Пророк

Небо и земля Созданы не нами, Жизней прожитых Нам не изменить. Завтра и вчера Связаны веками, Как начертано, Так тому и быть.

Если посмотреть вниз, то становилось немного страшно: земля была непривычно далеко, да к тому же покачивалась в такт движению лошади. Поэтому Себастьян старался смотреть по сторонам, а не вниз. А по сторонам, насколько хватало глаз, была степь — травы и цветы, нагретые солнцем, пахнущие мёдом. Ветер колыхал траву, и казалось, что по степи пробегают волны, как по воде. На горизонте земля смыкалась с небом — светло-голубым, выцветшим от жары. В степи паслись табуны лошадей — одно из главных достояний и источников дохода богатых мерхесских кланов. Их охраняли пастухи: не пасторальные мечтательные девушки и юноши, как на западе, а вооружённые до зубов и закутанные в бурнусы так, что только глаза видны. Такая охрана была необходима, потому что кшены, степные разбойники, то и дело нападали на мерхесские стада и воровали коней. Они приветствовали пастухов, когда проезжали мимо — те смотрели очень внимательно, однако оружия не доставали: Крис и Себастьян ехали медленно, а кшены обычно налетают, как вихрь. — Белые лошади — самые дорогие, — рассказывал Крис, тоже закутанный в бурнус — летом в степи без этого нельзя, особенно белокожим. — За них платят такие деньги, что нам с тобой хватит на десять лет безбедной жизни. И используют потом только для парадных выездов. Говорят, что на такого коня не стыдно и императора посадить. Но годятся они только для того, чтобы покрасоваться. Те, кому нужна выносливая и сильная лошадь для дела, покупают обычных степных лошадей. Они, может, не такие эффектные, но могут сутки бежать без отдыха. А ещё они верные и преданные, куда там собакам! Говорят, что мерхесские лошади сами выбирают себе хозяина, и когда выберут, то уже никому другому не будут служить. — Интересно, моя меня выбрала? — задумчиво спросил Себастьян, похлопывая свою лошадь по шее. — Твоя-то? — Крис засмеялся. — Твоя тебя точно выбрала, и теперь тобой командует. Кого кому подарили только? Себастьяну в самом деле подарили лошадь. Лошадка была мохнатой, толстой и спокойной, «ты и захочешь, а она быстро не побежит» — смеялись конюхи. И были правы. Себастьян был знаком с нею уже неделю, и ни разу не видел, чтобы она бегала. Но его это вполне устраивало. Лошадь ходила плавным шагом; ему советовали ударить её пятками, чтобы шла быстрее, но бить в живой дышащий бок не было никакой возможности. Он даже поводья не дёргал — слишком жалко было славную толстую лошадку. Крис говорил — мол, ты должен управлять лошадью, а не лошадь — нести тебя туда, куда ей захочется, но Себастьян только смеялся. Как будто ему куда-нибудь было надо! Тем более, когда они поехали на прогулку вдвоём, выяснилось, что его лошадка послушно топает за лошадью Криса — сухощавой вороной красавицей, у которой каждый мускул чётко обрисовывался под чёрной лоснящейся шерстью. Крису лошадь не дарили, а только дали взаймы. «Заработаешь — будет твоя», — сказала Харида. Раз уж обстоятельства так сложились, что Крис остался у неё, она решила его использовать. В основном — для торговых дел: его обаяние и красивая внешность, вкупе с мерхесскими представлениями о западных мужчинах как о напыщенных самовлюблённых глупцах служили ему неплохую службу и позволяли проворачивать выгодные для клана сделки. Мерхесски не воспринимали его всерьёз, потому что он был слишком красив, и не верили, что он действует по наущению Хариды, потому что всем известно, что западные мужчины никогда в жизни не будут подчиняться женщине. В результате они теряли бдительность, когда имели с ним дело, и потом долго считали, что им удалось обмануть его, а заодно и весь правящий клан. Такой уж народ эти мерхессцы: в торговых делах им ничего не стоит обмануть своих соотечественников, а потом ещё и гордиться этим. Когда солнце встало совсем высоко и зависло в небе, плавясь там, как кусок масла на сковороде, пастухи повели лошадей к реке. Крис и Себастьян поехали за ними, и там, в тени деревьев, в прохладе от широкой ленивой реки, пообедали вместе с пастухами. Те охотно делились хлебом, сыром и кислым молоком, смеялись, болтали с ними — точнее, с Крисом, потому что Себастьян пока не понимал ни слова, их язык в целом для него звучал как сплошное «грых ашшшш сшсшсш джаляляля». Зато одна маленькая темнокожая пастушка сразу улеглась Себастьяну на колени и прижала его руку к своей груди, проникновенно заглядывая ему в глаза и улыбаясь. Себастьян в испуге замер, боясь лишний раз пошевелиться; под рукой он явственно ощущал нежную округлость, скрытую только тонким слоем ткани. Убрать руку было бы невежливо, оставить — ужасно неловко… К тому же, на него начал ревниво коситься свирепого вида пастух с крючковатым носом и шрамом на лице. И Себастьян уже предвидел — нет, не даром, а обычным человеческим предчувствием — как вовсе не пасторальный мерхесский пастух отпиливает ему голову своим кинжалом из-за возлюбленной пастушки, когда подошёл Крис, сказал что-то девушке, та со смехом отпустила Себастьяна и отошла. — Ты им нравишься, — заметил Крис, усаживаясь рядом и улыбаясь. — Они мне тоже. Только я не хочу, чтобы мне отрезали голову потому, что я кому-то нравлюсь. Крис засмеялся, и вид у него сделался очень довольный. — Я рад, что не хочешь, — сказал он. — Не бойся, я сказал ей, что мы с тобой вместе, так что приставать к тебе больше не будут. И голову отрезать — тоже. Он растянулся рядом, положил голову к нему на колени, взял его руку и прикрыл ею глаза от солнца. Себастьян, улыбаясь, откинулся назад, опираясь на широкий ствол ивы. Пастухи купали коней и перекликались резкими голосами; от реки дул прохладный ветер, шевелил ветви деревьев, и солнечные тени плясали на берегу. Никогда раньше он не думал о том, как хорошо это — просто жить. Ездить верхом, чувствовать усталость, отдыхать после поездки, есть самую простую пищу, быть рядом с другом, касаться его. Смотреть на реку и на лошадей. Бог сжалился. Дал второй шанс, позволил прожить жизнь ещё раз, без мучений, без страданий. Видимо, не зря были все молитвы. Пусть не сразу, пусть не скоро, но его единственное желание сбылось: он стал почти обычным человеком и может жить, как все люди. *** Возвратились поздно, когда во двор перед домом уже вытащили столы для ужина и зажгли в медных плошках травы, дым от которых отпугивал летающих кровососов. Молодые мерхессцы накрывали на стол: сновали туда-сюда с блюдами, тарелками, кружками, бутылками. Ужин в Мерхесе — главная и самая обильная трапеза, так что чего только не было на столах! Жареные птицы, задирающие ножки в небо; печёная, варёная и жареная рыба; мягкий белый сыр, творог, варёные яйца, большие красно-золотые тыквы, сахарно-белые дыни, налитые янтарные грозди винограда, самые разные пирожки и сладости, бутылки с вином и квасом. Вместо хлеба подавались тонкие пресные лепёшки, в которые полагалось заворачивать еду, чтобы не запачкать рук. За ужином собирался весь клан. Полагалось усаживаться за столы чистыми и нарядными, сменив дневную рабочую одежду на вечернюю — парадную, чтобы предстать перед семьёй в самом лучшем виде. За ужином решались все вопросы, и просто велись разговоры о том, как прошёл день и что интересного случилось. Сёстры занимали отдельный стол: сюда по очереди присаживались те, кого они подзывали, или те, кто хотел поговорить с главами клана. Харида, увидев Криса и Себастьяна, подозвала их обоих и усадила рядом. Сначала обратилась к Себастьяну: — Как ты себя чувствуешь? — спросила она. Совсем как мать. Впрочем, она и была матерью для всего клана — строгой и жёсткой, но заботливой и справедливой. — Как будто меня весь день распиливали напополам лошадью, — честно ответил Себастьян, и Крис фыркнул и ткнул его локтем в бок. Харида слегка улыбнулась уголком тёмных губ, протянула руку и погладила его шероховатой ладонью по щеке. — Смеёшься, значит, хорошо. Садись за стол, ешь, пей и веселись, как следует. Из-за другого стола ему помахала Джамиля: — Себастан! Себастан! К Джамиле! Харида кивнула ему, и Себастьян поднялся из-за стола, переглянувшись с Крисом. Тот подмигнул ему, и Въеарх, заметившая это, фыркнула и закричала: — Ай-яй, расстаться никак не могут! Иди, иди, мы не украдём твоего красавца! За другими столами услышали — неудивительно, учитывая, какой пронзительный голос был у младшей сестры — и те, кто понял, засмеялись. — Украдём, украдём! — закричал кто-то. Себастьян тоже засмеялся и всё-таки ушёл за стол к Джамиле. — Себастан хороший, — продемонстрировала та прекрасные знания западного наречия и радостно улыбнулась. — Ты тоже хорошая, — заверил он её. На этом разговор закончился, потому что Джамиля на его языке знала только несколько выражений, а Себастьян на мерхесском — и того меньше, и оба принялись за еду. Еда тоже была теперь важным пунктом в его жизни. Раньше ему было всё равно, что есть и есть ли вообще, а теперь — дело другое. Очень интересно было открыть, что он, оказывается, не любит утку и курицу, зато очень любит рыбу, дыню и маленькие сладкие пирожки с орехами. Особенно если запивать их вином… Молодая мерхесска, сидевшая рядом, вдруг похлопала его по плечу. Себастьян обернулся, и она что-то заворковала ему низким голосом, улыбаясь и протягивая половинку золотистого абрикоса в смуглой, унизанной браслетами руке. — Не понимаю… — беспомощно сказал он, оглядываясь на Криса — но тот с внимательным лицом слушал, что ему говорили сёстры, и не смотрел на него. — Ам! — отчётливо сказала девица, игриво улыбаясь и придвигая абрикос ближе. Себастьян попробовал взять предложенное рукой, но девица отодвинула угощение, нахмурилась и погрозила пальцем. — Ам, — настойчиво сказала она и опять улыбнулась. Себастьяну пришлось взять угощение губами. Тогда девица радостно засмеялась, нежно погладила его по щеке и вернулась к разговору с другой девицей. Себастьян очень смущался от такого поведения — потому что они всё время себя так вели, хватали его, обнимали, гладили по щекам и кормили из рук — но не жаловался. Правда, один раз к нему подошёл очень злой парень и, тыкая его пальцем в грудь, проорал: «Некрасиво! Белый кожа! Синий глаз! Некрасиво! Кожа чёрный, глаз чёрный, волоса чёрный — красиво! Да? Да??». Себастьян ответил «Да, да», и парень ушёл, оглядываясь, плюясь и ругаясь, на чём свет стоит. По крайней мере, звучало это именно как ругательства. Но Себастьян не жаловался всё равно. Если на протяжении долгого, долгого времени тебя только и делают, что пинают, бьют и гонят отовсюду, то когда вдруг начинают ласкать, обнимать и кормить из рук, это кажется настоящим благословением. И если обнимают иногда слишком настойчиво, а ласкают слишком нагло, то, право слово, жаловаться — грех. *** — Они считают, что ты очень хорошенький, — сказал Крис, ухмыляясь. Они лежали рядом на кровати, в полной темноте — сегодня было новолуние, в небе только звёзды сверкали, как золотые монеты, — и лениво переговаривались. В своей комнате Крис так ни разу и не ночевал. У него в привычку вошло ложиться рядом с Себастьяном; и даже если он приходил позже, тот всегда просыпался, когда Крис опускался на постель рядом с ним. Открывал глаза, улыбался и тихонько звал его по имени. Если ночь выдавалась слишком жаркой, Себастьян только протягивал руку, и Крис переплетал его пальцы со своими. Если же было прохладно, Себастьян устраивался у него под боком, прижимался щекой к его плечу, и они засыпали в обнимку. А если они возвращались одновременно, то могли долго разговаривать, иногда — до самого рассвета. Это было ничего: Себастьяну можно спать, сколько ему захочется, а Крис мог обходиться и вовсе без сна. — Я знаю… Они подсматривали за мной в купальне, — Себастьян тихо засмеялся. — Огооо… — протянул Крис. За ним тоже подсматривали, но узнав, что и за Себастьяном, он даже слегка разозлился. Это было похоже на… Ревность, конечно же. Раньше он никого не ревновал, но с Себастьяном дело было другое. Они были связаны. Он это чувствовал. И не хотел, чтобы кто-то другой становился ему близок — эгоистичное чувство, может быть, но Крис ничего с этим не мог поделать. Однако из чувства противоречия самому себе он сказал: — Они ведь не шутят, когда к тебе пристают. Если хочешь, стоит только поддаться… Конечно, он хотел бы, чтобы они были связаны ещё и этим. Раньше такие мысли ему в голову не приходили — но раньше и Себастьян выглядел так, точно в любой момент может упасть в обморок. И всё, что хотелось с ним сделать — это накормить и уложить спать. Но сейчас он был настолько здоров, что мог полдня провести в седле — неплохо для человека, который не так давно собирался умирать. И он выглядел здоровым: кожа покрылась загаром, мускулы окрепли, он больше не напоминал бледную тень. И Крис ничего не мог поделать с мыслями. Себастьян и правда был хорош собой, мерхесски знают в этом толк — даже побитый жизнью, со всеми своими шрамами. Плавные линии тела, которые так и хочется проследить ладонями, подвижное лицо с удивительными яркими глазами в окружении длинных ресниц… Но ведь нельзя так просто лезть к нему в штаны. Крис не затем спас его из башни и не затем заботился о нём — а ведь можно подумать, что именно за этим… — Поддаться… — повторил Себастьян, явно витая мыслями где-то далеко. Крис, запрятав ревность подальше, отозвался: — Да, поддаться. Ты не пожалеешь — они знают, что делают. Можешь даже не одной сдаться, а сразу двоим, они ссориться точно не будут. У тебя когда-нибудь… Ты когда-нибудь с кем-нибудь был? — Не до того было… — Можешь им сказать. Им это польстит. Ответа не было, и Крис тоже не стал развивать тему. Он лежал и молча смотрел в темноту, когда вдруг Себастьян спросил: — Можно я тебя потрогаю? Крис опешил. И даже немного смутился: он вспомнил, что Себастьян может практически читать мысли. — Ты… если ты хочешь, то конечно, — ответил он слегка севшим голосом. Он не был уверен в том, что Себастьян имеет в виду… то же самое, что и он. Себастьян придвинулся к нему совсем близко и лёг, опираясь на локоть. Протянул руку и кончиками пальцев коснулся его обнаженной груди. Погладил легонько, едва прикасаясь, осторожными движениями. Потом провёл пальцем ниже, по животу — мышцы у Криса непроизвольно напряглись, и Себастьян тут же спросил: — Тебе неприятно? — и убрал руку. — Просто щекотно, — Крис взял его руку и прижал к своему животу. — Если хочешь продолжать… будь посмелее. Он и сам мигом осмелел, все сомнения слетели, как шелуха. Если Себастьян сам хочет, то чего тут ещё сомневаться? К тому же теперь он с полным правом может говорить, что они вместе. Себастьян продолжил его гладить, теперь уже всей ладонью. По груди, по животу, по плечам, точно исследуя. От его прикосновений будто волны тепла растекались по всему телу. Крис повернул голову и посмотрел на него — в темноте ничего не видно было, кроме тёмного силуэта, но и этого было достаточно, чтобы положить руку ему на шею, пригнуть к себе и поцеловать в мягкие губы. Себастьян приглушённо застонал, и когда Крис оторвался от него, пробормотал: — Я не знал, что это может быть так приятно… Крис засмеялся: — Ты ещё не знаешь, что такое «приятно». Но нам торопиться некуда, узнаешь. Вся ночь впереди. И он собирался показать Себастьяну, как хорошо может быть на самом деле — обласкать его с ног до головы, целовать его, позволить ему ласкать себя… — Будь я проклят, если мы уснём до рассвета, — прошептал он и прижал Себастьяна к себе.