***
Балерины изнывали, ожидая конца репетиции. Каждый раз новый постановщик задерживал их допоздна. Кассандра, что была до него, тоже работала на износ, но всегда следила за временем и была точна, как Биг-Бен. Многих раздражало такое неуважение, но мистер Прайд был полностью вовлечен в действие. Работая с труппой, он всматривался в танец, будто художник, выискивающий несовершенства в своем творении, корректируя действие словами точно и вдумчиво, — будто проводил огранку бриллианта. А это требовало непомерно много времени и сил с обеих сторон. — Поднимаешь кубок торжественно, но без радости. Взгляд отстраненный. Ты один в этой пестрой толпе, они тебе надоели, сливаются в пятно. Когда танцору удавалось, наконец, попасть в образ, Солас начинал вслух проговаривать состояние героя, чтобы достигнуть и закрепить нужное впечатление поверх мышечной памяти. Его комментарии были хорошим знаком; он лишь тогда вовлекался в работу, когда она приносила результат. Постановщик выглядел совершенно по-другому, когда погружался в происходящее; вовсе не тем холодным и непроницаемым, а бодрым, ярким и артистичным. Криста не могла оторвать от него восхищенного взгляда. — Много лиц, но ни одного знакомого. Ответственность, тяжесть короны — никто не поймет и не разделит уготованной тебе ноши. Ты — один. Это сводит с ума. И ты бежишь. Бежишь! Атмосфера накалялась. Принц на последнем издыхании метался по залу. — И вот, — Прайд понизил голос и жестом указал погасить свет в левой части тренировочного зала, за спиной принца. — Появляется он. Второй танцор выступил из темноты, оставаясь где-то за плечом первого. Из тени принца, крадучись, плавно поднимался Злой Гений — существо в черной короне и одежде, сотканной из мрака. Солас медленно обошел их, внимательно наблюдая за каждым движением. — Величественный. Сильный. А ты — слаб и одинок. Он — твоя тень, то, что всегда было для тебя за чертой, — и теперь он сильнее. Он берет над тобой верх, и ты идешь, покорный, туда, куда он велит тебе идти. Иди же. Иди туда! Раздался телефонный звонок. Недовольный тем, что его прервали, Солас остановил все действие жестом, взглянул на экран мобильного и нахмурился. Хоть мистер Прайд и не привык демонстрировать свои эмоции, Крис он показался обеспокоенным. — Что в этот раз? — устало выдохнул он в трубку и обратился к труппе. — На сегодня все. Одетта, завтра начнем с вас, — добавил постановщик, возвращаясь к звонку, и быстро вышел из зала. Что ж, значит, ей стоит подготовиться.***
Собираясь в гримерке, одна из балерин уперла руки в бока. — Индюк надутый. Сам не добился ничего, а нас изводит. — Никогда не думала, что скажу это, но я скучаю по Кас, — добавила другая. — А вы про него, кстати, читали? Прайд ведь мог по молодости принца танцевать, только там такой скандал случился... — Вот на нас и отыгрывается. — Вы его не знаете, — тихо вклинилась Крис. Балерины оглянулись на нее, все еще прилежно отрабатывающую движения у зеркал. — Куда уж нам. Их язвительность вызывала желание отгородиться от насмешек и презрительных взглядов. Обычно она и не вмешивалась в их разговоры. Сейчас же какое-то внутреннее ощущение придавало Лавеллан хладнокровную уверенность, не позволяя оставаться в стороне. — Он оттачивает номера, чтобы мы показали наилучшее исполнение. Разве это не главное? Девушки были слишком измотаны, чтобы зацикливаться на гордом постановщике, и ограничились фырканьем в ответ на ее аргумент. Криста привыкла уходить последней. Привыкла запирать дверь зала на ночь и оставлять ключи у охраны. В пустом помещении было проще собраться с мыслями, никто не перешептывался и не судачил за спиной, а музыку она и так с детства знала наизусть. Балерина не жалела сил. Дав слово, Крис не могла подвести или разочаровать постановщика. Она должна стать идеальной. Итак, что же он скажет ей завтра? Какой он видит заколдованную принцессу? Похищенная и плененная Злым Гением, лишенная возможности видеть родных и весь остальной мир. Какая злая насмешка. Подарив ей свиту из молчаливых птиц, он только подчеркнул ее одиночество. Он настолько сильно ее ненавидел? Или так сильно любил? Крис не знала, какой образ Одетты задумал Прайд, но понимала, что принцессе должно быть очень страшно — одной, без всякой защиты, запертой в ловушке жестокого мага. Злой Гений пугает ее каждый раз, когда возникает поблизости, но принц кажется другим — чем-то светлым, живым. Напоминанием о давно потерянном доме и реальности, связь с которой принцесса потеряла навсегда. И она, вся дрожа, — не веря своему счастью, — думает, что обрела в принце спасителя. Единственного друга. И настоящую любовь.***
Он просил, соблазнял, умолял, пугал и давил на нее — но принцесса была горда и непреклонна. Она оставалась верна своей чистоте, и, отказывая колдуну снова и снова, вскоре перестала отвечать ему вовсе. В ее светлых глазах он видел лунный свет, и любил его особенно трепетно — поэтому она прикрывала веки каждый раз, когда он оказывался рядом, и отворачивала бледное лицо. Зная, что не сумеет сбежать, она смирилась — но ни на день не переставала надеяться на чудо. Что когда-нибудь он освободит ее. И она снова увидит семью, обнимет отца с матерью, прогуляется по весеннему саду с улыбчивыми подружками. На что колдун, будто слыша каждую ее мысль, тихо смеялся. И тогда ей становилось еще страшнее — ведь никто не мог сказать ей, сколько дней, месяцев, лет, веков прошло с момента ее пленения. Сама она давно потеряла счет времени, и не слышала ничьих голосов — кроме его властного голоса в своей голове. Она избегала смотреть на него, но чувствовала, как он наблюдает за ней денно и нощно, ожидая, что она, наконец, скажет то, что он хочет услышать. Белоснежным пятном скользила заколдованная лебедь по водной глади озера, спрятанного в глубокой чаще, и лунный свет ложился легчайшей вуалью на ее крылья. Она плыла, опасаясь приближаться к темному лесу — оттуда, она чувствовала, Злой Гений смотрел на нее, улыбаясь. Оттуда, повинуясь его чародейскому приказу, однажды вышел принц. Чужой силуэт уже не первый вечер наблюдал за ней, неподвижно стоя за приоткрытой дверью. Легкая балерина кружилась по залу и замирала, сгибалась и вытягивалась, как тростинка. Каждый шаг — четко выверенный штрих, продиктованный беззвучной музыкой. В ее отточенных движениях помимо техники чувствовалась некоторая механичность, но это не казалось ему важным. Она ведь так старалась, так усердно работала. Ему нравилось смотреть на нее. Свет мигнул, вспыхнув на секунду, и тут же потух. Лавеллан прервалась и оглянулась на выход с намерением окликнуть рабочих, но когда она выглянула во тьму коридора, поблизости никого не оказалось. Где-то во мраке хлопнула дверь.***
— Что ты выкинула на этот раз? — раздраженно спросил Солас, открывая перед сестрой дверь такси и усаживаясь рядом. — Всего лишь высказала свое мнение. Эти недальновидные идиоты не понимают, они не способны видеть, — не то, что использовать! — всю полноту языка, во всей его силе. Даже если б и научились — вышло бы прескверно. — На литературном вечере принято слушать и аплодировать, а не высказывать свое неугодное мнение. — Но я ведь всегда аргументирую, почему их стишки — это глупости! — В особенности, аргументированное мнение, Джилл. Люди просто выступают, как умеют. — Ну да, — девушка скрестила руки на груди, белоснежные локоны скрыли ее лицо. — Маме бы тоже это все не понравилось. Чтобы выступать, надо сначала научиться; надо понимать, что и зачем ты делаешь, — вот, что бы она сказала. — Зачем ты продолжаешь ходить на подобные мероприятия? Неужели сама надеешься получить критику? — Я уверена в своем мастерстве, в отличие от прочих. Иначе бы они не реагировали так остро на слова кого-то из зала, — Джилл усмехнулась. Ее телефон замигал. — О, вот и она. Алло, любимая? Да, Сол меня встретил, мы едем к нему. Ведь мы едем к тебе? — уточняя, Джилл посмотрела на брата, невинно сведя брови. Закатив глаза, Солас назвал таксисту другой адрес. — Да, тогда встретимся у него. Жду! Закончив говорить, Джилл заметно приободрилась — щеки порозовели, на губах играла умиротворенная улыбка. — Адриана? — спросил Солас. Джилл кивнула. — Давно хотела вот так собраться, чтобы нам всем вместе поговорить. Мне всегда нравились ваши разговоры. Адри такая прямолинейная, а ты всегда смотришь вглубь. — Именно поэтому у нас ничего и не получилось. — А мне по душе ее напор, — Джилл мечтательно вздохнула. — У тебя все-таки отличный нюх на выдающихся женщин. Солас облокотился на окно, приставив пальцы к губам и глядя на вечерние улицы. — Только не допоздна. У меня начались сложные репетиции с новой труппой. Джилл аж оторвалась от спинки сидения, подняв брови. — Твои репетиции когда-то бывали простыми? — Это лебединое. — А. Понятно. Твое лебединое. Он промолчал. До самого дома они ехали в тишине.***
В дверь позвонили. Открыв, Солас увидел Адриану — короткие волосы растрепались, кожаная куртка съехала с плеча. Она быстро поздоровалась, сбросила кроссовки и рюкзак в коридоре и ворвалась в гостиную, заранее выискивая взглядом Джилл. — Я так волновалась! Ты же обещала, что больше не пойдешь без меня... — Ничего, в этот раз было спокойно и до мордобоя не дошло, Сол меня быстро вытащил. — Только ты умеешь превращать тихие заведения в цирк! — Это все арены для сражений, а я веду бои в твою честь, — Джилл чмокнула ее в щеку и привлекла к себе, обнимая. — Лучше пиши для меня новые песни. И не выходи в люди так часто. Тебя уже занесли в черные списки большинства кафе Лондона! Куда мне вести тебя на романтический ужин?! — Пойдете в паб, — невозмутимо вклинился Солас, поднеся ко рту бокал красного вина. Наслаждаясь спокойным вечером, Джилл сидела за спиной Адрианы, обнимая ту за плечи. — Кстати, Сол ставит лебединое. — О, опять? — Я впервые ставлю его, а не исполняю. И немного в иной трактовке. Мой вариант все-таки лучше раскрывает образы. — А кто солистка? — Новенькая балерина, только из училища. Есть потенциал, но и есть, что подкорректировать. Джилл закатила глаза. — Тебе даже мама не кажется идеальной, а ведь она мировая звезда, все критики уже которое десятилетие в восторге. — Это — классическая школа, но и там не все превосходно. Мама отличная актриса и танцовщица, но даже несмотря на техничность, ей все-таки не хватало понимания — как ее роль видит зритель? Какова полная картина, замысел? — Прямо как ты с новичками от литературы, Джилл, — Адриана усмехнулась, взглянув на нее. — Вы оба одного поля ягоды. — Можно подумать, маме много кто нравился, — насупилась та. — Она всегда тщательно подбирала друзей, а со всеми остальными держала дистанцию. Прям как Солас сейчас. — После того, что случилось, — Адриана снова повернулась к Прайду. — Тебя ведь так и не позвали обратно? Он мотнул головой. — Нет. У них хватает первоклассных танцоров. — Что ж, — отметив нарастающую неловкость, Джилл вернула разговор к постановке. — Но лебединое — это ведь так банально! Что там еще можно докинуть? Вот принц, ну влюбился, был обманут. Хорошо, хоть понял — раскаялся и погиб с той, кого не сумел спасти. — Да, это классическая трактовка, — согласился Солас, — и в конце заклятие все-таки было снято силой их искренней любви. Это потом их погубила магическая буря. Но в моей версии это не главное. Гораздо важнее здесь представить связь принца с колдуном. Джилл не сдержала смешка. — Связь принца с колдуном, говоришь?.. — Именно. Потому что это две стороны одного образа. Злой Гений — это тень принца. Почувствовав, как Джилл с интересом выглядывает и подсаживается поближе к краю дивана, Адриана чуть подвинулась и приобняла ее, не прекращая внимательно слушать. — Так хорошо знакомая вам тема дуальной природы. — Как существуют два лебедя, белый и черный, так и принц представлен двояко — благородный и эгоистичный. И если первый искренне стремится спасти любимую, второй следует своим желаниям и наслаждается страстями. Это совершенно не противоречит персонажу, ведь принц — не волшебное существо, а обыкновенный мужчина, подверженный страстям. Если помните, то новость о грядущем выборе невесты совсем не приводит его в восторг. Наоборот, заставляет горевать об ускользающей свободе. — Хорошо, — кивнула Джилл. — Значит, отдуваться за всех придется танцовщику-принцу? — Они все должны быть безупречны, но основным элементом все еще остается солистка. Я не хотел разделять эту роль на двух актрис, как сделали на модерновой постановке австралийцы. Хочу сохранить здесь черту старой школы. — Балерины в таких условиях с ума сходили, вон сколько фильмов про это. — Сложность здесь есть, не могу отрицать. Психологически это отдельная и тяжелая работа. — Смотри, не переборщи там с ней. Понимаю, ты теперь совсем не в позиции подчиненного, но будучи постановщиком твоя… Слепая уверенность, назовем ее так, — способна уничтожить неподготовленного подопечного. Особенно, если это всего лишь молодая девчонка. — Она бы не попала в труппу, если бы не была способна к обучению. — Я не про нее, а про твои невозможные требования! Держи в уме, что у нее нет элементарного жизненного опыта, чтобы воплотить все, что ты от нее хочешь. — У балерин вообще есть жизнь? — С сомнением сказала Адриана. Брат с сестрой одновременно посмотрели на нее. Повисла пауза. — Не важно. Продолжайте, там было про жизненный опыт. — Да, — вспомнила Джилл. — Не вытаскивай из нее то, чего в ней нет. Это просто негуманно. — Она подходит на роль. Движения и восприятие мира — очень близкие к образу. Я уверен, она сделает все, что в ее силах, и даже больше — если потребуется. Это черта всех молодых балерин. — Но она ведь не может быть идеальна! — Ладно, оставьте бедняжку в покое, — примиряюще попросила Адриана. — Лучше расскажи еще про этого мага, темную сторону принца. Это ведь самое интересное. — Да, в колдуне и власть, и соблазны, и похоть, — Джилл задумалась. — А почему он просто не убил ее, м? Держал взаперти много лет, а потом просто позволил умереть? Хотя, если он и есть принц, то он сам же и погубил ее, предпочтя испепеляющее желание — ее искренней любви... Помолчав, Солас улыбнулся уголком губ. — Да, все так. Даже если посмотреть на него, как на отдельного персонажа — он любил ее, являясь полной противоположностью чистоте и невинности принцессы. Проклятием Злой Гений только попытался удержать ее. Он обрек ее существовать в своей тени, и это не приносило плодов — она лишь отдалялась, запираясь изнутри. Но он любил ее. Сильнее, чем принц бы когда-либо смог. — Красота… Адриана допила кофе и похлопала Джилл по руке. — Так, достаточно на сегодня, мистер Прайд. Тебе только дай волю, можешь и месяцами рассуждать о подобном. Успехов там на репетициях и все такое. А тебе, юная леди, нужно отдыхать, чтобы не выгореть на литературных дискуссиях. Поехали домой. — Да, моя госпожа, — ответила та, понизив голос, и тут же игриво улыбнулась, получая поцелуй. Солас давно привык к их общению — случайным и намеренным касаниям, улыбкам, взглядам. У них было и без того было мало мест, где они ощущали себя в безопасности и могли проявлять чувства. В конце концов, Джилл не сидела на его шее. А видеть сестру счастливой не могло его не радовать. Проводив их, он выключил свет и упал на постель. Он думал об Одетте — и какой увидит ее завтра. Какой он хочет ее видеть?