***
Оноре не понимал, что происходит. Вокруг яркими пятнами мелькали фигуры; каждый звук усиливал нарастающий гул в ушах. Тело горело от жара, голова нестерпимо болела. Бальзаку казалось, что он не может проснуться, вырваться из этого полубессознательного состояния. Когда лингвист наконец пришёл в себя, вокруг было достаточно темно и прохладно. На лбу он ощутил что-то мокрое и липкое, но приятно охлаждавшее раскалывающуюся голову. Приоткрыв глаза, Оноре увидел склонившегося над ним гуманоида. Тот явно относился к тому же биологическому виду, что и мальчик в пустыне, хоть и заметно отличался: кожа была светлее, черты лица утончённее, чёрные волосы собраны назад при помощи ярко-жёлтого металлического обруча… У Критика возникло смутное ощущение дежа вю. Незнакомец, одетый в изумрудно-зелёный халат-кимоно, сидел возле узкой лавки, на которой лежал Оноре, и внимательно разглядывал прядь бальзачьих волос. Очевидно не замечая, что пришелец уже не спит, абориген несколько раз настойчиво дёрнул тёмные патлы, вероятно, ожидая, что шевелюра останется у него в руке. Лингвист болезненно ойкнул и поспешил вырвать свои волосы из столь недружелюбных лап. Гуманоид, увидев, что пришелец очнулся, поднял со стола чёрную чашу с толстыми стенками и поднёс её ко рту Критика. Напиток оказался крайне густым и до омерзения приторно-сладким, да к тому же с каким-то отвратительным травянистым привкусом. Когда Критик, недовольно морщась, допил всё до донышка, обитатель планеты поставил чашу на место и выжидающе посмотрел на пришельца. Не дождавшись никаких действий, абориген медленно, будто бы задумавшись, стащил со своей головы тяжёлый обруч, а затем и волосы, которые оказались париком. Взору Бальзака предстала такая же лысая черепушка, как и у местного подростка, за которым они с Доном наблюдали в пустыне. – Ну, бывает, – безразлично пробормотал Оноре, не слишком впечатлённый подобной демонстрацией. Он приподнялся и присел на койке. Голова гудела. Лингвист поднял руку и взял парик, недоверчиво протянутый ему местным жителем. Волосинки были толстыми, неподатливыми, казалось, они были выполнены из жёсткой проволоки. Бальзак пожал плечами и вернул предмет его владельцу. Туземец водрузил парик на гладкую поверхность головы и безмолвно уставился на Критика. – Мда, трудновато нам будет так договориться. Лингвист задумался – и это далось ему нелегко: головная боль и общая слабость мешали сконцентрироваться; он вспоминал, как расшифровывал местный язык, – он был почти уверен в этом. Бальзак даже припомнил, как вбивал данные в переводчик… или ушибленный мозг играет с ним злые шутки и мешает свежие события с воспоминаниями из других экспедиций? Ну да попытаться бы не мешало. Он потянулся к боковому карману, но тот был пуст. Оноре провёл руками по телу, только сейчас обратив внимание на то, что его обобрали: все карманы были опустошены, кобура исчезла, даже диктофон, висевший на шее, сняли. Критик вопросительно посмотрел на стоящего перед ним гуманоида и ещё раз демонстративно похлопал по пустым карманам. До этого практически невозмутимое лицо аборигена вытянулось – Бальзаку показалось, что тот его сейчас ударит.***
– Насилу уломал его принести переводчик, – усмехнулся Оноре. – И в итоге он мне его так и не доверил, сам начал осматривать и по чистой случайности нажал на нужную кнопку. А я всё боялся, что этот дикарь что-нибудь сломает. – А как ты умудрился убедить его отпустить меня? – перебил его Дон. – Это ведь твоих рук дело? – Я просто продемонстрировал ему возможности вот этого чудесного приборчика, – Бальзак почти любовно погладил лежащий на столике аннигилятор. – И объяснил, что если наши друзья не получат от нас известий в ближайшее время, то при помощи подобного механизма, во много раз большего по размеру, им придётся уничтожить здешний мир. – То есть ты ему соврал, что у нас на борту установлены аннигиляционные пушки, – подытожил Габен. – Абсолютно верно. И стоило мне донести до него этот месседж – моя жизнь на планете стала намного проще. – Для меня до сих пор остаётся загадкой, как тебя допустили к экспедициям, – впервые за долгое время хохотнул Жуков. – Ты ведь всего за пару суток на этой планете умудрился нарушить с десяток законов контакта с внеземными цивилизациями. – Хочешь жить – умей вертеться! – Критик довольно ухмыльнулся, достал сигарету и закурил. – Так что с ведением переговоров и методами воздействия… – Послушай, задохлик неумиручий, – перебил его Жан, – а тебе сейчас не вредно-то? – Нормально, – отмахнулся тот, – так вот… Эй! – Бальзак возмущённо воззрился на Жукова, который молча отобрал у него сигарету. – Дурак, – беззлобно констатировал Георг. – Вот поправишься – будешь делать что хочешь, а пока… – Сдаётся мне, это просто твоё оправдание, чтобы стащить у меня и без того дефицитный в нынешних условиях продукт. – «Хочешь жить – умей вертеться»! – передразнил его Маршал и довольно расхохотался. Вслед за несколько расслабившимся командиром засмеялись и остальные. Пожалуй, впервые после проступка Дона атмосфера между этими четверыми перестала напоминать натянутый до предела трос, грозящий с минуты на минуту разорваться без возможности восстановления. Из бокового прохода вышел другой абориген в простом схенти и без парика. Он был похож на военных: такая же жёсткая кожа тёмно-оливкового оттенка, те же грубоватые черты лица. На зелёном металлическом подносе простолюдин нёс маленькую чёрную чашу на тонкой витой ножке. Обойдя товарищей, он подошёл к Бальзаку и протянул ему напиток. Тот поморщился, но героически выпил снадобье. – Гадость редкостная, но Драй’Эрс заставляет пить. Да и от головной боли помогает. – Оноре покосился на аристократа, который подошёл к столику и несколько неуверенным движением включил переводчик. – Отдохнуть надо, – в полуприказном тоне обратился он к Критику. – Да ну, мы же не договорили, – возмутился Кихот, – нам ещё столько всего нужно обсудить! – Слишком долго, – грозно уставившись на штурмана, заявил вельможа, – потом! Абориген, которого Бальзак называл Драй’Эрсом, указал космическим исследователям на один из проходов, жестом приказывая покинуть помещение. – С ним спорить бесполезно, поверьте мне, – пробубнил Оноре, укладываясь поудобней и прикрывая глаза; кажется, он и правда подустал от разговоров. – Договорим позже. Друзья вышли из залы, и молчаливый Драй’Эрс вновь повёл их по тёмным узким коридорам куда-то вглубь искусственной горы-конуса. – Надо было забрать у Бальзака переводчик, а не сигарету, – пробормотал Жуков, недовольный потерей средства коммуникации с туземцами. – Или хотя бы скопировать с него данные, – поддакнул Дон, – ну да не пропадём уж! Их вывели в просторный зал: на стенах было матовое покрытие персикового оттенка, в центре так же стояла большая металлическая чаша с огнём, заключённая в кольцо колоннады. По сторонам стояли грубоватые, но явно роскошные по местным меркам кресла, в глубине зала располагались софы, аналогичные той, на которой лежал Критик. Проводник остановился и жестом пригласил гостей присесть. Только здесь, в свете яркого белого пламени, они обратили внимание на руки обитателя этой планеты. Пальцев было всего четыре, они были достаточно короткими и толстыми. Пожалуй, кисть производила бы впечатление слабой и беспомощной, если бы не внушительные загнутые когти. Острые и крепкие, они казались выполненными из гладкого чёрного камня. На глазах комических путешественников когти моментально втянулись под чуть зернистую кожу, оставляя на поверхности верхней фаланги лишь колючку-кончик. Дона передёрнуло. Контакт с внеземными цивилизациями всё ещё был для него в новинку, поэтому подобные отталкивающие особенности строения инопланетных организмов неизменно производили на него не слишком приятное впечатление. Абориген посмотрел на Кихота с презрительным недоумением, резко развернулся и вышел, оставляя путешественников наедине. Через какое-то время в зал к товарищам вошёл тот же самый прислужник. Он держал огромный поднос, на котором живописной кучей валялись вещи Кихота. Паренёк радостно подскочил к слуге, забирая у него отнятые ранее гаджеты – он уже и не надеялся на их возвращение к исконному владельцу. – А жизнь-то и впрямь налаживается! – торжествующе заявил Искатель. – Об этом пока рано судить, – вновь нахмурившись, проговорил Мастер. – Мы ещё не знаем ничего об устройстве этого мира и об особенностях местных существ. Не знаю как вам, но мне кажется подозрительным, что они так радушно принимают пришельцев, которые полунамёком угрожали уничтожить их планету. – Я согласен с Жаном: что-то тут не чисто, – заключил командир, – поэтому нужно быть максимально осторожными – доверять им нельзя ни в коем случае. Остаток дня друзей никто не беспокоил – казалось, аборигены избегали даже проходить мимо зала, в котором расположились пришельцы: пару раз те слышали звуки тихих шагов, разносившиеся по пустынным коридорам, и приглушённый шёпот, но шум почти сразу же затихал, удаляясь в другую сторону. Лишь поздним вечером появился всё тот же прислужник. Он поставил поднос на круглый столик ярко-красного оттенка, вырезанный из цельного куска камня, и торопливо покинул помещение, не глядя на пришельцев. На круглом диске лежали шарообразные ярко-зелёные плоды, покрытые шишечками-пупырышками, и стоял металлический графин с небольшими кружками, привешенными к нему за своеобразные крючки. Искатель первым подошёл к подносу и взял один из кривоватых фруктов. Повертев его в руках, Дон потянул за один из бугристых выступов. Продолговатая долька послушно оторвалась от сердцевины плода; мякоть фрукта, плавно переходящая от внешней ярко-зелёной части к внутренней кроваво-красной, чем-то напоминала плод пандана. Кихот осторожно прожевал кусочек. – А между прочим, не так уж и плохо! – радостно заявил он. Жуков и Габен уже успели последовать его примеру. Действительно, на вкус этот незнакомый им фрукт был достаточно приятен: при всей сладости он отдавал свежестью, напоминавшей мяту или базилик. – И всё-таки от нормальной еды я бы не отказался, – заметил Маршал. – За феечек они нас тут держат, что ли? Не хотел бы я до конца своей жизни жрать только сладкое. Штурман заинтересовано оторвался от еды: – Так ты уже рассматриваешь это как возможный вариант? Мы можем здесь оста… – он осекся под раздражённым взглядом командира. – Ещё не решил. Нам пока что слишком мало известно об этом мире, чтобы делать поспешные выводы. – Вот именно! – поддакнул Жан. – Надо расспросить этого их Драй’Эрса, а потом, если нас устроит то, что он расскажет, нужно будет понаблюдать, присмотреться к местному укладу. Хотя это было не слишком заметно за маской спокойствия, Мастер был в восторге: впервые за десятилетия его научной работы он столкнулся с цивилизацией, столь близкой по своей форме к земной. Габену не терпелось поскорее узнать и понять устройство этой планеты – отдаленной, но при этом очень близкой их миру. – А вода такая же противная, как и в прошлый раз, – разочарованно протянул Кихот, пригубив жидкость из графина. – Попробуем отфильтровать, – ответил Габен, потянувшись к своему рюкзаку за необходимым оборудованием. Вечер друзья провели, определяя химический состав местной воды и настраивая фильтр в соответствии с полученными данными. Это не заняло много времени, и вскоре жидкость стала вполне пригодна к употреблению, хотя и слегка отдавала химикатами.***
С утра в зале вновь появился Драй’Эрс и пригласил пришельцев следовать за собой. Уже привыкшие к своему проводнику, путешественники молча пошли за ним. Вельможа опять вывел их в зал, где располагался Бальзак. Критик выглядел уже намного лучше: цвет лица стал почти человеческим, грязно-зелёная повязка больше не украшала его голову, и даже вечные спутники Оноре – синяки под глазами – казалось, сделались менее яркими и заметными. Он растянул губы в несколько сонной улыбке, приветствуя вошедших, и обратился к аборигену: – Драй’Эрс, ты хотел рассказать нам о вашей стране. Стоящий на столе переводчик вновь заработал посредником, переводя с одного языка на другой. – Да. – Вельможа с некоторым сомнением окинул взглядом остальных космонавтов. – Пора.