***
Пробуждение Габена было нелёгким: голова рассыпалась на миллиард острых осколков, а во рту было мерзко, как будто туда многократно испражнился скунс или какое-то другое, не менее противное животное. Жан не знал, чего ему хотелось больше: воды или мгновенной и безболезненной смерти прямо здесь. Помимо всего прочего, где это «здесь», он не имел ни малейшего представления. Не без труда открыв глаза и подняв гудящую голову, Мастер огляделся по сторонам. Он лежал на кушетке в небольшом полусферическом помещении, раздетый, прикрытый тонким покрывалом из грубой ткани. Интерьер освещался только естественным светом, проникавшим через крохотное оконце-люк в потолке. Поднявшись с кровати, Жан прошёлся взад-вперёд, разминая ноги и пытаясь хоть как-то прийти в себя: всё-таки он был уже слишком стар для подобных ночей кутежа и веселья. Пятый десяток неизбежно шёл к завершению, и Габен всё чаще ощущал, что он уже не тот; это било по самолюбию учёного, но отрицать собственное старение было бы просто глупо. Жан оглядел стены из красноватого песчаника, поверхность которых покрывали рисунки. Всмотревшись, Габен неопределённо хмыкнул: настенная живопись оказалась откровенно порнографического содержания. Разглядывание местной камасутры пробудило в памяти землянина странные видения: тонкое тело плеобсейской девушки, бесстыдно стаскивающей с себя крохотный клочок ткани, заменявший ей одежду; мягкость сиреневой кожи, ощущаемая на кончиках пальцев; огромные глаза-лазуриты, страстно блестящие в полутьме… Мастер встряхнул головой, отгоняя смутно различимые кадры, которые явно не могли быть его воспоминаниями. Он прошёл дальше, продолжая разглядывать развратные изображения. Но картинки, всплывавшие в голове, отказывались исчезать: длинные малиновые волосы-пёрышки, рассыпавшиеся водопадом, переплетения тел, чувственные стоны… Позади раздался гортанный говор, отвлекая Габена от на удивление ярких картинок, не пойми откуда появившихся в его воображении. Жан обернулся и посмотрел на стоящую в арочном проёме девушку-плеобсею. – Утро добрый! – отозвался переводчик, валявшийся на полу возле кушетки вместе со смятой формой космонавта. – Утро… – пробормотал Мастер, поспешно натягивая на себя найденную одежду. Одевшись, он вновь посмотрел на хозяйку дома, в котором находился. – Послушай, не пойми меня неправильно, но ты не могла бы мне напомнить, кто ты и что вчера произошло? – Забыть ты? – Журчащий смех девушки отдался болью в гудящей голове. – Звать Гекалли я. Знакомиться вчера мы. На празднике императорском. Есть мискуета свободна я… – Мискуета? Это что… твоя профессия? – перебил её Габен. Несмотря на то, что Бальзак по мере изучения местной лексики практически ежедневно обновлял словарную базу переводчиков, ещё многих слов в ней попросту не было. – Есть так. – И чем именно ты занимаешься? – Тем, что делать вчера с тобой. – Она вновь рассмеялась, но, заметив серьёзное выражение лица Жана, добавила, обведя рукой изображения на стенах: – Развлечения рода разного за плату… Должен дать корсиков шесть-десятков и восемь я. Не помнить совсем ты? – Мы с тобой?.. Так это всё действительно было… – растерянно пробормотал Габен. – Это ж как же я так упился-то… – Иметь что в виду ты? – Плеобсея нахмурилась, голубые глаза смотрели непонимающе и по-детски наивно. – Видишь ли… просто я гей. – Ммм? Последнего термина переводчик тоже не знал. Габен с трудом подбирал слова: – Я просто не люблю женщин… ну, в этом плане. Я – гомосексуал, предпочитаю представителей своего пола. – Выбирать одно ты? – Удивлённые лазурные глаза, слишком чистые для проститутки, уставились на него. – Почему?***
– В каком это смысле «почему»? – воскликнул Дон. Вся команда собралась в одном из залов, предоставленных пришельцам. Даже Оноре разрешили временно покинуть свой пост, пока император находился на собрании Десятинного Совета, куда иноземцы, разумеется, не допускались. Напряжение между товарищами ощущалось почти физически: Жуков, чувствовавший себя преданным и к тому же раздражённый тем, что от него до последнего утаивалось временное исчезновение Жана, едва не метал громы и молнии, желая сорвать на ком-то злость, да и Бальзак, раздосадованный поведением командира, дружелюбия не излучал. Габен с Доном не знали, что делать с рассорившимися упрямцами, а потому старались игнорировать наэлектризованную атмосферу, надеясь, что рано или поздно оба остынут и конфликт разрешится сам собой. – Дело в том, что, как я понял со слов Гекалли, – с некоторым сомнением продолжил Жан, – здесь все от природы бисексуальны. – Приехали… Ну вот, смотри, эта планета – чисто для тебя, а ты сюда так не хотел лететь! – шутливо обратился Дон к Жукову, предпринимая очередную бесперспективную попытку разрядить обстановку. Но командир даже не улыбнулся, несмотря на то что в хорошем настроении нередко подтрунивал над остальными, заявляя, что, выбирая что-то одно, они все вдвое сокращают себе шансы хорошо провести вечер. – Жан, я рад, что с тобой всё в порядке, несмотря на вашу тотальную безалаберность и безответственность, – сухо заговорил Маршал, – но если на этом всё и никто больше не хочет сообщить ничего дельного, то я, пожалуй… – Георг, подожди! До того, как я нашёл Габена, произошло ещё кое-что. Я встретил того парнишку… из пустыни. Жуков, направившийся было к выходу, замер на месте: – Ну так чего ж ты молчал? Рассказывай давай! Дон пересказал разговор с пареньком, стараясь не упустить ни единой мелочи. В зале вновь воцарилось гнетущее молчание. – Ну и кого из нас они якобы о чём-то предупреждали? – задумчиво пробормотал Жан. – И что не должно совершиться? – Вот и я никак не пойму… Но мне кажется, что это как-то связано с тем самым пророчеством. – Конечно это связано с пророчеством, гений, – раздражённо встрял Жуков. – А вот кого и когда они о чём-то предупреждали… Оноре, может, ты прольёшь на это свет? – Я? И что ты хочешь этим сказать, Георг? – с вызовом отозвался Бальзак. – Я говорю, ты ведь у нас тайный дипломат. Может быть, ты там и с ситтами этими уже успел наладить взаимопонимание? – Тебя не устраивает моя дипломатия? Забавно… Потому что, если мне не изменяет память, именно благодаря ей твой новый друг всё ещё жив. И прежде чем Жуков успел ответить, Бальзак порывисто вышел из зала, оставив товарищей в неловком молчании. – Зараза, – тихо прорычал Георг и скрылся в противоположном коридоре. Жан с Доном остались вдвоём, раздосадованные происходящим и не знающие, что предпринять по этому поводу. – Как думаешь, они ещё долго собачиться будут? – неуверенно спросил Кихот. – А ты этих двоих не знаешь, что ли? Оба слишком гордые и упрямые, чтобы признать свою неправоту и сделать первый шаг… Знаешь, иногда мне начинает казаться, что хуже подобрать состав команды – просто невозможно. – Ой, да брось… В зале вновь воцарилась напряжённая тишина: оба товарища понимали, что Габен в чём-то прав: никто из команды, кроме, пожалуй, самого Мастера, не умел по-настоящему идти навстречу другим. Каждый так или иначе пытался перетянуть одеяло на себя и шёл на открытый конфликт, если добиться своего не получалось. – Кстати, ты так и не рассказал нам, – лукаво ухмыльнувшись, сменил тему Дон, – как прошёл первый опыт с инопланетянином… ну, точнее, инопланетянкой? Уж этого от тебя точно никто не ожидал! – Как не рассказал, так и не собираюсь. – Ну Жан! Интересно же… – Подрастёшь – узнаешь, – ехидно парировал Габен. – Да ну тебя! Кихот немного обиженно отвернулся и уткнулся в свой тетрис, а Мастер задумчиво уставился вдаль. Будучи до конца честным перед собой, он осознавал, что никак не ожидал от себя чего-то подобного. И даже не сам факт секса с представителем противоположного пола удивил Жана, а собственное отношение к этому. В сущности, сомневаться в своей ориентации и экспериментировать с выбором партнёров Габен начал ещё в колледже. Он долго пытался понять себя: представители обоих полов казались ему почти одинаково привлекательными физически, и юного паренька это смущало и сбивало с толку. Некоторую ясность внёс разговор с одним из непостоянных партнёров, который, уже пройдя непростой путь самоопределения, дал Жану неплохой совет: – Не торопись навешивать на себя ярлык только на основании того, к кому тебя тянет. В конце концов, основное значение имеет не то, с кем ты захочешь переспать, а то, в кого ты сможешь влюбиться. – Хм, и ты сам до этого дошёл? – Молодому Габену показалось тогда несколько неожиданным услышать что-то подобное от сверстника. – Неа, где-то подцепил идею, – усмехнулся юноша и притянул Жана к себе. Габен прислушался к наставлениям чуть более опытного и уже определившегося человека и не торопился с суждениями. Всё изменилось с появлением в его жизни Гексли – единственной настоящей любви Мастера, ставшей для него впоследствии и супругом. С того момента Габен уже не сомневался в собственной ориентации: появление столь сильных чувств к парню, каких он не испытывал ни к одной девушке, подтолкнуло его к выводу, что он гей. И на протяжении всей супружеской жизни, да и после, когда Жан остался один, подобный «ярлык» не вызывал у него никаких сомнений… вплоть до происшествия на Второй планете системы Персея-4. Конечно, ни о какой влюблённости с первого взгляда, а уж тем более в проститутку, речи не шло, но… Габен не мог отделаться от странного ощущения, возникшего у него при взгляде в лазурные, на удивление чистые глаза плеобсеи, – что-то похожее Жан испытал на первых порах знакомства с Томасом. Было в ней что-то по-детски наивное и искреннее, подсознательно вызывавшее желание позаботиться об этом незнакомом существе. Габен решительно отмахнулся от смущавших его мыслей: в конце концов, подобная незнамо откуда взявшаяся симпатия к девушке могла быть лишь следствием многолетнего одиночества и какого-то странного, самому учёному непонятного сходства её с Гексли. Узнав у Дона, где найти Оноре, Жан, ведомый указателем навигатора, направился в сторону зала, где проходило собрание Десятинного Совета. Он понимал, что вражда среди членов команды существенно ослабляет их и делает уязвимыми, а потому необходимо было если не примирить товарищей – это казалось чем-то за гранью реальности, – то хотя бы немного сгладить конфликт, и начать Жан решил с Бальзака. Долгое хождение по коридорам увенчалось успехом, и Габен вышел в небольшой холл перед залом Совета. Здесь он и обнаружил Критика, который, согнувшись в три погибели, съехал по стене.