Umdlali

Вот и... всё? Конец истории? Наверное, да. Это в книгах всегда есть завязка, развитие действия, кульминация и развязка. В жизни по-другому — одни эпизоды сменяют другие, и всё так и заканчивается — ничем. Никаких тебе ответов на заданные по ходу действия вопросы. Так. Просто очередное завтра. Запекшаяся корочка, стянувшая содранную кожу на сбитых костяшках пальцев. Заживает. Непрекращающееся дыхание космоса — жизнь, сосредоточенная в пульсации там, где травмированные клетки усиленно делятся, восстанавливая ткани и капилляры. Только и чувствуешь биение собственного сердца, когда что-то не так, а большую часть времени — и не слышишь его даже, будто это нечто само собой разумеющееся. Нечто само собой — хрупкий орган, тоненькие ниточки нервов, отделяющие твою жизнь от твоей смерти. Как это случилось с Антонио. Стоит только осознать нелепый факт своего безразличия к тому, что действительно важно, и внутри вскипает настоящее отвращение к пафосу. Уважение? Благоговение? Слишком человеческие слова. Слишком религиозные. Просто граница между твоим телом и семью миллиардами других кажется тоньше. Его и Торреса больше нечему было разделять. Снова пошел дождь — мелкий-мелкий, будто застывшая в воздухе водяная взвесь, не способная даже толком промочить ветровку. В день финала метеорологи честно пообещали более комфортную погоду — переменная облачность, до двадцати градусов тепла днем, около пятнадцати к вечеру. Послезавтра. Серхио твердил про себя это слово, как мантру, до тех пор, пока не переставал понимать его смысл. Общее настроение, несмотря на серьезность предстоящего матча, было приподнятым. Да, споткнуться можно и на слабом сопернике, да, и у сильных сборных бывают тяжелые игры, да, в финале каждый будет биться до конца... Но Германия даже исторически воспринималась как более серьёзный соперник. У Нидерландов хорошая команда, но теперь испанцы чувствовали, что могут дать достойный отпор и побороться за кубок. Они могут стать чемпионами мира, подумать только. Требовалось сделать над собой усилие, чтобы осознать масштабы происходящего — как много это будет значить лично для него как для футболиста и человека, для его семьи, для сборной и для страны. Стараясь избавиться от волнения и ненужных мысленных разглагольствований на тему, Рамос тратил время на физические тренировки (аккуратно, чтобы не перестараться) , тактические упражнения (про которые напрочь забудет, как только окажется на поле) и Торреса, которому больше нечего было скрывать. Вопреки здравому смыслу и логике, мысль о том, что через пару месяцев в семье Торресов появится еще один малыш, наполняла Серхио не ревностью, завистью или отчаянием, а светлой грустью, а еще навязчивой тихой тоской — такая вдруг очень длинная жизнь расстилалась впереди. Еще десять-пятнадцать лет он потратит на футбол. Потом откроет сеть спортивных клубов, развлекательный спортивный центр, конную школу, запустит линию одежды и построит парочку ресторанов. Возможно, подастся в тренеры, но это вряд ли. Рамосу нравилось быть во всем первым, а вот решать вопросы финансирования, повиноваться спонсорам и находиться за линией поля — явно не его призвание. Лео. Интересно, почему Серхио пришло в голову именно это? У него даже знакомых с таким-то именем немного, по пальцам можно пересчитать. Одно хорошо — Торресу больше не нужно было молчать. Он мог не бояться, что сболтнет лишнее. Или даст Рамосу ложную надежду — надежд у Серхио уже не осталось. И от беременных жен уходят — есть такие мужья, но не Торрес. Да и с чего Фернандо уходить из семьи? От той, кто, видимо, всё-таки смог дать ему то, чего не смог Серхио. И речь не только и не столько о детях. Но теперь Торрес мог рассказать ему о своей боли. И он говорил — весь вчерашний вечер, после того, как они кое-как поправили сорванный замок — теперь внутрь дома можно было попасть просто посильнее дернув на себя ручку, но дверь хотя бы не открывалась самостоятельно или от дуновения ветра. Фернандо говорил — торопливо, но не сбивчиво, сдерживая рвущиеся наружу слова, вскакивал, ходил по комнате, пока Рамосу вконец не надоело это мельтешение. Он предложил Торресу пройтись, и тот не стал отказываться. Когда они вышли за территорию пансионата, уже стемнело. Серхио на всякий случай надвинул кепку на глаза, а Торрес натянул капюшон толстовки. Прохожих не было, по крайней мере на пути к тренировочному стадиону. У Рамоса возникло подозрение, что в преддверии финала власти не стали заморачиваться мерами безопасности или способами избавиться от пронырливых журналистов и просто оцепили ту часть города, где находился университетский кампус. — Полгода назад мы с Олальей чуть не расстались, — признался Эль-Ниньо, его лицо было напряжено и задумчиво, будто он снова переосмысливал произошедшие в его жизни события. — Я знал, что переезд в Англию — дело непростое, но полагал, что тяжелее всего будет отпустить тебя. Мне опостылело, что в жизни ничего не меняется, карьера вроде и шла в гору, но очень медленно, ты уже играл в «Реале», а я всё кис в «Атлетико». Капитан команды, которой суждено провести годы на десятых местах, без надежды отвоевать пьедестал у лучших. Я был счастлив там, но знал, что способен на большее. Предложение от «Ливерпуля» поставило всё на свои места. Чехо, для тебя это странно прозвучит, но я... не люблю Испанию так, как её любишь ты. Я к ней не привязан. Я могу скучать по родным, но в Англии мне просто легче живется. Ты бы никогда не бросил ни Испанию, ни сливочных, даже ради меня. Ола просто собрала вещи, ни о чем не спрашивая. Постой, — почувствовав, что Рамос собрался возражать, улыбнулся Фернандо. — Я ни в чем тебя не обвиняю и не упрекаю. Просто говорю как есть. Она здорово помогла мне устроиться в Ливерпуле. Терпела мои выходки, когда поначалу не всё шло так гладко, как мне хотелось бы. Помогала учить язык. Я бы не справился там в одиночку, а ты был слишком далеко и слишком... счастлив дома, чтобы я не засомневался, вправе ли я тебя дергать. Пресса то и дело публиковала твои интервью, популярность росла, папарацци увлеченно следили за твоими романами со всякими модельками, особенно этой очередной мисс Испания, на светских мероприятиях ты появлялся в обнимку с Икером и вовсе не выглядел подавленным или расстроенным. — Только не говори, что ты ревновал меня к Элизабет и Икеру, — недоверчиво протянул Серхио. — А ты думаешь, что только тебе можно ревновать? — лукаво прищурился Торрес. — Что только тебе хочется быть единственным? Рамос промолчал, потому что в противном случае разговор превратился бы в обоюдный обмен претензиями, но его взгляд красноречиво заявлял: «Кто бы говорил, Нандо». Впрочем, Серхио прекрасно понимал, что именно хочет объяснить Торрес, где должны стоять акценты. Олалья была до Серхио, это Серхио вторгся в жизнь Фернандо, разрушая прежние устои и привычки, у Рамоса же «остальные» были после. Может, он думал, что несвобода Торреса даёт ему право на вольности, а может, ни о чем не думал — просто был ветреным идиотом, понявшим, что для него самое важное, лишь потеряв. — Я привык, что мы с ней вместе, а ты — где-то далеко. Потом она сказала, что ждет ребенка. Это было неожиданно, но я искренне обрадовался. Решил, что это мой шанс наконец расставить точки над «i», обзавестись семьей. Тогда мне казалось, что так будет лучше для всех. Поначалу всё шло гладко. Потом я всё чаще стал замечать, что задерживаюсь на тренировках. Засиживаюсь допоздна в барах с Джеррардом. Не пропускаю занятий с Аланом, потому что хочется уйти из дома. И это в то время, когда Олалье как никогда нужна была моя поддержка, ведь маленький ребенок и попытки привести себя в форму в кратчайшие сроки отнимали много сил. Она переживала, боялась, что стала для меня непривлекательной, — Торрес горько хмыкнул. — Когда я понял, как её ранит мое безразличие, то собрал волю в кулак и несколько месяцев играл примерного главу семейства. Заботливого мужа и отца. Да и не стоит думать, что это причиняло мне какие-то запредельные муки. К тому же Нора подросла, научилась смеяться, улыбаться, ползать, стала что-то лопотать. Когда Фернандо заговорил о дочери, его взгляд потеплел, а голос, хотя Торрес сам этого и не замечал, стал ласковей и мягче. — Когда маленькие... они так быстро растут, Чехо. И постоянно чему-то учатся. Вот ты отвернулся — а она уже ползет к игрушкам. Или говоришь ей что-то, а она пытается тебе подражать или слушает внимательно-внимательно. Торрес достал из кармана прихваченную с собой бутылку минералки и сделал глоток, чтобы промочить горло. — Но на душе становилось всё гаже. Такое внутреннее напряжение, поначалу незаметное, а потом случается что-то, и ты понимаешь, что это именно оно нашло выход и разруху внутри выплеснуло наружу. Я стал часто травмироваться. По мелочи — то ногу потяну и неделю бегаю в пластыре, то пропущу матч. Это позволяло чаще бывать дома, а значит — чаще срывать злость на Олалье. В одну из наших ссор она озвучила то, о чем я только начинал думать — возможно, мне стоит уйти из «Ливерпуля». Серхио опешил, да так, что едва не споткнулся. — Куда? — спросил он, уже зная, что Торрес никогда не вернется в Испанию. — Посмотрим. Куда-нибудь в другой английский клуб. Возможно, мой агент договорится с «Челси». В общем, так мы и жили. Пару раз с отчаяния думал пойти оторваться в гей-бар. Долго обсуждал это со Стивеном. Он познакомил со своими друзьями, которые пообещали мне хорошее времяпровождение в полной анонимности и благожелательной обстановке. И ты не поверишь, Чехо, ровно через полторы недели мою смазанную пьяную моську опубликовали на сайте «The Sun». Хорошо это была интернет-публикация, так что за небольшую сумму удалось быстро замять дело. Олалья не увидела. Что-то слышала, но не поверила. А я тогда не просто надрался, еще и полирнул сверху таблетками. Очнулся в випе, когда какой-то смазливый парниша делал мне минет, а у меня не стоял. Мне в угаре еще казалось, что это ты. Дальше помню, как Стивен тащил меня к машине, ночевал я у него, жене врал про снегопад. Я ей впервые вот так врал. До сих пор не забуду — звоню, голос надтреснутый. Она разговаривает со мной и играет с Норой, а та смеется. А я вру. Они уже подходили к опустевшему стадиону. Рамос брел, опустив голову вниз — на сером асфальте перед ним разыгрывались одна за одной описываемые Фернандо сцены. Вот Торрес спорит с женой, а вот он — с приспущенными джинсами, развалился на красном кожаном диванчике в гей-клубе. — После этого мне стало легче. Я будто бы понял, что мне больше ничего не поможет, и успокоился. Олалья предложила завести второго ребенка, а я подумал, что готов завести еще хоть десять, лишь бы хоть со стороны смотреть, как кто-то так искренне радуется мелочам. Новым игрушкам, тому, что родители рядом, лакающему воду бульдогу. Солнечному лучику. Я не могу сейчас уйти от жены. Я не хочу от неё уходить и рушить семью... — голос Фернандо дрогнул, и Торрес отвернулся. Когда он снова посмотрел на Серхио, в его глазах стояли слезы. — Потому что я боюсь остаться один. Потому что есть вещи, от которых нельзя просить другого отказаться. У тебя будет отличная карьера в «Реале», Серхио, — твердил Торрес, будто бы уговаривал сам себя. — Моя... После того, как я два месяца провалялся с травмой колена, маловероятно, что мне удастся восстановить прежнюю форму. Но я хочу попытаться. Новый клуб — это мой последний шанс. Мне уже двадцать шесть, а для форварда это возраст. Я не могу тащить тебя за собой. Но мне точно так же нужен человек, который будет рядом. Да, наверное, я — трусливый, тщедушный и слабый человек, но это и всё. Ничего сверхъестественного. — Нандо, ты — невероятный подарок, сделанный мне жизнью. Я всё понимаю. Я не устану повторять, что я ни в чем тебя не виню. Только и ты пойми, это ничего не меняет. Сейчас ты рядом, и мне всё равно. Ты даже не представляешь... мне так хотелось с тобой подружиться. У тебя было все, чего нет во мне. То... я не знаю, как сказать. То... чудо?.. к которому мне так хотелось прикоснуться. — Чехо... Как бы я ни цеплялся за других людей и другие вещи, каждая секунда боли, когда я несчастлив с тобой или несчастлив без тебя, ценнее тех, когда я счастлив без тебя. — Вот и поговорили, — внезапно ляпнул Рамос, разрушая торжественность момента. Торрес расхохотался. Когда он перестал смеяться, его продолжала бить мелкая нервная дрожь. — Пойдем, — Серхио обнял его посреди пустой улицы и прижал к себе, стараясь согреть, поначалу решив, что Фернандо продрог. — Пойдем обратно. Они шли мимо затянутого сеткой ограждения стадиона, где виднелись темные прямоугольники трибун для болельщиков и по белой разметке угадывались линии беговых дорожек, опоясывающих поле. Сейчас Серхио бежал по одной из них, и влажный воздух приятно заполнял легкие. Утром объявили стартовый состав на финальный матч. Фернандо там, что предсказуемо, не было.