С миру по нитке

— Да вы просто издеваетесь! — кричал Эрен, сжимая кулаки. Так крепко, чтобы ногти впивались в ладони, чтобы больно было, пусть хоть до крови, хоть до мяса, не разреветься бы только. — А взрослых точно никого? — спросили его в очередной раз, только чтобы создать грубую иллюзию сочувствия. Хоть Эрен, едва переступив порог, и объяснил, что их трое и они сироты. Да, совсем, ни отца, ни матери, ни просто старших хоть кого-нибудь. — Ну что же поделать. Писать умеешь? Вот и пиши. Эрен понимал, что это значит. Вот тебе, пацан, бумажка, запиши свою просьбу, поклянчи, чтоб этой бумажкой подтерлись потом, ну, в лучшем случае смахнули в стол и забыли тут же. А что он просит-то? Разве какой-нибудь страшный дефицит? Не еду даже! Одеяло! Он весь день носится, как попрошайка, в поисках простого одеяла, хотя бы тонкого, только целого чтобы. Всю неделю он просыпался ночами, рычал в ответ на возмущение соседей по бараку, и двигался влево, туда, где лежала Микаса. Она-то и будила всех, хоть и старалась кашлять потише, в подушку, обмотав голову шарфом, но разве такое скроешь? Она болела, не жалуясь, не обращая внимания на дерущее горло, жалея только о том, что не может скрыть этот хриплый, надрывный, сухой кашель. Болела, потому что мерзла. Эрен ложился ближе, подтягивая за собой Армина, и прижимался, наплевав на то, что неловко, что Микаса девчонка всё-таки, накрывал её их с Армином общим, как они говорили, мужским одеялом, хоть, откровенно говоря, это был скорее плед. Им необходимо было ещё одно, зима впереди. Им необходимо одеяло. Чтобы выжить. А следующей зимой их обеспечит уже кадетский корпус. Старший по баракам отправил мальчишку на склад — выбивай, мол, сам. Кладовщик, хлопая по жирным ляжкам перепачканными ладонями, гоготал, как дикий гусак, а потом обложил матом и популярно разъяснил, что всё, что обязан был выдать — выдал, а если не хватает, так пусть чешет к коменданту и там выпрашивает. Будет бумага с печатью и подписью, будет и одеяло. Не будет — пшел нахер, щенок. Комендант, худой дядечка в круглых очках, чем-то смахивал на отца, Эрен даже попятился от двери, но, вспомнив, что пришел сюда не ради себя, собрался с духом и шагнул в захламленный бумагами тесный кабинет. Он собрал и вложил в свою просьбу всё то, что так усердно вдалбливали в него родители — вежливость, смиренность, уважение к старшему, а в ответ… Нет никаких одеял. Напиши бумажку, мальчик, мол, мерзну, болею, требуется дополнительное одеяло. Бумажка подкрепится к таким же прочим и отправится наверх, а оттуда, может, и пришлют что-нибудь. К весне. Ах, не ты болеешь, а сестра, ну так чего сама не пришла? Эрен сорвался. Кричал, стучал по столу кулаками, пока его не сгребли в охапку и не вышвырнули на деревянное крыльцо. Вечером Эрен удивленно смотрел, как Армин ложится с другой стороны, возле Микасы, и устраивается поудобнее, чтобы одежда — конечно же они спали в одежде, — не давила швами и складками. — Ложись, — сказал он Эрену, — так теплей. Микаса ничего не сказала, когда её обняли с двух сторон и накрыли двумя ветхими пледами, которые и за одеяла-то сойти могли с трудом. Она быстро уснула и совершенно не слышала, как вздрагивал во сне Армин и как скрипел зубами, сглатывая злые слезы, Эрен. Одеяло. Он не смог добыть им даже простое чертово одеяло. Микаса дернулась во сне, и Эрен уже приготовился было рявкнуть на того, кому помешает её кашель, но она только вздохнула глубоко и прижалась лбом к эренову плечу. Согрелась, понял он. Ладно уж, пусть у них нет лишнего одеяла, но хотя бы они сами друг у друга есть. И хотя бы для этого им не нужны ни штампы, ни подписи.