Уходим в море

            Не дай нам Бог вернуться вдруг, Руби канат — уходим в море.

1989 год, 2 сентября.

— Глеб! — заверещала Варя, кидаясь возлюбленному на шею, как вцепившаяся кошка.       В этом небольшом темном квартале рядом со входом в общежитие было по-прежнему сыро и мокро. Темные тучи нависали с самого утра на грозном небе, предвещая очередной дождь, уже успевший довести до тошноты этой холодной осенью, ее ужасным депрессивным началом, так хорошо характеризовавшим состояние большинства людей. Погода, будто представитель высших сил наказаний, вещала несчастье в дорогу помятым ребятам. Серый тротуар был сплошняком покрыт глубокими коричневыми лужами, которые успели разрастись в каждой трещинке и ямке асфальта вчерашним днем, а ветер успел проникнуть сквозь мелкие улочки и заставить поежиться в легких куртках. Эта будничная серость продолжала свой круг и не отпускала ни единую душу в сонном царстве людей.       Парни, приготовившиеся с раннего утра в полной мере на свою дневную электричку, теперь стояли в паре метров от входа в обветшалое здание, так надоевшее своей ужасной звукоизоляцией за ночь. Ведь почти из каждого угла доносился чей-то душераздирающий вопль или просто выяснения отношений, причем с такой живой подачей, что казалось: чужие люди ругаются в твоей комнате. Стоит сказать, что Лева даже не смог уснуть после того, что произошло у него с новым знакомым. Да и не было времени для этого, потому что юный организм снова не справился со столь обильным количеством алкоголя, отчего подросток был вынужден прочиститься на мрачном заднем дворе, поскольку в туалете просто-напросто не было места. К тому же не каждому понравится, когда из кабинки доносятся весьма омерзительные звуки чьей-то рвоты.       Поэтому голова голубоглазого сейчас раскалывалось с такой силой, что он изредка морщился, отводя лицо в сторону, чтобы не выдать своей слабости. И сейчас он нервно теребил свой небольшой рюкзак, поглядывая на Шурика, который широко улыбался и отчего-то был в хорошем настроении. Возможно, потому что с Варварой все благополучно решилось и она в действительности обретет временное жилье, если его таковым можно было назвать.       При этом, находясь в приподнятом настроении, Шура выглядел довольно-таки вымотано со своим бледно-зеленым лицом, на котором зияли огромными синяки под уставшими карими глазами. Естественно, после вчерашних покупок, стеснительности и капризов девчонки он немного расшатал свою привычно-спокойную нервную систему, правда, присуще тактичности, да и преданности в дружбе, все же не забыл прикупить Левке на день рождения подарок. Вручить его получилось не сразу, как и найти с утра пораньше Егора, очищающего свой желудок где-то в подворотне. Но перед собранием всех вещей Саше удалось передать другу небольшую коробочку, которую тот так и не открыл, смущенно жался в сторонке, желая по приезду распаковать его. Здесь не было и тени намека, просто чистое любопытство.       Кстати, атмосфера, царившая все это время вокруг поэта, была далеко не праздничная. Поначалу он даже забыл, что ему сегодня исполняется целых семнадцать лет, а потом принял этот факт как действительность, данную от рождения, что, впрочем, не противоречит этим словам. Его мысли были заполнены лишь тем порочным поступком, содеянным вместе с Герой и странным помешательством, когда тот его целовал. Лева до сих пор ужасался мысли, что при соприкосновении губ с этим парнишкой представлял образ длинноволосого, причем такой живой.       Тем временем Варвара никак не могла отпустить из своих объятий холодного и черствого Глеба. Она держалась за его не отзывавшееся тело, как за последнюю надежду на что-то хорошее, а он просто терпел, в кой-то веке про себя пожалев назойливую девчонку. Его взгляд тупо смотрел прямо перед собой, не выражая особую раздражительность к Варе. Кудрявый прекрасно понимал, что это прощание абсолютно навсегда и больше он ее, даже при удавшемся случае, видеть не пожелает. Парень хотел как можно быстрее избавиться от своего прошлого, хранившего в основной проблеме именно эту особу, которую он просто не переваривал всем своим прогнившем нутром. И при этом стоило разрешить ей почувствовать частичку его тепла, чтобы вспоминать девушку, когда жизнь повернет в ужасную сторону.       Глебсон после того разговора с Вадиком очень долго бился в истерике, вымотал себя и практически убил, осознав, на что ему приходится идти всего лишь из-за одной оплошности и зависимости, напрямую связанной с братом. При всем своем равнодушии и отрешенности парень не хотел желать кому-то смерти или зла; он просто совершал крайние поступки по воле случая, кружившегося опасным коршуном над его жизнью, чернильной печатью и подписью на душе. И когда все чистые качества прогибались под давлением грязных, возникал взрыв, переходящий в настоящий вой и слезы. Затем бездумные скитания по ночному опасному городу на самом отшибе местности в надежде где-нибудь сдохнуть и прекратить свое существование. Но кто-то там наверху еще хотел мучить такой судьбой бедолагу. — Я буду по тебе скучать, Глебушка, — тихо шептала Варя, мечтательно прикрывая глаза и прижимаясь розовенькой щечкой к груди кудрявого, который лишь удрученно вздыхал. — Я тоже, — без единой эмоции врал Глеб, чувствуя, как губы девчонки растягиваются в улыбке от этих слов и прикасаются к его тонкой кофте под расстегнутой курткой. — Нам пора.       Варвара до боли сжала зубы и еще крепче зажмурилась, стирая с лица миловидную улыбку. Ее тело пронзила холодная стрела разочарования, а пальцы, поглаживающие шею любимого, стали неимоверно дрожать, медленно сползая к нему на спину. Ей так не хотелось разрывать эти объятия, что она даже не заметила, насколько долго они длились и как порой поглядывал на часы Шурик, стоящий поодаль и ожидающий отправки. Варя проглотила этот горький ком, вставший у нее поперек горла, и, переборов свой избыток ласковых чувств, отстранилась на шаг от Самойлова, по-прежнему думавшего о чем-то своем. Ее глаза заблестели от наворачивающихся слез, когда она стала разглядывать эти похудевшие, но такие любимые черты и вечно прищуренный взор опустошенных глаз.       Раздался грохот входной двери и из нее показался миловидный мальчишка Гера, который тащил с собой толстоватую сумку и при этом курил на ходу вонючую сигарету, отчего самому хотелось сразу полезть в карман. Знакомый приветливо улыбнулся, кивнул Глебсону и слегка усмехнулся в сторону Левы, который мгновенно вздрогнул от его появления. Шуре же досталось привычное рукопожатие, наверное, как выражавшему все старшинство в этой команде. Даже волосы, убранные в хвост, начинали его как-то выделять, делая более мужественным и взрослым, а уверенный и настойчивый взгляд частенько вызывал доверие у незнакомцев. — Ну че, идем? — прокашлявшись, бодро окликнул ребят Герасим, поправляя сбившуюся челку. Он, бесспорно, выглядел здоровее и ярче по сравнению с вечно мрачными друзьями, страдавшими недосыпом и долгими голодовками. — Да, Гер, — спокойно ответил Глеб, оборачиваясь к нему и отходя от замешкавшейся девочки.       Ребята собрались в один в круг и по очереди закурили, в последний раз окидывая взглядами эту мрачную подворотню вместе с Варей, которая жалась в своем новеньком платьице на этом холоде и все же не могла уйти, пока не покинет это место ее любимый. Что, в принципе, и начинало случаться. Парни взяли в руки сумки, внутренне собрались с силами и, чутка помолчав, готовы были отправляться дальше. — Ну, Варька, до свидания, — улыбнулся кареглазый, смотря в глаза девушке, подошедшей чуть ближе. — Прощаться не буду. Вдруг мы еще встретимся. — Оно и верно, — хмыкнул ранее притихший Лева, разглядывавший свою обувь. — Пока. — Прощай, — Глеб знал, что не вернется, и в душе был готов разорваться, зная, на что обрек эту несчастную девицу, пусть уже толком не соображавшую и раньше совершившую не очень хорошее для него дело. Но ведь она была таким же живым существом, требовавшим человеческого обращения. — Прощай.       Девушка начинала заливаться солеными слезами, глядя в понурое лицо кудрявого, которое, впрочем, не исказило ни единого переживания. Он просто решительно кивнул своим приятелям и, твердо развернувшись, зашагал с ними в путь, туда, где блестел свет в проеме возле дороги. Он шагнул с ними в совершенно другое измерение, не касавшееся и краешком мира впечатлительной Варвары. А она стояла и не могла пошевелиться, борясь с желанием побежать вслед за ним, таким нужным и, как ей казалось, верным. Ее затуманенный мозг мечтал быть рядом с Глебом с такого давнего момента, что, думалось, прошла целая одинокая вечность без него в той деревне и теперь она снова накрывала ее всепожирающей волной.       Но девчушка не отводила своих удивительно больших и красивых глаз от мерно хлюпающих шагов и черных фигур, уменьшавшихся с каждым разом и уже скрывшихся за поворотом, породив собой черноту, и взметших спутанные волосы провожающей, будто маленький ветерок. Варя смотрела на этот яркий свет и тихо плакала, глотая невкусные слезы, стекающие длинными струйками, и отчего-то нервно потирая ледяные ладони друг о друга. Она была вроде маленького ребенка, который был на все сто процентов уверен, что любые мечты осуществимы, и должны вертеться вокруг нее, и выполняться по любому выданному ей приказу. Поэтому девушка отчаянно верила, что обнимет Глеба еще раз, только уже не в этом измерении.       Не помня себя, заплаканная девушка простояла так около часа абсолютно неподвижно и не сводя глаз с проблесков света вдалеке. Ее странное безумие продолжало черной дырой в голове углубляться, как свежевырытая могила. Но, в конце концов, Варю одолел утренний холод, давно забравшийся под ее платьице и новенькие колготки, поэтому девочка неспешно зашагала к дверям общежития, глубоко вдыхая воздух на ходу. Ее, естественно, мучили страхи по поводу нынешнего одиночества и этого странного места, где она должна была проживать без родителей, боясь выходить наружу и питаясь, возможно, не пойми чем.       Как только Варвара зашла в темное здание, отовсюду послышались различные шумы, вопли, скрип прогнившего пола, а мерцание едва перегоревшей лампочки только накаливало страшную атмосферу. Девушке тут же захотелось заткнуть свои чересчур чувствительные уши, чтобы не слышать ужасных искаженных звуков вокруг. В царившем полумраке она еле добралась до лестницы, вспоминая по памяти, где находятся комнатка, что ей обещали выделить. На втором этаже располагался длинный темный коридор, вдоль которого, собственно, были понатыканы все двери в номера проживающих. Частенько на одну комнату приходилось по несколько человек одного и того же пола, поэтому Варе, возможно, еще предстояло с кем-то познакомиться.       Девушка передвигалась робкими шажками по красному, местами загаженному ковру, сжимаясь внутри всем своим хрупким существом, когда слышала дикие вскрики, доносившиеся из комнатушек, запертых на скрипучие старые двери. Лампочки здесь совсем не горели, отчего в душу сразу закрадывался разрастающийся детский страх. Да чего уж там говорить, если Варя действительно была еще несмышленым ребенком, к тому же с огромной психической травмой, повлекшей за собой кучу проблем, в том числе ее вечную наивность и недоразвитость. А здесь такие качества могли ей сильно навредить и помешать выжить в столь суровой, серой среде.       Еле добравшись до нужного номера с быстро колотившимся от ужаса сердцем, девчонка аккуратно нажала тоненькой рукой на металлическую ручку двери, уже порядком истертую за столько лет. Она совсем забыла предварительно постучаться, хотя точно слышала, что изнутри раздавались два женских голоса: один был совсем низким, что очень сильно выделялся среди шумов, а другой, наоборот, - высокий, сладко-конфетной девочки. Это, безусловно, порождало в ней новою ледяную волну испуга, отчего в глазах мелькали заметные искры, как у убегающего от лисы кролика, что очень выдавало ее глупую трусливость.       Комната оказалась такой же скудной, как и все общежитие в целом. Местами прогнивший пол, одно-единственное, но при этом до одури грязное окно, паутина во всех углах, три старые кровати на металлическом каркасе, ну и конечно, давно нестираное белье, загаженное в каких-то засохших пятнах. Темное помещение вызвало в душе лишь жуткое омерзение, которое однозначно придется долго в себе перебарывать. По коже проходился рой мурашек от одной только мысли, что здесь придется провести не некоторое время вроде ночевки, а целых несколько лет вплоть до совершеннолетия, если, конечно, затем Варвара сможет работать со своим психическим расстройством и без образования.       Неожиданное появление слегка трясущейся на пороге девушки встретилось двумя незнакомцами, судя по всему проживавшими в этой квартире, довольно сухо и презрительно. Их прищуренные глаза заблестели недоверием, а острые носики гордо взметнулись вверх, будто желая показать, кто здесь главный. От такого душераздирающего приветствия душа Вари ушла в пятки, а сердце стало еще учащенней биться о грудную клетку, норовя переломать хрупкие ребра.       Одна довольно-таки упитанная особа с округлыми, пышными формами в обоих достоинствах любой женщины, неприлично разводя ноги, лежала на самой дальней кровати, мечтательно разглядывая желтоватый потолок и иногда рассматривая свои аккуратные пальцы. На голове, однозначно, красовался блондинистый парик, а макияж был настолько яркий, что, скорее всего, смотрелся вызывающим для культурного общества. Одежда на незнакомке была такая же эпатажная: сетчатые черные колготки, короткая красная юбка и облегающая черная кофта с глубоким декольте. Впрочем, вторая дама, сидевшая на своей постели и старательно красившая длиннющие ногти розовым лаком, полностью повторяла внешность первой. Отличие в них было только в чертах лица да в цвете одеяния. Обеим можно было смело дать лет эдак за двадцать, если не брать в расчет макияж, который прибавлял еще несколько годов девицам.       Та, что было с более низким, густым и насыщенным голосом и, соответственно, занималась своим прелестным, как ей казалось, маникюром, окинула несчастную, маленькую Варю таким насмешливым взглядом, что девочке захотелось провалиться сквозь землю. Ведь она еще не знала, что этим дамам просто не верилось, что такая малявка пошла на их работу и теперь, возможно, будет соревноваться, составлять конкуренцию в востребованности у клиентов, которые, в основном, были заклятыми извращенцами, любящими отдавать предпочтение в истязании какой-нибудь малолетке, а не старой морщинистой шлюхе. Только вот ценные девочки в борделях со временем превращались во взрослых на вид женщин уже после нескольких насилий, как во взгляде, так и на деле. — О, новенькая приперлась, — нагло выдала баба, релаксирующая на кровати. Она достала длинную тонкую сигарету и натянуто закурила, отмахиваясь белой ручкой от дыма, резко забившегося в нос Варе.       Девочка, естественно, закашляла, прикрывая за собой дверь и теперь в полной мере ощущая уже давно стоявшую пелену курева в комнате. И ведь ей придется с такими борзыми соседками жить, а может быть, и общаться. Сами дамы вмиг засмеялись неприличным смехом, завидев, как глазки гостьи наливаются слезами от сизого дыма, а грудь содрогается в чихах. Их еще больше забавляла нелепость девчонки и больше удивляла та непосредственность и робость, которая мелькала даже в походке, что никак не было присуще элитной ночной бабочке из вполне нормального борделя (в Смоленске так точно).       Только на тот момент даже сама Варвара еще не знала, что у нее дикая аллергия на табачные изделия, и при случае, если девушка начнет курить, ее легкие продержатся не особо-то и долго. Да и любому человеку, пусть и без всяких осложнений, будет не очень приятно вдыхать прокуренный воздух в комнате, не проветривавшейся уже много недель. Поэтому кашель девочки был вполне себе естественен для нее самой, но не для заносчивых подружек. — Крайняя койка твоя, если че, — успокоившись, курящая дама решила продолжить разговор. Да и к тому же ей очень нравилось давать указания новеньким дурехам. — Тя как хоть зовут, принцесска? — начала вторая, породив очередной обоюдный гадкий смех.       Варя, округлив карие глазки, аккуратно присела на указанную ей постель и дрожащими губами попыталась что-то ответить, но от чего-то слова сами не шли с языка. Она сосредоточенно вздохнула полной грудью, повела дрожащими плечиками и нервно убрала вьющиеся волосы с лица. Ее привычная дерганность разрасталась в огромных масштабах так, что даже худенькие коленочки бились друг о друга, а ладошки испуганно сжимали грязное одеяло. При этом она абсолютно не стеснялась острых, прожигающих и смеющихся голубоватых взглядов незнакомок, скорее, не понимая, что ее дурашливость доставляет им удовольствие. — Варя, — наконец выдала девочка, отводя глазки в сторону и рассматривая серую паутинку на разветвлениях спинки кровати. — Лейла, а ту Настей звать, — дама, не отрываясь от своих ногтей, кивнула на девушку, продолжавшую нагло втягивать никотин.       Варя лишь робко моргнула, потерев пальцы друг о друга. В ее голове билась отчаянная мысль, будто красивая птица в уродливой клетке, что, пожалуй, стоило бы уйти куда-нибудь, может, даже побежать вслед за Глебом в ту Москву, пускай не зная, где он точно сейчас находится. Ей просто до ужаса не хотелось находиться в этом общежитии. При одном взгляде на серую, маленькую комнатушку сердце билось от страха, теряя контроль в агониях. Даже дневного света не было видно из того единственного окна, поскольку полностью заняла место череда черных туч на небе. И дождь, который вроде должен был сейчас начаться, судя по тому, как редко появлялись капли на грязном стекле, прибавлял еще больше смутных сомнений продолжать здесь находиться. Может, капли смогут смыть эти пятна, как горечь в разбитом сердце? — Как ты здесь оказалась? — внезапно нарушала звенящую тишину Настя, ссыпая пепел прямо на голый пол. Женщине было подозрительно видеть неплохо разодетую, причем очень прилично, молодую боязливую девочку на ее порочной работе. — Друзья пристроили, — немного помолчав, чтобы полностью оклематься, промямлила Варвара. — Ха, хорошие тогда у тебя друзья, — усмехнулась Лейла в отличие от другой дамы, сохранявшей спокойствие. Может, в ней просыпалась жалость к этому новому, юному созданию?       А Варя лишь глупо улыбнулась, приняв это язвительное высказывание с явным намеком за самый настоящий комплимент. Просто она совершенно не знала, что ее ждет, все еще веруя в доброту и заботу любимого Глебушки. Думала, будто будет жить здесь на присланные им пособия довольно счастливо, а потом заработает каким-нибудь способом деньги и отправится в Москву, чтобы навсегда остаться рядом с ним. Такие наивные мечтательные идеи в голове девушки, правда, приобретали надежду, но только в ее снах, нежели на деле, в суровой реальности.       Убедившись, что сожительнице уже стало совершенно безразлично появление новенькой, Варвара тихонечко забралась на кровать с ногами и улеглась лицом к холодной стенке, водя по ней тонкими пальцами, вырисовывала причудливые узоры в виде лошадок и облаков, парящих над ними, словно малое дитя бралось за краски и мольберт, представляя родителям будущее, в котором он себя видит так, как запечатлел на картине. Только у девочки не было ни красок, ни листка и даже просто чего-то пишущего. У нее было сильно развитое воображение, больное сердце и тяжелая усталость от несовершенного, сдавливающая плечи.       А Варвара все вырисовывала и вырисовывала новые картинки о своем прошлом. Вот уже и показался красивый, ясный луг, где припекало оранжевое солнце, изводя своими лучами промерзшую от весны землю. Это было еще в начале прошлого или, может, даже позапрошлого лета. Длинный ручей пересекал золотистую рожь, унося с собой все грустные мысли и принося новые впечатления от судьбы человека. Небо было настолько светлое, что хотелось целыми днями валяться в поле и смотреть, как проплывают по нему редкие пушистые облака, а вдалеке где-то шумит ветер, качая темные лесные деревья. Такую идиллию было бы жалко разорвать, если бы она не являлась лишь воспоминаниями.

1987 год, 7 июля.

      Возле той самой речки, которая была прозрачная до такой степени, что можно было разглядеть каждый камешек, хранившийся на ее дне, лежали двое молодых людей: парень, разодетый точно по городскому стилю, и девушка в деревенском платье. Они о чем-то весело разговаривали, иногда смеялись своими юными голосами и тыкали пальцами в облака на небосводе, что приобретали фигуры в их интересных фантазиях. У девочки глаза светились от счастья, и порой она стеснительно поглядывала на мальчишку, лежавшего рядом с ней, отчего заливалась алой краской на щеках, поскольку однозначно хранила к нему симпатию. А мальчик делал вид, будто не замечал этих гляделок, хотя сам-то чувствовал некий трепет в еще неопытном сердце. Он пытался отвлекать внимание красивой подруги на свои умные размышления о вечных проблемах жизни, которые он находил в причудливых формах белых небесных тел. — Я считаю, что каждый имеет право высказаться, и вон то облако… видишь? — говорил парень, слегка касаясь плечом хихикающей собеседницы, — очень похоже на героя, которым я бы хотел стать. — Ты и так уже герой, Глеб! — заливалась смехом девочка, шутливо толкая мальчика локтем в бок.       Голубые, еще такие ясные и живые глаза парня вмиг озарились искорками счастья, когда он услышал столь добрый комплимент в свою сторону, а насыщенного цвета губы растянулись в искренней улыбке на здоровом лице. Глеб чувствовал некое уединение с сельской природой и мимолетную эйфорию от общения со своей приятельницей. Его завлекала ее довольно-таки своеобразная манера разговаривать, какая-то слишком лучистая, но до жути милая. Черты спелого лица, которые, несомненно, выделялись по сравнению с другими девчонками. Да и то, как внимательно слушала она его сказки, не могло оставить ранимую душу поэта без внимания. Глебсон был еще слишком юн и глуп, чтобы не поддаться прекрасному чувству влюбленности. — Да ну? — наигранно проворчал он, укладываясь на бок и прямо смотря в карие глаза Вари. — Самый настоящий, — проворковала девочка, передвигаясь в точно такую позу и нечаянно касаясь своей утонченной рукой теплой ладони Глеба. — И почему же? — Потому что, — Варвара перешла на шепот и придвинулась к самому уху собеседника, так, что касалась его своим горячим дыханием, — ты мой герой.       Они были слишком близко, вглядывались друг к другу в глаза, дышали в едином ритме, как один организм на двоих, и глупо, наивно улыбались, пока кто-то не сделал первый шаг. Варя крепко сжимала кисть Глеба, чувствуя его ровный пульс, и робко соприкоснулась с его губами, прикрыв веки, точно как видела в фильмах. Парень потянулся ей навстречу и так же неумело ответил, продолжая небольшой поцелуй, совсем неуглубленный, поскольку он был первый, как и для нее, так и для него. Они захлебывались приятными чувствами, когда от губ шел небольшой электрический ток, проносившейся по всему телу, а руки самовольно обнимали друг друга, гладили по выступающим позвонкам на спине и лицу. А когда поцелуй кончился, кудрявый невольно провел большим пальцем по покрасневшей щечке девочки, которая сияла от счастья подобно осколкам стекла в лучах солнца. — Ты красивая.       Но внезапно Глеб одернул свои пальцы, ласкающие эту нежную, белоснежную кожу, и отчего-то поменялся в лице, слегка нахмурившись и погрузившись в темное смятение. Его глаза блеснули недобрым огоньком и прикрылись тяжелыми веками, губы мгновенно приобрели обычное выражение, с которого слетел едва заметный вздох разочарования. Лишь рука его по-прежнему хранилась в ладошке недоумевающей девочки, заметившей перемену в настроении любимого. Она хотела что-то сказать, но ее губы дрогнули в нерешительности, подумав, что не стоит вымаливать чувства, отягощающие кудрявого. — Я не хочу уезжать, — и этих слов было достаточно, чтобы Варя все сразу осознала, тесно прижавшись к груди Глеба. Парень накрыл ее плечи рукой и робко поцеловал в щеку. Он действительно не хотел возвращаться домой, зная, что провалил к чертям все экзамены и дорога ему теперь в никуда, а теперь еще, присуще всем подросткам в его возрасте, влюбился в девчонку. — Не уезжай, — мягко ответила Варвара, нервно дернув краешком своих губ, будто передумала улыбнуться. — Так нельзя, Варь. Нельзя вечно скитаться в надежде найти место, где не надо работать. — Почему же? Здесь очень даже нужны всякие механики, водители… — Не сельский я человек, пойми. Я люблю мегаполис, — голос Глеба становился все ниже и удрученнее. — А знаешь…       Глебсон на секунду задумался, а потом быстро приободрился, просияв новоиспеченной идеей, пришедшейся ему по вкусу. Его руки чуток отстранили Варю, чтобы взглянуть ей прямо в большие, удивленные глаза, которые сияли, словно софиты, независимо от настроения девчонки. Парень широко улыбнулся, как-то глупо прикусил губу и снова крепко-накрепко обнял девушку, вдыхая запах ее длинных русых локонов, вводя ее своим поведением в еще большее заблуждение. — Я поеду к брату в Свердловск. Он меня неоднократно звал в группу, говорил, что, когда подрасту, буду с ним вместе играть на гитаре и мы станем настоящими рок-легендами! — восторженно шептал кудрявый. — А потом я попрошу у него денег и заберу тебя отсюда. Будешь со мной там жить. Найду тебе место. — Глеб, но как же… — Варя была в смятении, но все-таки не продолжила фразу и просто подалась навстречу поцелую парня, плавясь от накрывшей волны неги и новых чувств. — Я тебя заберу. Ты даже не заметишь, как пройдет время. Клянусь…

1989 год, 2 сентября.

      Варвара вспоминала легкий поцелуй, вслед за которым шел более страстный, душераздирающий и горячий, и как она слепо верила своему любимому человеку, как шла с ним через горящий огонь и холодную воду, знакомясь с подозрительными дружками Глеба и все же принимая все его предпочтения. Как они ночью шептались про какие-то глупые вещи и смотрели на яркие звезды, которые сейчас потухли и просто скрылись за сворой черных непроглядных туч. Это случилось, когда кудрявый покинул девушку на целых два долгих года. Но ведь она его все равно ждала и верила в его возвращение.       Долгожданное возвращение свершилось, когда Глеб вместе с новыми друзьями пришел в их дом, такой голодный, исхудавший и бледный до одури. Когда она уже была изнасилована какими-то страшными людьми, оставившими глубокие уродливые шрамы на ее девичьем теле и на чуткой душе. И как тем вечерним разговором он сказал ей, что в кого-то влюбился. Но ведь Варвара не поверила, все равно помнила, как он клялся, что заберет ее. Поэтому и побежала вслед за грузовиком, целовала грязные ботинки и терпела собачий холод, потому что свято верила, что добрый Глебушка ее не обманул. Только почему он оставил ее в этом прогнившем, прокуренном и жутко сером общежитие, где, казалось, ор и крики были мелочью по сравнению с грязью и пробегающими мимо тараканами на пару с черными пауками.       Время текло с ужасно высокой скоростью. Варя в основном проводила его лежа на кровати, упершись бесчувственным бледным лицом к прогнившей стенке и вспоминая, как было хорошо когда-то ей с Глебом, как он глупым мальчишкой влюбился в нее и каким черствым и взрослым человеком пытался казаться теперь. Лишь пару раз она спускалась, чтобы поесть на общей кухне, где были какие-то далекие некультурные люди, постоянно ругавшиеся между собой и пререкавшиеся по разному поводу. В такой обстановке даже нормально пообедать нельзя было, да и вообще, ту еду, которую там готовили на всех, еще нужно было заставить себя хотя бы проглотить, не то чтобы прожевать. Какая-то консервированная тушенка, вонявшая не пойми чем, естественно, вызывала к себе омерзение, но Варвара все же переборола свои чистолюбивые наклонности и съедала для поддержания своей жизнедеятельности.       Уже вечером девушка отрыла свой рюкзак, который купил ей Шура, поместив туда всю одежду и какие-то вещи, какую-то толстую книгу, как оказалось, это были самые настоящие сказки Эрнста Гофмана, что так любил читать ее возлюбленный. Глеб частенько упоминал этого писателя, восхваляя его необыкновенное сказочное творчество, а Варя лишь пожимала тоненькими плечами, аргументируя это тем, что в своей жизни прочла пару-тройку книг (и то каких-то учебников по обучению чтению). Поэтому Варвара с радостью принялась изучать эту большую книжку, обернутую в дряхлый бумажный переплет, поскольку неимоверно хотела познать все тайны, хранившиеся столько лет у Глебушки в голове.       Соседние дамы тем временем куда-то слились, на прощанье усмехнувшись тому, что их новая сожительница еще и читать любит. А Варя продолжала сидеть в скрюченном состоянии на своей проседающей койке, накрытая сырым одеялом и читающая невероятные, хоть и депрессивные рассказы Гофмана, пока за приоткрытым окном постепенно начинало темнеть. Жаль, что звезд из-за грозовых туч было не видать совсем, отчего мрачное небо наводило тоску вместе с грустными историями из удивительно огромной книги. Ветер иногда бил в окно, расшатывая форточку и вызывая оглушительный грохот стекла, но даже эти звуки не могли отвлечь увлеченную чтением девицу. До поры до времени.       Входная дверь с протяжным скрипом впустила внутрь двух хохочущих женщин, одетых в какие-то грандиозные дорогие меха, под которыми красовалось до неприличия тонкое нижнее белье. На их лицах сияли пьяные улыбки, а тела насмешливо подталкивали друг друга, мол, кто из них первый пойдет в комнату по непонятной причине. Варвара мгновенно встрепенулась от столь бурного и громкого появления в конец нажравшихся Лейлы и Насти, которые под громкое подбадривание еще одной незнакомой девчонки в таком же пошлом наряде дошатались прямо до кровати маленькой бедняжки, быстро спрятавшей открытую книгу под одеяло. Ее глаза мгновенно округлились от страха до немыслимых размеров, когда бабы схватили Варю за руку и поставили ее на ноги прямо перед собой, уже одетую в ночнушку в такое-то позднее время. Сама девочка даже не сопротивлялась напору когтистых холодных пальцев, но все-таки довольно сильно испугалась их пьяного гоготания ей прямо в лицо. — Ты готова, принцесса-а-а?.. — пьяно потянула Лейла, хлопая ее по худенькой талии, отчего Варя мгновенно отпрянула чуть в сторону. — К чему?.. — боязливо прошептала Варвара.       Пьяные девушки насмешливо рассмеялись друг другу в лицо, намекая на дурость их новой сотрудницы, и даже похлопали девочке в ладоши, зло над ней надругаясь и стебясь. Их напомаженные лица, разноцветные пошлые костюмы вызывали к себе отторжение, но вот мысль о роде их деятельности - абсолютно нет. Ведь Варя была действительно слабоумна психически после тех истязаний, которые ей пришлось пережить, и теперь она походила больше на куклу с детским характером, чем на состоявшуюся личность шестнадцати годов. — Работать! — пропела незнакомая девушка старше Варвары, наверное, всего-то на пару лет. — Или ты решила здесь бесплатно ночевать?!       Даже не послушав восклицаний маленькой девочки, огромные, в сраку напившиеся бабы схватили ее хрупкое и легкое тельце под руки и потащили прямиком к постели Насти, которая тем временем рылась в своей косметичке и заодно вытаскивала из красного чемодана какие-то жутко не приличные тряпки, подходящие разве что проституткам, но явно не подросткам. Варвара была в странном холодном шоке, толком не соображая ничего, поэтому была нема как самая настоящая рыба, не сопротивляясь раздевающим ее рукам, которые чуть ли не срывали с бедняжки эту дешевую ночнушку, а когда все-таки с напором разобрались с ней, впервые услышали сигналы тревоги со стороны Вари. Она пару раз пискнула, словно маленький котенок, и учащенно задышала от сдавливающего ее липкого страха, но все равно продолжала упираться пустыми глазами на ужасные деяния женщин.       Когда Настя, мило напевавшая себе под нос какую-то чудную песенку, притащила разноцветные шмотки своим коллегам, то удалилась за косметичкой, весело наблюдая, как бабы напяливают некультурную одежду на застывшую в ужасе Варвару. Ее лицо было бледнее самой смерти, глаза, казалось, норовили вылезти из глазниц от непонимания происходящего, и при этом тело повиновалось каждому резкому движению Лейлы и незнакомки, пьяно натягивавших на девчонку всю эту дребедень. И когда они наконец добились своего, то со вздохами и прежним мерзким смехом удалились из комнаты, шатаясь, как в море корабли. Дверь за ними с оглушительным хлопком закрылась, а ветер взметнул и так растрепанные русые волосы Варвары, до сих пор жалко скукоживающейся на постели Анастасии. — Твои друзья действительно последние сволочи, — однако, очень трезвым голосом произнесла Настя, садясь возле девичьего комочка, нервно теребящего розовый палантин, единственное, что укрывало ее тело в одном лишь нижнем белье. — По-че-му… — дрожащим голосом выдала Варвара, даже не сделав интонацию на вопрос. — Потому что ты не создана для такой работы, — красивый голос Анастасии был действительно трезв, хотя до этого казался пьяным, что не могло не удивить острые ушки девочки. — Даже мне приходится притворяться бухой в этом заведении, потому что мне противопоказано пить. И тебе придется работать, чтобы выжить, Варенька. — Как?.. — Собой.       Варвара на мгновение замерла и тут же встрепенулась, задрожав пуще прежнего. Она быстро обернулась к сидящей возле нее женщине и уставилась на нее своими испугавшимися глазенками, таившими внутри наконец проснувшиеся подозрения, которых она так боялась с тех самых пор, когда перетерпела весь ужас изнасилования от грубых мужских пальцев. Дыхание стало прерывистым, зрачки сузились до тонюсеньких точек, но собеседница даже не выдала на лице и эмоцию сожаления, будто учила девушку новым законам и правилам. Только всех тайн о Варваре той не суждено было знать, чтобы судить о страшных чувствах, которые переживала сейчас девочка, представляя, как ее поведут на панель и, если ей не повезет, ее выберут. — И больше никак? — Дорогая, я понимаю, как тебе страшно… — начала Настя, ласково дотрагиваясь ладонью до плечика Вари, — но тебе придется прямо сейчас спуститься со мной на работу. Поверь мне, здесь намного лучше, чем в некоторых заведениях и… тут к тебе не будут применять насилие… просто тебе придется потерпеть.       Варвару как будто окатило холодной водой из ведра с ледяными кубиками льда, проникшими за шиворот. Ей было настолько противно слово «насилие», что девушка готова была покончить жизнь самоубийством, лишь бы не идти продавать свое тело. Но какая-то странная мысль запала ей в голову, говоря, что ее тело уже настрадалось и осталось даже парочку шрамов, а значит оно сможет перетерпеть эти мучения и, возможно, Варя выживет в чужом городе, ибо ей некуда деваться. Она не понимала, на что решается, но далекое, седьмое чувство твердило, что ей нужно бороться за жизнь даже таким способом.       Поэтому, собравшись с силами, девочка нерешительно кивнула, стирая с лица выступившие капельки липкого пота вместе с искаженным выражением запредельного испуга. Она решила перебороть свою травму посредством нового удара, чтобы принять суровость реальности. И эта отвага было единственным, что осталось от Варвары как от личности, а не от беспомощного ребенка.       Нанеся девочке макияж, Анастасия аккуратно взяла Варвару за худенькую ручку и повела прочь из темной комнаты в еще более черное царство, за ту дверь, где погибнет полностью душа несчастной девочки. Они шли по неосвещенному коридору, такому страшному и пугающему, что только благодаря женщине Варя удерживалась от душераздирающего плача или, того хуже, крика. Ее ноги подкашивались от каждого звука, исходившего от дверей. Но самое страшное началось тогда, когда они стали заворачивать за угол, где показалась более целая и дорогая дверь с обивкой вокруг, но за ней слышался пьяный хохот и веселье вперемешку с какими-то очень неприличными вздохами. Несчастное сердечко Варвары колотилось аж в самых пятках, холод сковывал все ее живое существо, но при этом она все равно приближалась вместе с Настей к своей моральной смерти, пытаясь абстрагироваться от всех негативных мыслей. — Главное, будь спокойна. Тебя могут не выбрать, если повезет, — перед тем, как открыть заветную дверь, прошептала девочке на самое ухо ночная бабочка и резко отворила дверь.       Та картина, что предстала перед Варей, была ужасно дикой и неестественной. Пьяные девушки ластились друг к другу на дорогущей позолоченной мебели при разноцветном свете дискотечных фонарей. Все омерзительно хохотали, как сумасшедшие, и подливали в бокалы все больше и больше красного вина. Проститутки были все как на одно лицо: одетые в парики, в основном, блондинистого цвета, на телах алое или черное нижнее белье с рюшечками, искусственные меха и длинные палантины на плечах.       Некоторые также развратно накрашенные женщины разных возрастов цокали высокими каблуками поодаль, в центре фиолетовой комнаты, прямо под огромной люстрой. Странно, но обои действительно были такого противного цвета, режущего глаза подобно острому ножу. Впрочем, помещение оказалось довольно маленьким, с двумя дорогущими диванчиками, высоким стулом, на котором, по всей видимости, сидел зам сутенера: молодой парень с модной черной бородкой и в очень дорогой рубашке. Он деловито подсчитывал денежки и криво усмехался, наблюдая за полуобнаженными девками. Проще говоря, творился невероятно пестрый сумбур, никак не походивший на нормальный бордель. Наверное, человек, отвечающий за все, это был ценителем какой-то экзотической моды.       Варвара постоянно оборачивалась на резкие шумы вроде звона бокалов со спиртным или дикого хохота розовощеких баб. Ей еще никогда не было так страшно и одновременно позорно за ее нахождение в этом жутком заведении, где у нее была роль жертвы. Настя все еще крепко держала за руку девчонку и не спеша проходила мимо пьяных рож, пытаясь не привлекать к себе внимание, чтобы потом не отвечать на лишние вопросы. Ее взгляд был полон решительности пройти до самого конца комнаты, где было более-менее тихо. А с каждым своим шагом женщина чувствовала, как быстро у несчастной Вари скачет пульс, готовый вырваться стрелой из ее руки.       Но они все-таки не успели дойти до конца, поскольку послышалось, как скрипнула входная дверь и впустила в комнату двух молодых парней лет тридцати. Оба были довольно рослые и прилично одеты в среднестатистическую одежду, с прищуром на черных глазах, едко улыбались, поглядывая на обнаженных девиц, мигом заластившихся возле них, и все же они сохраняли терпение, нервно сглатывая застрявшее в горле желание.       Зам сутенера мгновенно оживился, что-то радостно прогоготал и сквозь толпу пьяных девушек пробрался к гостями, добродушно пожимая им руки. Те оскалили в натянутом приветствии свои белоснежные зубы и что-то тихо прошептали ему на ухо. Это мужчину явно приободрило и он, громко засмеявшись, ободрительными жестами подозвал второго парня, мол, сейчас начнется пиршество и банкет, которого вы так ждали. Варя жалась вместе с новой знакомой в сторонке, с каждым разом холодея от страха ожидания все больше и больше. — Дорогие дамы, клиенты желают девушек не старше двадцати-двадцати двух лет! — внезапно очень строго произнес командующей всей этой тусовкой. — Остальные могут валить на все четыре стороны.       По толпе прошлись пьяные возражения и даже радостные смешки, когда ненужные шлюхи мгновенно покинули помещение, мысленно разочаровываясь, что сегодня у них работы не будет, поэтому в комнате осталось всего пять девушек, среди которых были и Настя, и Варвара, все еще не сумевшая скрыть своей занимающейся истерики. Ее тело пробивала тысяча разрядов молний, а сердце по ходу дела перебралось к самой глотке и стало там безудержно биться, норовя выпрыгнуть прямо изо рта, особенно при виде того, как ночных бабочек начинают ставить в одну линию, словно на расстрел, к чему это, в принципе, все приравнивалось. — Сохраняй спокойствие, — прошептала Настя на самое ухо девчонки перед тем, как они встали в общую шеренгу из пяти девушек.       Остальные проститутки развратно улыбались, подмигивали клиентам в надежде привлечь к себе внимание, чтобы заработать за эту ночь как можно больше денег, а Варвара пыталась вести себя более незаметно и непринужденно во всей этой обстановке. Она вглядывалась своими карими глазами в свет огромной люстры, который местами распространялся на фиолетовых стенах, и совершенно случайно девочка посмотрела на еще одну дверь, видневшуюся в другом конце комнаты; по всей видимости, за ней скрывались те самые ложи для покупателей девичьих тел. Ее мгновенно будто током шибануло, отчего в душе все почернело похуже, чем в прошлый раз, когда ее насиловали, ибо тогда она могла сопротивляться, а сейчас сама шла навстречу разврату.       Гости задумчиво подбирали себе нужно шалаву, оглядывая достоинства девушек и их напомаженные лица, но почти никто их не цеплял, пока они не засмотрелись на самую последнюю девочку, такую маленькую по сравнению со всеми и прячущую взгляд где-то в своем пространстве. Один из мужчин довольно хмыкнул, подходя ближе к Варе, и думал было указать на нее, стоя прямо напротив несчастно сжавшегося создания. В глазах Варвары мелькал жуткий испуг, когда на нее в упор смотрел этот извращенец, уже порядком потиравший сальные ручки. Настя искоса поглядывала на знакомую, но та, естественно, ничем не могла ей помочь, продолжая собственную работу, благодаря которой она еще существовала. И это нестерпимое ожидание очень давило на Варю, ей уже казалось, что горячее дыхание мужчины касается ее подбородка и жаждет поглотить в свои грубые пальцы. — Беру эту, — сказал он, благо, кивая на Анастасию.       Варя еще никогда не чувствовала себя настолько освобожденной, завидев, как вперед смело выходит ее сожительница, кокетливо и притворно ласкаясь возле парня, а не она сама. Холодный пот постепенно перестал стекать со лба, а молодая голова начала проветриваться приятными мыслями и сказками, которые так хотелось еще успеть дочитать в кровати перед сном. Только вот бедняжка, уже слегка улыбаясь самой себе, совсем позабыла про выбор другого клиента, жадно рыскающего затуманенными глазами по теперешней четверке девушек. Он даже прикусывал свою пухленькую губу, облизывая ее языком, поскольку терялся в своем выборе, но и самообладание тоже таяло. — А я вот эту маленькую, кудрявая которая.       Варвару мгновенно окатило холодной волной страха, ее ноги начали подкашиваться от слабости, а глаза задрожали при взгляде на мужской силуэт, который криво усмехался, указывая прямо на нее. Его глаза блестели порочными искорками, стремились навстречу купленной жертве и выжидали в засаде. Только вот девчонка сама решилась на такой поступок, подумав, будто этот шаг разрешит остальные проблемы в голове, возобновит психологически сорванную пелену здравого смысла, вернет ей былую живость и свет в глазах, или хотя бы воспоминания. Девушка просто была слишком глупа, не осознавая, что предстоит ей переживать каждую ночь в постели с каким-нибудь бухим упырем, но при этом она смело шагнула вперед.       Когда деньги зашуршали в руках сутенера, девочка поняла, что сейчас ей придется отрабатывать данную плату и побыть самой настоящей бесчувственной куклой, скорее даже, куском мяса. Она смотрела себе под ноги, не желая встречаться с глазами своего морального убийцы, да и просто не хотела видеть, что происходит вокруг. Ее сознание полностью отключилось, приходило наконец-то спокойствие, но все такое же болезненное, как и бывшие чувства, которые пришлось выключить, чтобы не воспринимать всю мерзость совершаемого ею греха.       Парень немного подгонял ее вперед своим горячим пошлым дыханием, открывая ту самую роскошную дверь в длинный коридор, где, по идее, должны были располагаться небольшие комнатушки для занятия сексом с клиентами. Они шли довольно быстро по этому рукаву, местами освещенному лампочками и переполненному омерзительными звуками вроде шлепков и протяжных развратных стонов платной любви. Бедное разбитое сердце Вари почти замерло, будто ее душа и тело находились в неведомой никому прострации, лишь иногда прислушиваясь к тошнотворным звукам стен. Впрочем, она старалась следовать советам Насти, полностью отдаваясь в неведение, чтобы вконец не расплакаться перед участью, которая ее с нетерпением ждет. Та, кстати слишком быстро скрылась на собственной работе, не успев пожелать ободряющих слов Варваре.       Комната, в которую так стремительно вошла Варя вместе со своим новоиспеченным клиентом, была лишь слегка залита лунным всепожирающим светом, полностью утопая во мраке холодной суровой ночи, что, естественно, шло на пользу ее больной голове, поскольку таким образом невозможно было увидеть порочных мыслей партнера, играющих в его зеркалах души. Невообразимо пахли потные простыни на кровати чьими-то приторными женскими духами, запахом жесткого секса и конечно же спермой. От такого дурмана, царящего в этом помещении, хотелось поскорее убежать, но девушка не позволяла себе этого, послушной фигуркой оборачиваясь к жаждущему зверю.       Дверь оглушительно громко хлопнула, отделяя от мира два невзаимных черных силуэта. Сначала он медлил, проводил грубыми пальцами по шрамированной шее девочки, что была усердно замазана тональником, затем своим мерзким мокрым языком облизывал ключицы Вари, абсолютно не обращая внимания на то, как она была безвольна и черства перед данным актом, хотя в ее голове был лишь подавлен сумбур отвращения и отчаяния. Ее тело никак не отвечало на минутные проявления своеобразной развратной ласки, пока мужчина с силой не развернул девицу спиной к себе и, прикусив ей мочку уха, тихим низким голосом не прошептал: — Я хочу повеселиться вдоволь, девочка… так что, прошу тебя, будь послушна и не противься.       Варвара не сразу поняла, для чего точно сказал этот извращенец данную реплику, потому что и так знала, на что идет. Так зачем ей напоминать, что она должна выполнять свою работу? Этот вопрос не давал ей покоя до тех пор, пока девушку с размаху не бросили на кровать и зажали тяжестью своего веса потным, немытым отвратительным телом, насилу заломив хрупкие руки за спину. А ведь она свято верила, что здесь ей не причинят такой боли, что каждая косточка ныла, а на коже оставался темный синяк. И почему-то на эти грубые действия Варя просто никак не отреагировала: она зажала зубами вонючую подушку и зажмурила глаза, готовясь к самому худшему, потому что уже знала, что будет намного больнее. Это уже был не секс, а самое настоящее изнасилование несовершеннолетней, хоть для нее и не в первый раз. — Какая у тебя нежная кожа, — шептал мужчина, облизывая пересохшие губы и проводя пальцем прямо по оголенным позвонкам девочки.       Он ловко избавлял бесчувственную Варю от неприличного нижнего белья, усмехался своим диким играм, еще сильнее заламывая руки девушки, отчего та периодически попискивала от сильной боли, вгрызаясь в грязную подушку. Она старалась отключиться от мира, старалась перебороть все те ужасные приемы, которые применялись по отношению к ее телу, и старалась терпеть эту невыносимую боль, когда тебя грубо подавляют собой, чтобы совершить еще более тягостный поступок. Глаза ее постепенно начали наливаться жалостью к самой себе, заставляя выделяться маленькие хрустальные слезинки, которые вытекали из-под сжатых ресниц. Ни капли омерзения девушка не чувствовала, хотя продавала собственное тело.       Казалось бы, хуже уже некуда: парень сжимал ее конечности; порядком царапал гладкую кожу, оставляя на ней неровные красные следы; выворачивал руки; кусал, как настоящая псина, шею, оставляя на ней вместе с засосами капельки свежей крови. Но помимо обычного траха в его голове засела навязчивая мысль: отыметь купленную шалаву как следует. Он слегка приподнялся на коленках над дрожащем телом девочки, застывшем в до ужаса унизительной позе и про себя молящем о том, чтобы все это как можно быстрее кончилось. Послышался резкий звон ширинки, запомнившийся оглушительным воспоминанием в голове отдающейся девочки, которая на автомате зажала еще сильнее между зубов испачканный край подушки, будто уже знала, какая боль ей предстоит.       Парень торопливо снял с себя мешающие джинсы и отбросил их в сторону вместе с нижним бельем, оголяя свое достоинство. Он выдал нервный смешок и извращенно провел своим стоящим членом по молодым девичьим ягодицам, одновременно сильно шлепая по ним рукой, заставляя несчастную Варю вздрагивать от каждого больного хлопка. Ее сознание начинало плыть от страха; былое спокойствие было на исходе, поэтому в горле заходился истошный крик, который никак не мог вырваться наружу до того момента, как озабоченный клиент со всего размаху, без малейшей подготовки вошел в анальный проход податливого тела, с шипением на губах просачиваясь до самой глубины и начиная наращивать ненормальный темп.       Девушка пыталась сдержать крик, но от такой резкой, ослепительной боли у нее вырвался самый что ни на есть хрипящий животный вой, несильно приглушенный подушкой. Из внезапно раскрывшихся глаз хлынули предательские слезы; трещинки на губах лопнули и пролили алую кровь; из маленького неразработанного отверстия выделились красные капли, пачкая постельные принадлежности. Грязь и похоть смешались в едином порочном ритме, наказания за вопли пришлись Варваре прямо по ребрам и по рвущимся от напора ягодицам сильными щипками грубых пальцев, после которых оставались огромные фиолетовые синяки. Мужчина вдалбливал ее, как последнюю скотину, пока девочка громко рыдала лицом в подушку, изливаясь собственной слюной и умирая от жуткой боли. А эта боль была, поверьте, сущий пиздец, особенно, для маленькой девушки, отчего она в итоге, не вытерпев, резко отрубилась, отдаваясь во власть серой пелены обморока, где было хоть немного легче.

1988 год, 26 августа.

      И снова вырисовываются воспоминания. Уже не совсем чистое и голубое небо с вкраплениями маленьких черных туч, напоминающих о том, что лето бесцеремонно заканчивается, как, впрочем, и день, неумолимо спускающий лучики солнца прямиком в собственный гроб, зарытый где-то глубоко под землей. Ветер треплет длинные волосы проходящей мимо девушки в скромном деревенском платье. Она шагает по главной тропинке, минуя старые сельские домики, и тихо само себе улыбается, зная, что, возможно, сегодня приедет ее любимый спустя целый год, наверняка добившись популярности в своей группе. Ее глаза блестели от счастья, а маленький сверток со свежим хлебом из местного магазина весело шуршал им вдогонку, навевая радостную песню о скорой долгожданной встрече.       Когда оставалось пройти буквально несколько метров длиною в пять участков, чтобы добраться до заветного дома, Варвара услышала громкую электронную музыку и гул рычащего мотора, причем явно не какого-нибудь дряхлого грузовика, а вполне себе нормальной городской машины, коих здесь почти ни у кого не было. Она в ступоре застыла посреди дороги, подняв свой озабоченный взгляд на стоящий в паре шагов от нее дорогой автомобиль, озаряемый лучами закатного солнца. Возле него стояли молодые парни и что-то весело обсуждали между собой, перекрикивая музыку. Их было буквально четыре человека на вид не больше двадцати лет, а то и меньше. Парочка сидела на капоте, неприлично хохоча и заглатывая содержимое банок с энергетиками, другие два стояли, опираясь на автомобильную дверь, и тихонько курили в сторонке.       Вдруг с задних сидений вышел еще один мальчишка, держа в руках целую пачку сигарет и готовую папиросу у себя в зубах. Он оглядел друзей холодным прищуром и передал им в жадные руки какой-то белый порошок в прозрачном пакетике. Этот парень был довольно тощий, с вытянутым, уже взрослым на вид лицом, сгорбленный, весь в какой-то непонятной, заношенной черной одежде, а на голове его красовались длинные, но не особо ухоженные кудри. И кто бы мог подумать, что этот вроде бы незнакомый человек был самый настоящий Глеб, чего сразу Варя не могла принять, стоя на том же месте как вкопанная и наблюдая за тем, как ребята распаковывают пакетик и вдыхают этот белоснежный песок. Глебсон тоже с озорной улыбкой тянется к порошку и незаметно протирает его у себя на небе. — Глеб! — осенило, наконец, девушку, и она, совершенно не соображая, бросилась к возлюбленному.       Самойлов не сразу понял, что произошло и какого хрена в его объятиях делает какая-то красивая девочка. Рассудок от наркотика начинал плыть, словно в море корабли, а хохот товарищей раздавался гулким эхом в голове. А когда та девица, уже порядком плача на его плече, начала шептать заветное имя любимого истерически много раз, Глеб узнал в этой юной, повзрослевшей особе свою бывшую девчонку, если ее можно было так назвать. В помутненной за год душе сразу возникло чувство отторжения и вечный рефлекс недотроги, отчего парень, и так хреново соображая под мимолетным кайфом, был вынужден оттолкнуть от себя Варвару, которая не сразу поняла в чем дело, все еще плача и светло улыбаясь от счастья. — Что ты… здесь делаешь?.. — еле проговорил заплетающимся языком парень, даже слегка пошатываясь. Друзья продолжали безудержно ржать, хотя и сами были в том же раздолбленном состоянии. - Тш! Заткнитесь, уебки! — Я?.. — лицо Варвары стало бледным, в глазах погасла былая радость. — Я просто шла домой. Я тебя ждала, Глебушка! Ты же обещал вернуться… — Глебушка! Ахах! Вы это слышали? — рассмеялись парни, пугая девчонку своим нездоровым гоготанием. — Глебусик! Мы тебя теперь только так звать будем. — Пошли на хуй, придурки… — несмотря на летучее состояние, Глебсон сообразил, что стоит отойти для серьезного разговора с девочкой, а не оставаться посмешищем для этого сборища говна. — В сторону отойдем… — Хорошо, — смутилась Варя, следуя за любимым, которого безудержно начинало шатать из-за расслабившихся мышц.       Его затуманенные глаза превратились в две тоненькие точки на бледно-сером шарике, устремившиеся на силуэт расстроенной Варвары, они пытались включиться в мир и начать что-то соображать, но тут же захлестывались разноцветными картинками. Руки, ноги, да впрочем, все тело его тряслось, отчего девочка, мгновенно сообразив, что надо делать, помогла опереться Глебу на ее плечо. А он почему-то начинал посмеиваться над этой глупой заботой и что-то неадекватно мямлить себе под нос. — Глеб, я ждала тебя целый год, почему… ты сразу ко мне не пришел? — А я… а что я? Я не знаю. Я вроде только приехал, — неадекватность Глебсона работала по всем параметрам. Больше всего пугал его тихий едкий смех. — Но… ты же обещал… — Варя еле придерживала его тело, глядя в упор полными отчаянья глазами, и готова была уже расплакаться, если бы не самообладание. — Я обещал?!       Глеб снова зашелся в безудержном смехе, еще больше пугая несчастную девушку, да так громко, что это могли услышать даже его странные друзья. Руки парня тряслись уже не столько от действия наркотика, сколько от наивности, которую он наблюдал в бывшей своей подруге. Ему было омерзительно смотреть на ее подавленность и верность, что в нем самом давно скрылись за пеленой реальности, которая очень сильно потрепала его за этот год. Варвара боялась по-настоящему и не могла узнать в этом безумце того нежного парня, шепчущего ей на ухо всякие нежности. И почему-то до сих пор не осознавала, что он под наркотиком, наверное, потому что даже не знала о его существовании. — Какая ж ты дура! Да я б к тебе никогда не вернулся! — Глеб отпрянул от Варвары и кричал ей эти гадости прямо в лицо. — Но… — Ты думала, что я буду с какой-то деревенской бабой? Да ты не видела девушек в Свердловске… — Глеб, но как же так? — девочка перешла на низкий шепот, полный шока и расцарапанной до крови боли. — Пошла вон! — Да какую ж ты суку полюбил, что таким стал?! — неожиданно взревела Варя, пропуская мимо ушей все гадости собеседника.       Повисло неловкое молчание. Взгляд девушки был устремлен прямо на своего уже бывшего любимого. Он был полон раскаленной ненависти и огромной невселенской грусти, тоски по тому прежнему Самойлову, который делал все для нее и бегал послушным псом. Сейчас он был заядлый, исхудавший наркоман, на лице которого внезапно застыло негодование, будто и сказать ему было нечего, будто кончились все аргументы и этот поток обзывательств. Он менялся в лице слишком быстро, чтобы понять, что сейчас чувствует, но последней эмоцией, которую запомнила Варвара перед тем, как услышать то, что ей сломало всю последующую жизнь, была кривая и жесткая усмешка. Он подошел так близко, что опалил ухо девочки своим горячим дыханием, и тогда очень неразборчиво, но все же прошептал ей: — Меня трахает мой собственный старший брат.

1989 год, 3 сентября.

      Варвара с ужасом вынырнула из своих воспоминаний в холодном поту, глаза метались по серой комнате, в которой она находилась. Она лежала в своей нагретой постели в общежитии под уже более теплым одеялом. Рядом аккуратно расположилась книга со сказками Гофмана, а под головой была вполне себе сносная подушка, которой раньше вроде бы не было. На своем теле Варя обнаружила ночнушку и, к счастью, никакого развратного нижнего белья. Можно было бы принять все произошедшее за страшный сон, если бы не слепая боль в нижней части тела, которая ломила настолько сильно, что девочка тихо застонала, привлекая к себе внимание. Она приподнялась на локтях, по-прежнему корчась и жмурясь от острой боли примерно в пояснице. — Как ты? — послышался вкрадчивый женский голос.       Варвара мгновенно перевела взгляд туда, откуда послышался данный звук, и облегченно вздохнула, узнавая в чертах появившейся из ниоткуда девушки Настю, которая стояла прямо над ней в уже нормальной, повседневной одежде и со стаканом питьевой воды в руках. Судя по тому, как легкий свет пробивался из единственного окна, был очередной пасмурный день и та страшная ночь миновала, породив новую черту в характере девушки, сломив ее психологическую болезнь и вернув все воспоминания на прежнее место. В самой комнате кроме них двоих больше никого не было, в том числе и той странной Лейлы. Карие глаза, подернутые ощущениями от пережитого, наконец, наполнились решительностью. Девочка начала самоутверждаться в этой суровой реальности, и даже голос ее стал тверже. — Нормально. Сколько сейчас времени? — резко выпалила Варвара, хмурясь от одного лишь движения, но ей сейчас было не до этого: у нее была другая задача. — Одиннадцать часов утра. На, выпей… — почему-то тихо ответила Настя, протягивая стакан к самым губам Вари, чтобы не заставлять ее лишний раз двигаться. — Сильно ж тебе досталось. Этот извращенец, оказывается, давно в ментовке разыскивается, представляешь? Ну и загребли его, когда тебя обнаружили… — Ты не волнуйся, мне уже лучше, — одними губами улыбнулась девушка после того, как сделала пару глотков. — Зато ко мне вернулась память. — В смысле? — Анастасия удивленно на нее уставила, присаживаясь на чужую кровать. — А в прямом. Долгая история, но я могу тебе рассказать.        «Потому что я теперь все вспомнила. Он приезжал тогда в село. И он это сделал со мной», — горько усмехнулась про себя Варвара.

1988 год, 29 августа.

— Ты, блять, вообще, понимаешь что сделала?! Ты, мразь, понимаешь на кого замахнулась?! — верещал Глеб, прижимая шею кареглазой девочки к стене. — Отвечай, сука!       На земле царила страшная ночь, покрывая своим мраком всю тихую деревню. Только с одного участка беспрерывно слышался крик какого-то парня и безудержный плач девочки, которая находилась под его натиском. Он вдалбливал ее несчастное тело в деревянную стенку какого-то сельского заброшенного домика и шипел на ухо страшные гадости, словно Змей-искуситель. На шее бедняжки оставались красные следы от изредка душащих ее костлявых пальцев, а по щекам беспрерывно текли соленые слезы, проникая прямиком в глотку. Он был беспощаден перед ней сейчас и готов был сотворить с девушкой все, что угодно, считая это заслуженным деянием. Глаза его лихорадочно сверкали в кромешной темноте, а зубы кривились от внутреннего холодного страха, поскольку секрет был раскрыт. — Ты сдохнуть хочешь, да, гнида? Я тебя спрашиваю! — Глеб…я… — кряхтела Варвара, хватаясь за пальцы, которые ее душили. — Ты зачем моим друзьям рассказала про брата? Зачем, дура? Ты не понимаешь, что мне эта тайна стоит таких… — Глеб уже рычал, будто зверь. — В последний раз спрашиваю: зачем ты рассказала им про мои отношения с Вадиком? — Я не хотела… — Не хотела она! А что ты, блять, хотела? Думала, я вернусь к тебе? Ты просто воспользовалась тем, что я был под наркотой, и решила, сука, подставить меня? Отомстить, да? Так знай: теперь ты в большой опасности. — Но я думала, так…ты…останешься…       Глебсон наконец-то отпустил бедную девушку, которая безвольной куклой упала наземь и начала прерывисто кашлять, задыхаясь и пытаясь снова поглощать воздух ноющей от боли грудью. Кислорода для нее было слишком мало, и с моральной точки зрения тоже. Пальцы сгребали песок, лицо утопало в склизкой противной грязи, а недавно сшитое платье заляпалось всем этим дерьмом. Глеб нависал над ней сверху, словно коршун, сверкал полными ярости глазами и сжимал пальцы в кулаки, пытаясь себя успокоить, но этого у него никак не выходило. Он лишь брезгливо плюнул прямо в сторону Вари и, понизив голос до нереальной частоты, грубо произнес слова, которые сломали жизнь девочки раз и навсегда: — Бойся, как бы тебе кто-нибудь не засадил в один прекрасный день.       Удивительно, что спустя несколько дней после отъезда Самойлова Варвару зверски изнасиловали в каком-то заброшенном хлеву друзья Глеба, оставляя по его собственному заказу шрамы на ее теле и полную потерю памяти из-за психического расстройства. Но потом их самих, скончавшихся от передоза, обнаружили в Свердловской квартире с кучей наркотиков. И неизвестно, как он устранил их да и зачем, раз после всего случившегося убедил ребят, что тогда был под кайфом, поэтому снес с языка бред про старшего и их небратские отношения. Все это слишком странно сказывалось на нем самом. Все это порождало в Варе жажду мести и желание разоблачить младшего.

1993 год, 10 октября.

      Утренняя дымка тихонько накрывала просыпающуюся Москву, а звон церковных колоколов, освещаемых редкими лучами, которые смогли выбраться из-под толщи суровых черных туч, подыгрывал ее ежедневным правилам. Фонари выключались, мокрый асфальт стал безудержно хлюпать от бесконечных шагов, и лишь серый, темный туман никак не рассеивался, уводя в тоскливую сплиновскую сказку. По вечным дорогам мчали бандитские автомобили типа новомодных «бмв» наряду с простенькими жигулями, распыляя зловонный запах от серых выхлопных газов. Холодный ветер простужал головы мрачных прохожих, не одетых в теплые шапки; они стремились на свои вечные офисные работы или же еще какие-то дела, отдаваясь во власть будних дней и живя от пятницы к пятнице. Благо, сегодня она как раз и наступила, ободряя простых людей надеждой на скорый отдых где-нибудь за городом, если, конечно, на то хватало денег. А там, безусловно, начнут заниматься посадкой растений и прочей чепухой в домашнем огороде.       Люди, живущие в столице, совершенно отличались от провинциалов. Они постоянно что-то планировали себе на будущее, считали каждую копейку из-за наступившего кризиса, который, по сути, всегда накрывал именно огромные мегаполисы. Вставали в очередь за всякой фигней вроде автомобилей, которые невозможно было купить, и работали на заводе, пропагандируя тем самым труд для молодежи. Только вот и здесь юноши и девушки отличались от старого общества самодуров, поскольку с каждым годом эволюционировали, меняя музыкальные вкусы вместе с жизненными приоритетами. Так что Москва была похожа на черную дыру, в которую день ото дня стремились все новые и новые лимитчики, при этом вливаясь в ее бешеный ритм и совсем забывая про спокойную тихую жизнь на родине.       Обветшалые, замызганные от грязного ливня окна прятали за собой либо коммуналки, либо обычные однокомнатные квартиры. Бывали и такие, которые приезжие снимали, пока учились или работали в вечно бодром городе. Как раз за испачканными стеклами такого съемного однокомнатного жилища сейчас просыпались двое молодых людей, сладко потягивающихся на своем широком матраце, который они использовали вместо привычной двуспальной кровати в целях экономии и одновременно какого-то личного душевного антуража, уюта и творческой атмосферы. Правда, в квартире было накурено до одури, что совсем не соответствовало стилистическим меркам, а только постоянному кашлю и чернеющим легким. Постельное белье было теплым, в отличие от царившей за шторами омерзительной осенней погоды, нагретым с помощью обоюдного жара двух тел, которые согревали друг друга собой, этой темной загадочной ночью, чувствами и пошлыми касаниями.       Голубоглазый парень, невероятно красивый, хоть и очень худого телосложения, чему-то едко усмехается своими повзрослевшими чертами лица, развалившись на давно не стираных простынях. Это далеко не тот семнадцатилетний мальчишка, который жался от холода в легкой курточке, а ноги его подкашивались на пути к своей мечте. Теперь он был совершенно другой. В нем поубавилось наивности и больше поселилось жажды оторваться, развращаться по полной катушке, пока молодость не ушла из-под прицела. Алкоголь стал его вторым другом, потому что тихими серыми вечерами на кухне, когда за приоткрытой форточкой гудят машины, было просто нечем заняться, ведь все твои любовницы и любовник шляются по своим делам, а сигарета тем временем неудержимо тлеет в пальцах. Да и частенько он запивал свое горе, которое не поменялось с тех самых тяжелых пор. — Доброе утро, — говорит он, проводя рукой по свалявшимся густым волосам.       Рядом лежащий партнер что-то недовольно ворчит в подушку, нагло переворачиваясь на другой бок и стягивая с оголенного тела друга пуховое одеяло. Это просто не может не возмутить хозяина квартиры, отчего он со всего размаху сталкивает любовника с матраца на холодный линолеум, нервно хихикая себе под нос, когда слышит еще больше недовольных восклицаний и матов со стороны жертвы его сильных выходок. И так каждое утро, за исключением тех случаев, когда на месте мужчины лежит какая-нибудь хорошенькая девица на одну ночь. — Хорош, а? Достал уже меня каждый день пинать… — начал было возмущаться потерпевший, как вдруг почувствовал на своих обветренных губах настойчивый поцелуй. Это голубоглазый, не теряя ни секунды, перебрался на пол и уселся поверх него, блокируя тело, замотанное в одеяло. — Тебе пора в институт, — прошептал восседающий юноша. — А тебе на работу, — скорчил недовольную гримасу другой. — Лева, у нас свободные отношения. — И поэтому я должен терпеть твое присутствие каждое утро? — Предлагаешь мне сваливать ночью? — Ладно. Но сейчас ты очень тихо уйдешь, — твердо закончил Левка, с абсолютным равнодушием отпуская из своих силков вырывающегося Геру.       Однокомнатная квартира, которую подогнал обоим друзьям Вадик, старший брат Глеба, была довольно неплохая, да и стоила совсем недорого, чтобы ее снимать, хотя ребята стали платить буквально последние два года, как только сами начали зарабатывать себе на проживание, а не только на хлеб с солью. Пришлось, конечно, перебрать все возможные варианты работы на каких-то строительных площадках и в итоге остановиться на беспроигрышном варианте: устроиться грузчиками в одном из местных магазинов. В основном, Шура работал в ночную смену, а Леве там места не нашлось, поэтому он горбатился днем, и то редко, поскольку частенько посылал все к чертям и шел на репетицию с ребятами, что играли у них в группе, пока совсем еще неизвестной, чего не скажешь о Самойловых, которые переживали свой первый пик популярности и гребли деньги лопатой.       Конечно, в квартире не было отличной мебели, впрочем, ее в принципе не было. В единственной комнате, в которой они по очереди с Шурой спали, поскольку находились в почти что разных часовых поясах из-за работы, лежал матрац с несвежим постельным бельем, да древний, прогнивший шкаф, служивший не только для хранения дешевой одежды, но и еще для различных вещей. Обоями спальню они покрывать так и не решились, оставив голую, окрашенную белой краской стенку с местами виднеющимися проблесками серого там, где рабочие когда-то не удосужились мазнуть валиком. Единственным, что ребята купили самостоятельно, были светло-голубые шторы, трепавшиеся на ветру из-за постоянно сквозившего маленького окна.       Натянув на себя джинсы, Лева покинул медленно собирающегося Герасима и отправился исследовать излюбленную кухню, которая тоже не отличалась своей бедностью от основной комнаты. Старый задрипанный холодильник рычал похуже раненого зверя; ножки стульев прогибались; кухонные дверцы скрипели, скрывая за собой потрескавшуюся посуду. Серый свет проливался из окна прямо на холодный кафель и иногда поблескивал на нем умершими лучами надежды. В голове парня царил сумбур, поэтому недолго думая он поставил чайник на плиту и достал растворимый кофе, чтобы хоть ненадолго привести в порядок ноющие нервы.       Он приоткрыл облупленную форточку и достал последнюю пачку сигарет из потертого кармана, про себя матерясь, что помимо работы еще придется забегать в ларек, чтобы совсем не подохнуть от скуки или же от никотинового расстройства. Поднес зажигалку к зловонной папиросе и сразу же выдохнул пару серых клубов в атмосферу, пытаясь целиться прямо в окно, из которого выходил холодный утренний ветерок, но этого все равно не получалось, поэтому порой казалось, что в квартире сгущается пепельный туман.       Последнее время Леву слишком сильно доканывала депрессия, при случае, если он оставался совершенно один, без какого-либо партнера, с которым они общались на уровне не выше, чем просто взаимный секс, начиналась дикая ломка по отношению к себе. Все эти годы он тупо прикрывался за бесчувственной маской, научился сдерживать чувства рядом с Сашей, без зазрения смотреть ему в глаза. Да только вот сама зависимость никак не поубавилась в нем. Все девушки были для него лишь какими-то куклами для удовлетворения животных потребностей, и лишь Гера представлял для него нечто большее лишь потому, что при поцелуях и интимных связях с ним парень представлял того, кого хотел уже немало лет. Но это все равно было не то. Обман зрения, иллюзия. Его иногда даже сотрясало в жутких истериках одинокими ночами рядом с полностью вылаканной бутылкой водки. Ведь осознание рушило несчастный разум: не было способа избавиться от чертового влечения, если только не смотаться далеко и надолго. Но проблема в том, что Левка таил надежду кем-то еще стать, добиться успеха в музыке, тем более после того, как они в итоге очень даже сдружились с братьями-Самойловыми. В итоге Глебсон стал намного теплее относиться к замкнутому и странному характеру Егора, приняв все его отрицательные качества, которых и в нем самом было навалом. Получилось некое взаимное прощение всех поступков и предпочтений. Да и не хотелось уезжать от лучшего друга, с которым в детстве делил пиво и сигареты.       Из-за очередных угнетающих размышлений Лева со всей ненавистью выбросил недокуренную сигарету в окно прямиком на мокрый асфальт возле детской площадки, поглощающейся серым скучным туманом. Как раз подоспел чайник, громко засвистев на всю квартиру и больно разрезав слух; каждое утро он ужасно влиял на и так вымотанную нервную систему. Лева залил уже приготовленный порошковый кофе кипятком, глотнув обжигающее язык содержимое чашки, и зажмурился от оставшегося горького привкуса на губах. На самом деле он не любил этот напиток, просто почему-то после сигарет очень хотелось почувствовать терпкий и какой-то родной запах, да и приободриться немного, чтобы окончательно проснуться. А там гляди, работа ждет у самого порога. А может, к черту послать эти дела? — Позвонишь? — раздался голос Геры, показавшегося на пороге кухни. А ведь он был все таким же сопливым мальчишкой, только смотрелся лучше, чем Левка, потому что бросил курить, да и жил гораздо состоятельнее, отсюда на нем и одежда нормальная. — Не знаю. Мы завтра хотели сыграть в одном клубе на разогреве. Вроде договорились уже, — равнодушно отвечал Егор, не отводя взгляда от созерцания утреннего рассвета, который едва пробивался сквозь толстый слой гробовых туч. — Если что, трубку может моя сестра взять. Она часто бывает дома, в отличие от меня, — хмыкнул юноша, рассматривая свои пальцы. - Ну ладно. Удачи.       Не прошло и нескольких секунд, как дверь в желтом от света коридоре с оглушительным звуком захлопнулась, породив звенящую тишину и пустоту в сердце молодого человека. Лева опять судорожно взялся за сигареты и бездумно начал выкуривать каждую штуку в пачке, с невероятной злостью скаля зубы и вдавливая чинарики в дно лопнувшей пепельницы. Его уже настолько тошнило от собственной жизни, что хотелось в конечном итоге свести с собой счеты, да вот только это был бы слишком банальный конец для него, вполне себе нормального человека. Хотя это, опять же, как приглядеться. Омерзение по отношению к жрущей изнутри грязи ревело. Часть из двадцати одного года Егор провел с порочной зависимостью и еще столько же будет мучиться ее присутствием, если только проживет дольше. А так же если проживет Шура в этом черном мире. Кстати, он должен был прийти около часа назад, но почему-то не возвращался. Оно и к лучшему: нечего ему знать про отношения Левы с мужчинами.       Когда в картонной коробке совсем не осталось драгоценных сигарет, парень, плюнув на все, отправился одеваться, чтобы спуститься и купить себе сразу целый блок. Он уже не собирался идти на эту дурацкую работу, потому что опять отдавался во власть хандры, да и вообще ленился этим делом заниматься. Да, это выглядело слишком эгоистично по отношению к трудящемуся Саше, который еще и изредка подрабатывал, лишь бы накопить нужную сумму на запись нормального альбома, не такого, какие они клепали прежде. А вот голубоглазому весь мир казался огромной черной дырой, в которую он все падал год за годом, поскольку взрослел и понимал, какая безнадега в человеческом существование.       Наконец-то одевшись, Лева отправился в небольшой коридор, где была тумбочка с древним телефонным аппаратом с колесиком, которые сейчас были у многих в доме. Конечно, время не стояло на месте и современность перла, не зная границ, в особенности, после распада СССР, когда все решили равняться только на западную культуру. Впрочем, и они это совершали в музыкальном плане. Коридор, к слову, был единственным местом, который еще до них покрыли узорчатыми обоями. Здесь же висело длинное зеркало, встречавшее каждое утро угрюмое и невыспавшееся лицо Егора, ну или его товарища.       Парень по памяти набрал цифры на телефоне и стал слушать протяжные гудки, которые терзали его нервную систему. Но они, к счастью, подошли к концу, и на другом конце провода послышался женский, едва проснувшийся голосок. — Кать, к тебе сегодня можно? — Левчик нервно стучал пальцами по корявой тумбочке. — Лев, ты что ль?.. — сонным голосом пробубнила девчонка. — У меня родители… Ты как? — Нормально. Тогда я тебе потом позвоню. — Как хочешь. Я тебя люблю.       Новая волна тоски одолевала парня, проходясь мурашками по всему телу. Ему до дикости сегодня не везло: на работу не хотелось; девушка, уже дающая ему безраздельно и во всех позах, была под надзором предков; Гере в институт; Шура хер знает где шляется и все равно по приходу домой завалится спать. Леве оставалось только купить себе сигареты и курить как паровоз. Появилось желание заодно купить бутылку спиртного, чтобы совсем не повеситься, не говоря уже о том, что он ничего не ел этим утром. Впрочем, это были сущие пустяки по сравнению с тем, что творилось у юноши в грешной душе. Противоречия не давали покоя ни днем ни ночью, а удушливые мысли о том, что жизнь снова превращается в будничный круговорот, начинали пугать. Ведь точно так же было и в Минске. Так почему бы снова не вернуться туда? Он и матери собственной письмо ни разу не писал, а телефона, сколько он себя помнил, у них никогда не было.        «Жива ли она, вообще?», — вдруг пронеслось в голове голубоглазого, который уже напяливал старые кеды, стертые по краям подошвы, и новую уцененную куртку.       Вдруг раздался громкий, действующий на нервы звонок в дверь, оглушая, кажется, даже стены в комнате. Он продолжался довольно долго, пока Левчик с недоуменным лицом смотрел прямо на неправильно накрененную вбок дверь, за которой прятался какой-то неожиданный гость. Причем в такое раннее время мог прийти только Саша, но у того были запасные ключи, так что вариант с ним однозначно являлся липовым, ну или хотя бы неоднозначным, потому что только будучи в сраку пьяным друг будет пользоваться этой омерзительной кнопкой.       Отогнав глупые, ветреные мысли, Лева с недовольным пыхтением принялся открывать все тяжелые механизмы замков, и, наконец, облегченно вздохнул, слегка приоткрыв входную дверь в обветшалый лестничный пролет. Сказать, что его поразило увиденное за порогом — ничего не сказать. Эти глаза он определенно где-то видел, только вот где? От удивления парень раскрыл рот и в итоге отворил скрипящую дверцу до конца, упираясь шокированным взглядом в гостью, стоящую напротив него. Она чему-то искренне улыбалась и абсолютно была спокойна перед тем, что увидела в квартире, или, правильнее сказать, кого. Ее не поразила худоба хозяина, беднота одежды и даже не совсем тактичные при приеме гостей повадки; она была совершенно уравновешенна и гордо выпрямляла спину. И все же Егор никак не мог понять: что здесь делает такая прекрасная девушка? Может, дамы сами стали к нему наведываться? — Здравствуйте, — произнесла ровным тоном незнакомка, сняв с плеча дорогую сумку. — Вы, случаем, не Лева?       Этот голос он однозначно слышал. Безумная искра осознания и памяти блеснула в голубых океанах глаз, а в душе затрепетали события тех самых времен, когда они вместе перебирались в столицу. Этот силуэт сразу же впал в разум необычной историей и жалостью всей картины. Девушка стояла и улыбалась тому, как мысленно прозревал ее собеседник. Но она настолько изменилась, что было просто невозможно узнать ее с первого раза, если бы не голос, не меняющийся у женщин с ранних лет. Длинные густые волосы дамы были заплетены в косу, на голове красовалась большая черная шляпа, однозначно, модная и дорогая, впрочем, как и весь облик гостьи. На ней были пышные натуральные меха, красиво подчеркивающие теперь же не исхудавшую, а стройненькую фигурку; губы, накрашенные красной помадой, были живые, как и кожа, более не имевшая мертвенно-бледный цвет. Перед ним стояла взрослая, невероятно интеллигентная и явно богатая Варвара, девочка, когда-то покинувшая деревню. — Ты… — Лева до сих пор пребывал в ступоре, не веря своим очам. — Варвара, — снова приятно улыбнулась девушка. — Рада очередному знакомству, Лев. — Шура не ошибался, что мы еще увидимся, — Егор потянулся к объятиям гостьи. — Проходи.       К черту эти сигареты и бутылку сорокоградусной, к черту то, что не вернулся Шура. Парень до сих пор не мог отойти от того, что вот это взрослое создание, одетое до безумия богато, была та самая маленькая напуганная девочка Варя, за которую он заступался всей своей честью. В голове просто не укладывались данные события, и, все же вспомнив правила, присущие приему гостей, юноша провел девушку на кухню и усадил за стол пить чай. Ее, кстати, нисколько не смутила бедность квартиры: видимо, избалованность в ней не играла. Она лишь была рада видеть старого знакомого, который, в отличие от Глеба, что до сих пор крутился в ее голове тайной местью, помог ей, вообще, остаться живой. Они говорили о многом, пока стремительно пролетал час и солнце набирало высоту за окном, еле пробиваясь лучами сквозь тучи. — Потом этот самый сутенер взял меня в жены и я больше не нуждалась в продаже своего тела, — закончила рассказ гостья, ни разу не обмолвившись о вине Глеба, хотя и так много рассказала про свою тяжелую, больную жизнь проституткой. — Как же ты это вытерпела? — удивлялся Лева, глотая приторный горячий чай. — Знаешь, те слова, что мне сказала Настя, стали девизом по жизни. Я стала спокойной, равнодушной и бесчувственной и выжила. Теперь посмотри на меня: я живу в Питере, в культурной столице, и в разы лучше многих. — И ты рада тому, что добилась? — Конечно. Сила в богатстве, Лева! Каждый должен его добиваться, — повела плечом девушка, гордо закинув ногу на ногу. — Не знаю, стоит ли пачкать себя в грязи, чтобы такого добиться, — более тихо сказал Егор, отводя взгляд в окно, где начинал по капле приходить серый унылый дождь. Часы нервно тикали на кухне, напрягая обстановку, ведь Саша так и не пришел. — А где Шура? Я бы хотела отблагодарить его некоторыми средствами… — девушка сразу перевела тему, пуская руку в сумку, из которой показался кусочек целой пачки денег, отчего Лева нервно сглотнул. Он тысячу лет не видел такого количества рублевых бумаг, да что там скрывать, вообще не видел. — Он должен был с утра вернуться, но… впрочем, ты можешь отдать их мне. — Конечно.       Лева нервно потянул руки вперед и схватил эту огромную пачку денег, отсчитывая сторублевые купюры в трясущихся руках. Варя тихо усмехалась подле, внутренне презирая эту бедность, и все же сдерживалась, чтобы не высказать своих приоритетов. Ее глаза сверкали странным огнем, будто выжидали чего-то очень главного, того, в чем заключалась ее не совсем далекая поездка. Но Левка обезумел от такого количества денег, в конечном счете досчитав до двадцати купюр по пятьдесят тысяч рублей; на тот момент это были бешеные деньги, в особенности для них, несмотря на бесконечные реформы правительства и грядущую деноминацию для страны. Страшная мысль закрадывалась в голову глупого юноши. Эти бумажки были самое настоящее зло и полный крах, точка в его целях. — Позвонишь Глебу?       Лева внезапно прекратил перебирать купюры, наблюдая за этим прекрасным действом безумным взглядом, который поднял на вмиг посерьезневшую Варю. — Без проблем. Хочешь поговорить? — Да, только сначала начни издалека, а потом меня упомяни.       Егор утвердительно кивнул и, нелепо запихав пачку денег себе в карман джинсов, отправился в коридор, напрямую смежный с открытой кухней, к старому телефонному аппарату, набирая на нем заветные цифры, которые еще долго будут звучать в его сознании. Проблема была в том, что Самойловы могли просто не взять трубку, если не находились у себя дома, поскольку из-за бешеного пика популярности переселились в центр Москвы, но почти не бывали там, утопая в бесконечных гастрольных турах их невероятного для мира альбома. Эти ребята действительно делали честную работу, поэтому спокойно могли быть заняты чем-то важным. Но Варе, которая медленными шажками приближалась к голубоглазому и нервно размышляла про себя в ожидании ответа на звонок, все-таки услышала, как гудки резко прекратились: трубку на том конце подняли с противным треском. Символично усилился ливень за окном, затемняя атмосферу так, что хотелось врубить свет, и ветер, заставляющий форточку громко биться стеклом о стенку, подул уж очень страшно. — Глеб, привет. — Какие люди! Давно ты не звонил, — обрадовался на том конце слегка напряженный голос. Что-то было не так, он нервничал. — Да как до вас, рок-звезд, дозвонишься? — усмехнулся парень, опираясь рукой о тумбочку и смотря прямо в испепеляющие его глаза гостьи. — Что-то важное? — Да нет. Как дела? — Левчик, тебе делать что ль нечего? По такой чепухе звонить… нет, я рад, конечно, но… у нас новый альбом на носу и… — Знаешь, тут тебя кое-кто к телефону просит. Не против поговорить со знакомой? — Что? — голос собеседника нервно дрогнул, будто он уже догадался обо всем. Трубка передалась в пальцы с наманикюренными ногтями и тут же понеслась к уху. — Здравствуй, дорогой Глебушка.       Весь мир, казалось, провалился в ад, унося с собой участников общего приговора в ужасный горящий котел. Глаза Глеба мгновенно расширились от ужаса, как только он узнал этот дьявольский голос. Столько лет он боялся, что это свершится, что ее сильная натура сможет не просто выжить, но еще и увязаться за ним, добившись огромных успехов. И этот страх ожил в его ночных кошмарах подобно психическому расстройству от черных теней в шкафу, когда ты находишься под кайфом. Даже Леве стало не по себе от этого надменного, холодного тона. — Что тебе надо, Варвара? — Ты, — не по-настоящему засмеялась девушка. — Здесь решаю я, кого оставить, а кого нет. Теперь не только у тебя есть связи, легендарный Самойлов-младший (раздался звонок в дверь). О, а вот и Шура пришел!       Варя незамедлительно поставила трубку на место, породив в телефоне страшные долгие гудки, которые гулким эхом раздавались в наболевшем сознании вмиг омертвевшего Глебсона. Его и так бледные черты лица покрылись испариной, а губы нервно дергались от испуга, но пальцы все равно не смогли отвести от уха эту злосчастную часть аппарата. Сердце бешено екало, уходя в пятки, и тонуло, словно корабль на дне моря, больше никогда не возвращаясь обратно на круги своя. Вся его жизнь пролетела бешеной стрелой и теперь выглядела глупой штукой. Даже известная группа не раскрашивала мрачность событий, а дождь за окном предвещал скорые беды и настоящую игру этой девушки. Пусть он еще толком не знал, каково нынешнее состояние Вари, но был уверен на все сто процентов, что она ни перед чем не остановится, чтобы добраться до него. — Кто звонил? — прошептал на самое ухо до боли родной голос, но и он не смог успокоить напряженную нервную систему Глеба, а, наоборот, только больше испугал все существо, заставив парня отпрыгнуть в сторону и уронить из рук мигом повисшую на проводе трубку. — Вадик… — вздохнул младший. — Это ты. Никто.       Они так же стояли в коридоре, только выглядевшем в разы богаче и роскошнее. Квартира у парней действительно была дорогая, и это было немудрено и соответствовало их большому заработку, пусть не всегда честному со стороны продюсеров. Старший медленно подошел к брату, недавно снова слегка набравшему в весе и уже не выглядевшему так худо, невероятно близко. Его опаляющее дыхание касалось молоденькой шеи юноши, а глаза блестели невероятно страстным огнем, стремясь воплотить желание, слившись с отчего-то дрожащим Глебом, будто ему было страшно, когда Вадик так внезапно к нему подходил. Но старший брат медлил, про себя отмечая некую власть над своим мальчиком. Он уже подошел вплотную, немного грубо взяв младшего за подбородок и подняв его лицо на себя, чтобы смотреть прикрытыми глазами в пугливый серый взгляд, такой послушный и неотрывный. — Так кто звонил, Глебка? — холодным спокойным тоном повторил Вадим. — Лева, — не удержался Глеб: слишком был страшен и настойчив карий взор. — Зачем? — Просто так, — голос младшего выдавал его с потрахами, вздрагивая с каждой репликой. — А если подумать. — Он попросил поговорить меня с… — Кем? — С…Варварой. Вадь, я не виноват, честно. Эта тварь все-таки вернулась, она намекнула на связи… она будет мстить, — быстро шептал потерянный парень, еще больше начиная трястись и пугаться темнеющих глаз напротив. — Вадик, что нам теперь делать? Я, правда, не думал… — Ничего, Глеб. Я разберусь, — притворно улыбнулся старший, оглаживая большим пальцем слегка небритую щеку и наслаждаясь страхом в глазах брата. — Нам не о чем волноваться. — А как же ее связи? Я виноват… во всем виноват только я.       Самойлов-старший нагнулся к самому уху юноши и прихватил мочку его уха, вызвав у Глеба двоякие чувства: ужас, смешанный в кровь с внезапным возбуждением. Ему было страшно продолжать то, о чем еще не обмолвился его брат, и он надеялся на его благоразумность, но сжалится ли Вадим? Он втягивал податливое тело Глебсона в свои теплые, жадные объятия, безумно и откровенно тесные, сжимая ладонью его ягодицы и поглаживая невольно выступивший бугорок на джинсах. Усмешка застыла на пухлых губах старшего, а в глазах загорелся неистовый огонь вожделения. Слишком поздно было останавливаться. — Ничего страшного, — голос Вадима стал еще ниже. — Сейчас ты заплатишь за свою вину…       Самойлов, не желая ждать и секунды, впился в рот младшего страстным поцелуем, опасно прокусывая молодые губы до алой крови, подобно смертоносному вампиру, и раздвигая их своим проворным языком, чтобы проникнуть в нежную полость. Глаза Глеба расширились от страха. Больше всего он боялся именно такого наказания.