Вьорн Золотого Герцога

ЭРТЕН Эртен проводил мони Заргель к ее креслу, поклонился ободряюще и ретировался к окнам. Девушка выглядела растерянной и взволнованной, и он почему-то решил, что танец поможет ей привести мысли и чувства в порядок. Не помог. Даже, скорее, наоборот. То ли она танцевать не хотела (но могла же и отказаться, никто не неволил), то ли именно он сам, незадачливый вьорн, виной тому, что девчонка места себе не находит… — А ты о чем тут задумался? — услышал он голос герцога. — Что? — Эртен обернулся к орнингу и тут же спохватился, — а, задумался… Да ни о чем, в общем-то. Так просто… — Танцевал? — склонил голову набок Элиан. — Танцевал, — кивнул вьорн. — Думаешь, не стоило? — Почему же? Наоборот. Разве ты наступал девушкам на ноги? Самому-то понравилось? — Не сказал бы… Дама, как мне показалось, осталась недовольна. И я никак не могу понять, чем именно. «Но на ноги ей я точно не наступал! Таких ошибок я не делаю с пятнадцатилетнего возраста!» — Это кто же? Неужто Варьена?! — спросил Элиан. — А почему ты решил, что она недовольна? — Мне так показалось, — Эртен пожал плечами. — Я подумал, что она напряжена и взволнована, и решил, что если потанцевать… А не помогло. Даже, по-моему, хуже сделал… Герцог нахмурился. Гораздо сильнее, чем стоила тема разговора. — Эртен… — медленно проговорил он. — Скажи, а что ты сам думаешь о Варьене? «Любопытно… К чему бы такой вопрос?» — Она умеет молчать и не мешать — это редкое качество для юных девушек. И волосы у нее красивые. Или ты про что-то другое спрашиваешь? — Наверное, и про другое тоже. Мне подумалось, что она тебе интересна… раз ты ее защищал, — почему-то хмуро сказал Элиан. «Ну и ну! Дело принимает интересный оборот, однако ж…» — То есть в любом другом случае мне следовало бы пройти мимо и предоставить ее милостям сейна Волена? — с ленивой задумчивостью поинтересовался вьорн. — Разумеется, нет! — холодно ответил герцог. — Но я же могу предположить, что тебе интересна красивая и умная девушка? — Можешь, разумеется, — с легкой растерянностью отозвался Эртен. — Кто я такой, чтобы запрещать тебе что-то предполагать? Тем более мони действительно красива и умна… Но сейчас твое предположение необоснованно. Если, конечно, ты подразумеваешь нечто большее, чем просто получение удовольствия от приятного общения… Герцог вздохнул. — Я подразумевал… возможное будущее, — задумчиво и немного хмуро произнес Элиан. — Мне думается, она могла бы стать неплохим… неплохой женой. Вьорн ошарашено уставился на своего орнинга и возмущенно выдохнул: — Женой? Мне?! Элиан, это уж слишком! И… и вообще! Сам сперва женись! Орнинг! Хоть бы вон и на ней, если уж она тебе по душе! Я-то тут при чем?! Лицо герцога застыло, став непроницаемым и… чужим, пожалуй. — Я подумаю над твоим советом, — сказал он. — Хотя сперва мне хотелось позаботиться о твоем будущем… Возможно, я ошибся. «Ох, нет! Но что я такого сказал, что он — так…?! Впрочем, что бы ни сказал, все одно плохо. Не то обидел, не то оскорбил… Все плохо!» - Не забывай, пожалуйста, одну вещь, мой орнинг, - тихо и напряженно произнес Эртен. – Мое будущее – это прежде всего твое будущее. Даже если бы я хотел жениться… я под орнатой хожу. Нельзя вьорнам жениться – если орнинг не женат. Нельзя детей рожать – если у орнинга прямого наследника нет. Себе жену найди – тогда и меня можешь под венец… хоть на ком женишь, твоя воля… Но сперва – сам. - Именно эту часть закона об орнате я не перечитывал, - медленно произнес Элиан. – Думал, что есть там… какая-нибудь возможность. А женить тебя я не стану – если не будет твоего желания. Только если сам решишь – тогда посодействую… если надо будет. - Есть возможность, - еще тише сказал вьорн. – Есть… Только не для меня писана, Ваша Светлость. Если бы я… тот, ранешний… женат был уже… Можно было бы, на той же самой женщине… с ее согласия. Как бы заново – ну вдруг любят еще друг дружку? Что ж им… врозь-то жить… Но я… Этта… холост был. Он помолчал и уже нормальным голосом, задавив нежданное волнение усилием воли, добавил: — А вообще-то пора тебе над этим подумать. Насчет себя. Род должен продолжаться, твоей кровью, не моей… Женись давай, а то вдруг я и впрямь захочу — что мне тогда делать-то? Элиан не ответил, молча глядя в пространство куда-то сквозь Эртена. Невозможно было понять, о чем он думает. — Так… Думается мне, я тебя чем-то задел, — помрачнев, проговорил вьорн. — Не стоило мне все это говорить. — А может быть, это мне не стоило… — как бы про себя проговорил герцог. «Такое ощущение, словно я сделал ему больно… Или не я? Или вообще глупость это все? но если я… это плохо… нельзя, нельзя! Нельзя, чтобы больно… беречь… хранить от боли, от горя… Господи, да что со мной?! Что со мной…» Эртен чуть не схватился за голову, до боли сжав зубы (казалось, они вот-вот крошиться начнут)… Опустил глаза, пряча собственное непонятное ему самому смятение от орнинга… Почудилось, будто вот не станет вдруг Золотого герцога — и рухнет мир в одночасье, сгорит, растворится в небытии… «Что со мной, а?» — Ты всё правильно говоришь, — услышал он прежний чуть насмешливый голос Элиана. — Кени то же самое твердит… Просто… Не было у меня таких мыслей и такой потребности. Не исключено, что в конце концов я и созрею. Этакий жесткий плод… горький и с очень твердой кожурой. Видно, герцог что-то заметил, потому что добавил: — Пойдем лучше выпьем… за наших будущих наследников. Может быть, ты мне тоже… расскажешь что-то интересное о лошадях? А то я чувствую, что мне надо бы свою конюшню обновить, судя по всему… Может, посоветуешь? И Элиан легонько коснулся плеча своего вьорна. ЭЛИАН Не могу понять, почему на душе так муторно… Эртен — до чего же чуткий, паршивец… Сначала сказал, а потом забеспокоился, что со мною что-то не так… А что не так, собственно?! На редкость спокойный вечер. Кругом нормальные и даже не очень докучные люди. Рана почти затянулась… Магическая болезнь исчезла, вообще всё прекрасно! Или это мерзкая удушливая пленка, что начинает затягивать всё вокруг? Не замечал раньше, чтобы обстановка в государстве так сильно влияла на настроение. Будь честным, Золотой герцог! Сейчас никого нету рядом, только любимые книги и фьошь… некому улыбаться, некому врать и в чем-то убеждать… и послать по определенному адресу тоже некого. Кроме себя самого. Только вот поздновато, пожалуй… Что нашло на меня?! Зачем я взялся заниматься этим совершенно несвойственным мне делом — смешно произнести! — сватовством… Идиот. Никогда не влезал в чужую личную жизнь, и нечего теперь начинать! Даже с лучшими намерениями… Впрочем, самые гадкие поступки как раз делаются с лучшими намерениями. Правда, это больше касается политики и религии, но, видно, не только. Фу! И что меня повело в эту сторону, словно пьяного матроса в бордель?! Вот в борделе мне самое и место… там меня понимают с полуслова. Там я не боюсь никого обидеть, черт возьми! Там Нин… вон, она даже обрадовалась мне. Только какого черта сейчас вместо красивого, тонкого лица Нин, вместо ироничного прищура, пухлых губ… я вижу нечто совершенно другое?! Пить надо меньше, наверное… и не лезть туда, куда дорога давно уже мне заказана… Юные девушки, наивные и романтичные — о, это совсем не для меня. Вон, хотел сделать как лучше. И что?! Эртен Варьене не нужен… и она ему также. Приходится признать, что это наиболее вероятно. Если, конечно, они оба не выдающиеся актеры и притворщики… что не имеет смысла и… уж Эртен меня точно не обманывал. А вот девочка что-то скрывает, возможно. Самое вероятное — то, что кто-то уже запал ей в душу, а жениться либо не собирается, либо хочет, но не может… из-за денег. Быть может, она и не объяснялась даже с ним, будучи уверена в том, что ситуация безнадежна? Но тогда… это можно исправить. Кени, конечно, оставит девушке что-то, но я хочу, чтобы тетя жила подольше! А молодые девушки должны выходить замуж… Как бы передать ей деньги… или небольшое имение — но так, чтобы невозможно было отследить, что это сделал я? Во-первых, это владение должно быть не связано с моим именем. Далеко от Шеннерти и не связано с приисками, по крайней мере на первый взгляд… Ну, положим, такие владения есть. Имение… небольшая фабрика — очень прибыльная… ещё имение… тут есть из чего выбрать. Но, черт возьми, как сделать это незаметно?! А ведь, наверное, лучше, чтобы она сама не знала, откуда пришло приданое. Придумать несуществующего родственника, очень кстати почившего и завещавшего ей имущество? А почему именно ей? А почему — самое главное! — никто раньше не слышал об это самом родственнике? Вот тут-то и всплывет, что нету такого родственника… или, если договориться и заплатить кому-то, непонятно будет, почему раньше не всплыло это наследство… А Варьена слишком умна, чтобы не догадаться, что здесь что-то не так. Вот когда пожалеешь, что голова у девушки работает как надо! Ее так легко не обманешь… Решено. Единственный, кто может мне помочь, это Кени… Она знает ее родню. Знает, есть ли какой-нибудь дальний родственник, на которого можно списать нежданную благотворительность. Завтра же и поговорю. Потому что… негоже, чтобы пропал ее талант. Чтобы Варьена так и осталась всего лишь бедной родственницей, и не могла позволить себе ни книг, ни красок. Университет я обеспечить ей не могу, наверное…, а вот приданое и хоть какую финансовую независимость — сделаю! Теперь можно и спать идти… Странно, выпил целую бутыль, а голова ясная… и по правде говоря, невесело что-то. Некоторые называют это «тоска». Вроде я никогда не страдал этой ерундой… Всё. Спать. Хватит. Размягчел тут… черт бы меня побрал! Верный своему намерению, я не стал откладывать и заявился к Кени на следующий день. А зачем тянуть? Тем более, подумал я по дороге, сейчас как раз начинается в Герешенче летний «сезон невест», и время для знакомства… или продолжения знакомства самое подходящее. Кени уже давно проснулась и сидела в маленькой гостиной за чашкой темно-коричневого, почти черного лито, издававшего слабый приятный аромат. Это модное нынче нововведение Кени приняла сразу и безоговорочно — напиток бодрил и мог сочетаться как с солеными, так и со сладкими закусками. «Ну и что же, что модный!» — как-то со смехом сказала мне Кени. — «Можно иногда и модной побыть… если вкусно!» Обычно она не признавала новомодных «штучек» и «этих глупых куриц» из высшего света, что являлись здесь и в столице законодательницами моды. — Хочешь чашечку? — спросила она, поприветствовав меня благосклонным кивком. — С гренками и утиным паштетом. И мармелад вон привезли еще из Конды, попробуй. — Хочу. Может быть, с паштетом… — задумчиво произнес я. Обычно утром есть я не хочу. Но повариха у Кени непревзойденно готовила блюда из дичи и птицы. Кенья поднялась и собственноручно налила мне в чашку лито. — Располагайся, Эли. Как тебе вчерашний вечер? — Хороший вечер, — тепло сказал я. — Ты же знаешь, что твои друзья — одни из немногих людей, с которыми мне действительно приятно общаться. И повариха твоя на высоте, как всегда. — Ну и славно, раз так… Главное, что мы вас обоих показали — и что ты живой, и что вьорн у тебя… хм… адекватный. — Я очень даже живой… Любопытно, что же «в обществе» говорили про неадекватность вьорна? — Ну, если ты помнишь, того, кем он был, чуть было не казнили за убийство принца крови. А про того, кто он сейчас, по Герешенчу бродят слухи, что он тебя зарезал из-за дамы. Или просто так, без всякой дамы — тут рассказчики никак не сойдутся во мнениях. — Какой кровожадный у меня вьорн, оказывается! Надо же, какое сокровище… А я, значит, разочаровал общество. Режут меня, режут — а всё не зарежут никак! — Вчерашнее общество ты не разочаровал, а порадовал, не переживай, — усмехнулась Кенья. — Единственное, что вызвало серьезные нарекания у наших почтенных монн — это твое непреходящее холостячество. Ты когда женишься уже, а? — Вы что, сговорились?! — вырвалось у меня. — Сперва Эртен, теперь ты… А почтенным моннам какая печаль?! — Для почтенных монн само существование неженатого герцога — это вызов, — усмехнулась Кени. — А вьорн твой, значит, тоже осознал этот момент? Молодец, даже не ожидала от мальчишки такой мудрости. Или ему уже самому хочется, а ты на дороге стоишь? С чего он-то вдруг? — Да в том-то и дело, что ему как раз и не хочется, насколько я понял, — усмехнулся я. — Что, на мой взгляд, как раз и говорит о мудрости… Это я, почти как твои подруги, решил вдруг сделать доброе дело. Сосватать его с Варьеной и приданое дать. Хороший ведь парень-то… Сама знаешь. — Хм… и, как я поняла из твоих слов, он не пришел в восторг от этой идеи? Хотя в принципе мысль заманчивая… — Вам, женщинам, виднее! — усмехнулся я. — У меня вот не создалось такого впечатления. Наоборот, казалось, что этот разговор причиняет ей боль… или во всяком случае неловкость. Вот о портрете с ней разговаривать — другое дело, рисовать она действительно хочет. А замуж — нет. По крайней мере за моего бедного вьорна… Кенья нахмурилась задумчиво и чуть сердито. — Вон даже как… Упрямая девчонка! И ведь выгоды своей не понимает… Хотя… может, она и права — быть так близко и не иметь никаких возможностей… — надолго ли ее хватило бы? — Каких-таких возможностей? Рисовать? Я не думаю, чтобы он стал препятствовать… Да и я помог бы. Тут что-то другое, Кени… Только ты можешь помочь. Беда в том, что сам Эртен ни в какую не хочет жениться, насколько я понял — это раз, и орната не позволяет ему сделать это раньше меня — это два. А Варьена, по-моему, что-то скрывает. Похоже, ей хотелось бы, чтобы кто-то сделал ей предложение — но пока у нее нет приданого, это вряд ли случится. — Думаю, что ей очень хотелось бы, чтобы ей сделали предложение — хотя вряд ли она всерьез об этом хоть разочек подумала. Я даже почти уверена в том, кто именно так сильно проник ей в душу. Да какое там почти… уверена. Кенья помолчала и вдруг сказала: — Вообще две из перечисленных тобой проблем — я про препятствие в виде орнаты для твоего вьорна и счастье моей девочки — спокойно можно решить одим твоим решением. Только вот… вряд ли ты захочешь, Эли. — Чегоо?! — я в упор посмотрел на мою тетку. Да что уж там говорить — иногда у нее были ко мне вполне материнские чувства, я же видел. Поэтому та степень откровенности, которую могла себе позволить со мной она, могла позволить ТОЛЬКО она. Может быть, ещё Эртен… не знаю… и Нэр…, но далеко не во всем. — Ты про что это? Я как раз и хочу ей помочь, дать ей хорошее приданое, но только чтобы, упаси боги, никто не понял, откуда оно взялось… — Приданое ничего не решит, — неожиданно жестко возразила она мне. — Тем более я и сама собираюсь его дать, вот уж не проблема. Она любит человека, который вряд ли заинтересуется каким-то там приданым. Кенья подумала и добавила со странной улыбкой: — Во всяком случае, я плохо представляю себе размер приданого, из-за которого этот человек захотел бы жениться. — Так ты знаешь его! Тогда не говори так загадочно, словно евнух в пайжарском гареме! Что это за фрукт? Глаза ее сузились, словно она досадовала на мою недогадливость. И вообще Кенья казалась раздраженной. — Этот фрукт — ты, Эли. Элиан Алвиантель вю Шеннерт. Не для нее партия, верно? — Почему это?! — возмущенно бросил я… и только тут УСЛЫШАЛ. Что-то я поглупел за последнее время катастрофически. Кени долго намекала, а я… — Откуда ты знаешь, Кени? — сказал я голосом, который мне самому очень не понравился. Потому что в нем звучало многое — и всё не то. Смятение, чуть ли не страх, торжество… нехорошее такое торжество, неблагородное… удовлетворенное самолюбие, скажем так. Нашел чем удовлетвориться! Ты ещё воспользуйся случаем… Бедная девочка… — Наверное, ты ошиблась. — Ну да, ну да… Ты еще скажи, что ты ее лучше, чем я, знаешь, — насмешливо фыркнула она. — Она за тебя жизнь готова была отдать и очень обиделась на меня, когда я сказала, что ты пока в этом не нуждаешься. Скажешь, не любовь это? Это тебе не вьорн твой с его… — она осеклась и тут же продолжила, — с его благодарностью, она-то тебе ничем не обязана. А жертвовать собой уже готова. Какая уж тут ошибка… — Как это — жертвовать? Зачем жертвовать? Кени, я не понимаю… — Это я заметила, — проворчала она. — Видишь ли, мальчик мой, Варьена — девочка шустрая и про твое ранение узнала самостоятельно. Очень ты ее напугал — про любимых всегда страшно слышать такое… Вот она и… предложила мне — мол, давайте, тетя, обряд проведем, как шаманы на Островах. Спасу, мол, ненаглядного, собой от бед заслоню… Понятно, что она не так говорила, это я тебе своими словами пересказываю. Теперь понял? — Понял… Дурочка… Там же, я слышал… не всё так просто, там зачастую отдашь больше, чем получишь! Но как же так! Я встал и начал ходить по комнате, сам себе живо напомнив тигра в клетке. Влево-вправо-влево… хвоста, жаль, нет — кажется, тигры бьют себя хвостом по бокам? Ну и чушь лезет в голову. — Эли, уймись! Никто тебя силком не женит и ни к чему не принуждает. Что ты всполошился-то? Она же тебе на шею не вешается… Да и дурочкой зря обозвал — Варьена вполне здравомыслящая девушка. А что про обряды эти толковала — так то от страха за тебя, умные тоже бояться умеют. — Надеюсь, ты сказала ей, что со мной всё в порядке?! Разуверила? Она не пойдет к кому-то помимо твоей воли? — Ну она же видела тебя вчера. Да и я ей сказала еще раньше, что все в порядке. К тому же попыталась уверить ее, что ты не привык искать спасение в женских руках… Она расстроилась. Но на своем больше не настаивала. Вот чего мне не хватало — помимо всего прочего — это загубленной жизни Варьены, из-за какого-то обряда! Мало мне Эртена Дахтэ! И многих других… грехов на душе и так хватает. — Как же она узнала?! — я сел рядом с Кени и мрачно уставился ей в глаза. — Подслушала пару разговоров, как я поняла. Сначала — когда ко мне приходил вю Лежже. Еще когда мы ехали только… И потом — когда приезжал мэтр Бертен, умоляя меня, чтобы я присмотрела за слишком шустрым Золотым герцогом, не желающим спокойно подождать, когда затянутся раны. Этого хватило, в общем-то… — Подслушала… Я усмехнулся. Не представлял себе Варьену подслушивающей. Ну никак! Неужели и она?.. — Не похожа она… — неожиданно для себя произнес я, — на того, кто подслушивает… Мне вдруг так захотелось, чтобы Кени отказалась от своих слов! Не могла Варьена подслушивать! Правда… как говорится, на войне и в любви всё дозволено? — Так она же не специально… ей и впрямь не свойственно охотиться на чужие секреты, — неожиданно улыбнулась Кенья, грустно и в то же время усмешливо. — Вышла девушка вечерком… воздухом подышать. А тут твое имя, да еще шепот перепуганный… как было не замереть? Да и тут… я сама виновата, приняла мэтра в кабинете, который рядом с гостиной… Я-то думала, она пустая была… А если ты хочешь сказать, что в силах влюбленной девчонки остановиться и не слушать, если в разговоре имя возлюбленного все время фигурирует — так ты будешь совершенно не прав, Эли. В любом случае… не вздумай читать ей нотации о недопустимости такого поведения. Все равно дальше нее такая информация не пойдет. — Нотации… Нет, я, конечно, идиот, но всё же не до такой степени, — ответил я, чувствуя, как меня что-то отпустило и стало легче. — Хотя… Я всё убеждал ее… Что Эртен хороший парень. А она мне сказала, что очень надеется, что когда в нее кто-то влюбится, ему хватит смелости признаться самому… Представляешь? Кенья рассмеялась. — Вот нахалка! Но какова выдержка, а?! Сама поди рыдать была готова, что ты — ты! — ее за другого сватаешь, а вслух — ни-ни! Еще и такие заявления… Нет, я горжусь малышкой! — Я тоже… — хотел сказать я. Или сказал? Но почему это я должен ею гордиться? Я непричастен, это Кени… Она была для нее примером, она и родители, наверное. — А я даже не подумал… — О чем, Эли? — Что это может касаться меня… Я решил, что есть кто-то — возможно, там, где ее родня живет, — кто ей нравится, но не может жениться из-за денег. — Не бери в голову, мальчик мой, — вздохнула Кенья. — Просто… не стоит с ней больше об этом говорить, раз она так болезненно реагирует. И я тоже не стану. В конце концов, мне ничего не стоит содержать ее до конца жизни. Пусть и вообще замуж не идет, кому какое дело… И всю жизнь будет одна. Гордо пресекать все намеки добрых и не очень дам, отклонять предложения, только рисовать… такая умная и красивая девушка — одна?! — Она про университет говорила… — пробормотал я. — Ммм… можно и туда, конечно, но мне это не очень нравится… Зачем оно ей? Я молча пожал плечами — сам я думал так же, но Варьена опрокидывала всё то, что я знал раньше. — Она просила дать написать мой портрет… — вспомнил я. — А я сам бы хотел, чтобы портрет был твой! — Откажись, — посоветовала мне Кенья. — Не дразни девчонку своей особой. Я ей лучше и правда какого-нибудь мастера-живописца подыщу — пусть учится, голова будет меньше тобой забита. Ну или женись вон — ей счастье, тебе спокойствие… заодно отстанут все, включая меня, кто тебя наследником и женитьбой донимает. Отказаться? А я, признаться, уже думал… даже представлял, как сижу… в своей гостиной, к примеру, а Варьена водит карандашом по бумаге и что-то рассказывает… Возникло чувство утраты. — А я почти согласился, — упрямо сказал я. — И, кстати, обещал ТЕБЯ уговорить позировать! — Ну, считай, что уговорил, от меня не убудет. Только попозже немного, я с ней договорюсь о сроках… А ты, значит, согласился? Эли… не обижай ее, хорошо? Вари — хорошая девочка, не стоит ей начинать жизнь с одних только разочарований. — Да не хотел я ее обидеть! — взвыл я. — Я хотел наоборот, ее судьбу устроить! Имение подарить… — Тшш… Не стоит повышать голос, я и так не глухая. И все поняла. И сейчас говорю про будущее. Если ты не собираешься брать ее себе в жены — а ты не собираешься, это и так ясно — постарайся свести ваше общение к минимуму. А я найду ей учителя и займу ее время, чтобы она поменьше о тебе думала. Ишь, как она сразу всё решила! И за Варьену, и за меня… Учителя она наймет… Учитель — это хорошо. Тем более Вари хотела учиться. И… хотела, наверное, и вправду меньше думать обо мне? Интересно, я хотел бы меньше думать об Эртене Дахтэ? Вспоминать его взгляд — спокойный! — полный боли и близкой смерти, и всё мне простивший? Да и ещё раз да! Но… если бы я забыл его, разве не стал бы я ещё большей сволочью? И разве не Эртена я вспоминаю почти всякий раз, когда мне нужно принять какое-нибудь трудное решение? Нет. Пусть моя память и моя совесть остаются при мне, я не хотел бы магическим образом избавиться от воспоминаний об Эртене. Ни за что. Даже если бы это было возможно… А ещё… мне почему-то совсем не хотелось сейчас, чтобы Варьена поменьше думала обо мне… Конечно, по возрасту я гожусь ей почти что в отцы. А сколько ей лет, кстати? Может, я неправильно определил. — Кени, сколько ей лет? — Двадцать будет через пару месяцев, — помедлив, ответила Кенья, настороженно глядя мне в глаза. — А что? Значит, и правда… Почти. Папаша. Тьфу. Девушки у Нин, кажется, так зовут любовников в годах… «Папашка»… — Найди учителя, — попросил я. — И скажешь мне потом, сколько просит… Самого лучшего. Хотел бы я, чтобы Вари была моей дочерью? Я бы заботился о ней… Но воображение почему-то подкинуло мне совсем другую картину. Мы с Варьеной рядом спускаемся по лестнице Дворца приемов в Герешенче, на ней платье, открывающее плечи и часть груди (такие носят лишь замужние дамы), и ожерелье — такое, какое мне хотелось ей подарить. Синие камни с белым золотом… — Элиан… Зачем тебе это? Я, конечно, найду, и плати на здоровье… Но зачем? Что тебе в моей малышке? — Ты считаешь, я неспособен просто так сделать доброе дело? — спросил я немного резче, чем хотел. Кенья улыбнулась и покачала головой. — Ты никогда и ничего не делал просто так, Эли. Впрочем… это мое старушечье любопытство, не обращай внимания. Лучше расскажи-ка мне, как ты себя чувствуешь. Обычно такие вопросы выводят мужчин из себя, но это тебе в науку — не будешь впредь пренебрегать лекарскими заветами… Я вздохнул — на свете всего лишь три-четыре человека имели право требовать отчета о моем здоровье. Кени входила в их число. — Я отлично себя чувствую, — произнес я светским тоном. — Мэтр Бертен сказал, что завтра… то есть послезавтра придет ко мне в последний раз. Там кое-где швы остались. А что касается головы и прочего — больше не болело. Ни разу. — Вот и замечательно. Между прочим, я тут узнала — если тебе это интересно, конечно — такие амулеты часто делаются под конкретную руку. Получается, нападавший мог заказать эту дрянь специально для себя — если в деньгах ограничен не был. — Мда… Узнать бы, что за сволочь… Да, Кени, — вспомнил я, — скажи мне: ведь Эртен тогда был совсем недалеко — точно ли у него со здоровьем всё в порядке? А вдруг эта гадость может быть замедленной? Кенья вю Роно посмотрела на меня — внимательно, цепко… настороженно. — Эта гадость может быть… всякой. Но я ручаюсь — с его здоровьем все в порядке, насколько это вообще возможно для того, кто на войне был… — На войне? При чем тут война… Просто… он был совсем рядом. А этот упрямец ведь и не скажет, если его что-то беспокоит. Будет терпеть до тех пор, пока совсем плохо не станет… — Элиан, — ее голос вдруг потяжелел. — Я же сказала — твой вьорн здоров, если не считать старых повреждений, которые, я вполне допускаю, изредка могут его беспокоить. — Это хорошо. Везунчик… проскочило мимо, значит, ну и хорошо… А чем ты недовольна? — Ничем, — она как будто немного смутилась. — Все в порядке… — Ну вот и хорошо… Знаешь, я, собственно, хотел узнать у тебя, есть ли в семье Варьены кто-то, кто находится не рядом и теоретически может оставить ей либо наследство, либо… помочь с приданым. Чтобы выступить от имени этого человека. Хорошо бы он уже умер, а родители Варьены об этом не знали… И кстати — я подумал, даже если она якобы… Я не знал, что сказать… «Влюбилась в меня»? Пошло как-то звучало. «Любит меня»? А может, ерунда это, может, Кени ошиблась, просто Вари — девушка доброты необыкновенной, и стало ей жаль человека, страдающего от магической болезни… Ведь мне и вправду очень солоно было. — Если ты и права насчет нее, то всё равно приданое ей не помешает. Это будут ее собственные деньги. Кенья вздохнула: — Вот упрямый… Есть один такой, есть… в Наггре. Только живой он еще. Он бы и рад ее порадовать, он Варьену любит, еще б и женился, если б можно было…, но он дядька ее матери, так что не женится. К тому же беден, как вдовая пайжарка… толку с него… А других кандидатур что-то не припоминаю. — А что он за человек, ты не знаешь? Можно ли с ним договориться? И… мало ли. Может уже он что-то получил… в наследство или в дар… за какие-нибудь заслуги. Например, на войне кому-нибудь жизнь спас… — задумчиво проговорил я. — Ну… на войне он никогда не был. Да и с заслугами у него… туго, прямо скажем. Горький пьяница и романтик, обожает играть на флейте — если этот кошмар можно так назвать. Я один раз слышала — это ужасно. Наггру облюбовал давно, там, говорит, тепло и нет нужды тратиться на кучу одежды. Я пыталась ему помочь в свое время, но… — Романтик — это хорошо! — усмехнулся я. — Ладно, значит не на войне… Я подумаю. Спасибо, Кени… — Пользуйся на здоровье, — она слегка пожала плечами. — На обед останешься? Сегодня пельф по-ильски с ягнятиной и маринованная лососина под морским соусом. — Кени, — засмеялся я, — если бы я и раньше не был уверен в том, что ты в свое время была коварной соблазнительницей, перед которой никто не мог устоять, я бы уверился в этом сейчас! — Надеюсь, ты не считаешь, что в пору своей юности я соблазняла мужчин лососиной и соусами? И я поцеловал тетину руку, пахнущую душистыми травами и чуть-чуть паштетом. — Конечно, я останусь, моя дорогая. Кени была не только соблазнительницей. Она всегда была на редкость умной женщиной. Поэтому во время обеда разговор ни о моей предполагаемой женитьбе на ком бы то ни было, ни о Варьене и ее родне не возобновлялся. Мы на данном этапе сказали всё, что хотели.