Диагноз

В пустой квартире раздался щелчок, и темнота в небольшой прихожей рассеялась от приглушенного света. Лаксус привычным движением сбросил пальто, затем ботинки, ногой задвигая их под небольшую тумбу, и, включая на своем пути все лампочки, прошел в свою комнату. Дреер всегда чувствовал себя комфортнее с электрическим светом, особенно когда на улице непроглядная ночь, а он совсем один. Сумку он закинул на кровать, предварительно с ощущением крошечной мести неаккуратно вытряхнув две желтые папки на стол, а сам, вымыв руки, дошел до кухни и поставил чайник. Пока вода закипала, мужчина приоткрыл пластиковое окно, впуская свежий воздух в пустую квартиру. Он постоял пару минут, прислушиваясь к ночным звукам, и сквозь шипение чайника уловил тонкий гудок пассажирского поезда. Лаксус улыбнулся про себя. Он жил в небольшом районе, который располагался рядом с железнодорожными путями. Мост, перекинутый через них, был порталом в два совершенно разных мира: спокойные дворы и новенькие многоэтажки с одной стороны и обшарпанные, ветхие, иногда деревянные здания с другой. Двухэтажная постройка, в которой находилась квартира Лаксуса, куда гармоничнее смотрелась бы в «мире за мостом», чем здесь, среди глянцевых новостроек вперемешку с обычными высотками из коричневого кирпича. Этот дом из желтоватого камня был сродни одуванчику, семя которого попало с луга, где он был один среди многих таких же сорняков, в ухоженный сад, где каждому растению отведено своё место. В общем, Дрееру очень нравилось его место жительства своей исключительностью, хотя, если ему хотелось вдруг погулять, он обязательно переходил мост и бродил среди неровных улочек, выщербленных ступенек и обветшалых балкончиков с гирляндами из постиранных вручную вещей. Но больше всего ему нравилось, когда до него через окно, как сейчас, долетали звуки с железнодорожной станции. Глухой стук колес, перекличка поездов — мелочи, на которые можно не обращать внимания, делали жизнь молодого человека более полной и реальной. Чайник щелкнул. Дреер немилосердно ошпарил пузырящейся водой листья дорогого чая, который ему кто-то подарил. Обычно дарили какой-нибудь мусор, от которого приходилось избавляться, а тут — чай… Пришлось оставить. Он сел на широкий стул и придвинул к себе злополучные папки. Открыл верхнюю. Там лежал лист с информацией о пациенте — ни одна графа не была заполнена. Даже прямоугольник в правом верхнем углу, где должна была находиться фотография, пустовал. «Дед, похоже, издевается. Мне придется начинать обследование с нуля» — недоверчиво хмыкнул мужчина и открыл вторую папку. На этот раз ему повезло больше: имелась и фотография, и надпись под ней. С маленького черно-белого снимка на Дреера смотрел молодой, бледный человек с коротким «ёршиком» на голове. Под каждым глазом, как будто в зеркальном отражении, были темные точки — не то родинки, не то следы от лечения. «Фрид Джастин» — значилось в графе «ФИО». Фотография, видимо, была сделана давно: год рождения никак не соответствовал виду паренька на фото. Лаксус пробежался по скудным данным на странице, и его взгляд зацепился за надпись «помолвлен» напротив типографских слов «социальный статус». — Опять придется общаться с суматошной невестой, — пробормотал новоиспеченный лечащий врач Фрида Джастина и неизвестного пациента. Лаксус взглянул на часы, затянувшиеся на руке — стрелки показывали начало третьего. Его подсознание отреагировало на эту информацию моментально: навалилась вселенская усталость, глаза будто налились свинцом, и врач вдруг вспомнил, что спал больше четырех часов, может быть, неделю назад. Макаров сорвал все его планы на плодотворный отдых своим ультиматумом, да ещё под конец окончательно испортил настроение колкими словами… Мужчина помотал головой и, пошатываясь, добрел до постели и провалился в сон.

***

С утра в больнице было, как обычно, не протолкнуться. Потрепанная ночная смена молчаливо уступала место относительно бодрой дневной. Над морем белых халатов мелькнула светлая макушка с аккуратным хвостиком. — Эй, Люси! — Дреер выдернул девушку из потока людей. — Эй, Лаксус! — изумленно подняла брови энергичная блондинка. — Будь паинькой, передай это моей подчиненной, — мужчина нагло втиснул желтую папку между рукой и ребрами растерявшейся сотрудницы. Впрочем, растерянность на её лице присутствовала недолго. — Ты обалдел? — взъерепенилась Хартфелия. — Я тебе не девочка на побегушках! — Ты медсестра, а это практически одно и то же, — закатил глаза Лаксус. — А я, на твою беду, главный врач твоего отделения. — Ты совершенно не умеешь обращаться за помощью, — девушка с возмущением протянула папку обратно. — Делай сам. — Ну Люси, — в глазах у Лаксуса зазвенело нахальство. — Пожалуйста! — он обаятельно оскалился. Люси слегка порозовела. — Идиот! — Буду должен. — Идёт, — прищурилась она. Показала ему кулак и растворилась в поредевшей белой массе. Настроение подскочило на несколько градусов вверх. Играть на нервах эмоционального человека — что может быть приятней? Лаксус читал свою названную сестру, как раскрытую книгу, и порой это приносило закономерное удовлетворение. Вверив осмотр неизвестного пациента своей помощнице, Дреер отправился в западное крыло своего этажа. Психотерапевтическое отделение находилось на последнем — четвертом этаже. Раньше оно располагалось на первом, чтобы пациенты, если им вдруг захочется выброситься из окна, каким-то образом преодолев железную решетку, не дай бог не разбились. Однако душевнобольных часто тревожил топот ног сверху (на втором этаже тогда как раз располагалось детское крыло), к тому же они чувствовали себя слишком близко к людям, что, в большинстве случаев, не давало им расслабиться и препятствовало лечению. К тому же пациентам, приходившим в больницу с обычной простудой, было жутковато проходить мимо коридоров, из которых нередко доносились причитания и возгласы. Лаксус не понимал, как можно в одном помещении лечить и тело, и душу человека, и предлагал деду отстроить отдельный корпус, но Макаров упорно настаивал на том, что «среди людей быстрей станешь человеком». Дреер презрительно смотрел на «людей», которые, по его личному мнению, на эту роль едва ли годились, но не спорил. Четвертый этаж разбивался на четыре крыла: в северном были кабинеты врачей и персонала, общие комнаты отдыха сотрудников и рабочая столовая. Такая схема была одинакова для каждого этажа больницы. В восточном и западном крыле находились палаты пациентов, кабинеты, оборудованные для сеансов психотерапии, лечения медикаментами и экстренно-реанимационных действий. Вся дорогостоящая техника для обследований и лаборатории находились этажом ниже, пополам с хирургическим отделением. Часть южного крыла была сделана для отдыха пациентов, которые могли коммуницировать с другими: столовая, комната развлечений с телевизором, комната с интеллектуальными играми, кабинет для творчества (там были музыкальные инструменты и мольберты). Другая часть южного крыла, по большому счету, была складом, на котором пылились ненужные вещи, мебель, которую ещё не распаковали. Там же был служебный выход, где было строго запрещено курить, но именно туда бегали сотрудники в свой пятиминутный перерыв. Оттуда можно было попасть на крышу, поэтому дверь по нормам безопасности должна была быть закрыта, но за всю историю больницы никто из пациентов ни разу не стремился выходить дальше комнат отдыха, поэтому на это смотрели сквозь пальцы. Лаксус приостановился перед дверью в нужную палату под номером 15. Он по опыту знал, что пекущаяся о здоровье своего жениха девушка — это очень страшное существо, кидающееся в крайности. Но какое ему дело — нужно вылечить пациента, и больше Дреер сюда не вернется. Поэтому он зашел в просторную, светлую комнату, в которой от больничной палаты осталась только ширма и кровать, которую даже койкой было трудно назвать. Однако же она была оснащена капельницей и могла перевозиться при определенных манипуляциях. Мужчина застал там двоих: на кровати полулежал его пациент — молодой человек лет двадцати семи с отросшими темными волосами. Видимо, фотография из истории болезни была сделана и впрямь очень давно. Рядом с ним на краешке постели спиной к вошедшему врачу сидела девушка. У нее волосы были очень светлые, почти белые. Когда она обернулась, на Лаксуса в волнении уставились два синих глаза. Он мысленно вздохнул. — Здравствуйте… — девушка окинула цепким взглядом белый халат и папку в руках незнакомца. — Добрый день. Я лечащий врач, — Дреер взглянул на бумажку, — Фрида Джастина. — Это я, — слабо улыбнулся бледнолицый парень на кушетке. — А это моя невеста, Мираджейн. — Они нежно переглянулись. — Чудно. Вас что-то беспокоит, кроме грядущей свадьбы? Мираджейн поднялась, обменялась улыбками с Джастином, сжав его руку, кивнула Лаксусу и вышла в коридор. Мужчины проводили её взглядом, а затем Дреер взял стул и уселся рядом с больным. На первый взгляд — ничего необычного. Пациент, каких много на первом, втором и третьем этажах. Такие же люди спокойно живут каждый день, ходят на работу, встречаются с друзьями, иногда страдая головной болью и посещая больницу от силы раз в два года. Но Лаксус видел многое, из чего складывалось начальное описание психического расстройства. Оно, как говорится, было налицо. Темные круги под глазами: человек плохо спит, если спит вообще. Блуждающий, трудно фокусируемый взгляд: либо наркотики, либо пациент постоянно находится в своем внутреннем мире, откуда сложно взаимодействовать с окружающими. Узкие брови вразлет сходятся к переносице, от чего взгляд кажется постоянно то ли печальным, то ли сердитым — но это совпадение, а не симптом. Врач молча смерил температуру; неудивительно, что она повышена — очевидно, что парень ежесекундно находится в напряжении. — Знаете, доктор, — робко позвал его Фрид, тщательно подбирая слова. — Даже если то, что у меня, не лечится, не говорите Мире. Прошу. Лаксус искоса на него взглянул. — Я ещё даже не знаю, что с вами. Как бы вы охарактеризовали свое состояние? Джастин моргнул. — Со мной все хорошо… Пока Мира рядом. Он не может вырваться наружу. Без нее не продержусь и двух дней. — Кто он? Фрид выглядел испугано, но Дреера это вовсе не волновало. — Темный, — человек выдохнул это слово через силу и сглотнул. Видимо, это определение произносилось только по особым случаям. Взгляд пациента забегал, пытаясь зацепиться за гладкие стены. — Я боюсь его… — Расскажи все, что сможешь, ладно? — Лаксус пытался дать понять Джастину, что все в порядке, и перешел на «ты». Но Фрид только помотал головой, получив в ответ вопросительный взгляд лечащего врача. — Не могу, — тихо проговорил он. — Если я буду рассказывать о нем… Значит признаю, что он есть на самом деле, так Мира говорит. После этих слов Дреер обреченно понял, что все будет ой как не просто. Он не сможет работать с пациентом, который доверяет только своей девушке. Поэтому он склонился чуть ближе с заговорческим видом. — Она не узнает. Этот разговор только между нами. Ведь темный никуда не девается, верно? Он внутри твоей головы, и тебе придется применить более действенный способ избавления от него, чем пытаться отрицать его существование. Фрид на секунду зажмурился. Лицо, казавшееся бледным, приобрело сероватый оттенок, а дыхание участилось. — Мы много всего перепробовали, — медленно и вполне осмысленно начал он, — и иногда я действительно чувствовал себя целым, обыкновенным человеком, который не мучается от какой-то там чужой сущности. Но он постоянно возвращается, стоит лишь ослабить контроль или попасть в напряженную ситуацию. Мира считает, — мужчина прикрыл глаза тонкой ладонью, не глядя Лаксусу в лицо, и продолжил уже шепотом — все дело во мне. Она знает, что я недостаточно тверд, но согласилась на лечение здесь все равно. Это я её уговорил. Я не смогу, — теперь в отчаянии он закрыл лицо обеими руками, — сделать её счастливой, пока не буду уверен в себе самом. Дреер внимательно слушал, пока Джастин говорил. Тот кратко рассказал ему про всплески ярости, в которых он забывал себя, и очень подробно про знакомство с Мирой солнечным морозым днем, про доброту и понимание Миры, про упражнения, которые Мира предложила ему… Выходило, что Мираджейн — ангел, и жить бы ей на небесах, но по воле судьбы она снизошла до заблудшего, поверженного странным расстройством Фрида Джастина. «Все не то» — мог бы прочитать он в холодных и внимательных глазах своего лечащего врача, но отнять руки от лица не представлялось возможным. — Расскажи мне про причины своих вспышек ярости, — наконец велел Лаксус. Фрид затравлено посмотрел на него. — Бывали разные случаи… Я думал, когда же это началось, и оказалось, что этот голос… Его голос был в голове всегда, сколько я себя помню. Но это не я, нет; я как будто теряю разум и волю, и ничего не помню, когда он появляется. — Какие случаи? — неумолимо продолжил свой допрос Дреер. Джастин помотал головой. — Разные. Как я потом узнавал, порой не очень хорошие. Тут Лаксусу показалось, что в глазах его пациента на долю секунды пронеслась тень. Он понял, что на сегодня пора заканчивать, хотя ничего путного для определения лечения он так и не добился. — Что ж, отдыхай, — кивнул он Фриду, ероша короткие волосы на затылке. — Я позову твою невесту. Бледный, как полотно, Джастин облегченно кивнул и немного расслабился. На его лице появилось тоскливое выражение. — Она словно солнце… Лаксус вышел за дверь. Мираджейн он нашел чуть дальше по коридору. Она сидела на скамье и листала какой-то журнал, кажется, не видя его содержимого. Дреер прокашлялся. — О, это вы, — девушка встала и разгладила платье. Лаксус внимательно всмотрелся в лицо собеседницы, отмечая некоторые детали. Интуиция твердила главному врачу психотерапевтического отделения, что будет невозможно вылечить оставшегося в палате молодого человека, не изучив объект его маниакальной привязанности. — Что-то случилось? — мягко, но взволнованно спросила Мираджейн, неверно истолковав молчание Дреера. — Я пока не могу сказать, как именно будет протекать лечение вашего жениха, — склонил голову Лаксус, — но, скорее всего, вам придется повременить с визитами. — Как же так! — возмутилась девушка. — Я ведь не могу его бросить тут одного… — Можете, если хотите, чтобы он поправился. Вы ведь этого хотите? — слегка улыбнулся Дреер. Его забавляло подобное лицемерие. — Или же вы хотите, чтобы он до конца своих дней не мог и шагу ступить без вашего пристального внимания? Мира поперхнулась словами. — Вы не можете говорить о том, чего не знаете, — выдавила она. Мужчина прищурился. — А я врач, и считаю, что вам про болезнь вашего суженого известно не понаслышке, верно? — Ничего не понимаю, — пробормотала девушка, отступая на шаг. — Разве врачам положено разговаривать с посетителями в подобном тоне? — Это часть лечения, — серьезно пояснил Лаксус. — Если подействует на вас, значит и на Фрида. Ведь у вас та же проблема, что и у него. Мимо прошли двое санитаров в халатах, обменявшихся с Дреером приветственными кивками. Затем он вновь повернулся к собеседнице. На её лице отчетливо читалось негодование. — Вы что, с ума сошли? Если бы я знала, что именно вы будете лечить Джастина, я бы никогда не согласилась. Но мне сказали, вы профессионал… Хоть и с очень скверным характером… Но обвинять меня в подобном!.. — Я и есть профессионал, — сухо заметил мужчина. — Не знаю, от кого получаете сведения вы, но мне не нужны посторонние источники, чтобы подтвердить свои наблюдения. Поверьте, вы справляетесь настолько хорошо, что никто бы не догадался. Мираджейн побледнела, от чего её глаза ещё больше налились синевой. — Уйдите прочь, — она уверенно пошла по направлению к палате, но Дреер позволил себе вольность, выставив руку у нее на пути, от чего девушка так и вскинулась. — Если я не прав, вы всегда сможете отказаться от лечения, — с мягкостью хищника проговорил он. — Поверьте, я не сильно расстроюсь. Мира медленно повернула голову, встречаясь пылающим взглядом с беспристрастными голубыми глазами. — Вы будете его лечить, — твердо сказала она. — Мне до крайности безразлично, будут ли меня оскорблять, если Джастин поправится. Дайте пройти. Дреер опустил руку и пожал плечами. Он знал наверняка, что не ошибся, но чувствовал, что что-то здесь не так. Впрочем, Лаксус решил, что соваться в чужие проблемы несколько неактуально, когда ему вполне хватает своих.