Вьорн Золотого Герцога

ЭЛИАН Я ехал в наемной карете и… злился. Мне было муторно. Впрочем, не только сейчас и не только сегодня. Основания для этого были – их всегда можно найти, но, черт побери, я не считал их достаточными! Эпидемия захлебнулась, из моих людей больше никто не умер – это можно было считать результатом моих действий и вложенных денег, а можно – шуткой судьбы и стечением обстоятельств. Могло быть и хуже. Но в любом случае дело было сделано, и я ехал назад, домой… то есть к Кени. А в самом деле, что для меня поместье тети? Разве не дом? И что в таком случае - особняк в столице и почти такой же дом в Герешенче? В большей ли степени это дом? Я даже и не знаю, где мне лучше. Ещё неизвестно, где я больше ощущаю себя дома… Я еду к тете, я сделал всё, что мог, я выручил своих людей… так почему так тяжело на душе и паршиво телу? И не объяснишь, что я такое чувствую… Да какого черта! Слабость была такая, словно я недавно поднялся после ранения. Или тяжелой болезни. Или почти не спал несколько суток… положим, спал я и вправду мало и плохо, но не настолько же! А откуда эта гадость… легкое ощущение тошноты, как будто я последние дни только и питался несвежей солониной, как на каком-то пиратском корабле позапрошлого века! Или… того хуже, как барышня в качку, что от борта не отходит, а то и от персонального ведра где-нибудь в каюте… Никогда со мной такого не было. Вернее, бывало мне плохо, и ещё как, но всегда для этого была какая-то вполне весомая причина. А сейчас?! Причины не было, как я ни искал. Не считать же таковой простую усталость и недостаточное количество часов сна. Но тело жаловалось, хоть я и старался изо всех сил игнорировать его нытье, - время от времени к легкой дурноте присоединялась башка и напоминала, что она, видите ли, тоже может болеть. Просто так. Без ран, эпидемий и прочих экстраординарных обстоятельств. Сначала я – вот уж, как говорится, привык к хорошему! – вообще решил, что заразился… Мерзко стало. Обидно даже. Столько планов было, столько недоделано… и жениться так и не женился, и флот свой не до конца переоборудовал, и Черный Прииск не разработал…и все те планы, что глухо роились в голове и связаны были с королем, тоже побоку… а ещё – кто же, кроме меня, защитит моего вьорна? То, что я прочел по поводу орнаты, можно было толковать по-разному, но вот у бедняги Эртена в случае гибели орнинга, то есть меня, положение было хуже всех. Разве что в прямом убийстве не заподозрят, а и то… вдруг он мне что ещё дома подсыпал?! В одном псевдоисторическом сочинении рассказывались всяческие ужасы про вьорнов – не иначе герои сего опуса просто-напросто набирали себе рабов среди разбойников да убийц, ну те и поступали соответственно, кто же рабовладельца своего жалеть-то будет?! А может, и вовсе описанные в далеком прошлом случаи существовали только в воображении автора. Но правда то была или нет, а законы защищали орнинга и только орнинга… Который имел слишком большую власть над жизнью и свободой спасенного им человека. Так что нельзя мне подыхать – нечестно будет по отношению к Эртену. Его просто заклюют. Замучают. Кени, конечно, поможет, но она тоже не всесильна… а парень вообще ещё и больной! Тут я вспомнил, что начал паршиво себя чувствовать ещё до того, как встретился с теми, кто теоретически мог бы меня заразить. А значит, эпидемия тут не при чем, а просто я стал мнительным, как нервная барышня! Стыдно стало. И больше я уже не думал ни об эпидемии, ни о заразе… хоть и было в последующих днях несколько моментов опасных… Мне казалось, что Пастушка меня сохранит. Ну в самом деле – помирать, так уж в волнах! А не на койке, в соплях да гное… тьфу. А ещё я вспомнил своего вьорна, его упрямую улыбку… почти-улыбку, потому что силенок уже на нормальную улыбку не было. «Если я сдохну – обидно будет: столько золота, и впустую…» Он свыкся со смертью и не привык ещё к тому, что жить – можно! Что всё кончилось! А тут ещё болезнь… Ленты эти магические, чтоб их разорвало в клочья! Как там Эртен? Может быть, нужно мне было ещё какого лекаря ему выписать? Но ведь тетя и Сильви… я всегда доверял им. И знал, что умеют и вылечат – да почти всё, что вылечивается. А если не вылечивается, выругают, пнут и всё равно вылечат! Почему же мне так тревожно за него? Если бы я озаботился ещё одним лекарем или, того лучше, магом… Но ведь это равносильно тому, чтобы выказать моей Кени недоверие. Но… здоровье, быть может, важнее? Черт… не знаю, прав я был или нет… но меня тянуло обратно, в поместье Кени, я словно оставил там что-то очень важное, то, что оставлять нельзя, нельзя ни при каких обстоятельствах… И ночью, когда я спал – недолго и как-то поверхностно, не уходя в глубину сна, а скользя мимо и не забывая о том, где я и что я, - я всё время пытался понять: в чем дело? Что я сделал не так? Откуда это тянущееся, как липкая паутина, чувство беды?! Потом приходил день… и время нужно было взнуздывать и погонять, и также взнуздывать некоторых людей, не желающих работать так, как должно… И снова ночь, какая-то тоска и непонятный упадок сил. А потом среди городских чиновников я наткнулся на одного – он был хромым и, видно, бывшим офицером, пострадавшим в Пайжарской войне. Чиновник этот напомнил мне Эртена – не Дахтэ, а Эртена-второго, того, что оставил я больным и десятки раз уже пожалел об этом, кажется. Был он старше, и виски имел белоснежные, и шрам на лице – но в голосе и во взгляде оставалось что-то – наверное, общее для фронтовиков, глядевших смерти в глаза. «Ты только держись там…» - подумал я внезапно. «Я постараюсь вернуться как можно скорей!» В ту ночь я первый раз спал глубоко, как убитый, словно потеряв сознание. А наутро встал чуть более злой и вроде даже бодрее, чем накануне. Дни эти и вспоминать не хочется – бесполезные, до черта утомительные, они бежали вприпрыжку и не давали удовлетворения…Только и было радости – подняться на палубу и вдохнуть родной запах. Но потом-то нужно было уезжать! И я, как сентиментальный юнга, стоял на причале и смотрел на свой корабль… потому что знал: раньше конца лета в море я не выйду. Но хочется же! А потом… возьму с собою своего вьорна, и покажу ему, что это такое – море. И вот я наконец ехал обратно. Мне очень хотелось сесть верхом и мчаться – но не было рядом моей верной красавицы Шоколадки, да и не стал бы я ее загонять на такое расстояние… Пришлось ограничиться наемными экипажами, переплачивая втрое за одиночество и скорость. Но на последнем отрезке времени я всё же нанял недурного жеребца и пообещал вернуть – у Кени и без того в конюшне хватало четвероногих аристократов, а этот был явно бастардом какого-то неплохого коня. Злой, вороной, изящный и быстрый… Моя неизменная тень – Нэррем вю Лежже – ожидаемо захотел так же, как и я, прокатиться верхом. Хотя я и предложил ему воспользоваться наемной каретой. Взгляд, которым одарил меня в ответ мой телохранитель, можно было бы вполне грузить вместе с багажом… вот только накинутая сверху материя могла пострадать. Задымилась бы ненароком, или разошлась на лоскуты… Он помолчал, потом с восхитительной сдержанностью спросил: - Вы это специально, сейн, да? Для проверки моей пригодности как гардекора? - Нет, Нэр, - ответил я. – Я и без того знаю, что ты пригоден. Мне показалось, что ты устал, ну и… Считай, что я не подумал, - покаянно улыбнулся я, глядя в глаза моему другу. Который уже много лет им был – но упрямо продолжал порою вести себя исключительно как въедливый гардекор! - Я так и понял, - с некоторой растерянностью отозвался он, пристально меня разглядывая. – Не в обиду будет сказано, сейн, но Вы последнее время сам не свой как будто. На моей памяти были кризисы и похуже, но Вы все равно не так беспокоились, как в этот раз… - Ты что имеешь в виду? – хмуро спросил я. - Да я и сам не знаю, - с досадой буркнул Нэр. – Просто… вот кажется мне, что с Вами что-то не так, и все тут! Ровно струна натянутая. Раньше не спрашивал, думал, может, Вы из-за «Загадки» такой… из-за эпидемии этой. Но… мы уже возвращаемся, а оно все равно… иногда появляется в Вас. Натянутость эта. Не знаю я, как это еще сказать можно! - Я и сам не пойму, дружище, - честно ответил я. – Теперь могу признаться тебе: одно время даже думал, что тоже заразился. А потом вспомнил, что чертовщина эта началась почитай сразу, как я из дома тети уехал… Сейчас вот только… как будто из подземелья душного выбираюсь! - А что за чертовщина-то? – спросил гардекор. – Вы плохо себя чувствуете? Лекарь-то Вас смотрел хотя бы? - Да нечего тут смотреть! В смысле, ничего такого я не чувствую… не чувствовал… просто дохлый какой-то, словно не спал неделю или после ранения встал. И всё. - Так, может быть, Вы просто-напросто устали? – Нэр чуть приподнял бровь. – Давайте остановимся подольше, я знаю тут не очень далеко неплохой постоялый двор. Вы выспитесь хорошенько, и все пройдет. В конце концов, Вы же не говорили монне, когда точно приедете. Так что она вполне может подождать. - Нет! Ты что… Я даже сам не понял в первый момент, почему предложение Нэра показалось мне таким диким. Всё было логично – три часа галопа – не меньше! – можно было проскакать и завтра, поутру. А не сейчас, когда солнце начало уже клониться к вечеру… И Кени будет меня встречать утром отдохнувшая, выспавшаяся, и впереди будет целый день, и можно будет не торопясь помыться и привести себя в порядок перед обедом… Нет! Это же почти сутки! А как же Эртен?! Я даже не знаю, что там с его здоровьем – писать письма не имело смысла, ответное письмо не успело бы вернуться до моего приезда. Сколько раз я жалел, что не попросил Кени написать мне спустя пару дней: как там мой подопечный? И ничего не знал теперь… - Мы поскачем сейчас. И будем ночевать в поместье Роно! – решительно провозгласил я и пришпорил вороного. - Как скажете, сейн, - обреченно вздохнул Нэр и привычно пристроился за мной. * * * ЭРТЕН «Возвращайся, Элиан…» Рефреном. Постоянно. И во сне, и наяву, и даже в бреду, когда ненадолго вернулась самая настоящая лихорадка, и Эртена буквально трясло в постели, и простыни под ним были горячими от его измученного тела. «Возвращайся, орнинг…» Как, когда дошло до него, что орнинг для него сейчас – лучшее на свете лекарство? Он затруднился бы сказать точно… Просто в какой-то невнятный момент ему вдруг стало ясно, что лучше было бы, если бы Элиан взял его с собой. Во всяком случае, таких последствий не было бы точно. «Ты мне нужен… Ты же спас мне жизнь! Благодаря тебе я живу, дышу, смотрю и слушаю… И хочу заниматься этим и дальше! И для этого мне нужен ты, мой орнинг! Если даже рассказы о тебе, мысли о тебе позволяют мне не умереть, вытаскивают из серой тишины – то уж твое присутствие вообще окажется для меня истинным спасением! Возвращайся, Элиан!» Монна Кенья утомленно, охрипшим от постоянных разговоров голосом, рассказывает ему о своем племяннике. Он слушает, изумляется, иногда комментирует… и почти моментально забывает услышанное. Рассудок мутный, память работает через пень-колоду, ни черта не работает, если уж честно. И кажется ему, что это навечно, что так будет всегда, что это никогда не закончится… «Вернись, вернись! Скорее… сюда… не медли…» Но, в конце концов, закончилось и это. В этот день сияло солнце, погода была уже совсем весенней и теплой, и в открытое окно настырно влетали запахи талых вод и обнажившейся земли, щебет птиц и звонкая дробь капели. Когда солнечный луч пробежался по лицу Эртена и заставил его чихнуть, вьорн вдруг почувствовал: вот оно! Его господин возвращается! Не просто повернул и поехал в их сторону, а едет сюда, к монне вю Роно! Более того, он помнит про вьорна и даже, может, думает про него сейчас! Потому что ему, Эртену, снова можно жить. Можно дышать. Моргать. Глотать. Чихать вот можно…И теперь это все дается ему куда как легче, чем еще вчера… И впервые за кучу дней по настоящему захотелось есть и пить, о чем он сразу же уведомил забежавшую к нему Сильви. Та на радостях притащила ему кучу всяких яств, на что он со смехом заявил, что столько пока не осилит. И поел. Потом пришла монна, придирчиво осмотрела его и проворчала что-то на тему, что она понятия не имеет, чем обычно откармливают привидения, и как быстро призраки могут обрасти плотью… Привидения… призраки… Только когда он смог встать – случилось это еще дня через два и исключительно с посторонней помощью – только тогда он понял, что она имела в виду. Потому что увидел свое отражение. В зеркале не было даже намека на плотного артиллериста Этту вю Джойля. Там отражалось что-то, отдаленно напоминающее заморенного войной одра, только двуногое. Некий набор костей, впихнутый в полувысохшую шкуру… «И вот этот лядащий человечишка – вьорн господина герцога? Дааа… уж. Пожалуй, обрастать плотью – это самое то выражение… лучше всего подходит», - подумалось ему. Откармливаться оказалось непросто. Заморенный организм пищу принимал с трудом и не всякую, от этого плоть нарастать не спешила. Одно радовало – пока он эдак валялся скелетом-доходягой, обмороженные конечности уже практически пришли в норму. В смысле, наступать на них было уже почти не больно. Даже, пожалуй, вообще не больно, просто очень неприятно. Слишком тонкой была новая шкурка, наросшая там за эти дни. Слишком чувствительной. Изредка возвращавшаяся боль в груди почти не беспокоила его – уж слишком он радовался жизни, которая, как ему казалось, бурлила вокруг него, пенилась и клокотала. Даже пузырями разноцветными шла и наполняла все вокруг воздушной и острой радостью. Кашель на фоне этого обостренного счастья был незаметным и внимания вовсе не заслуживал. Правда, Сильви с этим была не согласна и настойчиво пыталась его долечить. Он не противился, честно выполняя все предписания лекарки. Зато с ним уже не сидели сутки напролет, спокойно оставляя на ночь одного. Бывало, впрочем, что та самая тусклая отрешенная слабость снова наполняла его существование. Ненадолго. Иногда на час, иногда на несколько минут… Один раз пришлось терпеть целую ночь, и как он выкарабкался, он и сам с трудом себе представлял. Кенья вю Роно пришла только под утро, увидела, что с ним происходит, и долго ругалась. Ну как долго – минуты три. Потом она чуть ли не отхлестала его по щекам, возвращая себе его внимание, и начала говорить. Она повторяла то, что рассказывала раньше, видимо, догадавшись, что он все равно этого не помнит, и замолкла только тогда, когда он вдруг опомнился и сказал: «Уже не надо. Он уже едет…» Только тогда, хрипло выругавшись, она ушла. После этого дежурство по ночам возобновилось, но больше уже нужды в нем не было. Он медленно, но верно шел на поправку. И как-то раз вдруг подумал, что уже не испытывает никакого беспокойства за свое будущее под рукой Элиана вю Шеннерта. Словно бы он для этого когда-то и родился. Чтобы стать вьорном Золотого герцога. Это правильно, это… практически закономерно! «Получается, что я… привык? Так быстро? Стал настоящим вьорном? Неужели… свыкся? Не смирился, нет – о смирении речи и не шло. Я же на самом деле не собирался бунтовать и демонстрировать свою непокорность, верно? Не собирался. Значит, и смиряться особо не нужно было. Только привыкнуть. И, выходит, я привык. А ведь не мог я… привыкнуть. Не к чему было потому что. Его ведь здесь не было…» Последняя мысль помигала перед внутренним взором и вдруг свернула в какие-то дебри. «Его не было рядом – и я чуть не сдох. Именно потому, что… его не было рядом? а ведь похоже на то! я же и сам не так давно думал об этом… забыл уже, что ли? Его присутствие… лучшее лекарство! А его отсутствие чуть было не убило меня. Но ведь не было такого ни у кого! Я же помню, я читал когда-то про вьорнов… спокойно они обходились потом без орнингов, уезжали куда-то… жили в одиночку… Получается, такая реакция только на начальном этапе, что ли?» Эртен погонял эту мысль хорошенько, изучил и… согласился с ней. «Именно на начальном этапе. И кажется, что моя внезапная привычка к своему новому положению – тоже приобретена от этой самой реакции… Может такое быть? Да запросто! Что мы знаем о законах орнаты? Не тех, которые отныне регламентируют мою жизнь. А таких вот… глубинных… на которых орната и держится. В общем, ничего мы о них не знаем. Так что вполне может быть, что первое время мне просто нужно быть с орнингом. А также – что орната ломает мне волю. Формирует привычку и отучает от лишних дерганий…» Вьорн вздохнул. Ожидаемого возмущения вывод почему-то не вызвал. «Наверное, это правильно. Мне же и легче. Не самому себя скручивать, а просто переждать время притирки. Теперь я хотя бы могу рассуждать обо всем этом без позорной истерики. А когда рассуждаешь спокойно, то… все не так печально, как казалось. Казалось, себе-то можно не врать… Сначала радость от избавления, а потом-то как раз-таки…» Он вспомнил, как маялся и метался мысленно от осознания своей полнейшей зависимости, и покраснел. «Неблагодарность и есть. Ну ничего. То дело прошлое. Зато сейчас я прекрасно понимаю, насколько же мне на самом деле повезло! А орната… ну орната, и что? зато ведь интересно же, а?» После таких размышлений ему стало неожиданно легко. Словно бы он принял какое-то решение, и теперь некуда отступать. Хотя никакого решения он не принимал, а просто… занял надлежащее ему место. Если можно так выразиться…