Диагноз

— Вы не представились. — Ах да, так неучтиво с моей стороны… — в черных глазах не было ни намека на чувство стыда. — Иван. — Иван?.. — К чему нам формальности? — улыбка на лице мужчины могла бы показаться чарующей, если бы не колючий взгляд. — Мы с вами находимся в месте, где всякое представление о личности человека теряет какой-либо смысл. Никто из них, — он широким жестом указал на могильные плиты, блеснув золотыми часами, — не смог взять с собой даже свое имя. Поэтому вы Мираджейн, а я просто Иван. Мира зябко пожала плечами. Она вот уже третий день подряд приезжала на кладбище, отпрашиваясь с работы пораньше, чтобы успеть засветло и чтобы Эльза не могла забрать её на машине, по поводу чего подруга страшно ругалась и угрожала, что будет круглые сутки дежурить у входа в офисное здание. Штраус совсем не вспоминала про загадочного незнакомца, ей было не до этого. По правде говоря, ей вообще не было дела ни до чего, кроме необходимости как можно чаще возвращаться к могиле сестры. Вчера девушка с безразличным удивлением заметила, что сильно обморозила руки от слишком долгого соприкосновения с холодным надгробием. Как будто она пыталась поделиться с ним теплом, а вместо этого погибала сама. Время для Мираджейн словно остановилось, смерзлось, и ей казалось, что жизнь на этом теряет смысл и должна закончиться. Мысли перестали её посещать, и лишенная возможности думать, она жила с полным приятием того факта, что и ей скоро можно будет покинуть эту землю. Мира даже не думала сообщать об этом кому-либо, она была уверена, что и Эльза, и Эльфман всё прекрасно понимают и совсем не осуждают её за это. Поэтому все происходящие события девушку не затрагивали, она как будто была рыбкой в аквариуме, мимо которой проходят люди, иногда тыча в стеклянную стенку пальцем, желая заставить её пошевелиться, чтобы убедиться, что она ещё не умерла. Но при всей отстраненности девушки от реального мира, разбуженные чувства продолжали циркулировать по её венам маленькими крупинками, хаотично и нелепо сталкиваясь друг с другом, непредсказуемо смешиваясь в самые разные сочетания. Странная ночная встреча оставила в душе Штраус неприятный осадок, из-за которого она теперь каждый раз сначала невольно вглядывалась в силуэты могил и только потом подходила к месту, ставшему последним пристанищем Лисанны. Два дня подряд она с облегчением вздыхала, не встречая взглядом высокой фигуры в черном пальто, но страхи имеют неприятную особенность реализовываться: и вот, на третий день Мира уже издалека заприметила около нужного ей надгробия неподвижно стоящего мужчину. Не было никаких сомнений в том, что он дожидался именно её, но зачем ему это было нужно, она не понимала, да и не особенно стремилась понять. Еле ощутимая обреченность скользнула противным комком по пищеводу, и беловолосая посетительница, что же делать, подошла и встала на место, любезно освобожденное ей незнакомцем. Девушке было неприятно: она пришла сюда, чтобы осознать своё кристальное одиночество, а какой-то странный тип вздумал навязывать ей свою компанию. Ну что же… — Вам что-то от меня нужно? — спокойно спросила она. Иван склонил голову чуть набок. Ну точно, ворон и есть. — Понимаю, знакомство на кладбище не располагает к непринужденному общению, но вы сразу же показались мне… родственной душой. Думаю, мы с легкостью могли бы прийти к… взаимопониманию. Мне этого, признаться, не хватает. — Неужели? — внутри Штраус было пусто, даже ветерка раздражения не поднялось от нелепости этих слов. — Не поймите меня неправильно, — мужчина вздохнул, вдруг замявшись, и показался чуточку более человечным. — Мне была бы интересна ваша компания, если бы вы позволили себе чуть более открытое общение с не вызывающим доверия незнакомцем. Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, чтобы увидеть в вас человека, совершенно отличного от многих… — Подождите, — Мираджейн прервала этот поток любезности. — Вы говорите, что с первого взгляда что-то там рассмотрели во мне… — она поморщилась, когда поняла, что нехотя начала вовлекаться в затеянный Иваном разговор. — Ладно, какая разница. Я не хочу обсуждать то, что у меня внутри, с первым встречным. Зачем мне с вами общаться? — Вам нужна помощь, — мягко толкнул её этими словами мужчина. — Ваше горе слишком глубоко, чтобы вам можно было находиться здесь в одиночестве. Разве ваши друзья не беспокоятся?.. — и не дожидаясь ответа, он тут же продолжил: — Так уж вышло, что по воле судьбы именно я встретил вас холодной зимней ночью на кладбище, хотя сам не думал, что окажусь там в тот день. Вы верите в то, что всё происходящее в нашей жизни не случайно? Штраус даже не пришлось собираться с мыслями, потому что на этот вопрос она давно нашла для себя ответ. — Да, думаю, фатализм в нашей судьбе присутствует, — скользнула она по нему взглядом. Он мог спросить о чем угодно, но задал именно этот вопрос. Это заставило неприязнь, возникшую было внутри девушки, немного ослабнуть. — Вот видите. Тогда зачем вам отказываться от моего предложения? — Не вижу. Да и не было никакого предложения. Иван широко усмехнулся. Мира невольно отметила, что уголки его губ при этом заняли настолько идеальную позицию, что улыбка получилась до невозможности обаятельной. Ей даже на секунду захотелось улыбнуться в ответ. — Не думаю, что ошибусь, если предположу, что вы сейчас не живете, а существуете. Вы, наверняка, решили, что смерть милостиво и мягко заберет вас из этого грешного мира, а поэтому все, что происходит в реальном времени несущественно и не стоит вашего внимания. Штраус смотрела ему в глаза, не отрываясь. — Я прав? — ненавязчиво уточнил он. — Вы потеряли мать, — медленно проговорила она. — Не только. Я потерял жену и сына, потерял по собственной глупости, а когда понял, что после этого моя жизнь не собирается прекращаться, был на грани самоубийства. Сколько вам лет, Мираджейн? — внезапно спросил мужчина, прерывая зрительный контакт и поднимая взгляд к верхушкам темных деревьев. Уже начинало смеркаться. Легкие голубоватые тени двух людей наливались тяжестью и вытягивались, превращая искрящийся в лучах заходящего солнца снег в безжизненную серую массу. Мира обернулась к церквушке, которая при таком освещении словно сияла. Девушка прищурилась. Или горела, как посмотреть. — Двадцать семь. — Это даже не половина жизни, если только вам не уготована смерть от несчастного случая. Иван так внимательно смотрел на неё, что Штраус в своих действиях не могла почувствовать себя естественно. Она повернулась к свету спиной и уставилась на ненатурально зеленый венок, выглядывающий из-под снега — цветное пятно посреди монохромной кладбищенской картины. — Откуда мне знать, что мне уготовано, — тихо проговорила она. — Я не говорю, что жизнь несправедлива… Меня лишь убивает тот факт, что если мы и можем влиять на происходящие в ней события, то только в худшую сторону. Ошибки, которых мы не можем не совершать по причине своей тупости, оказываются смертельными. Одна чертова мелочь может привести к гибели любимого человека, а это непоправимо!.. — Но это необходимо, — черные глаза вновь обратились к ней с каким-то непонятным торжеством в их глубине. — Все ошибки и потери, если мы можем их принять, дарят нам невероятно глубокий опыт. А опыт даже не эквивалентен деньгам, он бесценен. И вы поймете это… со временем. Мира обхватила себя руками. Кажется, Иван абсолютно точно знал, о чем говорит; ей неплохо верилось в то, что он пережил немало горя. Было что-то по-отечески наставительное в этом «вы поймете со временем». Вот только кто сказал, что она не понимает? Но разве можно думать о том, что потеря Лис нужна была для того, чтобы поменялась её жизнь?! Это слишком больно. Её недостойная жизнь может запятнать смерть такого чистого и искреннего человека как её сестра… Штраус тряхнула головой. Нет, нет, эти мысли… Сдаться — это так заманчиво. Она хотела бы сказать этому незнакомцу с птичьим взглядом, что у неё нет никаких причин продолжать жить. Ни единой видимой причины, ведь, по сути, невозможно жить ради кого-то, а когда в тебе нет ни капли стремления… Ей больше ничего не нужно, ничего не хочется, не о чем жалеть. Но вместо того, чтобы смело сказать все это, она спросила: — Мне… Мне станет легче? Надежда надломила голос девушки, и она прокашлялась. Ей было унизительно, щеки вспыхнули, но она, затаив дыхание, как перед прыжком в воду, с дикой жаждой вслушивалась в ответ, зреющий на конце языка этого человека. Почему он?.. — Непременно. Штраус подняла голову и взглянула в спокойные, уверенные и немного жгучие черные глаза. Ей вдруг стало так смешно от того, что это было именно то, что она хотела услышать, но в чем не могла себе признаться. До чего нелепо, что она позволяет себе поверить этому странному мужчине на четвертый день их сомнительного знакомства. — Ваша жизнь невероятно важна, как и жизнь каждого. Решить, что происходящее с вами в данный момент не важно, потому что другой человек умер, это как-то неблагодарно, вы не находите? — Да… — невольно выдохнула она. — Вот видите, — удовлетворенно заключил мужчина, загадочно улыбаясь. — Я могу вам помочь. Мираджейн одернула себя за вновь возникшее желание улыбнуться в ответ. Слишком уж она открыто проявила свои эмоции, позволив на какое-то время Ивану влиять на её внутренний мир. Ей ли не знать, как быстро можно впасть в зависимость от другого человека, особенно если он харизматичен и умен, а это как раз тот случай. Если уж просыпаться к жизни, то только своими силами, потому что правда от другого человека, который действует в своих интересах, это очень опасная ложь. И это ей тоже было хорошо известно. — Мы могли бы как-нибудь встретиться в менее давящей обстановке, — снова заговорил Иван, не дождавшись ответа. Стоило прямо сейчас сказать «нет» и вежливо попросить оставить её в покое. Штраус ничего не знала об этом человеке и едва ли могла ему доверять, к тому же его настойчивое внимание весьма настораживало. Но почему-то на мгновение ей показалась очень притягательной мысль согласиться. А что ей теперь терять? — Вообще-то… Она осеклась на полуслове, потому что заметила, что в их сторону быстрым шагом приближается человек. — Это за вами? — с непонятной интонацией спросил мужчина. — Да… Кажется, да, — ответила девушка, прищурившись. Красные волосы гневно развевались на ветру, и Мираджейн поежилась, представив себе выражение лица, которое она ещё не могла разглядеть. Впрочем, предчувствие её не обмануло: Скарлетт была в плохо сдерживаемой ярости. — Я тебя забираю, — отрывисто произнесла она, смерив нечитаемым взглядом статного, хорошо одетого мужчину. Глаза Ивана, в которых минуту назад словно тлели угли, сейчас казались двумя черными дырами — холодными и всепоглощающими. — Если вы передумаете, — он протянул Штраус визитку, на которой был указан только номер и название какой-то фирмы. — Был рад встрече, — чуть улыбнулся он и, блеснув на прощание дорогими часами, направился к церкви. Оставшись вдвоем, девушки довольно долго молчали. Мира чувствовала нарастающий ком из вины, сожаления и раздражения; она видела, что Эльза еле сдерживается, чтобы не разразиться речью, но из уважения не хочет делать этого на могиле Лисанны. Хирург провела ладонью в перчатке по надгробию. — Малышка, твоя сестра совсем съехала с катушек, — произнесла Скарлетт. — Я целый день дежурила у выхода, чтобы поймать её, но она успела проскользнуть мимо, — она покосилась на подругу. — Прости Лис, но мы повременим с визитами, потому что я обещала твоему пока ещё живому брату, что уберегу твою ещё пока живую сестру от необдуманных и безрассудных поступков… как, например, ездить сюда в одиночестве… — чуть ли не прорычала девушка, сжав ладонь в кулак. — Пойдем, — Мира взяла её под руку, принуждая сойти с места. — Я больше не буду убегать, просто пойдем, ладно? Давай не будем здесь… Эльза тяжело вздохнула и позволила себя увести. Надолго её не хватило, и уже в машине она приступила к допросу с пристрастием: — Какого черта ты общалась с каким-то подозрительным типом?! Ну-ка покажи визитку. Штраус нехотя протянула ей карточку с номером, зная, что спорить бесполезно. Скарлетт только хмыкнула и подозрительно изучила вереницу цифр и логотип компании. — Я знаю эту фирму, — протянула она. — Юридическая, по-моему… Ну не важно! — спохватилась она. — Мира… — Что? — скрестила руки на груди Штраус. — Господи, Мира, тебя нельзя оставить ни на секунду одну! — яростно потрясла визиткой в воздухе аловолосая девушка. — Отдай. Штраус протянула руку. — И не подумаю, — изумленно взметнула брови подруга. — Эльза, я очень благодарна тебе за все, что ты делаешь, но это переходит все границы! — не выдержала Мираджейн, замотав головой на попытавшуюся вставить слово Эльзу. Её словно прорвало. — Ты не должна так пристально следить за всем, что я делаю! Если я хочу поехать на кладбище в одиночестве, то я должна иметь возможность сделать это! Но ты поджидаешь меня в машине у входа… Если я беру визитку у… да хоть у кого! Ну так это мое право! Я очень благодарна тебе… — повторила она, тяжело дыша. — Но если ты думаешь, что мне станет легче, если я сяду тебе на плечи, ты ошибаешься, ведь я давно не ребенок, который может наивно полагать, что за него все проблемы решат другие. Я понимаю, что… — она сжала кулаки, внезапно поперхнувшись, — после того, как… — но всё же она нашла в себе силы закончить, — Джерара посадили, ты долго не могла найти себе места, и теперь пытаешься уберечь меня от всего на свете. Но пожалуйста, Эльза… Глаза защипало. Ей было невыносимо больно от того, что ей приходится говорить это Эльзе. Та сидела, словно пришибленная, низко опустив голову. Молчание разъедало плоть. Штраус не помнила, чтобы между ними когда-либо возникало такое неприятное напряжение. Она сама виновата в этом, но все, что она сказала, было правдой, и они обе это понимали. Какой бы заманчивой ни была идея позволить Скарлетт впитать свою безумную горечь, Мира ни на секунду не сомневалась в своем решении. Эльза слишком дорога ей, чтобы вываливать на неё то, что сгустком мрака пульсировало у неё внутри. Тут уж ничего не поделаешь, ей придется разобраться самой. — Я понимаю, Мира, — непривычно тихо сказала Скарлетт, поднимая взгляд карих глаз на подругу. В них не было слез, но был какой-то лихорадочный жар. — Но тебе все равно не нужно делать все в одиночку. Я не могу помочь с тем, что у тебя внутри. Но кое-кто может, и ты должна понимать, что и я в свою очередь права. — Кое-кто, — протянула Штраус, — это Лаксус Дреер? Эльза скривила лицо. — Он квалифицированный психиатр и психотерапевт. Мне чертовски неприятно это говорить, но… Беловолосая девушка вздохнула. — Но он, в отличие от меня, может помочь тебе. Но только потому что он засранец, каких свет не видывал, и это позволяет ему не переживать за тебя. Это так глупо! — сквозь зубы прошипела хирург, заводя двигатель Мини Купера. — Как же отвратительно, что сердечность бесполезна, а холодный рационализм — да здравствует!.. Мира молчала. Она не знала, что на это ответить. Если учесть, что ещё два часа назад она была свято уверена в том, что ей пора умирать, то сейчас в ней было на удивление много эмоций. Ей было мучительно стыдно перед Эльзой, но это ничего не меняло. Штраус не могла брать, пока не почувствует, что может отдавать. А то, что Скарлетт говорила про Дреера… Девушка не была уверена в том, что ему все равно, но, скорее всего, так оно и было. Вспоминая их разговор… Но то, что случилось в конце… Мираджейн не ожидала, совсем не ожидала, что он сделает что-то подобное. Она хотела узнать, что же Дреер чувствует, что у него внутри, но он не только не дал ей этого понять, но и ещё больше запутал её. Разве этот мужчина сможет позволить себе взглянуть ей в глаза? Хотя он-то сможет, а вот ей будет до ужаса неловко. Лучше бы им никогда больше не встречаться. Может быть, ей как раз нужен кто-то незнакомый, кто-то… — Ты ведь тоже никогда не позволяешь другим вмешиваться в свою жизнь, — произнесла она, наблюдая за сосредоточенным и нахмуренным лицом подруги. Та поджала губы. — Верно. Я тоже все всегда делаю сама, — Эльза немного помолчала, барабаня пальцами по обивке руля. Они как раз стояли на светофоре. — Именно поэтому я знаю, как это иногда тяжело. Их взгляды пересеклись, но ни одного слова больше не было произнесено до самого дома. Уже припарковав машину, Скарлетт ещё раз посмотрела на Миру. — Ты знаешь, — спокойно сказала она, — Лисанна была всем нам очень дорога. И ты знаешь… Эльфман, он тоже потерял сестру. Одну потерял, а вторую теряет прямо сейчас. Как ты думаешь, каково ему? Он ведь тоже хочет помочь, но ты даже шанса не оставляешь приблизиться. Сбегаешь одна. Молчишь. Штраус ощутила, как сердце болезненно скручивается, а голова начинает кружиться, обдаваемая липким холодом. Эльза протянула ей злосчастную карточку с номером Ивана. — Поступай, как знаешь, — криво усмехнулась аловолосая девушка. — Я никогда не откажу тебе в поддержке, даже если ты убьешь кого-нибудь и попросишь спрятать труп. Мираджейн молча мотнула головой, бледная, как полотно. — Сейчас я на работу. Завтра позвоню, хорошо? — Спасибо, Эльза. Они обнялись на прощание, а потом бывшая модель захлопнула за собой дверцу машины. Она ещё долго стояла на улице после того, как красный автомобиль скрылся за поворотом.

***

Люси снова расплела длинный хвост, раздраженно путаясь пальцами в светлых прядках, которые не желали лежать на голове гладко, и вместо этого вылезали небрежными петухами. Расческу она забыла дома, и теперь приходилось заменять её руками. Почему-то это так сильно её расстраивало, что, зажав резинку в зубах в третий раз, она с отчаянием подумала, что даже хвост сделать нормально не способна, что уж говорить о каких-то жизненных ситуациях, которые требуют разрешения. Постоянно требуют и требуют, а она была бы рада просто сидеть в чужой квартире, бездумно пялясь в потолок. Конечно, от этого радости немного, совсем нет, но на большее она просто не способна. Вот и хвост… Хартфелия принялась шумно и глубоко дышать, пытаясь собраться с силами. Пространство общей душевой, где она спряталась от Дреера, отвечало ей гулким эхо. Не вышло — тягостные мысли не желали покидать её измученное сознание ни на секунду. Сон ей совсем не помогал — как только бдительный ум девушки расслаблялся, все мысли, зажатые на подсознании, без тени сомнения атаковали её прямо с утра, стоило Хартфелии понять, что она проснулась. О, она решила, что теперь никогда не будет ложиться спать, лишь бы не испытывать больше этого отвратительного чувства давящей пустоты, от которого некуда было деться, потому что ты лежишь и не видишь смысла вставать. Но Люси все равно заставляла себя это делать, ведь Лаксус вряд ли оценил бы её слабоволие. Уже три дня подряд он лишь желал ей доброго утра, окидывая девушку критическим взглядом, но никак не комментировал её несчастный вид и осунувшееся лицо. Они практически не разговаривали с того вечера, и Хартфелии постепенно становилось от этого неуютно. В голове роились мысли о том, что она, кажется, разучилась разговаривать с людьми, и что Дрееру просто нечего с ней обсудить, потому что она недостаточно много знает. Внутренняя скованность не желала проходить, а напротив, разрасталась, сковывая льдом оставшиеся теплые части её эмоций. Слава богу, Лакс не спрашивал её ни о чем, просто позволяя находиться рядом. Но в конце концов он не выдержал и напомнил ей о её обязанностях. Да, ей нужно к Бикслоу. Сегодня. Девушка яростно потрясла головой, запутывая волосы ещё больше, и, сдавшись, надела резинку на руку. Теперь она просто лохматая, и никуда от этого не деться. Потом попросит расческу у Леви, она ещё не пришла. Люси вздохнула. Наверное, — подумала она, — это все-таки хорошо, что он её не помнит. Жаль было бы его разочаровывать, ведь Хартфелия пообещала выбраться из болота, а сама крепко в нем завязла. Вряд ли Бикслоу как-то на это отреагирует, но, к сожалению, той Люси, которую он встретил в первый раз, больше не существует. Она сдулась, погасла… Блондинка фыркнула. С одной стороны, она понимала, что все это глупости, потому что все пройдет... Рано или поздно. Ведь пройдет? А с другой, было страшно, что пока она находится в таком ужасном состоянии, всё скатится под откос, и ей потом придется разгребать проблем намного больше, чем у неё есть сейчас. Да разве это можно назвать проблемами? Вот Бикслоу потерял память. Хотя она не отказалась бы поменяться с ним местами… Люси снова хмыкнула, но как-то печально. Все внутренние проблемы человек либо решает сам, либо идет к Лаксусу. К нему она уже сходила, теперь осталось помочь себе. А пока она будет разбираться, как это сделать, она поможет Бикслоу. Решено. Она и так слишком долго позволяла себе это откладывать. Хартфелия вышла из душевой, боязливо оглядевшись по сторонам. Нет, разумеется, главному психотерапевту есть чем заняться и помимо того, как караулить свою несчастную медсестру, но всё же у неё было ощущение, что Дреер незримо за ней наблюдает с ласковой укоризной в ледяных глазах. Ласковой укоризной… Люси попыталась себе это представить, и теперь смешок получился истерическим. Она направилась к палате под номером 33. Каждый шаг отдавался у неё в голове, как будто она шла не к пациенту, а на плаху. Ладони предательски вспотели, и девушка изо всех сил уговаривала себя оставаться непредвзятой, не накладывать своих ожиданий на Бикслоу. Он не виноват, что всё так получилось. Не виноват в том, что она ему слишком доверилась, а теперь не может и вида подать. Путь, как назло, получился слишком коротким, и из ряда одинаковых дверей перед Хартфелией вдруг оказалась именно та, в которую она входить не хотела. Но это было неизбежно, она знала, поэтому не стала больше медлить. Осторожно надавив ладонью на ручку, она скользнула в комнату и замерла, внезапно поняв, что сейчас разревется. Это чувство было очень ясным и острым, но отступать было некуда. Бикслоу сидел на постели и, как только она вошла, тут же обратил к ней взгляд, в котором читались усталость и напряжение. С минуту он молчал, ожидая, что девушка в халате медсестры заговорит первая, но у Хартфелии онемели губы. — Здравствуйте, — первым решился пациент. — Наверное, вы Люси. Девушка лихорадочно шарила глазами по его лицу, сама не понимая, что хочет там увидеть. Всё те же широкие черты, складывающиеся в выражение вежливого удивления, которое тщательно скрывало растерянность. Белые бинты закрывают лоб, от чего нижняя часть лица кажется ещё более угловатой. Люси на секунду взглянула Бикслоу в глаза и коротко выдохнула. Поразительно зеленые, чуть ли не флуоресцентные, они заставили что-то внутри неё сжаться от боли. В них не было ни капли узнавания. Наверное, она выглядела больной, потому что чувствовала, как её начинает знобить. — Вы меня помните? — странно, что её голос остался ровным. Бикслоу смущенно улыбнулся. — Нет… — он чуть наклонил голову. — А мы знакомы, да?.. Лаксус сказал, что вы зайдете. И имя ваше назвал… — Я ваша медсестра, — отчеканила Хартфелия. Она все смотрела на парня, и видела, как гаснет его мимолетная улыбка, сменяясь напряжением. Она вдруг с ужасом поняла, что по её щекам растекаются горячие дорожки. — Что с вами? — тихо спросил он. Люси расширила глаза, замотав головой. — Нет, всё в порядке, я просто… Всё в порядке, правда. Ей было ужасно стыдно, эмоции не поддавались контролю, а ведь перед ней пациент, а не близкий человек, рядом с которым можно позволить себе расслабиться. Но дикое напряжение от этой мысли только усилилось. Хартфелия закусила губу и усмехнулась, глотая слезы. — Все в порядке, — повторила она. Бикслоу не стал разуверять её в обратном, лишь задумчиво нахмурившись. Его лицо стало очень сосредоточенным, и у девушки сердце забилось быстрее. Но это мгновение прошло, и пациент вновь рассеянно посмотрел на неё. — С вами что-то случилось? Люси снова отрицательно помотала головой, резкими движениями стирая непрошенную влагу с лица. Ей надо работать, в конце концов. — Извините, — пробормотала она, решительно усаживаясь на стул возле кровати и отводя лицо в сторону. Парень обеспокоенно разглядывал свою собеседницу. Отчего-то ему казалось, что это очень неправильно, что эта девушка плачет. Конкретно эта девушка. Но он не помнил, почему. Потому что у неё светлые волосы? Как-то нелогично… — Я нашла вашу вещь, — не стала тянуть Хартфелия и достала из кармана халата ожерелье. Она не надевала его с тех пор, как Лаксус сказал ей, что Бикслоу потерял память. Пациент моргнул и прищурился, пытаясь разглядеть то, что ему показывала девушка, а затем всё же нашарил на тумбочке очки. Странно… он так хорошо видел слезы на щеках медсестры, а разглядеть вещь у неё в руках не может. Лицо… Её лицо так знакомо, как будто он долгое время его изучал, представляя, что рисует. Бикслоу иногда так делал, он прекрасно помнил об этом, но только с людьми, которые для него что-то значили. То, что он не видит её лица, но знает, как оно выглядит… Рука Бикслоу внезапно дрогнула, и непослушные пальцы выронили стекляшки прямо на пол. Люси тихо ойкнула, быстро нагнувшись, но очки приказали долго жить: расстояния до пола оказалось достаточно, чтобы оба стекла треснули. — Ну вот, — с сожалением выговорил молодой человек, сильнее прищуриваясь. Хартфелия положила непригодные окуляры обратно на тумбочку, и протянула ожерелье своему законному хозяину. — Возьмите. В раскрытую ладонь пациента опустился шнурок с пятью фигурками. Люси смотрела, как её шизофреник облегченно вздыхает, прикрыв глаза, и перебирает длинными пальцами тотемчики, каждый из которых она успела запомнить. Сразу было понятно, что Бикслоу истинный хозяин этой вещи: он знал каждую деталь деревянных скульптур. Девушка наблюдала, как он исследует четвертую из них и переходит к пятой, отчего-то хмурится и долго скручивает шнурок между указательным и большим пальцами. Брови его сходились все ближе к переносице, а уголки губ опускались. — Я не помню, как сделал его, — наконец тихо проговорил он, открывая глаза. — Где вы нашли эту вещь? Люси не знала, что ей ответить. Наверное, будет лучше, если она не будет говорить о том, о чем следовало бы забыть. Но… — Вы отдали его мне в нашу последнюю встречу, — честно призналась она, не сдержавшись. — В последнюю встречу, — похоже, Бикслоу не был удивлен. Его угнетало, что он не мог рассмотреть девушку, как следует. Стоило ему начать думать о том, что же происходило с ним в последнее время, как голова отзывалась сильной болью, как будто ему втыкали шпаги в черепную коробку. — Ты обещал, что вспомнишь. — Что? Люси прикусила язык. Бикслоу дернулся от неожиданности, вскинув голову. Хартфелия поднялась с места. — Пожалуйста, не уходите, — взмолился парень, подслеповато поведя рукой в сторону медсестры. — Вы можете мне рассказать? — Нет, я не могу, — выдавила девушка. — Моя задача была в том, чтобы вернуть вам ожерелье. Пациент коснулся рукава её халата, случайно задев руку, и Люси сильно вздрогнула. — Пожалуйста… Это не в моих правилах просить о чем-то… — Бикслоу прикрыл глаза свободной рукой, сжимая пальцами виски. — Но мне кажется, что я могу вспомнить. Я помню ваше лицо. У Хартфелии все внутри замерло. Она стояла, прямая и напряженная, как струна, и буквально слышала, как что-то внутри неё трещит по швам. Бикслоу почти держал её за руку, не подозревая о том, что она обещала ему приходить и держать за руку его. Кто она после этого? Лицемерная эгоистка? На самом деле ей можно не быть никем, но медсестрой она быть обязана. Девушка присела обратно на стул. — Я на самом деле хочу вам помочь. Но дело в том… — Люси помедлила, — что ваша память может и не восстановиться, как бы вы ни хотели. И тогда моя задача будет в том, чтобы помочь вам вернуться в привычный ритм жизни. Бикслоу наконец-то отпустил её халат. — Она вернется, — он упрямо выдвинул подбородок, насупившись, как подросток. — Я не расстаюсь с тем, что мне дорого. Хартфелия не смогла сдержать улыбки первый раз за последнее время. Её обдало теплом, но от этого стало страшно, и какая-то невольная нежность, которая разлилась внутри, тут же сжалась обратно. Минуту она сидела молча, пытаясь воззвать себя к рассудку и перебороть желание убежать домой и забиться в дальний угол, чтобы успокоиться и перестать быть такой импульсивной. — Тогда… — замялась она. — Лаксус уже беседовал с то… вами? — Пожалуйста, — слегка поморщился Бикслоу, — обращайся ко мне на «ты». Лаксус сказал, что у меня была шизофрения, и теперь, когда мне говорят «вы», мне начинает казаться, что кроме меня здесь есть ещё кто-то. А с моим зрением… я не могу ничего рассмотреть, поэтому предпочитаю сидеть с закрытыми глазами. Люси молча смотрела, как он яростно моргает, и, сдавшись, закрывает глаза, немного нервно усмехаясь. — Я полностью безоружен, — развел руками парень. — Зрение улучшится со временем, — заметила Хартфелия. — А пока что ва… тебе не нужно ни от кого обороняться. Это всё-таки одна из лучших лечебниц в стране. — Тем страннее, что я никогда здесь раньше не был, да и не слышал об этом месте. — Ты никогда не был в больнице? — Ну… Поликлиника считается? Ещё с детдомовцами. Люси неотрывно смотрела на лицо Бикслоу. Даже с закрытыми глазами оно оставалось мимически выразительным, и было понятно, что он думает и о поликлиниках, и о детдомах. — А что ты помнишь о своих родных? — рискнула она. — Помню, что их не было, — усмехнулся пациент, и его веки на секунду приоткрылись. Наверное, он хотел видеть выражение её лица, но встретив размазанную действительность, разочарованно нахмурился и снова закрыл глаза. — Помню имя матери и то, что она как-то связана с Мексикой. Я ездил туда… Вроде бы… На самом деле, плохо помню. — За то время, пока ты здесь находился… — Люси постаралась, чтобы её голос оставался ровным, — Существует некоторая вероятность того, что ты нашел своих родственников до того, как попал сюда. Диссоциативная фуга начала проявляться уже сразу после того, как ты очнулся в нашем отделении. На той части лица Бикслоу, которая не была скрыта бинтами, отразилась странная смесь удивления, недоверия и какой-то иронии. Ещё на секунду Хартфелии показалось, что там промелькнула надежда. Было видно, что эта тема для него важна, но он не был готов обсуждать её. Он помолчал пару минут, а затем ответил: — Это… любопытная вероятность. Наверное, об этом мне и правда стоит постараться вспомнить самому. Девушка сцепила пальцы на руках. Какое-то интуитивное чувство подсказывало ей, что Бикслоу больше не будет столь откровенен с ней, как это было во время его болезни. Она и сама не могла больше воспринимать его по-старому, с тем легким доверием, которое раньше не встречало в ней никакого сопротивления. Теперь же она колебалась, пыталась проанализировать ситуацию, но это давалось ей ужасно трудно. Умершая уверенность в себе медленно разлагалась где-то в глубине и своим зловонием отравляла мысли, а пациент… Конечно, Бикслоу выбит из колеи. Вчера для него — это месяц назад, если не больше. Он стал пришельцем из прошлого, про которых так любят снимать сюжеты почитатели футуризма. Она окинула своего пациента взглядом. Тот продолжал сидеть с закрытыми глазами и, наверное, уже поставил крест на её коммуникативных способностях. — Вы так меня разглядываете, — внезапно сказал он, и Люси вдруг показалось, что они сейчас совсем не в больничной палате, а где-то в темноте, высоко над землей, и лютый мороз сковывает щеки, побаливающие от смеха... Воспоминание пронзило её грудную клетку, и она поморщилась. Когда она успела напридумывать себе невесть чего? Подумаешь, сидели на крыше… — Ты ко мне снова на «вы»? — заметила она, уходя от ответа. — Почему-то это кажется правильным, — с сомнением произнес парень и ничего больше не добавил. Хартфелия неслышно, как ей показалось, тяжело вздохнула. Воспоминания о прошлом… Как ей нужно поступить? Попытаться забыть? Бикслоу боялся забыть себя. Он не стал бы стирать воспоминания, будь у него такая возможность. Но а что, если ей от этого больно?.. — Я, наверное, позову ва… твоего лечащего врача. Бикслоу медленно, без улыбки кивнул, не возражая. Не то, чтобы она ждала какой-то другой реакции… Но поднимаясь со стула и направляясь к выходу, Люси в глубине души надеялась, что он окликнет её. Скажет, что вспомнил хоть что-то. Она очень медленно, ловя малейшие шорохи, поворачивала ручку, но бывший шизофреник молчал, и девушка просто прикрыла за собой дверь.

***

Лаксус наткнулся на неё в коридоре. Хартфелия его даже не заметила, её глаза были словно поддернуты дымкой. Мужчине пришлось невежливо помахать рукой перед её лицом. — Хартфелия, прием. Взгляд девушки наконец-то стал осмысленным. — А, это ты. Я закончила с Бикслоу, можешь дальше проводить с ним курс реабилитации. Дреер отметил про себя её безжизненные интонации, но в данный момент тоскливость Хартфелии его только раздражала. Она совершенно не умела брать себя в руки, и ему, привыкшему тщательно контролировать проявление своих эмоций при людях, это казалось придурью, хоть он и понимал, что это не так. — Мы ведь с тобой говорили о том, что работа есть работа? — напомнил он с прохладой в голосе. Люси чуть скривила губы, почувствовав его настрой, но извиняться не стала, сколько можно. Но врач смотрел на неё выжидающе, видно было, что он куда-то спешит, поэтому она сказала: — Да. Помню. — Тогда никакого нытья, по крайней мере, до вечера. Дома можешь расслабиться, а сейчас сделай одолжение, соберись. Медсестра вдруг подумала, что её названный брат выглядит не лучше её. Эта мысль поразила её своей неожиданностью. Она присмотрелась повнимательнее: да, так и есть. Она несколько дней находилась в прострации, не обращая на него внимания, но сейчас хорошо было видно, как контрастно выделяются тени под глазами на бледном, осунувшемся лице. Но самое странное было в его взгляде. Обычно он был ледяным и только, как будто мужчина не делал разницы между людьми и предметами, когда смотрел на что-то или кого-то. Сейчас же его голубые глаза были хоть и холодными, но более человечными, и почему-то Люси на ум пришло сравнение их с талой водой. Внутри Дреера что-то происходило, что-то, о чем она не догадывалась, и о чем он никому не рассказывал. Но от этого чего-то он выглядел усталым, даже измотанным и… живым. Как давно?.. Ошеломленная внезапным открытием, Хартфелия неприкрыто пялилась на Лаксуса, который, в свою очередь, с легким интересом наблюдал, как её лицо озаряется каким-то осознанием. Никто никому ничего не говорил, но странная тонкая ниточка взаимопонимания впервые в жизни протянулась между двумя столь непохожими людьми. — Слушай, я правда сейчас не могу с тобой разговаривать, — врач первый нарушил молчание примирительным, непривычно мягким голосом, ероша свои светлые волосы и кидая взгляд на наручные часы. — Да… Да, конечно, — кивнула Люси, уже разворачиваясь, чтобы идти дальше. — Хартфелия, подожди, — вдруг окликнул её мужчина. Она обернулась. — Ты музыку слушаешь? Люси не поняла, что он имеет в виду. — Ну… — к чему это? — иногда, а что? Дреер, на секунду задумавшись, почему-то засунул руку в карман халата и вытащил свой телефон с наушниками. — Держи. Помогает отвлечься. Только, ради бога, пролистывай Radiohead, ты же такая впечатлительная. — Ты слушаешь Radiohead?.. — тупо переспросила девушка. Что-то явно пошло не так, и она не могла понять, что именно. — Ты же только что упрекал меня в том, что я ною? Лаксус ухмыльнулся, скрестив руки на груди. Похоже, его забавляла вся эта ситуация. Оказывается, довольно забавно выбивать людей из колеи неадекватным, с их точки зрения, поведением. — Когда ноешь ты, и когда это делает один из самых прогрессивных музыкантов мира, согласись, это немного разные вещи. — Подожди, а разве тебе не нужен телефон? — попыталась воззвать собеседника к здравому рассудку медсестра. — А если кто-то позвонит? — Я уже назначил все встречи на сегодня, — отмахнулся мужчина. — Можешь отвечать на звонки, будешь моим секретарем. И, кстати, я буду поздно. Хартфелия вконец растерялась, глядя в широкую спину удаляющегося начальника отделения. Мысли не хотели складываться в единую картину, а логика происходящего была настолько бледной, что сливалась с её халатом. В голове запоздало родился очень важный вопрос. — Эй, а как же курс химиотерапии Бикслоу?! Дреер повернул и скрылся в дверном проеме, ведущем на лестницу. Издалека ей показалось, что он ухмыляется. Вдруг, словно отвечая на её вопрос, в руках девушки завибрировал телефон. На экране высветилась картинка дьявола с рогами и фамилия Скарлетт. Предчувствие заставило Люси взять трубку. — Дреер, где тебя носит? Я что, должна за тобой бегать? — Я… — Алло! — Эльза, — Хартфелия прочистила горло, — это Люси. — Люси? — возмущение в голосе хирурга сразу утихло. — А, значит, ты спускайся на третий. Дреер что-то говорил про то, что ты его подменишь. — Я?.. — Препараты для вашего пациента готовы, ты должна взять рецепт и объяснить Бикслоу, что и как нужно принимать. Давай скорее, ладно? У меня операция через пятнадцать минут. — Сейчас, — пискнула девушка. Медленно отняв трубку от уха, она почувствовала, как негодование, перемешанное со страхом, распирает её изнутри. Впрочем, негодование быстро взяло верх, и её потихоньку начало потрясывать от ярости. — Музыку послушать, — прошипела она, расширив глаза. — Музыку послушать! Хартфелия сглотнула, застыв на месте, внезапно растеряв весь свой пыл. Она не хотела снова идти к Бикслоу. Ей не по силам было справиться с непонятной пустотой внутри неё, появившейся от их «беспамятной» встречи. Дреер, засранец! Недостающий пазл встал на свое место, и стало понятно, с чего вдруг он проявил такую невиданную щедрость. Все-таки она поторопилась с выводами насчет его человечности… — Капец тебе, — злобно пробормотала Люси, душа в своей ладони телефон с дискографией самых прогрессивных музыкантов мира.

***

Вечерние улицы района, в котором жила Мираджейн, ей очень нравились. Спокойные, почти пустые в это время, они освещались вереницами фонарей с круглыми плафонами, светящими теплым желтоватым светом. Она сказала Эльфману, что пойдет подышать свежим воздухом и вернется ближе к ночи. Он пытался возразить, но разве она когда-нибудь слушала своих близких людей? От этой горькой самоиронии девушке хотелось выть на каждый фонарь, но она каким-то чудом держала себя в руках и брела дальше. Младший Штраус, может быть, захочет ей позвонить, но она, как назло, забыла телефон дома. Разговор с Эльзой больно ударил её по щекам, и девушка как будто очнулась, как будто решила продолжать жить. Она долго размышляла, бродя по пустынным улицам, и пришла к выводу, что совершенно не понимает, чего хочет от этой жизни. Это было страшное открытие, но Мира приняла его с какой-то смиренной обреченностью, как если бы это была прививка от гриппа — неприятно, но, должно быть, действенно. Неторопливые снежинки кружили в морозном воздухе, и только Штраус была свидетельницей этому танцу. Снежинкам было все равно, что они упадут, растают и превратятся в грязь; пока они кружили, они были прекрасны. Девушке казалось, что она на пороге какого-то большого понимания, что вот-вот должно случиться откровение, но оно всё не наступало, а тем временем она замерзла и проголодалась. Мираджейн пообещала самой себе, что завтра обязательно поговорит с Эльфманом и помирится с Эльзой, но пока что не пойдет домой, а посидит в своем любимом кафе. Правда оно теперь было лишено того привкуса «её собственного» места, потому что однажды она имела неосторожность прийти туда с Лаксусом Дреером, чертовым Лаксусом Дреером, о котором Штраус так же успешно не думала в течение рабочего дня, как и безуспешно старалась не думать в свободное время. Скарлетт своим заявлением снова повернула её мысли к этому человеку. Его отпечатки находились на любых событиях, которые с ней происходили в последнее время. Ужасно несправедливо. Штраус почему-то пришло на ум, что она прямо как в каком-нибудь американском кино: одинокая самодостаточная девушка заходит вечером в кафе, чтобы не готовить ужин дома, где ей будет не с кем его съесть. Хотя где здесь кино, когда всё по-настоящему. Мире было смешно от таких мыслей, но всё же, уютно расположившись на широком подоконнике, оснащенным невысоким столиком, поздоровавшись с Максом и заказав себе, не глядя, блюдо дня, она почувствовала себя почти хорошо. В ожидании, Мира уставилась за окно. Там продолжали свой неспешный танец белые холодные звездочки, и она невольно вспоминала точно такой же снежный вечер, странный разговор и свое чувство неудовольствия от того, что её читают, как раскрытую книгу. Нет, Эльза точно спятила, когда решила, что Дреер может ей помочь. С какой стати? Чем?.. Девушка не знала, чего она хочет больше: встретиться с ним или никогда больше не видеть. Но чего-то явно хотелось, и это было непривычно, непонятно и немного пугающе, потому что неизвестное стремление могло подтолкнуть её к чему угодно. Она становится подвластной каким-то подводным течениям своего эмоционального мира, а в жизни это отражается в странных поступках. Вот зачем ей понадобилось сегодня брать визитку у Ивана? Ей что, было лестно внимание какого-то случайно встреченного мужчины? Нет, — сказала себе Штраус, — она просто сошла с ума, причем давно. Это многое бы объяснило. Объяснило бы, почему ей понадобилось соглашаться на замужество с Джастином. Почему она так резко реагирует на заботу о ней от родных людей. Стало бы понятно, почему ей было безумно приятно осознавать тот факт, что сделанный из гранита голубоглазый врач поцеловал её, выбив тем самым у неё землю из-под ног. Его маска тоже дала трещину, ведь так? Или это она окончательно рассыпалась? Девушка подумала про Фрида. Наверное, ему сейчас непросто, хоть они и расстались на лучшей ноте, которая вообще возможна в сложившейся ситуации. Она не могла сказать, что не беспокоилась о нем, но сейчас это занимало далеко не первое место в её мыслях. То, что она так долго старалась вытащить его из болота, тем самым загоняя его туда ещё глубже… Штраус прикрыла глаза. Нет, у неё внутри при мысли о Джастине больше ничего не поворачивалось. Она вспоминала свои ощущения, когда они только познакомились, и сравнивала с ощущениями, которые были сейчас: переполнявшее её тогда сострадание и какая-то болезненная нежность, всё это осталось в прошлом. Наверное, они могли бы общаться, когда его выпишут из больницы. Дреер доведет дело до конца, тут не приходилось сомневаться… Мира щелчком переключила мысли в другое русло. Может, стоит разрешить себе встретиться с Иваном. Он странная, завораживающая личность с непонятными мотивами. Но какая разница, если, разговаривая с ним, Мираджейн чувствовала себя реально существующей, способной выражать свои мысли вслух. Эта идея казалась странно притягательной. Она зажмурилась. Её рука полезла в карман пальто. «Зачем я это делаю?» Она недоверчиво уставилась на визитку в её ладони, разглядывая мелкую надпись, и вдруг нервно усмехнулась. К счастью, Макс принес её заказ, заставляя мысли, обвившие её, как плющ, немного ослабить хватку. Но пока она ела, взгляд всё равно был примагничен к помятой карточке. Наконец, собравшись с духом, девушка попросила официанта принести ей телефон, потому что свой она оставила дома, набрала номер и взмолилась, чтобы никто не ответил. Но ей ответили почти сразу. И голос собеседника был женский. — Да, здравствуйте? Мира слегка опешила и подавила желание бросить трубку. — Ммм… Я ошиблась номером? Мне нужен доктор Дреер. — О нет, это его номер, просто его сейчас нет… — голос звучал немного напряженно. — До сих пор. Передать, что вы звонили?.. — Не стоит, простите за беспокойство. Девушка с чистой совестью прервала связь, выдохнув, а потом посмотрела на часы на стене напротив. Начало десятого, Дреера нет дома, девушка разговаривает по его мобильнику. Что тут удивляться… Мира почувствовала себя дурой. Какой короткий и несодержательный вышел разговор. Разумеется, ей тут же полегчало, безупречная психотерапия. Лаксус на высоте. На самом деле облегчение все-таки было, смешанное с разочарованием. Всё равно было бы очень странно, если бы они сейчас поговорили. Что бы она сказала? Давай встретимся, мне плохо, а ты психотерапевт и обязан мне помочь? Она тряхнула головой. Смешно, что в кармане оказалась визитка, которая попала к ней после встречи в этом кафе. Она собиралась позвонить по другому номеру, другому человеку, но решила, что это знак… — Знак, что пора с этим заканчивать, — одернула себя Штраус и покорно полезла за другой карточкой, с неохотой вытащив её на свет. «Нет, пожалуй, всё-таки уже слишком поздно», — с сомнением подумала она, поправляя белые волосы. — «Как-нибудь в другой раз». Девушка собралась и вышла на улицу, жадно глотая холодный воздух. Пока она шла до дома, пиная воздушный снег, непонятные и сумбурные мысли в её голове улеглись, а щёки стали гореть только от мороза, как им и положено. У крыльца стоял красный автомобиль, и Мира со странной радостью подумала, что сейчас её будут отчитывать. Эльза все-таки не обиделась, она приехала. Наверное, брат места себе не находил, и позвонил хирургу. Девушка решила, что больше не будет заставлять их волноваться, перестанет совершать опрометчивые поступки, главное, чтобы они её простили. Ведь это самое главное: её ждали дома.

***

Его ждали дома. Лаксус открыл дверь своей квартиры в начале двенадцатого и увидел свет на кухне. Усталый мужчина отметил, что едой не пахнет, и что, наверное, Хартфелия зла на него. Не успел он об этом подумать, как в дверном проеме возникла светловолосая девушка, скрестившая руки на груди. Дреер кивнул ей, разуваясь и проходя в свою комнату. Разговаривать настроения не было, уж очень выматывающий получился вечер, как, впрочем, и все последние дни. Но Хартфелия не поняла намека и тенью прошла за ним, видимо, нося в себе какую-то невысказанную мысль. — Ты поздно, — заметила она. — Я предупреждал, — пожал плечами врач. Ещё не хватало отчитываться перед ней за то, где он был и что делал. — Надеюсь, — голос девушки немного усилился, — у тебя были причины, чтобы сваливать на меня свои обязанности. Мы не договаривались, что я буду лечить Бикслоу. Я всего лишь медсестра! Лаксус выдохнул, тряхнув головой. Сил не было совершенно. — Он вообще-то твой пациент, этого никто не отменял, — сухо ответил он. — Но ведь… — Хартфелия, отстань. Люси подавилась воздухом на полуслове, недовольно выдохнула и ушла на кухню. Дреер лениво подумал, что она слишком быстро освоилась в его квартире. Пожалуй, нужно начинать обратный процесс, а то, ещё чего доброго, поселится тут навсегда. Похоже, он заработался. Иначе как объяснить, что он чувствовал себя перемолотым в пыль. Даже на отжимания не хватало энтузиазма, хотелось просто упасть на кровать и проспать неделю. С другой стороны, — подумал Лаксус, снимая рубашку, — он добился неплохих результатов с пациентами. Джастина он выпишет завтра — это же просто великолепно. До Нового Года он успеет встать на ноги и практически начать новую жизнь. Конечно, последствия депрессии будут какое-то время проявляться, но глядя на то, какая жажда жизни проснулась в его пациенте, психотерапевт обретал уверенность в том, что всё будет в порядке. С Бикслоу дела обстояли сложнее. Потеря памяти сказалась на нем сильнее, чем Дреер предполагал, потому что на подсознании у бывшего шизофреника осталось несогласие с выбором в пользу лечения. Это пагубно сказывалось на процессе реабилитации. Бикслоу не мог вспомнить про свое сопротивление, а раз это воспоминание отсутствовало, то и всего остального, что было связано с этим сильным чувством, для него не существовало. Хартфелия, подверженная своим эмоциям, не хочет брать на себя ответственность за судьбу человека, который забыл о ней не по своей вине. Это возмущало Лаксуса. Он полагал, Люси сделает всё, чтобы вылечить пациента, но она не могла справиться с потерей своего душевного равновесия. Ему нужно было, чтобы это прошло как можно скорее, но из блондинки получилась трудная пациентка. И всё это при том, что Дреер сам себе не радовался. Как врач со стажем, он заметил у себя признаки психического перенапряжения, которое появилось от событий последних дней. Нервная система, контролем над которой он всегда гордился, дала перебой. На поддержание сдержанной сосредоточенности теперь приходилось затрачивать гораздо больше внутренних сил, и их огромный резерв, разработанный мужчиной за все эти годы, оказался почти пуст. Как ни странно, ему помогал Фрид: разговоры с ним давали передышку, а пациент, слава богу, не напоминал ему про Штраус и всё, что с ней было связано. Зато, как будто в противовес умиротворяющему Джастину, на горизонте маячила Скарлетт, всаживая ему иглы в мозг пару раз за каждую встречу. А встречались они теперь чаще из-за лечения Бикслоу, в котором она согласилась принимать непосредственное участие, причем добровольно. Эти перемены, может быть, радовали Лаксуса, если бы Эльза не ждала от него взаимной услуги, а именно, сеансов психотерапии с Мираджейн. Сегодня ему точно было не до этого. Мужчина потратил большую половину дня на то, чтобы разыскать адрес того человека, который привез Бикслоу в лечебницу, а так же той маленькой девочки с белым исчадием. Его связи принесли свои плоды, и Дреер поехал с официальным визитом к семье Марвелл, предварительно договорившись с её главой о встрече. Венди узнала врача и сильно побледнела, когда её отец пригласил его войти. Шарли тихо шипела под шкафом, но Лаксусу не было до неё дела, хотя зажившие стараниями Хартфелии порезы на руках начали неприятно зудеть. Они с мистером Марвеллом обстоятельно поговорили, и тот признался, что был слишком ошарашен появлением незнакомого человека в своем доме и испуган за свою дочь, чтобы разобраться в ситуации, поэтому сделал то, что посчитал нужным. Лаксус спросил его, есть ли вероятность того, что Бикслоу может приходиться ему сыном, на что седовласый мужчина с сомнением покачал головой. Врач предложил сделать ДНК-экспертизу и после недолгих размышлений Марвелл согласился. Видимо, у него были сомнения, что было Дрееру на руку. Назначив время завтрашней встречи, они попрощались. Лаксус вдруг споткнулся на ровном месте и, спохватившись, вернулся к шкафу и натянул домашние штаны перед тем, как выйти в коридор. Как же неудобно, когда в квартире девушка, просто кошмар. Насчет голого торса Лаксус заморачиваться не стал и так дошел до ванной, где уставился в зеркало. У него было странное ощущение, что это лицо не совсем его, что-то в нем поменялось, хотя все части оставались на месте, даже ненавистный шрам. Врач привычно потер его пальцами и вздохнул. Если бы к его отцу пришли с заявлением, что нашелся его незаконнорожденный сын, он бы не согласился на экспертизу, в этом Дреер был уверен. Он будет искренне рад за Бикслоу, если тот сможет обрести свою семью. Пожалуй, из всего, что мужчина сделал за последнее время, самым значимым для него был именно этот эпизод. Он успел привязаться к этому шизофренику и теперь по-настоящему о нем беспокоился. Это немного нервировало. Лаксус хотел уже выписать всех куда подальше. Как раз поэтому вторую половину дня он потратил на встречу с директором международного университета, находящегося в другом городе. Им оказалась миловидная девушка с тяжелым взглядом, которую звали Кагура. К концу их разговора мужчина решил, что эта директриса и один его знакомый хирург прекрасно бы поладили. Кагура очень походила на феминистку, хотя ни разу не проявила к нему прямого неуважения и не сказала ничего, что выходило бы за рамки официального общения. Дреер даже немного утомился к концу своего собеседования, так как девушка уж очень пытливо вытаскивала из него жилы. Но, в итоге, обе стороны пришли к соглашению и даже были более-менее удовлетворены. По их договоренности, с нового учебного года, который начинался в сентябре, как и в любой обычной школе, Лаксус займет пост преподавателя по психологии и будет читать лекционный курс, к которому, разумеется, ему необходимо подготовиться. Мужчина не был уверен в том, что ему это быстро не наскучит, но попробовать стоило хотя бы ради того, чтобы выбраться в другое место. Конечно, он ещё ни с кем не делился своими планами, да и не представлял, кому нужно о них знать, кроме Макарова. Ну и Хартфелии он скажет, и даже, может быть, оставит ей свою квартиру. Так что, наверное, нет смысла её выселять… У Дреера было много мыслей по этому поводу, и некоторые из них почему-то касались человека, никак не связанного с его решением уехать из дома. Лаксус полагал, что его здесь ничего не держит, поэтому ему было бы легко расстаться с этим местом. Но прямо сейчас это не было правдой. Подсознание шептало, что он не закончил все свои дела. Но ничего, у него ещё будет время. Он пришел на кухню. Хартфелия упрямо сидела за столом, подперев голову руками и дожидаясь его. — Иди спать, Люси, — посоветовал он ей. — Плохо выглядишь. — Кто бы говорил, — не осталась в долгу девушка. — И вообще, — на этих словах она выложила на стол телефон и наушники, — я сегодня целый день отвечала на твои звонки, — теперь на столе появился листок, на котором не слишком аккуратным почерком были сделаны заметки. — Ты специально всё это подстроил? Лаксус потер лоб. — Да нет, вообще-то, мне обычно не так уж часто звонят. Я, честное слово, думал, что музыка поможет тебе немного развеяться… — Ну конечно, — возмущенно всплеснула руками медсестра. — Вот послушай, — склонилась она над бумагой, — откуда мне знать, какая группа дофаминовых рецепторов находится в гипоталамусе? — Эвергрин? — усмехнулся врач, подходя к окну и вглядываясь в зимнюю темень. — Да! А вот ещё, — ткнула пальцем в строчку Хартфелия. — Тебе звонили родственники пациентки и требовали компенсацию морального ущерба! А отвечать пришлось мне, потому что они пригрозили подать в суд, если никто им не ответит. И, представь себе, — яростно потерла глаза медсестра, — я договорилась обо всем так, что к тебе больше никаких претензий. — Ух ты, — Дреер приоткрыл пластиковую створку, жадно вдыхая ночной запах. — И это всё, что ты можешь сказать?! — потрясла над его головой несчастным листком блондинка, сверкая глазами. — Ты цветы застудишь. Мужчина только сейчас заметил, что на его подоконнике вальяжно расположились два горшка с какими-то зелеными листьями. Он закатил глаза. — Ничего, пускай проветрятся. А то от тебя тут воздух кипит, — Лаксус присел за стол и устроился поудобнее, чувствуя, что на этом не закончится, уж больно сердитый у его сестры был вид. — Ещё звонили из банка и просили меня дать ответ по поводу того, когда я смогу встретиться с представителем! — решила уж не сдерживать свое негодование Люси. — Что за махинации? Никогда больше не оставляй мне свой телефон, я чувствую себя участником заговора! Дреер внутренне напрягся, как будто его поймали за руку. Да, действительно, ему же должны были позвонить, но почему-то выбрали именно сегодняшний день. Хартфелии не нужно об это знать, пока всё не уляжется более-менее. — Думаю, у тебя бы прекрасно получилось работать секретарем, — пошутил он. — Ты не ответил на вопрос, — подняла брови девушка. — И не отвечу, — пожал плечами мужчина, понимая, что только что дал ей повод для раздумий. Люси нахмурилась, сверля его взглядом и теребя уголок листочка. Но видимо, решив не настаивать, она хмыкнула и вдруг отчаянно зевнула, тряхнув головой. — Ужааа-аасный ты, — протянула она, сдерживая второй зевок, а потом совсем тихо добавила: — И с Бикслоу нечестно. Лаксус вздохнул. — Как он? — Плохо, — мотнула головой девушка. — Я ему рецепт объясняла, и он не смог запомнить, поэтому пришлось писать на бумажке. Глазами своими зеленющими… Мужчина недоуменно взглянул ей в лицо, оторвавшись от размышлений. — Глаза у него красивые, — невнятно пробормотала Хартфелия и снова зевнула. — Ну почему?.. — Что почему? — переспросил он. Люси застыла, уставившись на свои руки, медленно покачиваясь из стороны в сторону. — Хартфелия, иди спать, — врач ткнул её в бок, и она взвилась, как ужаленная. — Шты твршь… — язык запнулся, и Люси, сделав неопределенный жест рукой, встала из-за стола и похлопала себя по щекам, осоловело моргая. Она хмурилась, силясь что-то вспомнить, и Дреер терпеливо дожидался, пока она уйдет, чтобы наконец-то открыть окно и подумать в одиночестве. — Еще тебе девушка какая-то звонила, — вспомнила медсестра, указав на телефон, — с неизвестного номера. Короче, спать я ушла, Лакс, доброй тебе ночи. — Доброй ночи, — задумчиво проговорил мужчина. Номер действительно не был занесен в его записную книжку. Минуты две Лаксус размышлял о том, могла ли это быть Штраус. Он сидел, забыв про пациентов и про то, что ему нужно решать какие-то вопросы. Неуверенность подкралась сзади и заключила в свои липкие, холодные объятия. Мужчина запустил руку в волосы, прикрыв глаза. Могла ли Мираджейн ему позвонить? С чего он взял, что это она? Почему если девушка, то сразу Штраус? Собственно, можно было просто перезвонить и узнать, в чем дело, что блондин и сделал секунду спустя. Трубку взял какой-то парень. — Чем могу помочь? Его голос Дрееру не понравился. — У меня пропущенный с этого номера. Не знаете, могла ли какая-то девушка звонить с вашего телефона? — Это служебный телефон, вы не туда попали, — недовольно ответили ему. — А служебный телефон какого места? — вкрадчиво осведомился Лаксус, подавив порыв сказать что-нибудь едкое. — Кафе «На углу», — неохотно ответили ему. — До свидания. Мужчина отложил телефон и подошел к окну, устало прислоняясь лбом к прохладному стеклу. Сквозь ватную тишину до него донесся тонкий свисток пассажирского поезда. Все-таки это была Мираджейн. Как глупо, не нужно было отдавать свой телефон. Она хотела связаться с ним, и что-то подсказывало врачу, что второго раза не будет. Наверное, Штраус почувствовала себя уязвленной, когда набралась решимости позвонить ему и встретила абсолютную незаинтересованность с его стороны. Если бы даже он сказал ей прямо, что не хочет иметь с ней дела, это было бы не так неприятно, как создавшаяся иллюзия того, что ему абсолютно наплевать на то, что она может позвонить. Лаксус фыркнул. Он чуть было не подумал о том, как стал бы объяснять беловолосой девушке всю ситуацию. За последние три дня к нему слишком часто стали приходить странные мысли, и ему это не нравилось. Наверняка, это окружение на него так влияет. Он не стал звонить Мире, но, подумав, сбросил ей смс: «В вашем любимом углу неприветливый персонал» Пока он умывался, брел до своей комнаты и тянул время за ноутбуком, ему пришел ответ. «А у вас оперативная секретарша», — прочитал Дреер. Он тихо засмеялся. Приятная легкость мягко перекатилась от легких до головы. Столько детской обиды ему почудилось в этом коротком предложении, что он не сдержался: «Был хлопотный вечер» На его взгляд, это было похоже на жест примирения. Но, кажется, Штраус так не считала, потому что больше от неё ничего не пришло. Может быть, теперь любое слово врача будет воспринято ею в штыки... Мужчина, испытывая легкое разочарование, погасил свет и забрался в холодную постель. Он уснул раньше, чем услышал тихое оповещение о доставленном сообщении.