Этикам вход воспрещён!

– Эй, Бальзак, ты чего?! – Габен подскочил к товарищу, встревоженно заглядывая ему в лицо. – Всё хорошо. – Критик моментально выпрямился и поднялся с пола, будто устыдившись положения, в котором его застал Жан. Но болезненная гримаса продолжала искажать тонкие черты лица. – Да ерунда, просто обострение гастрита опять. Пройдёт, не бери в голову… – Ты уверен? – с сомнением спросил Мастер. – Как-то жёстко тебя… – Всё хорошо, Жан, – раздражённо прервал его Оноре. – Ты что-то хотел? Или так, здоровьем моим решил поинтересоваться? – Да, я поговорить хотел. О вашей ссоре с Жуковым. – Ох, понеслась… – Бальзак! – Голос Габена стал почти строгим. – Да знаю я, что ты мне скажешь, знаю: наши разборки сейчас очень некстати… Но что ты от меня-то хочешь? Георг откипит нескоро и до тех пор будет демонстративно меня шпынять. А у меня терпение тоже не из ликвид-металла, знаешь ли! – Я понимаю. И всё же прошу тебя лишний раз не обострять ситуацию. Быстро Маршал действительно не остынет, но, если ты не попытаешься хоть как-то сгладить углы и будешь продолжать огрызаться на его выпады, это всё только усугубит. А нам сейчас никак нельзя враждовать… Как бы пафосно это ни звучало, но мы вчетвером на этой планете действительно одни против всего мира. – Звучит и правда пафосно. И клишированно до ужаса. Недовольное бурчание Оноре было явным признаком того, что Критик всё же поддался на уговоры старшего товарища, признавая его правоту. Габен улыбнулся и хотел было что-то ответить, но двери зала раскрылись, и оттуда степенно вышли арарейские вельможи. Они явно были возмущены и раздосадованы: в воздухе отчётливо ощущалось напряжение, а хищнические золотистые глаза метали молнии. Столкнувшись с пришельцами, шедший впереди арареец вздрогнул – испуганно и раздражённо. Товарищам почему-то показалось, что их присутствие только усилило недовольство аристократов. Когда процессия прошла мимо землян, из зала вышел и сам император в сопровождении нескольких стражей и своих доверенных приближённых – Драй’Эрса и Дже’Эйкса. Бальзак уже давно заметил, что этим двоим Кэс’Арь отдаёт предпочтение. И если по поводу дастура вопросов или сомнений не возникало – родственник императора и религиозный лидер государства, безусловно, имел полное право быть правой рукой правителя, – то, как плутоватый визирь пробрался в ближайшее окружение императора, оставалось загадкой. Заметив Бальзака с Габеном, Кэс’Арь удивлённо вздёрнул бровь: отпуская своего телохранителя на время собрания Десятинного Совета, он, видимо, не ожидал, что тот вернётся так быстро. Жестом отослав сопровождающих, правитель подошёл к пришельцам. – В порядке всё? – с сомнением спросил он Оноре. – В полном. – Болезненная гримаска так и осталась на лице Критика. – Ладно, пожалуй, я вас оставлю, – проговорил Габен. – Постараюсь убедить Жукова сменить гнев на милость. Жан удалился, и Бальзак остался наедине с императором. Правитель предложил ему следовать за собой и завёл разговор: – Не ожидал, вернёшься рано что ты. Прошло не так что-то? – Всё нормально, – процедил Оноре, не желая распространяться о конфликтах в команде. – Точно? Выглядел раздосадованно ты. Критик раздражённо посмотрел на неугомонного арарейца, и тот, поймав его взгляд, удивлённо воззрился в ответ. – Проявил учтивость я. Злоба во взгляде такая откуда? – Эм, прости. – Бальзак стушевался, понимая, что отреагировал действительно резковато. – Сегодня не самый лучший мой день, но я бы предпочёл не обсуждать это с тобой. – И почему же так? – Ну, как тебе объяснить... Несмотря на определённые договорённости, ты явно не доверяешь мне, да и у меня нет никаких причин доверять тебе: твои действия мне непонятны, а мотивы неясны. Шагая за беседой по узким коридорам, они наконец добрались до царских покоев. Стража, расставленная теперь у всех входов и выходов, – очевидно, арарейцы опасались повторного «случайного» посещения императора кем-либо из пришельцев – учтиво пропустила их внутрь. Правитель проследовал в свою опочивальню и, присев на софу, нахмурился: – Необходимо доверие мне твоё… – Зачем? – продолжал допытываться Бальзак, глядя в задумчивое лицо арарейца. – Присядь, – в полуприказном тоне произнёс Кэс’Арь после небольшой паузы. – Мотивы просты мои. Необходим союзник мне, противостоять готовый Десятинному Совету. Обладая оружием устрашающим, помочь можешь. Не будут сметь противоречить мне, коль имею силу такую на стороне своей. – Так… получается, ты меня использовал для того, чтобы угрожать местным вельможам и усилить своё влияние единоличного монарха? – Есть так. Прошу прощения за это… – Да ну, что ты, – усмехнулся Бальзак, – не стоит извиняться… Только скажи, почему тебе потребовалась помощь извне? Разве вельможи и армия не подчиняются тебе? – Нет. Служит народу и Совету император из века в век, из сезона в сезон. Не может изменить ничего без согласия Совета он. Не желают перемен вельможи – стопорят развитие. Подчинена и армия Десятинному Совету. Отряд малый лишь – правителю. – И поэтому ты решил, что, имея при себе пришельца в качестве телохранителя, ты сможешь достаточно запугать вельмож, чтобы они стали более сговорчивы? – Так есть. – В этом есть смысл, – задумчиво пробормотал Бальзак, – но всё-таки этого мало. Одного страха недостаточно, чтобы держать вельмож в повиновении. После кнута обязательно должен идти пряник… – Говоришь что ты? – Ты можешь добиться того, чтобы нас пустили на одно из собраний Десятинного Совета? – Не всех, – после заминки отозвался Кэс’Арь. – Допускаются на собрания чужие редко. Выступать могут пред Советом послы иль представители народа по двое. – Двое… Пожалуй, так оно даже лучше. Критик замолк, глубоко задумавшись: ему уже до чёртиков надоело бездействие их команды на этой планете, но он понимал, что слишком решительные меры могут быть восприняты арарейцами как вторжение агрессивно настроенных чужаков, – вести себя нужно было крайне осторожно. Император внимательно рассматривал погрузившегося в размышления землянина. После нескольких минут молчания правитель вновь заговорил: – Могу сказать я кое-что? – Что?.. – растерянно переспросил Оноре, вырванный из мыслительного процесса. – Не нравится, как выглядишь ты, мне. – Хм, очень жаль, – недовольно буркнул Бальзак. – В таком случае, может, тебе стоит подобрать себе телохранителя посимпатичнее? – Говорил не это я. Дней несколько последних. Выглядишь как-то болезненно ты, раздражён по мелочам. Стоит осмотреть Драй’Эрсу тебя, может? Оноре закатил глаза. Нельзя сказать, что он прямо-таки ненавидел проявления заботы по отношению к себе, но, когда Критик был поглощён чем-то важным, а не в меру заботливые окружающие отвлекали по мелочам, это очень его раздражало. А император, несмотря на осторожность и тактичность подхода, оказался на удивление дотошным и настойчивым в оказании ненужной помощи: Бальзак едва смог убедить его, что от гастрита ещё никто не умирал и никакая помощь ему не нужна. Впрочем, от предложения правителя насчёт того, чтобы приказать повару разработать более удобоваримое меню для находящихся в Арее землян, Критик отказываться не стал. Пока император отдавал соответствующие распоряжения вызванному с кухни кулинару, Оноре торопливо набрал сообщение для Габена, которого намеревался взять с собой на Десятинный Совет. Кратко изложив ситуацию, он попросил Жана пока что ничего не говорить остальным и прийти на следующее утро в отведённое Бальзаку помещение, чтобы обсудить план их действий на собрании. Закончив объясняться с поваром, Кэс’Арь повернулся к землянину, едва тот успел допечатать сообщение. – Хорошо всё? – Взгляд болотно-зелёных глаз метнулся к коммуникатору в руке лингвиста. – Да, просто написал Габену о возможности попасть на собрание Совета… После того как император признался Критику в том, что использовал своего новоявленного телохранителя для устрашения вельмож, тот действительно несколько успокоился и стал больше доверять арарейскому вождю. Стремление к усилению собственной власти Оноре более чем понимал, а использование друг друга в собственных целях делало договор с императором только более крепким в глазах Бальзака. – На расстоянии таком?.. Объясни как! Заинтригованно уставившись в монитор маленького гаджета, Кэс’Арь подсел к Оноре чуть ближе, чем требовалось для того, чтобы разглядеть коммуникатор. Критик никак не отреагировал на подобное стремительное сближение и, прокашлявшись, попытался объяснить принцип работы устройства: – Я набираю здесь сообщение, коммуникатор перерабатывает вбитую информацию в простой единичный код и при помощи радиомаяка, установленного на нашем шаттле, передаёт информацию на устройство Жана. В свою очередь его коммуникатор переводит код в языковой месседж, который я послал… Мастер в очередной раз перечитал сообщение Бальзака и тяжело вздохнул: хранить секреты от команды он не любил, тем более что именно подобные тайные манипуляции второго пилота и стали причиной их раскола. Но в данном случае Габен понимал, что о собрании лучше помалкивать: туда могли попасть только двое, а в том, что и командир корабля, и исполненный энтузиазма штурман будут настаивать на своём присутствии, сомневаться не приходилось. Впрочем, Жуков, казалось, был слишком занят: его гладиатор под чутким руководством Драй’Эрса шёл на поправку. То, как Маршал привязался к плеобсею, с которым, по сути, даже ни разу не разговаривал, очень удивляло всех, включая и самого Георга. Ещё на арене он увидел в воине впечатлившее его сочетание стойкости и мягкости: гладиатор с нежным встревоженным взглядом голубых глаз был готов стоять насмерть, не сдаваясь до последнего. А потом, во время их второй встречи в оазисе, восхищение и благодарность за защиту, явно читавшиеся во взгляде плеобсея, ещё больше расположили к нему Жукова: это было именно то, что требовалось для эго командира, уязвлённого предательством. Когда угроза жизни бывшего гладиатора отступила и Драй’Эрс сообщил, что опасности нет, Георг заметно расслабился и даже несколько повеселел. Что, впрочем, не помогло Габену убедить его быть помягче к Оноре: на все уговоры Маршал рявкнул категоричное «нет!», лишая Жана и без того слабой надежды хоть как-то уладить этот конфликт. Никакие доводы не помогали: даже то, что Бальзак как лингвист был единственным, кто мог бы попытаться расшифровать плеобсейский, не сработало. С поправкой Пятницы – как временно называл своего гладиатора Жуков – вновь остро встал вопрос языкового барьера: плеобсей явно не знал ни арарейского, ни аккадианского, а во всём дворце, как оказалось, никто не говорил на языке плеобсеев. Даже немногочисленные рабы этой расы, рождённые и воспитанные в Кэорсике, не разговаривали на своём родном наречии. – Ну что там у тебя? – Георг подошёл к Габену, заметив, как напряжённо тот таращится в монитор. – Да ничего особенного, так, ерунда… – Жан спрятал коммуникатор, нервно пытаясь придумать, как отвлечь внимание командира. – Я тут подумал: та девушка, плеобсея… Она может разговаривать на родном языке. Она явно плохо знает арарейский, а значит, наверняка выросла не здесь. – Хммм, было бы неплохо! Только не думай, будто я не заметил, что ты что-то скрываешь… – Тогда, может быть, завтра с утра мы с Доном сходим за ней? – проигнорировав вторую реплику Жукова, продолжил Мастер. – Хорошо, – сухо одобрил командир, – пожалуй, я побуду с Пятницей... на всякий случай. Вдруг ему ночью станет хуже. Тогда утром идите за этой твоей мадам, а как только вернётесь, приведи её сюда. Габен направился за Кихотом, которого ещё не видел после собрания команды. Зайдя в зал, где товарищи оставили Искателя, Жан обнаружил обычно энергичного паренька лежащим на софе. – Дон? Ты спишь, что ли? Мне нужно, чтобы ты завтра утром со мной сходил к той плеобсее… – Хорошо, схожу, – без энтузиазма отозвался штурман, не открывая глаз. Мастер пожал плечами, удивляясь умиротворённости неугомонного Кихота, и, поставив на нужное время встроенный в коммуникатор будильник, принялся готовиться ко сну. Пробудившись рано с утра, Габен обнаружил позеленевшего Дона: всю ночь страдавший от тошноты Искатель чувствовал себя отвратительно и даже при желании не смог бы не то что на другой конец города дойти, но и отлучиться далеко от уборной. Не на шутку встревоженный Жан – уже у второго космонавта обнаружились проблемы со здоровьем из-за местной пищи – распотрошил свою аптечку в поисках панацеи и успокоился, лишь запихав в Кихота несколько таблеток от тошноты. Он хотел было отменить свои планы и присмотреть за штурманом, но тот, желая остаться один, принялся уверять, что ему уже лучше, и настоял, чтобы Габен шёл за Гекалли, как и собирался. Крайне неохотно Мастер покинул больного товарища и направился к выходу из дворца. Свежесть уходящей ночи пахнула на него из арки: утро ещё только загоралось. Сообщив стражам на выходе о том, куда собрался, Жан двинулся вперёд. Город смотрелся достаточно живописно в ещё слабоватых утренних лучах местной звезды, а неподалёку слышалось странное не то пение, не то стрекотание, издаваемое представителями местной фауны. Габен шёл, стараясь сфокусироваться на дороге и не отвлекаться на собственные размышления. Он не случайно хотел взять с собой Дона: присутствие сопровождающего сделало бы встречу с Гекалли чуть менее неловкой, чем, как казалось Мастеру, она неминуемо станет. Ему до сих пор было не по себе: как от собственного поведения под влиянием арарейского буалейро – таким оказалось название того лакричного напитка, – так и от впечатления, которое произвела на него эта девушка. С одной стороны, Габену очень не хотелось её видеть и переживать стыд и неловкость, вызванные произошедшим, но с другой… было чертовски любопытно. Любопытно узнать, может ли плеобсейка понравиться ему на трезвую голову и, что намного важнее, действительно ли она так напоминает Гексли? Или всего лишь опьянённый разум сыграл с Габеном злую шутку, выдавая желаемое за действительное? Мастер старался избегать этих размышлений весь прошлый день, но чем старательнее он это делал, тем яснее становилось, что эти вопросы могут преследовать его ещё очень и очень долго. Нужно было разобраться с ситуацией и выбросить бредовые идеи из головы: всё-таки Габен был практически полностью уверен, что некая притягательность Гекалли и сходство с его умершим супругом – лишь иллюзия, возникшая в подпитии. Да, именно так: Жан был уверен… практически. Но эта ничтожная толика сомнений не давала ему покоя. Дойдя до точки назначения, Габен нерешительно подошёл к двери и глухо постучал. Через несколько минут дверь отворилась и на пороге возникла обнажённая плеобсея. Она улыбнулась – не томно и страстно, как этого следовало бы ожидать от проститутки, а с искренней радостью – и воскликнула: – Вернулся! На секунду обернувшись, Гекалли пропустила мимо себя арарейского воина, поспешно завязывавшего схенти, и вновь улыбнулась: – Рад я! Пальцы Жана инстинктивно сжались в кулак.