Этикам вход воспрещён!

Бальзак попытался отвлечься, уткнувшись в одну из тех книг, что протащил на корабль, несмотря на строгое ограничение количества личных вещей. Но, вопреки ожиданиям, потуги главного героя вырваться из затягивающей его экзистенциальной воронки не помогли Оноре абстрагироваться от сложившейся ситуации. Он постоянно отрывался от старых потёртых страниц, не в силах сконцентрироваться на строчках романа, и поминутно оглядывался в сторону иллюминатора. Оттуда на него недружелюбно косилось неизведанное небесное тело, тайны которого казались Критику всё более и более мрачными. Наконец, небрежно отбросив объёмистый томик, Бальзак вскочил и подошёл к бортовому компьютеру. Он запросил информацию по отправленным на планету дронам и с тревогой уставился на окно загрузки. Данные на настоящий момент оказались более чем позитивными: из десяти запущенных дронов девять продолжали оставаться на связи, что было очень высоким показателем: в большинстве случаев как минимум два или три не достигали поверхности планеты, разрушаясь в результате самовозгорания ещё в атмосфере. Однако благоприятные новости, казалось, только сильнее насторожили пилота: за свою жизнь тот уже давно сроднился с мыслью, что добрые предзнаменования редко приводят к чему-то хорошему, лишь раздразнивая ложными надеждами. Будучи от природы крайне недоверчивым, Бальзак априори всегда ожидал неудачи, не обращая внимания даже на самые оптимистичные прогнозы. Поэтому он разочарованно отвернулся от голографического экрана и прошёлся взад-вперёд по кают-компании, нервно измеряя пространство широкими шагами. Спустя пару минут бесцельной ходьбы по комнате его внимание привлекло лёгкое вибрирование на левом запястье: коммуникатор сообщал, что Оноре должен немедленно пройти в машинное отделение. Напряжённо усмехнувшись, Критик вышел из кают-компании. Хоть и совершенно не понимая, чем бы он, лингвист, смог пригодиться при починке судна, Оноре сам – пожалуй, едва ли не впервые в жизни – обрадовался возможности присоединиться к остальным. Как только массивная дверь отъехала вправо, открывая проход в технический отсек, до ушей Бальзака донеслись яростные возгласы, сдавленные ругательства и настойчивые уговоры Жана прекратить это ребячество. Осторожно заглянув за угол, Критик увидел сцепившихся Жукова и Дона, между которыми встрял Габен, пытаясь разнять и угомонить товарищей. Оноре сразу понял, зачем его позвали. Он без труда оттащил уже почти успокоившегося Кихота, предоставив Мастеру иметь дело с доведённым до ручки командиром. Вывести из себя Искателя было не слишком сложно: тот не переносил давления и крайне остро реагировал, если его пытались заткнуть, но, в отличие от Георга, так же быстро и откипал. – Ну, и что на этот раз? – выдохнул Бальзак. – Обязательно надо было доводить Маршала? – Почему ты сразу думаешь, что это я… – Дон осёкся под резким взглядом Критика. – Ладно, я сорвался: он ведь только и делал, что огрызался на меня, – парень обречённо опустил голову, – будто бы я сам не понимаю, как облажался. Я не хотел, чтобы так вышло, да я был уверен… Бортинженер не договорил, но этого и не нужно было. Оноре достаточно хорошо знал паренька, чтобы всё понимать и так. Естественно, Дон не хотел никому доставлять лишних проблем – просто он настолько загорелся своей идеей, настолько верил в себя, что попросту не видел другого выхода. Энтузиазм и любовь к смелым решениям на этот раз подвели Кихота, затуманив радужными перспективами его разум. И ведь действительно хотел сделать лучше для всех… но это его не оправдывало. Во всяком случае, не в глазах остальных членов команды. Бальзак нахмурился и, резко развернувшись, вышел из командного отсека. Несмотря на напускную невозмутимость, он был очень зол. Он злился на излишне инициативного Дона за то, что тот обрёк их всех на верную гибель; злился на себя за то, что не перепроверил проложенный маршрут; злился на остальных за то, что не проконтролировали младшего товарища; злился на тех, кто остался на Земле… Критик нечасто позволял себе так полно и ярко что-либо ощущать, и сейчас эта всепоглощающая злость на весь мир его крайне напрягала. Он не находил себе места, нервно перемещаясь из одного отсека корабля в другой. Но это совершенно не помогало ему убежать от себя.

***

Штурман выдохнул и начал готовиться к выходу в открытый космос. Для начала необходимо было залатать прилично искорёженный корпус корабля, а затем уже приступать к ремонту ракетных двигателей. Дон не без труда надел тяжеловесный скафандр, закрепил страховочный фал, объединённый с кислородным шлангом, и, взяв предварительно собранные инструменты, направился в шлюзовую комнату. За ним герметично закрылась крышка люка, и из отсека с шипящим свистом начал вытягиваться воздух. Наконец несколько пар двойных створок раздвинулись, и массивный внешний люк съехал в сторону. Дон вышел в открытый космос. Ему всегда нравилось это делать: сквозь плотные слои материалов скафандра можно было ощутить абсолютное спокойствие вакуумного пространства. Искатель как будто на долю секунды переставал существовать, сливаясь с этой таинственной тёмной бесконечностью, светящейся миллионами робких огоньков. Торжественная тишина звенела в ушах, прерываемая лишь звуками его собственного дыхания под стеклянным куполом шлема скафандра. В космосе он мог смотреть на всё с высоты бесконечной Вселенной. Дон любил это, ведь, как он постоянно повторял, «в космосе нет проблем, нет непонимания, нет хаоса – потому что в космосе нет чувств»*. И это действовало на него очень успокаивающе после подобных нервных встрясок. Однако сейчас штурман вышел в космос не для своего удовольствия. Некогда гладкий корпус шаттла был испещрён многочисленными вмятинами, на блестящей поверхности искривлёнными ртами зияли сквозные отверстия. Края рваных дыр оплавились и потемнели. Казалось, искорёженное судно претерпело не банальный проход через астероидное поле (пусть и необычайно плотное), а как минимум бомбардировку агрессивного инопланетного корабля. Но такие мысли приходилось отбросить: насколько было известно на данный момент, земляне являлись наиболее прогрессивным видом разумных существ во всей Вселенной. Кихот принялся залатывать дыры на топливных баках – гениальный инженер был уверен, что сможет синтезировать прямо на корабле небольшое количество универсального топлива, которого, по его расчётам, должно было хватить до базы №284. Дон понимал, что, если он ошибается, это может быть их единственным шансом на выживание, и, как никогда раньше, хотел исправить всё, что натворил. Хотя – Искатель обернулся, разглядывая виднеющийся за спиной песочный диск, – несмотря ни на что, он всё же продолжал надеяться, что всё сделанное им было не зря, и что в конце концов он может оказаться прав. Но сейчас было необходимо отремонтировать шаттл. Зная отношение Жукова к своему кораблю, штурман твёрдо осознавал: командир никогда не простит его, будь он хоть тысячу раз прав, если B-37 не будет починен. Для Маршала его судно было чем-то практически живым. Георг знал каждый сантиметр этой металлической махины и без труда мог ориентироваться на ней с завязанными глазами. Жуков отчётливо помнил, как, покинув академическую скамью, впервые оказался на борту своего шаттла, как сел в кресло командира и, едва скрывая восторг, впервые вышел в космос в полученном звании. С тех пор он редко покидал корабль на длительное время. B-37 стал его домом. А сейчас этот дом был едва не уничтожен по милости тупоголового мальчишки, пошедшего на поводу у своих дурацких фантазий. Завершив работу над пробоинами, которые теперь были закрыты уродливыми, но прочными заплатками из углеродного сплава титана с ликвид-металлом (который его создатель без ложной скромности нарёк адамантом), Дон смазал стыки нанометаллическим покрытием и, довольный проделанной работой, заскользил в вакуумном пространстве, возвращаясь на корабль. Едва он выбрался из скафандра, его коммуникатор ожил. С раздражающей навязчивостью маленький гаджет сообщал, что штурману необходимо пройти в кают-компанию – в свете последних событий это не предвещало для него ровным счётом ничего хорошего. Дон недовольно сморщился, ожидая очередной нагоняй, но послушно направился на собрание экипажа. Когда он зашёл, все уже собрались и внимательно смотрели на светящийся экран, по которому ползли ровные строчки информации, переданной с исследовательских дронов. Искатель с тревогой скользнул взглядом по напряжённым лицам товарищей и присоединился к ним. Но едва взглянув на экран, Дон заметно расслабился: данные были многообещающими. Плотность атмосферы планеты оказалась идентична земной, расчёт силы местной гравитации показал значение чуть выше нормы родной планеты изгнанников, а воздух был пригоден для дыхания. Бегущие по экрану символы продолжали передавать: «Период вращения: 22 стандартных часа; орбитальный период: 305 местных суток; диаметр: 9465 км.; типы ландшафта: пустыни, степи, оазисы, горы; средняя температура воздуха на экваториальном поясе: 50-70 °C; средняя температура на полюсах: 0-15 °C». Жуков нетерпеливо клацнул по кнопкам, выводя на экран сделанные дронами фотоснимки. Взорам космических путешественников предстали внеземные пейзажи. Безжизненные песчаные пустыни экватора сменялись бескрайними степями полюсов, сухие красноватые гребни гор – немногочисленными оазисами и наполовину иссохшими степными озёрами, монументальные каньоны резко выделялись на фоне равнин – планета производила не слишком дружелюбное впечатление, но определённо была пригодна для жизни. На одной из фотографий Георг вдруг резко прервал слайд-шоу, сильно приближая картинку. Расположенный среди пустынных гребней небольшой оазис привлёк внимание Маршала: на тонкой кромке озера в свете двух белёсых лун выделялся ровный ряд полусферических строений из песчаника, чем-то напоминавших по форме эскимосские иглу. – Я должен туда отправиться! – нетерпеливо прервал молчание Дон. – Ты можешь отправляться хоть на все четыре стороны, – угрюмо отозвался командир, не сводя глаз с экрана, – но исследовательскую капсулу тебе никто не доверит. – Ну Георг, – заканючил штурман, – ну ты же сам видишь, я был прав! Что бы это ни было – это явно не природного происхождения! Там есть разумная жизнь, пусть даже на примитивном уровне… – Я сказал, – в голосе Жукова проскользнули стальные нотки, – нашу последнюю капсулу тебе после всего, что ты учинил, я не отдам. Я больше не могу тебе доверять. – Я могу пойти с Доном… – каркающий голос Бальзака прервал спорящих. – Прослежу, чтобы он ничего не вытворил. Всё равно сейчас на корабле от меня никакого толку. На долю секунды кают-компанию вновь заполнила гнетущая тишина. В равной степени ошеломлённые, все уставились на Критика. Искатель торжествующе улыбнулся, получив столь необходимую поддержку; Жан был просто удивлён, не ожидая подобного от Оноре; Маршала же, казалось, крайне уязвил переход второго пилота на сторону опального бортинженера. – Ну что ж, прекрасно! – выдержав паузу, саркастично усмехнулся Жуков. – Ты будешь ответственным за эту вылазку, – он, хмуро сдвинув брови, уставился на Бальзака, поступок которого был явно расценен как предательство Родины и личное оскорбление, – и, если что-то пойдёт не так – я не буду разбираться, кто из вас двоих виноват. У вас есть три дня. Я буду ждать подробный отчёт. С этими словами Маршал развернулся и вышел, оставляя последнее слово за собой.