Umdlali

На следующую предматчевую пресс-конференцию подписали Вилью и Льоренте — то ли намек, то ли отвлекающий маневр Висенте. Статьи о Торресе продолжали выходить с завидной частотой — даже в плохой форме Фернандо привлекал к себе больше внимания, чем герои турнира. Перед матчем с Германией Фурия интуитивно сжалась в единый комок — Серхио всегда с неподдельным удивлением замечал, как игроки неосознанно ищут поддержку друг в друге, собираются в большие группы, чаще проводят время вместе, и чем меньше оставалось до полуфинала, тем сильнее проступало желание находиться в команде, тем явственней ощущалась связь. Вот и сейчас Рамос чувствовал себя уютно и спокойно в окружении галдящих друзей, собравшихся для завтрака. Он даже на секунду забыл, что Торрес не с ним — должен скоро подойти после своей привычной утренней коленкотерапии. Горячий чай с долькой лимона приятно обжигал горло, тонкий дымок, поднимающийся от чашки, умиротворял. Серхио вроде и выспался, но усталость всё равно осталась. Хорошая пробежка исправила бы дело — но сегодня снова шел дождь, мелкий такой, промозглый, как после игры с Португалией, и мокнуть не хотелось. На беговой дорожке Рамос мог провести не больше десяти-пятнадцати минут, потом надоедало так, что хоть вой. Даже любимая музыка в наушниках не помогала отвлечься. Это какое-то особое извращение — потеть, наматывать километр за километром и при этом ни на сантиметр не сдвинуться с места. Нет, если уж бежать, то бежать, пусть даже и по стадионному кругу. В кои-то веки Серхио хотелось плотнее укутаться в теплый плед и развалиться на диване, включив какой-нибудь сопливый и добрый фильм с хорошим концом, предварительно набодяжив заварки на пару литров чая и цапнув пачку печенья с цукатами у Сеска. Воображение пошло в разнос — в несуществующем замке щелкнул ключ, зажегся свет в несуществующей прихожей. В маленький диванно-чайный мир Серхио вернулся Торрес. Не пришел, не заглянул случайно на огонек, не заскочил на пять минут — вернулся. Так, как каждый день возвращаются домой. Всегда примерно в одно и то же время, может быть, иногда чуть позже, если пришлось задержаться на работе или на дорогах пробки, или нужно было заскочить в магазин и взять что-нибудь на ужин. Возвращаются, чтобы потом сидеть перед телевизором вместе, обнявшись и взявшись за руки, сплетая и расплетая пальцы, обсуждать прошедший день, строить планы на завтра, послезавтра, на месяц, три, строить планы на целую жизнь вместе. — Эй, — Вилья хлопнул его по плечу. — О чем мечтаем? — Я? — растерянно спохватился Рамос. — Ну не я же! — Недогадливый ты какой, Давид, — хмыкнул Жерар. — Серхио уже минут десять смотрит на стену так, будто по ней обнаженных красоток показывают. Другим шутка показалась удачной. Да и Серхио, наверное, будь на его месте кто-то другой, тоже рассмеялся бы. Оставалось только усмехнуться для приличия и покивать, надеясь, что вышло не слишком наигранно. Приторная и абсурдная, но такая желанная картинка счастья распалась. Рамос и сам не знал, откуда у него силы раз за разом представлять одно и то же и верить, хотя бы на самом донышке души верить, что это возможно. Он увидел Торреса издалека, сквозь стеклянные двери столовой, тот шел по коридору, заложив руки за спину, будто прилежный ученик на торжественной линейке. Рамос сразу заметил, что двигается Фернандо легко, пружиняще, почти как раньше — наверное, благодаря врачам и собственным усилиям, Торрес скоро сможет и на поле вести себя так, будто не было в его жизни никаких травм. Никаких травм в жизни — как же. Серхио невольно хмыкнул — не стоило труда поймать себя на том, что мысли эти к колену Эль-Ниньо относились постольку-поскольку. Торрес потянул на себя ручку двери и вошел, и Рамос мог бы поклясться, что сейчас в столовой не было ни одного игрока, который не был бы искренне рад видеть Фернандо. Все как-то сразу оживились — вроде бы и сами по себе, продолжая уже начатую беседу, но без Эль-Ниньо, хоть он и предпочитал скромно отмалчиваться, все диалоги в сборной велись иначе. Как если бы одно присутствие Торреса задавало бы некий ритм происходящему. Правда, пока Торреса не было, всё больше разговоров велось о самом Фернандо. Ещё бы. Рамос даже удивлялся, насколько аккуратно и тактично обсуждалась ситуация. Может, конечно, игроки сдерживались при Серхио, но никто не позволил себе ни одного лишнего слова, ни одной претензии, направленной в отношении конкретно Торреса. Другой вопрос, что каждый из них не мог не замечать очевидного. «Торрес себя ещё покажет!» — последнее, что Рамос ухватил из разговора, прежде чем тот прервался с появлением Фернандо, а затем сразу возобновился с новой силой, но уже, разумеется, о другом. Вилья сказал это уверенно, по-доброму насмешливо, будто заранее заготовил фразу для ответа на вопрос, который обязательно зададут репортеры на пресс-конференции, и хорошо отрепетировал перед зеркалом. Безупречно. А затем, словно сообразив, что поблизости нет ни одного журналиста, камеры или нацеленного на него фотоаппарата, вздохнул — не перед кем держать марку. — Не думаю, что Дель Боске станет рисковать. И он прав, — Жерар ответил спокойно, рассудительно, и от его слов почему-то слегка поморщился как правило бесстрастный Икер. Казалось, что беззаботный и вечно улыбчивый Давид сейчас больше тянет на роль капитана, связующего звена команды. — С Чёрной машиной просто так не сладишь… Да, если им удастся забить быстрый гол, как Мюллер сделал… — Он дисквалифицирован, — резонно заметил Касильяс. — Его немцам будет очень не хватать. — Но есть Озил, Клозе… А Подольски? А Швайнштайгер? Один Лам чего стоит, — неожиданно поддержал Вилью Сеск. Серхио захотелось его стукнуть. — Не нужно паники, — с улыбкой предложил Карлес. Рамос отодвинул стул, освобождая место рядом с собой, и Фернандо, кивнув и поздоровавшись с остальными, улыбнулся Серхио, так светло и ласково, как ни один мужчина в здравом уме не улыбнулся бы другому, если бы их связывали чисто дружеские отношения. Неужели никто не видит? Рамос украдкой всмотрелся в лица других игроков. Нет, ничего. Всё как обычно. Даже немного не по себе от этого. — Эй, Фернандо! — внезапно спохватился Вилья, собравшийся уходить. — Попроси, пожалуйста, Олу перезвонить Патриции, как освободится. Она хотела обсудить с ней детали вечеринки и посоветоваться насчет подарка. — Хорошо, — невозмутимо кивнул Торрес. Серхио медленно сделал глоток из чашки — он и не знал, что у чая есть иглы, но сейчас Рамос будто бы полный рот набрал жалящих колючек, насквозь процарапавших щёки, гортань, пищевод. Подумать только — забыл, совсем забыл. Через два дня день рожденья у Норы Торрес. Год. Целый год прошел. И Серхио как-то пережил его, день за днем, месяц за месяцем, без Фернандо. Практически не общаясь, сухо кивая друг другу на сборах, а то и вовсе не видя друг друга — то у него напряженный матч в Реале, то Торрес восстанавливается после травмы. Столько терпеть, чтобы сейчас, уставшими, растоптанными и бессильными, вернуться в ту же точку — он и до дрожи, до спазмов в груди необходимый, неотъемлемый, неотчуждаемый Фернандо, а против них всё — мораль, обстоятельства, время. У Рамоса даже голова закружилась, настолько четко на этот раз он понял всю безнадежность своего положения. Торрес не бросит семью. Торрес всегда будет мучиться, что бы ни выбрал. С Серхио он будет скучать по детям и стыдиться собственных измен. В постели с женой — думать о котировках акций на Токийской фондовой бирже. Рамос улыбнулся в ответ на настороженный взгляд Эль-Ниньо, вернувшегося к столу с завтраком. Всё в порядке. Всё нормально. Серхио не лукавил — дело было совсем не в том, что Торресу пришлось снова напомнить ему о реальности. Настала наконец пора признаться себе и ещё кое в чем. Рамос не может его делить. Не хочет. Не будет. Ни с кем. Никогда. Теперь ему легче всадить Фернандо нож в грудь и слушать, как из пробитого легкого со свистом выходит воздух, вспенивая артериальную кровь в шапку алых лопающихся пузырей. Кусочки апельсиновой мякоти в стакане с соком у левой руки Эль-Ниньо вальсировали реквием. Рамос мысленно прижался щекой к ладони Фернандо, когда он поднес стакан к губам, мысленно сцеловал каплю сока, замершую в уголке рта. Мысленно провернул нож. С трудом, слушая, как хрустят рвущиеся мышцы, лопаются натянутые ткани, а лезвие царапает по костям. Кажется, кто-то ушел — но здесь всё еще было непозволительно много народу, а Торрес ел непозволительно медленно. Тридцать три жевательных движения против одного жгучего желания сейчас снова остаться с ним наедине. Сделать так, чтобы Фернандо снова принадлежал только Серхио. Чтобы не звонил никакой жене. Рамос сделал то же, что и Эль-Ниньо когда-то — осторожно опустил руку под стол. Однако Серхио не был так романтично настроен, как Фернандо, чтобы, словно школьник, робко вложить свою ладонь в его. Вместо этого Рамос требовательно сжал его колено, а затем несколько раз провел, поглаживая, вверх и вниз по бедру, и снова вверх — остановившись ровно так, чтобы рука лежала близко-близко к самым чувствительным местам, но всё-таки не касалась их. Торрес попытался отодвинуться, затем — сбросить ладонь Серхио, а когда и это не вышло, стрельнул в его сторону суровым взглядом. Рамос лишь улыбнулся, сжав пальцы сильнее. Беспомощность слегка покрасневшего Эль-Ниньо и покорность, с которой он позволял Серхио проделывать с ним такие вещи... заводила. Заставляла глуше и сильнее биться сердце. И если бы Торрес, резко отставив от себя тарелку, буквально не подскочил с места — дескать, хватит, я позавтракал — Рамос бы за себя не поручился. Желание уютно пристроить всю пятерню ровно по центру, под завязки на тренировочных штанах Торреса было слишком соблазнительным, чтобы вот так просто его проигнорировать. Но сейчас Рамосу ничего не оставалось, кроме как покорно засеменить к выходу вслед за Фернандо. — Чехо! — шикнул тот на него, как только стеклянная дверь за ними закрылась. — Ну что ты делаешь! Вместо ответа Рамос приобнял его за поясницу. Зная, что их всё еще видно из столовой. Наверное, это было низко и подло, но Серхио чувствовал, что теряет контроль и над ситуацией, и над Торресом, и над собой. Душа Фернандо ускользала от него, каждый раз неуловимо отступала на несколько шагов, чтобы не пустить внутрь. И раз уж он мог довольствоваться только телом, не имело больше смысла строить из себя вегетарианца — ему отведена роль падальщика, подбирающего объедки. То, что милостиво соблаговолит оставить Олалья. То, что не уйдет в детей — как уже существующих, так и, всенепременно, будущих. Перед тем, как вывести в главный холл, коридор раздваивался: налево — общие комнаты для персонала, направо — еще один проход на кухню и ряд подсобных помещений. Именно туда Серхио и потянул Фернандо, а тот, поначалу не сообразив, что происходит, начал сопротивляться только тогда, когда Рамос уже втащил его в первую открытую комнату. — Да что случилось? — недовольно буркнул Фернандо, глядя, как Серхио захлопывает дверь и поворачивает защелку на замке. «Я просто хочу, чтобы ты был только со мной». Но честность подвела Рамоса — он лишь впился в лицо Эль-Ниньо горящим, красноречивым взглядом. — Слушай, ну не сейчас же, — смущенно пробормотал Торрес. — И не здесь, — с ужасом оглядев помещение, в котором они оказались — некое подобие кладовки. Вдоль стен тянулись ряды полок с джемами, консервированными овощами, растительным и оливковым маслом и десятки банок с чем-то ещё — в тусклом свете было сложно разглядеть. — Сейчас, — просто кивнул Серхио, притягивая Фернандо за бедра к себе и ухмыляясь — его манипуляции с бедром Торреса не прошли даром. «Сейчас. Сейчас. Сейчас. Мой. Мой. Только мой — сейчас».