Красавица и чудовище

       Когда следующим вечером миссис Абернати возвращалась домой из центра города, она заметила Босуэлла, пса Сэмюэла, – он был привязан к садовой калитке ее дома. Это могло означать только одно: Сэмюэл вновь шнырял где-то поблизости.[12] _____________________________________________________________________________ [12] В книге (или в любой другой истории) некоторые вещи должны остаться «за кадром». Эти вещи делятся на три категории: 1) то, что лучше подробно не описывать (см. предыдущую главу), 2) то, что не имеет никакого значения для истории и поэтому должно быть вычеркнуто, и 3) то, что лучше оставить на воображение читателя. Если вы внимательный читатель, вы, возможно, заметили, что мы пропустили целый день биографии миссис Абернати и ее исследований человеческого мира. Она была в городе и, вероятно, неплохо провела время, но мы никогда не узнаем, чем именно она там занималась. Оставим это вашему воображению. Что мы знаем точно, так это то, что она не ходила в пирожковую Пита в этот день, иначе она бы встретила там Сэмюэла Джонсона и его друзей, и ситуация была бы крайне неловкой для всех сторон. _____________________________________________________________________________ – Ах ты маленький паршивец! – прошептала она. – Гадкий, гадкий мальчишка! Поверхностный осмотр сада выявил трех праздношатающихся детей, сующих носы не в свои дела. «Сколько их уже! Они что, размножаются как одноклеточные?» – подумала миссис Абернати. Она попробовала разобраться с ними при помощи своих смертоносных щупалец, но к сожалению, одна из детей, девочка, нашла очень оригинальный способ применения старым садовым граблям мистера Абернати – она применила их непосредственно к двум щупальцам миссис Абернати, и дети сбежали, оставляя миссис Абернати корчиться от боли и злости. – О, ты не представляешь, как больно, – сказала Бааль, освобождая свои раненные щупальца. – Мерзкая девчонка. – Она за это заплатит. Все они заплатят, – сказала Эвелин. Голос ее звучал странно, как если бы она тоже знала, как это было больно, но Бааль не заметила. Все щупальца втянулись в ее тело, оставляя бархатное пальто порванным на спине и испачканным кровью. Со стороны дома к ней подошли, пошатываясь, три гниющие фигуры. Это были ее демоны, те, что должны были охранять дом в ее отсутствие. Ближе всего к ней оказался мистер Абернати и она с силой ударила его по лицу, ломая ему шею и оставляя его голову беспомощно свисать с плеч. – Идиот! Теперь о нас знают уже трое! – Что нам теперь делать? – спросила миссис Рэнфилд. – Мы не можем больше ждать, – сказала миссис Абернати. Миссис Рэнфилд попыталась возразить, сказав, что в портале еще не накопилось достаточно энергии, и остальные были с ней согласны, но миссис Абернати не приняла ее мнение во внимание; отчасти потому, что миссис Рэнфилд слишком часто пыталась ей возражать. Миссис Абернати приказала им идти в дом и, когда они ушли, не спеша подошла к калитке. Она посмотрела в ту сторону, куда убежали трое детей и собака. Ей подумалось, что, быть может, остальные всё же правы. Еще не время. – Ты уверена, что скопившейся энергии хватит и портал откроется достаточно широко? – спросила Эвелин, чувствуя сомнение Бааль. Бааль помедлила. – Должно хватить. Мы не можем рисковать, промедлив. Эти дети будут болтать. – Хорошо. Я всё равно уже устала ждать, – сказала Эвелин. – Скорей бы всё уничтожить. Бааль, напротив, нельзя было назвать нетерпеливым демоном. Когда оно знало, что цель того стоит, оно могло выносить ожидание, страдание, унижение – что угодно. Столетия и столетия чего угодно. Потому что Бааль было сильным, и еще потому, что в большинстве случаев у Бааль просто не было выбора. Существование в аду было пыткой для всех, даже для тех, чьей целью существования было пытать других. Поэтому Бааль терпеливо ждало – веками и тысячелетиями – ждало шанса убежать из ада и принести смерть и страданье в другие миры. После столь долгого ожидания, эти три дня на Земле показались Бааль самым интересным событием за миллиарды лет. Это было настолько более интересно, чем просто существовать в аду рядом с хозяином, что Бааль не имело ничего против мелких неудобств, сопровождавших это событие – даже если эти неудобства и включали необходимость вселиться в тело женщины и слушать болтовню этой женщины в собственной голове. Единственным, что доставляло некоторое неудобство, было биение сердца Эвелин – поскольку у демонов не было сердец, привыкнуть к этому звуку было сложно, но со временем Бааль перестало его замечать, как это случается с человеком, вынужденным проводить долгое время в комнате с тикающими часами. И Бааль привязалось к Эвелин. Ее присутствие делало демона сильнее, ее жажда причинять боль делала страдания других еще слаще, а ее желание уничтожить всё живое было просто восхитительным. Бааль знало, что как только оно уничтожит ее человеческое тело, Эвелин перестанет существовать. Бааль знало об этом всё это время, но теперь, когда победа была близка и приближался час, когда Бааль должно будет предстать перед хозяином в своем истинном облике, демону стало грустно. Потребуется время, чтобы вновь привыкнуть к одиночеству. И вдруг Бааль почувствовало гнев. Чистый, ни с чем не смешанный, пронзающий гнев. Перед миссис Абернати возникла небольшая фигурка в маске и с рожками, как у черта. – Конфеты или смерть! – донеслось из-под маски. Миссис Абернати посмотрела на него с любопытством и заулыбалась. Улыбка превратилась в страшный, нагоняющий ужас смех. Миссис Абернати прижала кисть тыльной стороной к губам и произнесла: – Восхитительно! Просто идеально! – Слушайте, вы мне дадите что-нибудь или нет? – спросил мальчик. – О, я дам тебе что-нибудь, – ответила она. – Я дам тебе такое что-нибудь, что оно будет последним, что ты получишь. Я дам тебе смерть. – Конфет, значит, не будет… – сказал мальчик. – Не будет конфет, – сказала миссис Абернати. – Никаких конфет никогда больше не будет. Глядя на убегающую фигурку, она подумала: «Беги! Беги, пока можешь. Но тебе не убежать от меня, нет. И не убежать от моего хозяина».