Диагноз

Когда Дреер проснулся, его сестры в квартире уже не было. Он понял это, ещё не открывая глаз, по тишине, от которой уже начал отвыкать. Не шумела вода в ванной, не шелестел на кухне чайник, не слышно было осторожных шагов босых ног. Спокойствие и умиротворение; Лаксус с облегчением потянулся. Как приятно лежать в постели, понимая, что не нужно никуда торопиться. Он приподнял голову. Виски не ломило, и все тяготы прошлого дня ему будто бы приснились. Мужчина легко встал с кровати, по привычке натягивая футболку — спал он теперь всегда в штанах, иначе спросонья мог выйти на кухню прямо так, а шокировать Хартфелию своим внешним видом не хотелось. Девушка она была впечатлительная, хотя ей стоило бы переносить свои профессиональные навыки медсестры и на обычную жизнь. Врач, сделав разминку и пару подходов отжиманий, по случаю выходного набрал ванную и позволил себе полежать в горячей воде, растворяя в ней всю скопившуюся усталость, которая не прошла даже после сна. Его просторная ванная комната редко использовалась им так, как того заслуживала: несколько лет назад Дреер, решивший устроить себе шикарную жизнь, купил домашнее джакузи, несмотря на свой собственный скепсис и недовольство соседей снизу, которые были уверены, что неразговорчивый и нелюбезный блондин спит и видит, как бы их затопить. Тогда же Лаксус сделал капитальный ремонт во всей квартире, выкинул старые вещи, оставшиеся ещё от родителей, снес пару стен и положил новую, деля три небольшие комнаты на две. Это принесло ему законное удовлетворение, хотя он в жизни своей не мог предположить, что решится на такое. Он даже ездил выбирать черную плитку для ванной. И хоть до дизайнера интерьера ему было далеко, стоило признать, что у Дреера был вкус на подобные вещи. Специфический, конечно, но здравый смысл подсказал трансформатору квартиры посмотреть пару дельных идей в журналах. Кстати, они все ещё где-то валялись ненужной макулатурой. Пока он размокал в горячей воде, ленивый поток его мыслей наоборот встал на конвейер. Почему-то врач размышлял о том, какой список литературы следует составить для своих будущих студентов, и сколько из них серьезно возьмутся за дело. В принципе, в медицину обычно шли люди, знающие или примерно предполагающие, сколько труда придется приложить, чтобы добиться успеха. Амбиции в этой сфере имели место быть, без этого не обходится ни одна работа, но всё же среди своих коллег Лаксус знал больше профессионалов, чем карьеристов. Никому не нужен посредственный врач, но, с другой стороны, в любом деле наступает тот момент, когда ты уже не знаешь, в какую сторону тебе совершенствоваться. У кого-то раньше, у кого-то позже — зависит от степени открытости сознания и развитости мышления. И если кто-то считает, что ему достаточно быть медсестрой — это его дело. Кто-то приличный терапевт, и не больше. Кто-то великолепный хирург, и стать лучше просто невозможно, остается только поддерживать свои навыки на должном уровне. Психиатрия предполагает широчайший спектр задач, и Дреер не сказал бы, что изучил все области своей профессии. Далеко не все. К примеру, его не интересовала работа с детьми и подростками, а в университете ему было не очень интересно изучать философию, знание которой было важно для понимания человеческого сознания. Просто каждому философу, с трудами которого мужчина знакомился, он ставил диагноз посмертно. Вся загвоздка была в том, что ему приходилось в течение многих лет впитывать в себя очень много чужого опыта, применять его на практике и постепенно обретать свой собственный, уже не зная, насколько объективно его мнение. Лаксус отдавал себе отчет в том, что усвоенные знания часто мешали ему взглянуть на какую-либо ситуацию под новым углом, потому что этот угол мог оказаться ошибочным, а права на ошибку мужчина себе не оставлял. Если бы его попросили сказать, что в его личности является конкретно его чертами, а не налетом от вырезок из медицинских справочников, он бы самокритично счистил себя до тонкого слоя нелюбви к людям, основанной на наблюдениях, умению быть бессердечно честным и хладнокровно врущим. Пожалуй, он мог бы стать хорошим киллером, но с законом мужчина дел предпочитал не иметь — уж больно хлопотно. В суде он был всего один раз, на деле Джерара, и с тех пор его немного знобило от мыслей о разбирательствах. Лаксус вдохнул поглубже и занырнул под воду. Его лицо, если смотреть сверху, казалось умиротворенным, только глаза зажмурены чуть сильнее, чем во сне, а волосы, размокшие в воде, чуть колыхались. Сжатые звуки чужих квартир набились в уши вместе с водой, и Дреер какое-то время лежал так, а потом вынырнул и решил, что хватит с него расслаблений, пора браться за дело. Разглядывая себя в зеркале, чем молодой человек занимался не так уж часто, он отметил, что ему стоит подстричься, а ещё хорошенько отоспаться. Растрепав мокрые светлые пряди, Лаксус подумал, что не производит впечатление здорового человека, а ему нужны были силы для встречи с Штраус. Он не мог даже примерно спрогнозировать их общение, и, кажется, он не был готов к сегодняшней прогулке. Если бы они действительно собирались пересечься только в лечебных целях, у него не было бы никаких сомнений по поводу того, как стоит вести себя с девушкой. Но ему было любопытно, неужели Мираджейн выдержит и не напомнит ему о его же странном поступке на лестничной площадке больницы. Ещё ему было любопытно, раздражает ли он её до сих пор или… Или что, Дреер не дал себе додумать. Не было смысла; ему достаточно будет этой встречи, чтобы решить для себя смутные вопросы, маячившие на краешке сознания. На кухонном столе мужчина заметил открытый ноутбук, позабытый Хартфелией. У неё была дурацкая привычка оставлять вещи не на своих местах, но пока что она с собой справлялась. По крайней мере, если Лаксус находил вечером на своем стуле чужую футболку, то утром её там уже не было. На секунду ему стало любопытно, и он пошевелил мышкой, заставляя ноутбук проснуться. Ещё одна привычка Люси — не закрывать файлы, с которыми она работает. За это врач не раз штрафовал её на работе, когда медсестре поручали занести в электронную карту пациента персональные данные или что-нибудь подобное. Так что не было ничего удивительного в том, что на рабочем столе все вкладки были открыты. Мужчина зацепился взглядом за ровные печатные строчки и облокотился на стол. Стоило выключить компьютер и пойти собираться, но любопытство внезапно прорвалось сквозь привычную отстраненность, и он принялся читать. «…Тишину нарушал тихий шорох снега, ложащегося на гравий. Он быстро таял и оставлял грубую поверхность равнодушно чернеть, безразлично к босым ногам, пробежавшим по нему. Эти стопы когда-то заставляли падать ниц её обладательницы сильных мира сего; теперь же они были мозолистыми, красными и распухшими от холода. Тонкие голени мелькали под подолом рваного платья. Ей не стоило возвращаться домой, если учесть, что её дом — огромный дворец с высокими башнями. Её отец умер, но даже он не узнал бы её теперь. Она слышала от черни, что на троне в главном зале, где, она помнила как сейчас, такие красивые окна, украшенные тонкой резьбой, и толстый ворсистый ковер… Там на троне теперь сидел её сводный брат, „Снежный Демон“, как со страхом называли его. С его властью в страну пришел холод, лед сковал земли крестьян, и те не могли их возделывать. Скот гиб, и люди гибли. Они приближались к катастрофе, но там, за каменными стенами творилось что-то непонятное. Нового короля боялись, а простые смертные говорили, что он посланник дьявола, что он замораживает взглядом и читает людские души. Поговаривали, что у него могущественные соратники, но никто никогда не видел их в лицо. Заговорщики путались в своих же сетях и задыхались в постелях, а шпионы оказывались на кольях раньше, чем открывали рот. Никто никому не доверял. Мирные жители просыпались в страхе, а засыпали в ужасе. Она должна была вернуться. Она больше не была принцессой, разве что на сцене со своей труппой. Они были известны как „Звездные духи“, прославленные театральные акробаты. В её труппе никто не знал друг друга по имени, только по кличкам, каждому по знаку зодиака. А она была их ключом, вдохновителем, она ставила пьесы и придумывала образы. Они недавно прибыли в столицу, и ей удалось улизнуть из тесного шатра. Её будут искать, конечно, но если все получится, уже завтра она вернется обратно. Она не могла удержаться от соблазна посмотреть на место, где она выросла. Скрипнула калитка, и тень метнулась по заснеженным надгробиям. Тут было ещё холоднее, ноги пристывали к земле на каждом шагу. Тонкая ладошка показалась из-под теплой накидки — единственная вещь, спасавшая её от простуды, была связана одной колдуньей. Она и сама умела теперь немного колдовать… Снег полетел прочь с богато отделанной мраморной плиты. — Эй, ты! Грубый оклик заставил девушку с покрытой головой вздрогнуть и обернуться. Два стражника приближались к ней. Надо же было так задуматься и не услышать шагов тяжелых сапог!.. — А ну, стоять! Она бросилась прочь, петляя между плит. Сзади слышались ругательства, перебивавшиеся тяжелым дыханием и топотом подкованной обуви. Ох, несдобровать ей, если они её поймают… — Стоять! — гаркнули ей снова. Ничего они ей не сделают. Неповоротливым стражам в их кольчугах никогда не поймать её. Она ловко перескочила через пару надгробий, запрыгнула на плиту повыше и птицей слетела на крышу соседней гробницы. Немного отдышалась, обернувшись: крупные мужчины упрямо ломились за ней, не зная даже, кого преследуют. Ограда с кровожадно острыми верхушками была совсем недалеко, нужно было лишь пробежаться по крышам, оттолкнуться хорошенько и повиснуть на голых ветвях знакомой ей с детства ольхи. Она коротко вздохнула, почувствовав, как вспотели ладони, и побежала. Прыгнуть на соседнюю королевскую усыпальницу, пробежаться и сильно оттолкнуться заскользившими по мокрому камню ногами… Она цепко схватилась за хлесткие ветви и перемахнула через железные колья, мягко спустившись на мерзлую землю. Её преследователи остались позади, но теперь она была со стороны дворца, и любой любопытный вельможа, вышедший на прогулку по зимнему саду, мог бы лицезреть её рваное платье, явно не принадлежащее особе из этих мест. Но хуже этого были огоньки, которые были здесь повсюду: вышколенная стража короля не дремала на посту. К её ужасу, они пришли в движение, стоило ей побежать, нагибаясь под кусты. Она не видела их, а они её, но она знала здесь каждую тропинку, у неё было преимущество… Она замерла, прислушиваясь. Стражники топали прямо около неё, только несколько рядов изъеденной морозом живой изгороди ограждали её от них. И вдруг кто-то толкнул её в спину так, что она вылетела на тропинку, прямо под ноги, обутые в тяжелые сапоги. Пятна света от патрульных факелов тут же облепили её. — Ага! — её резко схватили за руку, заставляя подняться на подкосившиеся ноги. — Это ты шастаешь по королевскому кладбищу? Кто такая? Отвечай! Она молча заслонила глаза рукой, спасаясь от слепящего тепла факела. — Какая-то шваль, — пробасил другой голос. — Воровка, может? Мало ли их. Просто кинем за решетку, и дело с концом. Её грубо встряхнули. — Отвечай, — рука в латной перчатке коротко замахнулась, и раздался звук удара и вслед за ним громкий вскрик. — Господа. Она сморгнула выступившие слезы, морщась от боли на щеке и в руке, которую очень сильно сжимал её обидчик. Стражники обернулись на звук мягкого мужского голоса. — Ты ещё кто, — ткнул факелом в ту сторону второй пес. Она видела, как его лицо в секунду стало цвета мертвеца. — Л-лорд Дж-жастин, — пролепетал мужчина, вытягиваясь в струнку. — Господа, — повторил голос неизвестного, — бить девушку не подобает страже короля. Даже мужики в дешевом трактире ведут себя пристойнее, господа. — Премного извиняемся, — неохотно выговорил тот, что её ударил, выпуская её руку. — Она шастала по кладбищу. — Всего лишь? Отведите её в комнату для прислуги, и проследите, чтобы она больше не отлынивала от дел. Во дворце полно работы. Стражники замялись. — Но… — Доложить королю?.. — У короля есть заботы поважнее, — тон голоса стал ледянее земли под её ногами. — Делайте, как я сказал. И не распускайте руки. — Да, лорд Джастин. Она так и не увидела лица своего спасителя. Её подтолкнули в спину, заставляя идти вперед, к затуманенным снегом каменным стенам, взметающимся вверх, туда, куда её взгляд не мог достать. Она поняла, что не вернется к утру…» Лаксус в ожидании продолжения прокрутил колесико дальше, но текстовый документ показал ему чистый лист. Внутри него появилась некоторая досада, легкий зуд интереса, и он фыркнул. Значит, он ледяной монстр на троне. Прекрасно, Хартфелия. Забавно, что Джастин его правая рука. Интересно, какую роль она приготовила Бикслоу? Дреер ухмыльнулся. Какого черта Люси все ещё работает медсестрой, а не пишет романы? У неё, оказывается талант. Это, конечно, крошечный кусочек, но мужчина не отказался бы от продолжения. Какая удача, что он решил заглянуть в её компьютер: теперь у него будет огромный материал для подколов его названой сестры. Он достал телефон. «Ты не забыла обувь? На улице снег» — отправил он. Довольная улыбка никак не хотела слезать с лица врача, и он решил, что это неплохое начало дня предвещает любопытное его продолжение. Оно будет либо очень хорошим, либо настолько же плохим, хоть Лаксус старался не делить все на черное и белое. Но ему почему-то было очень легко представить оба исхода. Посмотрев на карте адрес нужного магазина, Дреер закрыл-таки ноутбук и подумал, что Хартфелии стоит поторопиться с написанием романа. «Засранец!» — пришел ответ. Довольный оскал украсил лицо врача.

***

«Засранец!» — напечатала Люси, яростно нажав на кнопку «отправить». У неё не было слов, Дреер совсем оборзел: залез в её компьютер!.. Вскоре злость сменилась некоторым унынием — Лаксус, может, и прочитал, но теперь он, конечно же, посмеется над ней, и желание писать работу пропадет. — Недоумок! — девушка в сердцах пнула сугроб. — Это ты мне? — обернулся к ней её высокий спутник с копной черных волос на голове. Пирсингованные брови застыли в выражении недоумения и легкой иронии. — Нет Гажил, что ты, — приложила она руку к сердцу. — Я разговаривала со своим братцем. — Брось, — Редфокс снова вернулся к своему занятию. — Обвинять Лакса в недостатке ума, это как обвинять Фли в отсутствии музыкальных способностей. — Эти музыканты, — проворчала она. Молодые люди стояли на узкой улице, тесно набитой магазинными вывесками. Их интересовала конкретно одна: «Татум». Гажил как раз закончил вскрывать замок и толкнул дверь, ничуть не опасаясь сигнализации, которая так и не сработала. Видимо, Бикслоу считал эту предосторожность излишней, полагая, что никому на свете не понадобится у него что-то красть. «Излишняя доверчивость и прямодушие или же железная уверенность в себе?» — задалась вопросом медсестра и поморщилась — она начинала думать, как Лаксус. — Ну вот, осматривайся, — обвел просторное помещение рукой взломщик. — Мы вообще правильно поступаем? — с сомнением в голосе спросила Хартфелия, оглядываясь и отмечая множество интересных предметов интерьера. — Как я смогу представить пациенту материалы, которые были украдены из его же мастерской? — Почему украдены? — не понял Гажил и уставился на спутницу. — Все более чем законно. — Ты взломал дверь. Редфокс вдруг рассмеялся, и она вздрогнула от неожиданности — этот человек редко даже улыбался, когда был не с Леви. — Ты решила… — он не мог скрыть ухмылки, хотя очень пытался, — что я её взламывал? Но я просто искал ключ. Теперь опешила Люси, которая уже успела представить себе, что она преступница, которая на все готова ради спасения жизни человека… С поправками на то, что жизнь она ему не спасла, просто не сумела бы, да и сейчас не сильно помогает. — Лаксус обо всем договорился, — продолжил мужчина, присаживаясь на диван и хватая со столика первый попавшийся журнал. — Поговорил с Бикслоу и с Марвеллом, взял у владельца письменное разрешение. — Но я знаю, что ты уже был здесь незаконно, — попробовала надавить Хартфелия, но Гажил только отмахнулся. — Там были другие обстоятельства. — Очень странно, — прокомментировала девушка и пошла, что поделать, осматриваться. Теперь её не покидало чувство, что Дреер её надул, не предупредив о том, что пациент в курсе всех врачебных манипуляций. Возможно, Бикслоу интересно узнать, какие вещи покажутся ей достойными внимания, и теперь, исходя из этого знания, она чувствовала неуверенность. Здесь было приятно находиться. Люси никогда не посещала салоны татуажа и смутно могла представить, как они должны выглядеть, но эта белая комната с синим орнаментом по стене была похожа на место для хорошей фэшн-съемки. Уютно. Девушка вздохнула и под взглядом Редфокса подошла к причудливой композиции из полочек на стене, на которых лежали журналы, какие-то этнические сувениры и даже пара гладких, необычной формы деревяшек. Она прошлась дальше; кое-где висели подвески, сделанные явно Бикслоу, но все же это не создавало впечатление дешевого хэнд-мэйдовского магазинчика: все было на своих местах, пропитанное особенной аурой. Люси нашла буклеты с эскизами и принялась листать их, с каждой секундой все более обреченно понимая, что он слишком хорош. Так не бывает, такие люди, как Бикслоу встречаются раз на десять тысяч, и именно ей довелось с ним познакомиться. Следующая внезапная мысль была подобна смертельной ледяной игле: Бикслоу человек с богатой фантазией, он просто придумал, что Люси ему нравится. Нарисовал то, чего нет. Иначе она не могла бы объяснить его интерес. Сама Хартфелия не видела в себе ничего необычного и вдохновляющего и где-то на краешке сознания отдавала себе отчет в том, что сама себя подводит. Девушка скривилась. Она пришла сюда не за этим. Лестница на второй этаж была заманчиво близко, и Люси, бегло обернувшись на углубившегося в чтение Редфокса, тихо поднялась наверх. Дверь оказалась не заперта, и медсестра очутилась в небольшой комнате, разительно отличавшейся от покинутого ей большого светлого помещения. Здесь был приглушенный свет, так как окно было занавешено темной шторой. Люси поежилась, но потом подумала, что штора на вид слишком новая, значит Бикслоу купил её недавно, когда был уже болен и не мог выносить дневного света. Хартфелия отодвинула тяжелую ткань и зацепила её за крючок. Так-то лучше. Немного пыльное окно выходило на дом напротив. Не очень комфортно, когда взгляд постоянно упирается в стены: неудивительно, что он сошел с ума. Заправленная кровать, стол, стул, ноутбук и куча изрисованной бумаги. Она была на столе, на стуле, на полу, на стенах; куча эскизов, набросков и готовых работ. Похоже, Бикслоу любил свое дело куда больше, чем самого себя. Люси уставилась на реалистичного алоглазого волка, который смотрел на неё в ответ серьезно и очень знакомо. Она принялась открывать ящики стола один за другим. В одном лежала тушь и другие художественные материалы. Другие были заполнены альбомами, и девушка достала тот, что лежал сверху. «Портреты» — значилось на нем, и Хартфелия с трепетом стала перелистывать страницы, заполненные, в основном, черно-белой графикой. Люди на рисунках выглядели очень живыми. Было видно, что художник любил каждую эмоцию своих изображений. Это было очень… красиво. Тонкие и изящные линии невероятным образом складывались в чувственные переживания. Долистав до середины, Люси словно споткнулась; её сердце ухнуло вниз, оставив верхнюю часть тела без тепла. С альбомного листа на неё смотрела та девушка из палаты на первом этаже, несостоявшаяся невеста Нацу. Она была изображена улыбающейся и очень светлой, Хартфелия изумленно таращилась на её приятное лицо и не могла поверить глазам. Сердце, напоминая о себе, принялось колотиться о ребра, пока хозяйка боролась с глубоким неприятием действительности. «Как же так?» — спросила Люси и перелистнула страницу и закусила губу, теперь сдерживая стон. Там был нарисован Бикслоу. Это не мог быть автопортрет, человек на рисунке явно не знал о том, что за ним наблюдают. Он был занят работой, склонившись над своим столом. Губы без улыбки были плотно сжаты, весь профиль выдавал внутреннюю концентрацию и собранность. Глаза прожгли бы дырку в любом, кто отвлек бы его от работы — такая вдумчивость пронизывала портрет. Хартфелия выдохнула, медленно ослабляя хватку, от которой бумага немного помялась, и закрыла альбом. Художником, который рисовал в нем, был не Бикслоу, им была Лисанна. Каким образом все это произошло, Люси понять даже не пыталась, ей отчего-то было очень больно. Она стояла с закрытыми глазами, и руки безвольно висели вдоль тела. Ощущение трещащего по швам сердца показалось ей привычным. Эта боль… Она могла её контролировать. В голове медленно расплывалась морозная ясность. Глубокий вдох… Выдох. Жжение из глаз пропало, непролившиеся слезы испарились. Она не шевелилась; все мысли в голове вдруг исчезли, словно лопнули от перенапряжения. Вся наивность и бессмысленность переживаний вдруг предстали перед девушкой, от чего на её лице появилась жесткая усмешка. Жизнь другого человека, — подумала она отрешенно, — это его жизнь. Она пришла сюда не как Люси Хартфелия, а как работник психиатрического отделения, чья задача лишь в том, чтобы найти материал для работы с больным. Блондинка медленно моргнула, словно просыпаясь. Что-то неуловимо поменялось, её накрыло с головой холодным спокойствием. Не торопясь, она выбрала несколько альбомов, методично пролистав их содержимое, и снова обвела взглядом комнату. Трепет пропал, ей больше не казалось, что это место связано с человеком, который что-то для неё значит. Как странно. Гажил поднял взгляд, когда она спустилась. — Ты долго, — заметил он. — Нам ещё нужно заехать за Леви. — Прости, — улыбка без труда скользнула на лицо. — Спасибо за помощь. Редфокс прищурился и втянул воздух, словно учуяв что-то. Он открыл было рот, но ничего не сказал, потому что Хартфелия уверенно прошла мимо него с прямой спиной. Что-то изменилось. Он точно привозил сюда другую девушку. — Мелкой не понравится, — тихо сказал он сам себе.

***

— Вам что-нибудь подсказать?.. Девушка-консультант с неуверенным обожанием воззрилась на светловолосого посетителя и тут же потухла. На его лице было мрачно-задумчивое выражение, с которым он обозревал все вокруг. Она для него была одним из предметов обстановки, как это часто бывает. Этот мужчина был настроен явно критично, поэтому девушка тряхнула дредами с вплетенными в них колокольчиками и вернулась за стол читать книгу с однозначным названием «Гарри Поттер». Лаксус неуверенно прошелся вдоль рядов с разной дребеденью. Пахло тут, конечно, отменно: чайное дерево, кориандр и ещё какие-то пряности, которые добавляют в эти вонючие палки, которые нужно поджигать с одного конца. Он начинал сомневаться, что выберет Хартфелии хоть какой-то подарок, потому что этот магазин по счету был уже третьим, а его пальто, кажется, пропиталось благовониями насквозь. С Мираджейн станется подколоть его по этому поводу. — У вас есть что-нибудь, связанное с писательством? — ни на что не надеясь, спросил он у воздуха. Воздух поднял голову, вновь заинтересованно глядя на мужчину. — По большей части у нас среди товаров есть украшения, выполненные вручную, одежда, ручное мыло и сувениры из разных стран. Дреер раздраженно вздохнул — ассортимент этого магазина не отличался от такового в предыдущих. — Ну должна же быть у вас отличительная черта, — проворчал он. Дредастая девушка скорчила ему лицо и принялась рыться в плетеном шкафу. — Скетчбуки тоже товар распространенный, но они у нас есть, смотрите, — она разложила на столе несколько книг с красивыми переплетами. — Это скорее для любителей потратить свои деньги; в любом канцелярском магазине можно купить тетрадку в три раза дешевле. Но раз вы сюда зашли, вас интересует что-то особенное, — она не спрашивала, а утверждала. Лаксусу начал нравится этот магазин. — Очень проницательно, — ответил он, скосив глаза на обложку книги, которую читала девушка. — Литература у нас тоже есть, — безмятежно заметила она, кивнув на дальний стеллаж, сплошь утыканный эзотерикой. — Нет, спасибо, — максимально вежливо ответил врач. Он посмотрел скетчбуки, и ему приглянулся один, в коричневую кожаную обложку которого была вплетена светлая полоса кельтского узора. «Вполне в её духе», — решил Лаксус. Не совсем по-новогоднему, но зато подходящий подарок. — И прытко пишущее перо, пожалуйста, — ухмыльнулся он. Девушка расцвела. — Только ручки, — с сожалением ответила она. Дреер со вздохом выбрал ручку, смысла в цене которой не было абсолютно, потому что через месяц она закончится, и пошел на кассу. Пока девушка отбивала и упаковывала покупки, он разглядывал подвески и браслеты на соседней стойке. Его взгляд зацепился за блеснувший среди мишуры ниток и веревочек чистый синий цвет. Пальцы машинально нырнули за приглянувшимся предметом, опередив мысли. Мужчина вытащил перекрученный белый шнурок, на котором висел синий круглый плоский камень размером с горлышко бутылки. Камень уютно сидел в кожаном белом ремешке. Лаксус посмотрел украшение на свет и изумился: камень, хоть и не был драгоценным, местами просвечивал, и в нем были видны белые кристаллические прожилки, напоминающие листок дерева. Мужчина задумался. — Каждое украшение неповторимо, — донеслось до него. Нужно было положить камень на место, взять покупки и уйти, но вместо этого Дреер сказал: — Беру. Довольная поттероманка ловко сложила ожерелье в маленький пакетик и вручила покупателю. Он машинально расплатился карточкой, даже не съязвив по поводу того, что кассовый аппарат в этом магазине тоже ручной работы. Весь путь до книжного магазина мужчина проделал в задумчивости, перебирая в кармане белый шнурок. Не приходилось сомневаться, для кого он его купил. Оставалось надеяться, что Штраус нравятся побрякушки. Лаксус скептически хмыкнул. У него было ещё полчаса до встречи, поэтому он привычно направился в отдел со справочниками по медицине. Этот книжный гипермаркет был хорош тем, что здесь всегда был обширный выбор, но и плох он был по той же причине. Человек, не знающий, что ему нужно, мог потратить целое состояние и не вынести отсюда ни одной стоящей книги. И наоборот. На полпути Дреер вспомнил, что ему нужно было купить подарок для дедушки, и он свернул к новинкам исторической прозы. Макаров обладал специфическими интересами, которые его внуку порой казались слишком сухими. Он прочел пару любимых книг своего деда в юношестве, и так как его отношение на той поре уже было предвзятым, остался в легком недоумении. А ещё у него была привычка читать те книги, которые он собирался дарить, и Лаксус уже предвидел, как он умирает от скуки на десятой странице. Нужное произведение быстро нашлось, и врач повернул обратно, случайно попав глазами на надпись «мода» над соседними стеллажами. Подумав пару секунд о том, что ему там может понадобиться, Дреер завернул в проход, скользя поверхностным взглядом по корешкам книг. Сегодняшний день явно был посвящен Мираджейн. Лаксус пробил в интернете её имя и попытался добиться от поиска всего, что могло бы быть связано с ней и модельным агентством. И, к своему удивлению, ничего не нашел. Там были даже списки моделей, но фамилия Штраус нигде не встречалась. Это было странно, потому что если Мираджейн врала, то было неясно, зачем. Вывод напрашивался сам собой: здесь что-то нечисто. Дреер прошелся до журнального отдела, где были Vogue и прочие столпы моды от ранних изданий до самых поздних. Мужчина наугад достал прошлогодний выпуск специализирующегося на показах журнала, затем другой, и наконец, с победной ухмылкой увидел фотографию своей знакомой на одном из разворотов. Да, он не ошибся, Штраус мелькала на страницах, про неё была написана статья, в которой автор отмечал удивительный карьерный рост молодой модели, а также её физические данные. На модных снимках девушка была сама на себя не похожа. И с определенной даты она просто исчезла со страниц, больше не встречалось ни одного упоминания об успешной карьеристке. Как же так? Модельный бизнес не был закрытым, напротив, он использовал любые скандальные новости, чтобы привлечь к себе внимание страдающих от скуки читателей. Тем удивительней, что исчезновение одной из лучших моделей агентства не оставило после себя следов. Лаксус стоял и думал об этом, пока у него в кармане не зазвонил телефон. — Да? — Я пришла, а вы? — на фоне мелодичного голоса слышались звуки улицы. — Я в книжном, — ответил Дреер. — Смотрю ваши снимки. В течение некоторого времени врач слушал тишину на том конце. — Что? — наконец, переспросила Штраус. — Какие снимки? Вы точно в книжном? — В журнале мод, — подчеркнуто непринужденно откликнулся мужчина. — Сейчас буду. Возможно, не стоило сообщать ей о своем интересе. Но, с другой стороны, Мираджейн явно растерялась, значит преимущество будет на его стороне. Лаксус вдруг почувствовал легкое волнение. Он не помнил, когда в последний раз повседневные встречи с людьми вне больницы заставляли его нервничать. Похоже, ему действительно не все равно. Спустившись с крыльца магазина, Дреер огляделся и никого не увидел. На секунду он подумал, что Мираджейн просто ушла после его заявления, но… — Здравствуйте, — раздался немного сердитый голос, и он обернулся. — Здравствуйте, — ответил он, чувствуя, как уголки губ приподнимаются. Она была без шапки, и пушистые белые волосы обрамляли её лицо. Синие глаза смотрели настороженно и пристально. Лаксус сжал в кулаке подарок. Он ничего не мог с собой поделать, он был рад. Наверное, его ухмылка выглядела немного наглой, потому что на лице Штраус начало появляться возмущение. Оно было как будто продолжением их предыдущей встречи, которую мужчина завершил со счетом 10:0 в свою пользу. Его прищуренный взгляд заставил девушку поджать губы. — Зачем… — начала она и прокашлялась. У этого «зачем» должно было быть несколько продолжений, но Мира выбрала одно. — Зачем вам понадобилось искать журнал мод с моими снимками? — Мне было любопытно, — ответил Дреер, и она нетерпеливо вздохнула. — Я искал причину вашего отказа от модельного бизнеса, но не нашел ни одной заметки. Это показалось странным, ведь вы были успешны в своем деле. Девушка посмотрела на пакет с книгами в его руках. — Вообще мне не очень приятно вспоминать об этом, — она снова встретилась с ним взглядом. — Если вы не против. — Ну разумеется, — легко согласился врач, перестраиваясь на рабочий лад. Не стоит забывать, для чего они здесь встретились. — Лучше расскажите мне о вашем настроении. Кажется, в её глазах промелькнуло сожаление от такой резкой смены разговора. Молодые люди, не сговариваясь, отвернулись друг от друга и пошли по направлению к парку, которым заканчивалась эта торговая улица. — У меня все в порядке. — Без сомнений, — склонил голову идущий рядом Лаксус. — Именно поэтому Скарлетт каждый день донимает меня просьбами поговорить с вами. Мира поморщилась. — Эльза слишком привыкла волноваться за меня. — За что она посадила вас под домашний арест? — Я ушла вечером из дома и вернулась поздно ночью. Дреер красноречиво поднял брови. — Просто пройтись? — И подумать. — Тяжелые размышления поздно вечером, как правило, связаны либо с неприятными выводами, либо с проблемами сексуального характера. Девушка бросила на него нечитаемый взгляд. — Это ещё почему? — Потому что вечером человек готовится ко сну, — с готовностью объяснил Лаксус, — а его подсознание, в свою очередь, готовит материал для сновидений, основанный на его переживаниях. — И при чем здесь… Секс? — Это Фрейд, — повел плечами мужчина. — Ааа, — протянула девушка с издевкой. — Тогда понятно. Врач недовольно покосился на неё. — Ваша нервная система находится в постоянном напряжении в связи с последними событиями. Как психолог, должен заметить, что ночные прогулки не являются для человека, который хоть и глупое, но все же биологического создание, чем-то обычным. Конечно, мы можем провести для вас тест Хорна-Остберга и выявить ваш хронотип, но в данной ситуации это просто бессмысленно, вы так не считаете? Как давно вы спали полноценным сном? Мираджейн явно хотела получить ответ на свой первый вопрос, но ответила: — Примерно… пару месяцев назад. — Не удивительно, — припечатал Лаксус. — Единственное, что вас спасало до этого момента, судя по всему, это ваши медитационные навыки, которые усилием воли успокаивали внутренние психические процессы. Но ваша медитация никак не могла помочь биологии, организм все-таки не обмануть. — Я не испытывала никаких трудностей, — упрямо возразила Штраус. — У вас случился ряд нервных срывов, — веско ответил ей мужчина. — Никуда ваши переживания не делись, они осели в бессознательном, и стоило вам чуть расслабиться, как они полезли обратно, как черт из табакерки. Плюс вы пренебрегали своими естественными потребностями, я уверен, что не могло не сказаться на общем состоянии. — Почему вы делаете на этом акцент? — подозрительно спросила девушка. — Не из своей выгоды, не переживайте, — усмехнулся Лаксус. — Просто обычно все намного проще, чем кажется, что в вашем случае работает лишь отчасти из-за вашего склада ума. — Что не так с моим складом?! — кажется, она начинала тихо закипать. — Он… — Дреер замялся, — достаточно сложно устроен, чтобы создавать вам проблемы в повседневной жизни. — О, — от неожиданности Мира слегка улыбнулась. — Мне кажется, вы только что сказали, что я умна, доктор? — Ни за что, — отмахнулся он, делая её улыбку шире. — Не буду пускаться в тонкости, но если говорить о вашей ситуации с точки зрения психоанализа… Собственно, мне кажется, это идеальный вариант, потому что вы наиболее критично отнесетесь именно к нему и будете отрицать все, что я скажу. — И чем же в таком случае он хорош? — рассмеялась Штраус. — Я буду вас раздражать, — самодовольно посмотрел на неё блондин. Штраус мгновенно подобралась, бросив ему в ответ до невозможности уничтожающий взгляд. — У вас и без этого неплохо выходит, — после некоторого колебания сказала она. Лаксус долго смотрел на неё, после чего ухмыльнулся, заставив Мираджейн вспыхнуть. — Не заставляйте меня жалеть о сказанном в тот день, — с упреком сказала она, отворачиваясь. — Вам не придется жалеть, — туманно ответил он и продолжил, не обращая внимания на её удивленно вскинутые брови. — Так вот. Если посмотреть на ваше состояние с точки зрения психоанализа, беря самые базовые инстинкты, то вас не удовлетворяла ваша связь с Джастином. Вы были вынуждены отказаться от всех сексуальных потребностей ради внутреннего спокойствия. Штраус хотела было возразить, но Лаксус опередил её: — Я говорил, что мы не рассматриваем сейчас духовную организацию, только физику и биологию, которые так или иначе с ней связаны. Девушка пожала плечами, но было видно, что она не в восторге. — Разумеется, радости от отношений с этим мужчиной вы не испытывали, и ваш эмоциональный спектр был ограничен вами же. Вы нарушили свой биологический порядок в организме, запретив себе испытывать удовольствие в качестве наказания. Мираджейн молчала. — Затем вы пережили трагические события, связанные с гибелью вашей сестры. Обязательства, которые вас связывали, теперь похоронены вместе с ней. Но ваше чувство вины не дает вам расслабиться. Так долго культивируемое, оно создает вам препоны на пути к светлому будущему. Вы и дальше намерены наказывать себя за то, что уже произошло. Вас раздражает чрезмерная опека, потому что она воспринимается вами как посягательство на возможность получить удовольствие от жизни. Не думаю, что вас удивило хотя бы одно из этих утверждений. Штраус неохотно кивнула — все это она знала, хотя и не подвергала себя столь обнажающему анализу. Ей было некомфортно от того, что чужой человек так запросто понимал все, что с ней происходило, и было ужасно несправедливо, что жизнь человека можно разложить по полкам, основываясь на знании примитивных функций человеческого организма. Это как будто принижало все то, ради чего она жила, делало абсолютно все её убеждения бессмысленными. Но она не могла согласиться с этим, потому что чувствовала, что все-таки жизнь не вертится внизу живота, по крайней мере, её жизнь. — Вы уничтожительны. — Я знал, что вам не понравится, — кивнул Дреер. — Но поймите меня правильно, я вовсе не хочу вас оскорбить, я всего лишь показываю, что в основном структура человеческой психологии действительно легко объясняется с точки зрения его базовых потребностей. Это фундаментально, и в свое время я был глубоко впечатлен подобной точкой зрения. Хотя… я до сих пор думаю, что люди идиоты, — признался он неожиданно даже для себя. — По вам видно, — не осталась в долгу Штраус. — Но неужели вы считаете, что духовные потребности человека направлены на то, чтобы удовлетворять его физику, а не наоборот? Лаксус посмотрел на неё с плохо скрываемым довольством. Вопрос был прекрасным. Нет, он был… идеальным. — Нет, я так не считаю. Какое-то время они шли молча, пока Штраус снова не заговорила. — Хорошо, допустим… У меня есть некоторые проблемы. Хм, — она усмехнулась какой-то мысли. — Я собиралась умереть в скором времени, мне казалось, это обязательно должно произойти, поэтому реальность для меня перестала существовать. Мне было абсолютно плевать на все. Дреер косо на неё взглянул, не выдавая никаких эмоций. Впрочем, девушка на него все равно не смотрела, она пристально изучала снег под ногами. — И что произошло потом? Врач остановился, вынуждая свою спутницу затормозить. Белый пар вырвался из её рта, когда она ответила: — Мне повстречался незнакомец, который странным образом помог мне понять, что реальность предпочтительнее смерти. — Интересно. Мираджейн посмотрела в голубые глаза и вздрогнула. Она как будто забыла, что они могут быть такими холодными и прозрачными. Почему-то Лаксус казался отрешенным, между его бровей залегла складка. Он смотрел на неё серьезно, без ухмылки. Девушка тоже нахмурилась, пытаясь понять, что произошло. — Я полагал… — Дреер заговорил неохотно, через силу, — что вы справитесь со случившимся без таких серьезных последствий. — Наверное, это был защитный механизм, — предположила Штраус, — который свел все мои желания к минимуму. Но, с другой стороны, я впервые за долгое время чувствую, что эти желания у меня есть. Это похоже на оттепель. Он коротко кивнул. — Теперь я понимаю, почему Скарлетт так волновалась. Я… Мне жаль, что мы не смогли встретиться раньше. Девушка почувствовала, как ей становится жарко. — Мне помогли, — повторила она, пытаясь собраться с мыслями. Дреер же не мог беспокоиться о ней. Этот человек не беспокоится о других… Перед глазами всплыла картинка, на которой сквозь снежную пелену была видна спина высокого мужчины, несущего на руках тонкую светловолосую девушку. Штраус сердито прогнала изображение. — И кто же был этим человеком? — Лаксус неторопливо пошел дальше. — Один юрист, — ответила Мираджейн, ровняясь с ним. — Юристы не разбираются в том, что касается человеческих эмоций, — криво усмехнулся врач. — С чего вы взяли? — Мой отец — юрист. Девушка развела руками, давая понять, что для неё этого пояснения мало. — Он умеет преобразовывать любое проявление чужих чувств в денежный эквивалент, — ровно сказал Дреер. — У нас не самые лучшие отношения. — Наверняка он такой же упрямый, — подколола его девушка, и мужчина фыркнул. — О да. Не оставляет надежды помириться со мной для того, чтобы я залез в его фирму. Моего прямого отказа ему недостаточно и он всячески пытается найти людей, способных повлиять на мое решение. Ещё одна причина, почему я трудно схожусь с людьми, — он провел рукой по волосам и задумчиво спросил: — Почему я говорю об этом вам? Мира спрятала неуместную улыбку. — Возможно, потому что мы доверяем друг другу. Лицо мужчины выразило сомнение, но Штраус продолжила, не дав ему договорить: — Так значит, на самом деле вы любите свою работу? Дреер вздохнул. — Это сложный вопрос, и он касается семейных обстоятельств. Если бы их не было… Что ж, возможно, я бы сейчас играл в группе. Девушка вытаращила глаза. — Да ну? — вырвалось у неё. Лаксус обаятельно оскалился. — Мы не закончили обсуждать ваши проблемы, — напомнил он. Они между тем прошли парк насквозь и теперь блуждали по немноголюдным переулкам. Щеки Мираджейн раскраснелись от мороза; Дреер окрестил её про себя снегурочкой. Снегурочкой с дьявольско-синими глазами. Та в свою очередь заметила, как эффектно смотрятся почти черные круги под глазами на бледной коже мужчины. Он выглядел не совсем здоровым, но она не знала, как спросить об этом. — Я совершенно не понимаю, чего хочу, — призналась Штраус. — Это можно считать за проблему? — Это просто следствие. — Следствие чего? — Отсутствия психической энергии. У вас нет сил: все, что вам нужно, это отдых. — Не думаю, что отдых поможет мне расслабиться, — скривилась девушка. — Скорее наоборот, я от него схожу с ума. — С ума сходят все люди, так или иначе. К тому же… Отдых не обязательно должен быть лежанием на диване, — возразил Дреер. — Вот сейчас что вы чувствуете? Вы достаточно расслаблены? Миру так и подмывало сказать «нет», но она с удивлением обнаружила, что не может солгать. — Да. Я чувствую себя… нормально. «Очень хорошо», — подумала она про себя, с обреченностью поняв, что не удивлена. Она ведь хотела увидеться с ним. Какой смысл говорить себе, что ей что-то не нравится, или что… — Таким образом, вы отдыхаете, — подвел итог врач. — Вам полезно общение с людьми, как бы это не парадоксально звучало от меня. С умными людьми, — уточнил он. — С Эльзой? — лукаво улыбнулась Штраус. Лаксус невольно поджал губы. Конечно, он имел в виду себя, но гордость не позволяла сказать об этом прямо. — Я буду рада, если мы будем беседовать, — тихо добавила девушка, правильно истолковав его выражение лица. — Время от времени. Мне этого… не хватает. — Не хватает раздражения? — едко осведомился светловолосый катализатор её отрицательных и положительных эмоций. — Да, этого тоже, — обезоруживающе прямо ответила девушка. И снова какое-то время они провели в молчании. Лаксус пытался погасить вновь нахлынувшее желание довести девушку до белого каления, чтобы она посмотрела на него так, как иногда это бывало. Внутренне он сопротивлялся этому желанию, убеждая себя, что это крайне неразумно и совершенно не обязательно. С прихотями он давно научился справляться. — У вас не бывало такого чувства… — подала она голос, — когда раздражение внезапно появляется внутри грудной клетки, а затем начинает закипать и бурлить так сильно, что кажется, ты вот-вот сорвешься и ударишь кого-то? Дреер замер внутри, оттесняя прочие мысли на дальний план. Вероятно, Мираджейн описывала симптомы заболевания, от которого излечилась. — У меня другая защитная реакция. Для меня легче игнорировать источник раздражения. — Да, но… Бывает, это не зависит от внешних факторов, оно просто возникает и все. — Ничего не происходит просто так, — заметил Дреер, задумавшись. — В вашем случае на это должны были быть определенные причины, о которых я не имею понятия, и эта тема заслуживает детального обсуждения, если вам захочется поделиться. На самом деле, он прекрасно знал это чувство «кипящего котла», как описала его Мираджейн. В детстве он часто вспыхивал, как спичка, и, бывало, ссорился с отцом. Потом они всегда мирились, но Лаксус замечал, что в его родителе это качество уже давно созрело и прочно обосновалось. Ему было порой жутко смотреть на лицо взрослого мужчины, когда тот пребывал в ярости, обычно по рабочим вопросам. Но когда они ругались в последний раз… Дреер никогда не видел его таким. Вернее, жгучий и могучий гнев отца никогда раньше не был направлен на него так прямо. После всего, что произошло между ними, Лаксус принял решение, что достигнет идеального самоконтроля, чего бы ему это ни стоило. Он научился управлять этой яростной энергией, преобразовав её в ледяную стойкость, трансформировал дикое пламя в убийственно бесстрастное электричество. Но его отец остался таким же вспыльчивым и подавляюще тяжелым человеком. Если бы они встретились, неизвестно, кто первый сдал бы позиции. Мужчине хотелось верить, что его защита осталась бы неповрежденной, и конфликтная сторона осталась бы ни с чем. Он иногда представлял, что мог бы сказать отцу при встрече, эти слова всегда были разные, но идеально отточенные и саркастично-колкие. У него накопилось штук сто таких фраз. — Я думала о том, что, может быть, мое самолечение не помогло мне, как случилось и с Джастином, — негромко поделилась беловолосая девушка. — Может быть, то, что происходит со мной сейчас каким-то образом связано с давним психическим расстройством, и на самом деле это все проявления какой-то одной болезни. Просто разные крайности. Это возможно? Лаксус на секунду закусил щеку с внутренней стороны. — Это не только возможно, — не спеша проговорил он, — но и очень вероятно. Обычно детские неврозы бывают самыми сильными и оставляют след на всю оставшуюся жизнь. Если бы мы хотели дойти до причины вашего состояния, то следовало бы обращаться к вашему детству. Вы ведь росли без родителей? Штраус странно дернула головой. — Их не стало, когда мне было пятнадцать. Еще не взрослая, но уже не ребенок. Сердце Лаксуса сжалось от чувства, напоминающего сострадание. Но он всё равно продолжил: — Случалось ли кому-то обидеть вас? Кроме того, что вы взяли на себя ответственность за брата и сестру, вам приходилось взаимодействовать с окружающим миром. — Меня никто не обижал, — ровно ответила Мираджейн, настолько ровно, что врач не поверил ей ни на секунду. — Вам стоит подумать о том, хотите ли вы, чтобы я лечил вас, — серьезно произнес он, заставляя её бросить на него быстрый взгляд. Лицо Миры стало непроницаемым, как в их первые встречи, и мужчина внезапно ощутил сомнение. Он знал, что на верном пути, но не хотел терять то хрупкое взаимопонимание, которое между ними установилось. Это был сугубо личный интерес очень непрофессионального характера, Дреер понимал это. В конце концов, он не обязан был заниматься психотерапией, это был всего лишь предлог. Ему было бы достаточно увлекательной беседы без подробностей её личной жизни. Признаться, ему почему-то было даже немного страшно, что Штраус сейчас возьмет и расскажет ему что-то такое, после чего все в очередной раз перевернется с ног на голову. — Я думала, мы просто беседуем, — казалось, Мираджейн думает сейчас о том же самом, потому что в её голосе была неуверенность. Она не могла не понимать, насколько абсурдно звучит её заявление. — С каждой секундой это все больше и больше похоже на настоящий сеанс, — с легким вздохом ответил блондин. — У вас есть реальные проблемы, поэтому и моя помощь может быть реальной. Девушка в задумчивости смотрела на пуговицы его пальто, не поднимая взгляд выше и не отвечая на требовательный вопрос поголубевших глаз. Они стояли в каком-то пустом дворе; слева была арка, выходящая на людную улицу, а справа по заснеженной и тихой детской площадке прыгали воробьи, старательно выклевывая красные ягоды рябины, давно осыпавшиеся с голого дерева. Где-то играли на фортепиано, постоянно сбиваясь в одном и том же месте. Темные окна домов незаинтересованно глядели на две неподвижные фигуры. — Я… я не знаю, — наконец сказала она, усилием воли поднимая подбородок. Лаксус моргнул. В её глазах читалось странное чувство. Как будто она хотела спросить его о чем-то, но не могла, опасаясь, что он не ответит. Неуверенность так неожиданно смотрелась на лице этой обычно стремительной и непоколебимой женщины. — В принципе, — она вздрогнула от его низкого голоса, который как будто мягко её толкнул, — вы можете, как и всегда, справиться со всем сами. Штраус не могла понять, издевается он или говорит серьезно. Ей бы очень хотелось знать. — Мы оба знаем, — продолжил Лаксус, ведомый внезапно охватившим его порывом, — что нам было бы интересно… взаимодействовать друг с другом. Но вы никогда бы не признались мне в этом, равно как и я предпочел бы отмахнуться от какой-то далекой и неясной перспективы. Мираджейн захотелось заспорить, заставить его усомниться в своей правоте, но это показалось ей ребячеством. К тому же Дреер отвечал на невысказанный ею вопрос. — Поэтому я спрашиваю вас, хотите ли вы, чтобы наше общение принесло вам пользу? Даже если ради этого вам придется посвятить меня в подробности вашей жизни? — задал свой вопрос мужчина, слегка пожимая плечами и не сводя с неё глаз. — А… — она облизнула губы, хотя знала, что нельзя. Просто во рту пересохло. — А вам… какая от этого польза? Вам не очень интересны люди, вы видите их насквозь. Но вы сказали, что всегда действуете только в своих интересах. Так как я могу расценивать ваше предложение? Ей показалось, что уголки его губ дернулись, но выражение бледного, угловато-правильного лица оставалось серьезным, на нем даже отразились признаки внутренней борьбы. Он, казалось, тщательно обдумывал свой ответ. — Вы представляете для меня интерес, — Лаксус не смог придумать ничего более правдивого. — Интерес, — немного хищно склонила голову Штраус, прищурившись. Дреер внешне оставался невозмутим. — Можно сказать, что он профессиональный, если вам будет так угодно. С минуту он наблюдал за тем, как на лице его собеседницы проступает гнев. Она явно пыталась скрыть это, но не выдержала: — А поцелуи на лестницах можно считать признаком профессионализма? — негодование, утихнувшее на время, взорвалось внутри неё. — Я не собираюсь быть вашей пациенткой, на которой можно ставить эксперименты! — мощная волна прокатилась от её живота к голове, заставляя щёки вспыхнуть. Врач молчал, в первый раз в жизни не найдясь с ответом. Он не был готов к объяснениям своего спонтанного поступка, особенно сейчас, когда последствия стояли прямо перед ним и сверлили его потемневшими глазами, гневно раздувая ноздри. Признаться, ему сложно было бы сказать Мираджейн, что если она не прекратит так смотреть на него и говорить в подобном тоне, он не удержится и вновь поставит опыт. Он недоуменно приподнял брови, осмыслив, о чем только что подумал. — Не будете отвечать? — она опасно повысила голос, смутно чувствуя, что подошла к какой-то границе внутри себя. — Что бы вы хотели услышать? — ровно спросил он. Его спокойный отстраненный вид доводил её до бешенства. Штраус внезапно озарило — это произошло с таким звуком и ощущением, как будто под ногой хрустнула корочка льда — что раздражение это вовсе не то, что она испытывает. Она не стала объяснять себе, что именно это было, потому что для понимания ей оказалось достаточно захлестнувшей её с головой волны сильного жара. Она принялась глубоко и мерно дышать, понимая, что теряет контроль, что чертов Дреер все прекрасно видит и, возможно, догадывается об источнике этой неконтролируемой ярости. По крайней мере, теперь, когда это стало ясно ей, было бы нелепо предполагать, что он не знает об этом тоже. Они довольно долго молчали. — Вы хотите, чтобы я что-то сказал? — тихо спросил Лаксус, когда стоять стало совсем холодно. Мира скривилась, проглотив очередное язвительное замечание, и кивнула. — Я определенно не тот человек, который бережно относится к чувствам других людей, — начал он, и Штраус закатила глаза, как будто говоря: «а то я не знаю». — И я не рассчитывал, что вам захочется встретиться со мной ещё раз. Нет, я был уверен, что вы и близко ко мне больше не подойдете и, признаюсь, на это я и надеялся, ставя свой эксперимент, — он сжал переносицу пальцами, невольно показывая, как трудно ему даются слова. — У меня был выбор: либо сделать то, что я сделал, либо нет; при любом раскладе мы с вами бы попрощались. По-моему, это очень понятно. — То есть вы решили, — она старалась держать себя в руках, но голос все равно подрагивал, — что можете сделать все, что взбредет вам в голову, ведь все равно мы больше не увидимся? И это, по-вашему, — девушка непроизвольно делала акцент на шипящих, — должно было оставить меня равнодушной. Вам настолько наплевать на?.. Ах да, — прервала она сама себя. — Вы с этого и начали. Лаксус развел руками. — Да. Несколько секунд молчания звенели в ушах. — Не думаю, что я смогу вам доверять настолько, чтобы у нас получился действенный курс лечения, — с помертвевшим лицом сказала она. Дреер кивнул. «Теперь точно всё» — и если раньше эта мысль заставила бы его вздохнуть с облегчением, то сейчас ему было… пусто. — Раз уж мы решили говорить честно, — решил закончить он, — то я действительно хочу вам помочь, и я… — мужчина отвел взгляд в сторону, и его брови сошлись на переносице. — Я хотел, чтобы вы согласились прийти сегодня. Лаксус обреченно понял, что окончательно выпустил ситуацию из рук и позволил ей расползтись по безлюдному двору. Он испытывал потрясение от того, сколько эмоций сейчас в нем было. Штраус стоило бы уже прекратить его мучения. Ей стоило просто сказать «до свидания», и всё бы закончилось, но она упорно молчала. Он встретился с ней глазами. Мираджейн казалось, что она сейчас разорвется от противоречивых желаний, захлестнувших её. Она хотела сказать этому наглому высокому засранцу, что в жизни его больше увидеть не захочет, что ему придется поискать себе новых жертв, которые будут только рады различным опытам. Ещё ей хотелось хорошенько встряхнуть его, залепить пощечину и сказать, что он не заслуживает стольких чувств с её стороны. Или ей хотелось, чтобы он её поцеловал. Было очень трудно выбрать правильный вариант, потому что его не существовало. — Вы намерены мне помогать? — резко спросила она, глядя в пронзительно-светлые глаза. — Да. — И вы будете считаться с моими интересами? Дреер с сомнением покачал головой. — Психологи не могут позволить себе такой роскоши, — с кривой усмешкой заявил он. — Хорошо, — раздраженно выдохнула девушка. — Ладно. К сожалению, я все ещё доверяю вам. Лаксус усмехнулся. — Вы слишком доверчивы. — Я доверчива только тогда, когда это нужно мне, — не осталась в долгу Мира. — То есть вы… — Я согласна. Врач удивленно выдохнул. Он не мог видеть, как его лицо просветлело, но это видела его беловолосая спутница. — Хорошо, — просто ответил он. Дреер заметил, что Штраус немного потряхивает, да и сам он внезапно ощутил ужасный холод, на который не обращал внимания из-за этого странного разговора. Они сдвинулись с мертвой точки, хоть и непонятно куда. Ему представилась бездонная пропасть, к которой его неумолимо тянуло, и там не было ни малейшего проблеска. — Стоит зайти в тепло, — пробормотал он, и Мираджейн отчаянно кивнула, обхватывая себя руками. — У меня встреча сегодня с тем юристом, я согласилась на неё до того, как вы написали, поэтому отменять было как-то неловко. Это недалеко. — Ладно, главное, пойдемте, — согласился Лаксус, слегка потянув её за предплечье. Он решил не обращать внимания на интонацию в её голосе, смутно похожую на оправдание. Они молча и быстро шли по улицам, подавляя желание перейти на бег. Врач чувствовал смятение, когда иногда смотрел на Штраус, чьи губы были плотно сжаты. Её не хватило надолго: через несколько метров она жестом указала на дверь какого-то кафе, предлагая зайти и погреться. Мужчина был не против. От ароматного тепла закружилась голова, и Дреера повело. Кажется, девушка была в схожем состоянии после своего эмоционального всплеска, поэтому кофе они пили в молчании, просто сидя друг напротив друга, каждый думая о своем. Мираджейн не чувствовала в себе сил вымолвить хоть слово, и она до конца не понимала, как так вышло, что они с Лаксусом Дреером сидят за одним столиком в кафе по обоюдному согласию. Его лицо было задумчивым и всё таким же бледным; даже мороз не смог разрумянить его скулы. Светлые волосы растрепались от ветра, и пара прядок падала на лоб. Штраус осторожно разглядывала шрам на лице мужчины, гадая, откуда он появился. Вряд ли Лаксус упал с велосипеда. Этот человек был хмурым, сильным и непонятным, притягательным и немного пугающим. А ещё он мог говорить сколько угодно, что ему нет дела до чужих переживаний, но Мира знала, что это не так. По крайней мере, ей так казалось. Им оставалось пройти пару улиц, и с ощущением тепла в теле это расстояние не показалось таким непреодолимым. Они остановились возле дорогого на вид ресторана, и Дреер вопросительно поднял брови. — Вам нравятся такие места? — Не особенно, но мне было все равно, где встречаться, — пожала плечами девушка. — Этот человек, кажется, любит деньги. — Он уже мне не нравится, — заметил мужчина. — Вам и не должен, — немного упрямо ответила она, но тут же одернула себя, не желая оправдываться. Врач только усмехнулся. Пальцы, засунутые в карман, всю дорогу перебирали шнурок от подвески, которую он, наверное, хотел отдать Штраус. Наверное, хотел. Он взглянул ей в глаза, размышляя. Она вопросительно посмотрела в ответ. На его губах все ещё играла легкая улыбка, и от этого она чувствовала себя странно. Собственные слова, сказанные ему полчаса назад, казались ужасно грубыми, хотя она не считала, что неправа. Дреер смотрел очень ясным, прямым взором, и ей впервые показалось, что он немного приоткрылся для неё. В прошлый раз она вынудила его так поступить, а сейчас он сделал это по доброй воле. Поэтому нужно было что-то сказать сейчас же, пока не случилось что-нибудь другое. — И когда вы назначите мне следующую встречу, доктор Дреер? — спросила девушка. На это он только победно ухмыльнулся, и она вспыхнула от нахальства, зазвеневшего в его ярко-голубых глазах. Мираджейн настолько потеряла бдительность, что не услышала, как её окликнули. Зато услышал Лаксус. Он медленно перевел взгляд повыше её головы, ещё улыбаясь, и вдруг застыл с нечитаемым выражением лица. Улыбка поблекла. Штраус мгновенно поняла, что произошло что-то непоправимое. Она не успела обернуться и поэтому с ознобом и смутной тревогой наблюдала, как только что живые глаза каменеют, как выражение лица меняется на отсутствующее, как Лаксус превращается в изваяние. Если раньше ей всегда казалось, что Дреер относится к ней недоброжелательно или что его взгляд вечно холодный, то сейчас она поняла, как ошибалась. Лаксус никогда не был с ней холоден, даже в самую первую встречу. Сейчас же он просто источал собой смертельное спокойствие; зимний воздух вокруг него, казалось, начал кристаллизоваться. — Вот так сюрприз, — прозвучал низкий мягкий голос позади. — Добрый вечер. Мираджейн обернулась к Ивану, который не отрывал темных цепких глаз от Лаксуса. Не составило труда догадаться, что они знакомы. Штраус чуть не застонала в голос от того, как судьба издевается над своими подчиненными. — Добрый, — ответила она, и Иван приветливо кинул ей, отвлекаясь, а затем снова посмотрел на светловолосого мужчину. Штраус тоже на него посмотрела, и её живот скрутило от жуткого чувства. Дреер, похоже, не собирался отвечать, но заставил себя это сделать. — Вы выбираете неудачные знакомства, — он прострелил её взглядом. Сердце сильно забилось в груди, а холодные ладони вспотели. — Ты всегда так неприветлив, сын. Бах. Что-то треснуло. Возможно, это был скрип зубов Лаксуса. Нейроны довели импульс до мозга. «Сын». Отец. Ненавистный юрист, бюрократ, владелец фирмы, мешок с деньгами. Черт возьми, ей что, повезло встретить ночью на кладбище отца Дреера? Ивана Дреера?! Так не бывает, — подумала Штраус, на секунду зажмурившись. Пожалуйста, пусть это будет неправдой… Но когда она открыла глаза, ничего не изменилось. Переводя дикий взгляд с одного мужчины на другого, она не понимала, как должна разрешиться эта ситуация. Иван выглядел непринужденно, высокий и черный, с поистине нечеловеческим пренебрежением смотрящий на своего оппонента. Застывший и побелевший ещё сильнее Лаксус с плотно сжатой челюстью. Напряжение можно было потрогать рукой и заработать ожог третьей степени. «Господа», — нервно подумала Мира, — «Я все ещё здесь». Им было все равно. — Не вздумай убеждать её, — наконец протянул врач и страшно ухмыльнулся. Глаза оставались колючими. — Приятного вечера, — обратился он к Штраус, и та задохнулась от убийственной вежливости в его голосе. Прежде чем она успела понять, что нужно сказать, чтобы не оставлять это вот так, Дреер-младший развернулся и неторопливо зашагал прочь, как будто он просто на секунду наклонился завязать шнурки, а теперь шел, куда собирался с самого начала. Оглушенная девушка почувствовала, как её глаза ожгло мутной волной, как тошнота подступила к горлу. Ей было очень, очень холодно. Настолько, что она не чувствовала своего тела и не слышала, как Иван обращается к ней, приглашая зайти. Машинально она развернулась и нырнула за ним в тепло ресторана.

***

Был уже поздний вечер, когда Лаксус дошел до дома. Он плохо помнил, где был и что делал, голова раскалывалась, и его знобило. Он вцепился в перила, уговаривая себя осилить два лестничных пролета. Самое хорошее в его состоянии было то, что виноват в нем был только он и никто другой. Дреер осторожно поднимался по лестнице, морщась от каждого движения, отзывавшегося в голове диким грохотом. Он пытался прогнать из головы мысли о том, что произошло сегодня днем, то, как глупо он себя почувствовал и то, как смотрел на него отец. Его взгляд словно говорил: «Куда ты полез, сынок? Она моя». Это было чертовски смешно, мужчину потрясывало от ярости. Дреер-старший нашел все-таки способ испортить ему жизнь, хотя на этот раз это было и не главной его целью. Лаксус ничего не знал о его целях, зачем ему понадобилась Мираджейн… Мираджейн. Врач ненавидел себя за эмоции, которые она в нем вызывала. Они были острыми, яркими и оставляли в теле приятное покалывание. Они заставляли его потакать им, забывая о голосе рассудка. Он знал, что эмоции — не то, на что можно полагаться в своей жизни, они как наркотик: ты теряешься в удовольствии, но затем реальность больно ударяет тебе в лицо. И ты снова пытаешься найти хоть что-то, что доставляло бы тебе эмоции вплоть до того, что потом сам их придумываешь, заставляя организм синтезировать нужные гормоны. Нет, больше всего Дреер ценил здравый рассудок. Он не зря столько лет проработал в психиатрическом отделении и знал, что многие его пациенты сходили с ума просто от выдуманных вещей, которые оказывались сильнее своих создателей. Он не сказал бы, что даже в своей жизни он был полностью психически здоров, это было просто невозможно по многим причинам. Он также знал, что все люди невротичны, просто у некоторых под воздействием внешних или внутренних факторов это разворачивается в настоящую болезнь. Но все же до недавнего времени он был хоть и бесчувственным, зато стерильно чистым. Эмоции не прилипали к нему, он жил отстраненно от всяческих переживаний, что позволяло ему выполнять свою работу и не свихнуться. И сейчас следовало вернуться к тому состоянию, если было ещё не слишком поздно. Лаксус застонал в голос, поворачивая ключ в замочной скважине. Было уже поздно. Теперь он сойдет с ума и станет, как все эти люди. Он горько жалел о том, что решил сыграть ва-банк. Неужели он правда думал, что его жизнь была недостаточно хороша?! Да она была идеальна! Люси вышла из комнаты, когда он пытался снять пальто. На безразличном лице девушки появилась тревога, когда он обернулся к ней. — Лакс, — прошептала она севшим голосом. — Ха… ртфелия, — произнес он, лихорадочно её разглядывая. Он вдруг почувствовал, как в голове что-то оборвалось, от чего по телу полилась липкая слабость. Девушка вскрикнула, когда он начал падать. Дреер встретился головой с теплым полом и потерял сознание.