***
Она едва не врезалась в Ольгу. — Эй, что за… Ольга? — сказала она, одурманенная, немного разозлённая и почти упавшая. — Привет, Хельга! Как ты, солнышко? — Я… В порядке. Что ты тут делаешь? Я думала ты… Она засмеялась, успешно перебивая Хельгу: — О нет, всё кончено. Мы оба теперь очень счастливы. Боже, как прекрасно снова быть одинокой! Хельга бросила на Ольгу взгляд, полный самого большого ужаса, который она могла изобразить: — Ты развелась?! — А, да, в прошлом месяце. Мама и папа тебе ничего не сказали? Я бы написала тебе сама, но, понимаешь, после… — Забей! Мне так жаль! Это ужасно! Вы же были так близки! Ольга погладила Хельгу по голове, но, внезапно осознав, что та уже не маленькая девочка, положила руку ей на плечо: — Ох, Хельга. Я в полном порядке. Как я тебе и говорила, никто из нас никогда не был счастливее, чем сейчас. Это было то, что нужно было сделать.***
Ольга была многослойной женщиной. Хельга знала это наверняка. Ольга не была искренней в своих чувствах, и Хельга знала почему. Они сидели в машине, стоя на красном, рассказывая друг другу всё, что накопилось. До нынешнего момента их разговор был довольно пустым, состоящим в основном из: "Как в школе?", "Встретила каких-нибудь симпатичных мальчиков?", "Что ты думаешь о проблеме глобального потепления?" и всё такое. Но Хельга решила, что довольно этого, и высказала всё как есть: — Ты же несчастна, не так ли? — спросила она, уставившись вперёд, зная, что Ольге будет проще говорить об этом, избегая зрительного контакта. После длинной паузы Ольга ответила: — Да. — Это из-за мамы с папой? Ещё одна пауза, а затем: — Да. Боб и Мириам были, мягко говоря, очень недовольны Ольгиным выбором мужа. Он был писателем, неизвестным и нищим. У отца были большие надежды на неё; её муж не вписывался в его образ "идеального зятя". Но она отчаянно его любила, и когда они отказались благословить их брак, она всё равно за него вышла. С тех пор Боб и Мириам обрубили все контакты с ней. Она не разговаривала с ними два года, которые ей дались невероятно сложно. — Слушай, зачем ты позволила им управлять твоей жизнью? Ты всегда была такой дружелюбной, такой популярной, такой… Такой… Ты знаешь, хорошей во всём. Ты могла быть кем угодно! И ты должна была выйти замуж кого бы, чёрт возьми, ни захотела! Зачем ты ушла от него? Честно? Что было в твоей голове, когда ты решила переехать к нам обратно? Это были его чувства или твои собственные? Честное слово, Ольга, я тебя не понимаю. — Хельга, конечно я заботилась о его чувствах! Я люблю его! Он… — У тебя действительно очень забавный способ выражать любовь. Время шло. Хельга не знала, сколько, но она знала, что прошло много времени, потому что они проехали мясную лавку трижды, прежде чем Ольга снова заговорила: — Всю свою жизнь я жила как какая-то… Какая-то… Прославленная кукла Барби из плоти. Они меня наряжали, отправляли меня делать всё, быть всем, кем они не были, но мечтали. Это моя жизнь. И когда я поссорилась с ними… Я просто не знала, что мне делать. Я потеряла смысл жизни. Хельга вздохнула, а потом краем глаза заметила, что Ольга плакала. Она уставилась на приборную панель и ответила: — Это потому что ты жила их жизнью, а не своей собственной. Она услышала слабый смешок Ольги, с последовавшим странным вздохом, похожим на икоту: — Я даже не знаю, как начать быть самой собой… И кажется, я это доказала.***
Она ненавидела себя. И к тому же она была уверена, что он ненавидит её. И если бы Хельга знала, то ненавидела бы её тоже. Но Хельга не могла знать. Не было ни малейшего шанса, что Хельга докопается до правды. Вот почему она стала отдаляться от Хельги — вина. Она чувствовала себя виноватой за то, что уводит любовь всей жизни её лучшей подруги. Но надо отметить, что он никогда не выражал никакого к ней интереса (и она была уверена, что он шёл на танцы с Хельгой только чтобы заставить её пожалеть, что она заставляла держать их отношения в тайне). Но она всё равно чувствовала себя ужасно. И она не то чтобы была совсем вруньей. По крайней мере не она одна врала столько времени. Это была ложь, которая заставляла её придумывать больше и больше лжи постоянно. Она ненавидела себя. Дождь ещё не пошёл, но Фиби была уверена, что это случится скоро. Она задрожала, чувствуя лёгкий холод воздуха. Её комната была полностью тёмной, даже свет снаружи не мог разбавить темноту её комнаты. "Н-да, — подумала она, — жизнь любит подбрасывать мне всякие аналогии, когда я бы просто предпочла, чтобы меня оставили в покое". Она посмотрела вниз на свои колени, на которых лежал её дневник. Она подняла его и прочитала последнюю запись: "Думаю, гарантий особо никогда и не было." Она, по сути, гарантировала себе, что однажды обязательно будет с ним. Так что эта запись была полным фуфлом. Была гарантия — человек, который написал это был просто слишком глуп, чтобы понять. Она дотронулась до своих губ и почувствовала кровь. Она подняла пальцы и посмотрела на них. Темнота скрадывала их, но она всё равно могла различить красный отблеск на кончиках своих пальцев. Она кусала губу. Это была отвратительная привычка, одна из которых она пообещала в себе искоренить. Она больше не будет плакать; она знала себя достаточно хорошо, чтобы знать, что слёзы кончились, по крайней мере пока. Она взяла телефон и набрала номер. Подождала: — Алло? — Здравствуйте, а Хельга дома?, — спросила она, стараясь изо всех сил звучать весёлой, даже для Большого Боба. — Нет, она ушла покататься с Ольгой. Это Фиби? — Да, сэр. Можете ей передать, что я звонила? — Конечно. Всего доброго, — он повесил трубку, но она продолжала держать телефон у уха ещё долго, пока он не начал протестующе пищать. Она положила его на место, снова дотронулась до губ, затем встала и пошла вниз по лестнице. — Я пойду прогуляюсь ненадолго, ладно, мам? — сказала она, обращаясь к свету на кухне. — Ты точно хочешь, зай? Там как-то темно снаружи, наверное пойдёт дождь. — Я знаю. Я возьму зонт. Я недолго. — Будь осторожна, малыш. Она прикинула, что Арнольд сейчас в школе. В конце-концов, выпускной совет собирался там каждый вторник последние три месяца. Она знала это лишь потому, что уделяла немного больше внимания каждому действию Арнольда. Выслеживала ли она его? Она бы не стала использовать такое слово. Оно звучало слишком сурово. Туман к этому времени заполонил почти весь центр города. Будто смотришь сквозь миску горохового супа. Или, по крайней мере, пытаешься через неё смотреть. Она не была в хорошем районе, но она шла самой короткой дорогой от дома до школы. Почти все здания были из красного кирпича, и только одно выделялось из гущи остальных. Это был местный Центр Помощи. Им руководила некая церковная организация, помогая накормить неимущих этого района. Она как-то даже была там волонтёром, в далёком прошлом дней начальной школы. Периодически её снова просили помочь. Но теперь она не хотела ничего делать в этом месте. Оно было слишком "церковным" для неё, слишком набожным. Это доставляло ей огромный дискомфорт. Арнольд здорово ударился в религию, по крайней мере когда поступил в старшую школу. Но она знала, что он полностью перестал ходить в церковь с тех пор, как они полгода назад расстались. Она подошла к школе и заглянула в зарешеченное окно спортзала. Они все были там, погружённые в работу, расставляя баннеры, дымопускатели, прожекторы и звуковую систему. И там был он, работавший на износ ради их школы, его друзей. "Ради Хельги..?", — подумала она и потрясла головой. Нет, он вообще не хотел идти с Хельгой. Он делал это, чтобы вернуть её. Она его не винила. Она не ревновала свою подругу; по крайней мере, не в привычном понимании. Разумеется, она мечтала пойти на выпускной с Арнольдом. Но она не могла злиться на Хельгу за то, что та воткнула ей нож в спину; в конце-концов, это она воткнула его в Хельгу. Она посидела снаружи с полчаса или около того, пока не начало моросить. Капли дождя бились о её голову, и казалось, что они тяжелее, чем им следовало бы быть. Их тяжесть напомнила ей о её нынешнем настроении, она неохотно открыла зонт и пошла домой.***
— Блин, дождь пошёл! А мне надо будет пешком идти домой. Хреново… — Расслабься, чувак, — сказал Джеральд, ударяя друга по спине, — я тебя подброшу! Без проблем! Арнольд почти рассмеялся: — Ты всё ещё водишь эту колымагу, что ли? Странно, что она до сих пор… — Ей, ей, ей, Арнольд, братан! Попридержи коней. Ты просто завидуешь. — Ага, да, — хихикнул Арнольд, и прошёл за Джеральдом на улицу. Морось превратилась в настоящий ливень, лужи разрастались в ручьи, переходящие в реки. Проносились машины, накрывая забор пеленой воды и чуть не окатив парней, когда она подбегали к машине. — Копец, ну и жесть! Откуда такое нам принесло? Арнольд пожал плечами: — Не знаю. Дождь ожидался вчера, но день был абсолютно ясный… — Я подумываю стать метеорологом. Я верну немного достоинства в эту профессию, — сказал Джеральд, но недостаточно серьёзно, чтобы Арнольд смог сдержать смех. — Ммхмм, — промычал он после, пристёгиваясь. — Слушай, Джеральд… — Что случилось, братан? — Серьёзная проблема. — Ого… Что там? — Помнишь Хельгу Патаки? — Да, конечно помню. Она со мной в классе по обществознанию. Что с ней? — Ты бы мне поверил, если бы я сказал тебе… Это так сложно сказать… — Что? — Что, если согласился пойти с ней на выпускной? Что бы ты сказал? Джеральд гоготал несколько секунд, прежде чем ответить: — Ты знаешь, что бы я тебе сказал. И что я скажу: ты, что, с дуба рухнул?! Арнольд вздохнул: — Я догадывался, что ты так отреагируешь… — По крайней мере ты меня достаточно хорошо знаешь, — ответил он со смешком. — Не знаю, наверное это ужасно с моей стороны, но… Она мне очень, очень не нравится… В смысле, конечно, может, она изменилась с тех пор, что мы не общались и всё такое, но… Всё это унижение не исчезнет просто так за пару лет… — Ну, она стала на порядок тише сейчас. Едва ли произносит пару слов за урок. Надо признать, она похорошела за последнее время. Она даже близко не та страхолюдина, что была… Ну, вообще норм, как по мне. — Да, но не в этом дело. — Знаю, братан. Ты честный парень, признаю. Так что, ты пойдёшь с ней или нет? — Да, думаю… Но… Это открывает старые раны, понимаешь? — Да. Просто поговори с ней. Разберитесь со всем начистоту. Может… Тебе даже будет весело. — Да, может… Они ехали сквозь стену воды, не говоря друг другу ни слова. Арнольд надеялся, что его друг прав. Может, всё-таки могла быть жизнь после Фиби…