — проявляя чудеса координации в его-то состоянии. Рамос, пусть это было неправильно и неуместно, против воли залюбовался Фернандо — растрепанные, примятые с одной стороны волосы, расторможенная мимика, блестящие глаза и залитые румянцем щеки делали его до дрожи привлекательным. Торрес уставился на лоб Серхио и с очаровательной серьёзностью сдвинул брови: — Болит? — Ерунда, — отмахнулся Рамос, но тот продолжал неотрывно смотреть на него, так, что у Серхио отчаянно заколотилось сердце. Нет, он всегда понимал, что Торресу с его скромностью и почти пуританским отношением к сексуальности никогда не стать развратно-агрессивным обольстителем, но сейчас алкоголь сделал обычно застенчивого Эль-Ниньо раскованным, смелым и соблазнительным. — Дай поцелую, — потянулся к нему Фернандо. — Пройдет, — и подался к Серхио, со змеиной ловкостью ввернувшись в его руки. Правда, на остальное алкогольной грации уже не хватило — Рамосу пришлось придержать Эль-Ниньо, пока тот не осуществил задуманное, запечатлев на его пластыре нежный, почти невесомый поцелуй... и Серхио не смог устоять: — Еще тут болит, — хитро прищурившись, заявил он, постучав пальцем по губам. Торрес понимающе закивал и состроил озабоченно-академическую мордашку: — Тогда, больной, вынужден с прискро... с прискорбием уведомить вас о необходимости немедленного лечения. Серхио не помнил, чтобы Фернандо хоть когда-то целовал его так — напористо, посасывал язык, втягивая себе в рот, кусался хоть и осторожно, но чувствительно. Тело Торреса в его руках было не просто податливым, а скорее тягучим, плавно перетекающим под пальцами, будто мед. Губы, мягче и горячее, чем обычно, горчили джином, а во рту остался привкус алкоголя и можжевельника. — Нандо, пьянь ты подзаборная, — только и смог проговорить Серхио в перерывах между поцелуями. Смяв футболку Торреса на спине, он провел по мгновенно выгнувшейся навстречу пояснице. — Как ты покажешься на глаза дель Боске? — Плевать. Вчера я совершенно точно просрал свой последний шанс выслужиться перед мистером тренером, — задыхаясь от его ласк, заявил Фернандо. — Теперь только чокнутому придет в голову поставить меня в основу в полуфинале, — он высвободился из рук Серхио и откинулся на подушки, заложив руки за голову — изображая довольный вид. — Зато я могу пить и трахаться столько, сколько захочу. Собственно, единственное, на что я еще годен. Мать ее? Просрал? Трахаться? Рамос оторопел. Заметив его вытянувшееся лицо, Торрес лишь хмыкнул и, ухватив Серхио за штанину, потянул вниз, открывая нижнее белье: — Давай, используй меня по назначению. Рамос нахмурился и отполз назад, пытаясь одеться обратно. Перед собой он мог не лукавить — он по-прежнему хотел Фернандо, даже такого — злого, вальяжно предлагавшего себя, особенно такого — заставлявшего Рамоса дрожать в предвкушении, отдаться на волю инстинктов и наконец взять то, что принадлежит ему по праву. Просто... — Нандо... ты пьян и ничего не соображаешь, — попытался привести его в чувства Рамос, но понял, что бесполезно. Торрес неожиданно расхохотался. — Что, и ты меня решил отправить на скамейку запасных? Тоже считаешь, что я не в форме? — Господи... Нандо, ты понимаешь, что несёшь? — У Серхио снова зазвенело в ушах. — Это ты ни черта не понимаешь, Чехо. Ни-чер-та, — по слогам отчеканил Фернандо. — У нас же всё было. — Он сделал паузу, ему не хватало воздуха. — Всё, и когда этого не могли изменить ни разные города, ни клубы, ни обстоятельства, ни какие угодно страдания, бедствия, унижения, даже смерть... я пытался сделать это сам, по доброй воле. Хочешь сказать, что понимаешь? Почему — понимаешь? — скривился Торрес. На счастье Серхио, в его состоянии невозможно было ни думать, ни плакать, ни говорить. Торрес попытался встать, ему даже удалось кое-как удержаться на ногах, упершись ладонью в стену, но организм не вынес резкой перемены положения. За мгновение с Фернандо слетел хмель, краска спала с лица и он опустил голову вниз, пытаясь справиться со слабостью. Серхио первым сообразил, что сейчас произойдет, — он успел дотащить Торреса до ванной прежде, чем того стошнило.