Чудо мое

      Последние слова Андрея вызвали у Димки протяжный стон.       – Ты просто… зачем ты издеваешься надо мной?.. – поинтересовался он едва слышно, прислонившись лбом ко лбу Басаргина.       – Я не издеваюсь, Дим, – Андрей с легкой грустью заглянул в янтарные глаза. – Вот скажи мне, как ты себе все это представляешь, а? – Андрей вздохнул и слегка отодвинул Литвинова от себя. Близость мальчика его… хм… выводила из равновесия?.. Но отстраненный от него Димка выглядел таким уязвимым, что у Басаргина невольно сжалось сердце.       – Я не знаю… правда, не знаю… – растерянно проговорил мальчишка, с безнадежной тоской глядя в глаза Андрея. – Я просто хочу быть с тобой, и для меня не имеет значения, как все это будет… Это единственное, что я знаю… единственное, что понимаю в том хаосе, который творится сейчас в моих мозгах… Пока ты не появился в моей жизни, все было так просто и понятно, но ты… ты перевернул мой мир…       – Как и ты, – непроизвольно вырвалось у Андрея, и он увидел, как распахнулись янтарные глаза в восторженном изумлении.       – Эт-то п-правда?? – после заметной паузы, запинаясь на каждой букве, спросил Димка. – Значит, я… тебе не безразличен?       Андрей фыркнул, снова притягивая мальчишку к себе. Ощущение гибкого сильного тела в своих руках было… правильным?.. Настолько правильным и естественным, что он, не раздумывая, прижал Литвинова к себе, усиливая это ощущение.       – Стал бы я целоваться с человеком, который мне безразличен, Дим, – сказал он слегка поддразнивающим тоном. – В том-то и дело, что ты мне настолько НЕ безразличен, что я просто не знаю, что мне с этим делать. Ты и сам должен понимать, мы не можем быть вместе уже только потому, что ты – ученик…       – …а ты – учитель, – перебил Димка, уставившись на Андрея горящими от возбуждения глазами. Одно то, что он небезразличен Андрею, вселило в его душу такую надежду, что все остальное казалось недостойными внимания мелочами. – Ну и что???       – Дим, не заставляй меня в сотый раз повторять одно и то же. Ты – мой ученик, тебе всего шестнадцать, и я не имею права даже думать о тебе как о… – он запнулся, бросив на Димку, напряженно заглядывавшего ему в лицо, смятенный взгляд.       – …о любовнике?.. – выдавил Литвинов едва слышно. – Т-ты… д-думаешь об этом?..       Ну, вот что с ним делать??? Солгать – немыслимо. Сказать правду?.. А почему бы и нет?.. Мальчик заслуживает правды.       – Думаю, Дим, – сказал Андрей медленно. – Все дело в том, что я думаю… Но, пойми, это неправильно – думать так о тебе. Неправильно и аморально. Я не должен…       – …потому что ты не любишь меня…       Не вопрос и не утверждение. Но – глаза глядят в глаза, и каждая мышца мальчишеского тела под руками Андрея напряжена до предела, словно натянутая струна, готовая каждую секунду разорваться от неловкого прикосновения.       – Дим, – Андрей улыбнулся кончиками губ, легонько поглаживая мальчишку по спине, – если бы все было так просто… если бы слова «я тебя люблю» хоть что-то могли изменить…       – Разве нет? – напряженно поинтересовался Литвинов. – Разве не эти слова меняют все?       Андрей покачал головой. Максимализм шестнадцати лет не принимал никаких доводов рассудка.       – В нашей с тобой ситуации – нет, – отозвался он тихо. – Просто бывают обстоятельства, которые невозможно преодолеть какими бы то ни было словами. Даже такими прекрасными словами, – Андрей задумчиво улыбнулся, и его рука – сама собой – потянулась к темным мелированным волосам – просто погладить… приласкать… коснуться. – Я, действительно, сейчас не могу… с тобой, Дим. Как бы я ни хотел этого, я не могу… Есть кое-что…       – Кое-кто, да? – взгляд янтарных глаз неожиданно стал колючим и жестким. – Этот… Калинин, да? Ты из-за него не можешь быть со мной, да?.. Что у тебя с этим Калининым?       Андрей с легкой насмешкой вскинул левую бровь.       – А тебе не кажется, малыш, что тебя не касается, что именно у меня с Калининым?       – Я знаю, что меня это не касается, но… – виновато произнес Димка и запнулся. Печаль в его голосе завораживала Андрея. Печаль и… ревность, да? Мальчишка ревновал его к Максу, и это было так… трогательно, что Андрей смог только сочувственно вздохнуть и ласково взъерошить густые волосы, а потом его пальцы с почти невесомой нежностью скользнули по гладкой щеке, погладили упрямый подбородок, слегка приподняли его, позволяя Андрею заглянуть в хмурые янтарные глаза.       – Ты что, ревнуешь? – мягко поинтересовался он у мальчишки, по-прежнему сидящего у него на коленях. – Ревнуешь меня к Максу?       Димка отвел взгляд и мрачно ответил:       – Ну… я… мне неприятно думать о том, что ты… Если ты его любишь…       – Нет, Дим, я не люблю его, – огонь, полыхнувший в глазах мальчишки, мог воспламенить, по меньшей мере, половину города.       – Но тогда… тогда… – с трудом выдавил Литвинов и замолчал, не в силах произнести ни слова из страха, что не выдержит и сорвется в слезы, а выглядеть сопливой девчонкой в глазах любимого… было… неправильно… Он и так уже… проявил себя не самым лучшим образом…       – Ладно, я скажу, – видя терзания мальчишки, решился Андрей. – Макс – очень важная часть моей жизни, но…       – Он ведь твой любовник, да? – в голосе Димки зазвенела с трудом сдерживаемая ярость, а что творилось в его душе, Андрею лучше было вообще не знать, но мертвенную бледность, медленно заливавшую его лицо, скрыть было невозможно.       – Да, Дим, он – мой любовник. Уже три года, – Андрей с легким беспокойством отметил, как еще больше побледнел, практически побелел Литвинов, услышав про то, сколько они с Максом вместе. – Дим, я не буду говорить, что он для меня ничего не значит, – несколько резче, чем намеревался, добавил он. Вот уж что Андрей точно не собирался делать, так это лгать мальчишке, скрывать от него что бы то ни было. Невзирая ни на что, Димка должен смотреть на мир и на обстоятельства открытыми глазами, а не прятаться трусливо в скорлупу неведения. – Потому что это неправда. Мы с Максом вместе три года…       – …и ты после этого говоришь, что ты его не любишь? – с горечью проговорил Димка и отстранился, пытаясь сползти с коленей, на которых было так уютно… так естественно… сидеть. Но Андрей не отпустил, и это тоже было… естественно. – Вы вместе три года!.. Три года, а я…       – А ты здесь совершенно ни при чем, – не сдержал ироническую усмешку Андрей. – Когда я встретил Макса, тебе было всего тринадцать, и мы с тобой даже, заметь, не были знакомы. А ревность – весьма непродуктивное чувство, Дим…       – Ну и пусть, – упрямо дернул подбородком Димка. – Но ты… ты же его не бросишь, да?       Андрей вздохнул. Разговаривать с Литвиновым было очень непросто. Мальчишка был влюблен, категоричен и ревнив. Полутона и компромиссы явно были у него не в фаворе. Впрочем, он мог бы догадаться об этом и раньше. Литвинов, с его обостренным чувством справедливости и собственного достоинства, ведущий настоящую войну с педагогами из-за ханжеского отношения к ученикам и двуличия некоторых из них, и не мог вести себя иначе. Для него не существовало никаких вариантов, кроме двух: «да» или «нет».       – Дим, я взрослый здоровый мужчина двадцати шести лет, – произнес Андрей спокойно. – У меня существуют определенные физиологические потребности…       – …секс? – голос Димки дрогнул и напрягся. – Я мог бы…       – Ты НЕ мог бы, – отрезал Андрей. – О чем ты говоришь, Дим? Тебе шестнадцать, и если даже если оставить в стороне все остальные обстоятельства, одного этого достаточно будет, чтобы твоя мать убила меня!       – А ты… – будущий адвокат в Литвинове не дремал. – Когда ТЫ первый раз занялся сексом с мужчиной? Сколько тебе было?       Андрей хмыкнул. Палец в рот Литвинова класть явно не стоило. Ммм… а если не палец… тоже опасно, да?.. Или, получив вожделенное, мальчишка уже не будет столь категоричен?       – И ты тоже сначала спросил разрешения у своей матери? – расстроенный и огорченный Димка решительно сполз с коленей Андрея, и это было весьма… своевременно. Андрею не хотелось, чтобы Димка почувствовал, что учитель возбудился при одной только мысли о сексе со своим учеником. Все же это было не совсем… правильно.       – Ты уверен, что хочешь знать ответ на этот вопрос? – с иронией поинтересовался Андрей. – Знания – не всегда сила, Дим… – пристально взглянув на Литвинова, сообщил он.       Димка опустил голову, уставившись взглядом в пол. Вся его поникшая нахохлившаяся фигура выражала упрямство и непреклонность. Понятно, знать хочет… Андрей с трудом сдержал нервный смешок. Уже ревнует и к Максу, и к тому, кто был у Андрея первым, и будет ревновать еще больше, когда узнает все подробности сексуальной жизни Басаргина, когда узнает, сколько их было до встречи с Максом, этих мужчин, практически не оставивших следа в его жизни, но все равно хочет знать. Подобная въедливость могла означать только то, что Димка жаждет максимально приблизиться к объекту своей страсти, даже если это означает испить горькую чашу правды, перенести боль и переступить через самого себя. Он что, действительно, готов на все ради него?.. Или это такое своеобразное проявление юношеского максимализма? Пусть мне будет больно, но я хочу все знать?..       – Мне было шестнадцать, Дим, – сказал Андрей и, увидев, как тут же вскинулся Литвинов, добавил: – И не надо кричать, что тебе сейчас столько же… – Димка, закусив губу, смотрел на него. – Да, столько же, но я в первый раз занимался сексом со своим сверстником, одноклассником, и это был простой… – Андрей подавил желание назвать вещи своими именами и произнести слово «трах», гораздо больше подходящий к его первому увлечению, – секс. Найджел был красивым и стильным парнем, но друг к другу мы испытывали одно только влечение… никакой речи о любви между нами даже не заходило. Никогда.       – Найджел? – прошелестел Литвинов побелевшими губами. Слышать о первом любовнике Андрея было невыносимо… и невыносимо больно тоже. Но он должен пройти через это. Должен знать, что было у Андрея до него, потому что он был намерен превзойти ВСЕХ его любовников вместе взятых. Он сделает все, чтобы стать для Андрея, если уж не первым, то единственным, чтобы тот больше никогда и ни с кем…       – Да, его звали Найджел. Я жил тогда в Лондоне и учился в обычной английской школе, – пояснил Андрей с легкой улыбкой. – Мои родители некоторое время работали в Англии, и мне пришлось жить с ними около пяти лет. Потом мы вернулись в Россию.       – Этот… Найджел был… твоим первым любовником? – кусая губы, уточнил Димка.       – Да, – кивнул Андрей. – И я не спрашивал у матери разрешения переспать с ним, если тебя это все еще интересует, – Димка с самым серьезным видом молча кивнул, и Андрей засмеялся. Несмотря ни на что, ситуация выглядела забавно. Он, взрослый двадцатишестилетний мужчина, отчитывается в своих сексуальных приключениях перед шестнадцатилетним мальчишкой. Ревнивым, упрямым мальчишкой, своим собственным учеником. Интересно, что бы на это сказал синьор Песталоцци?.. – Но я познакомил родителей с Найджелом практически сразу, чуть ли не на следующий день, – вбил он маленький гвоздик в сознание ученика. – Я никогда не скрывал от них ни свою ориентацию, ни своих любовников. Решил, что они имеют право знать обо мне такое.       Литвинов ошеломленно смотрел на Андрея.       – Они знают?..       – Ну, конечно, знают, – пожав плечами, сказал Андрей. – Это слишком важные вещи, Дим, и родители должны знать о подобном.       – А как они… нууу… – Димка запнулся.       – Мои родители точно не были в восторге, но у них оказалось достаточно любви в душе и понимания в мозгах, чтобы позволить мне жить так, как я считаю нужным. Это сложно, Дим, но я уверен, все родители должны знать правду о собственных детях… Твоя мать не знает о тебе, да? – Андрей заглянул в растерянные глаза Литвинова. – Даже не догадывается о твоих предпочтениях?       Димка помотал головой, с надеждой глядя на учителя.       – Я знаю парней, Дим, которые всю жизнь скрываются от своих собственных родителей, – сказал Андрей с едва заметной и неожиданной для самого себя застарелой печалью в голосе. Однажды именно это обстоятельство причинило ему самую сильную боль в жизни. – Которые представляют своих любовников кем угодно, только не тем, кем они являются на самом деле.       – У тебя такое было, да? – Димка потянулся к Андрею, ласковым ужом скользнул на колени, теплый и податливый, как воск. Обхватил Андрея руками за шею и уткнулся носом куда-то за ухо, опаляя кожу горячим дыханием и заставляя все тело учителя напрячься в попытке не выдать возбуждение. – Кто-то сильно обидел тебя этим, да?..       Чуткость мальчишки привела Басаргина в замешательство. Он не ожидал, что шестнадцатилетний пацан вообще сможет понять его душевные терзания, а уж его обиду на Макса и подавно. Да, это был Макс. Когда они только встретились, Андрей имел глупость поверить в то, что между ними может быть что-то, кроме обычного траха. Что-то серьезное и основательное. Макс был замечательным. Идеальным во всех отношениях – такой же универсал в сексе, как и сам Басаргин, веселый, добродушный, спокойный, для него не существовало запретов ни в чем, кроме одного – его родители… Однажды они столкнулись лоб в лоб – Андрей с Максом и старшие Калинины, и его любовник побледнел, позеленел, покрылся красными пятнами и представил Басаргина «знакомым, вместе у одной девушки на дне рождения были, вот встретились случайно». Это было больно. По-настоящему больно, особенно после того, как накануне Максим провел весь день на даче Басаргиных, общаясь с родителями Андрея как член семьи. С того дня все изменилось. Нет, они по-прежнему были любовниками, в сексе Макс был неутомим и горяч, но в душе Андрея больше не пели птицы, когда он видел Макса, как было до этой поистине роковой встречи. Но все же они были вместе.       – Было, Дим… – признался Андрей, нежно поглаживая мальчишку по спине. – В моей жизни много чего было.       – А он… – начал Димка неуверенно, прижимаясь к Андрею еще теснее, но Басаргин покачал головой, взял лицо Димки в руки и поцеловал мальчишку в губы – жарко, страстно, ненасытно.       – Ты невозможен, Дим, – отстранившись, проговорил Андрей. Литвинов, тяжело дыша, смотрел на него глазами, в которых была, наверное, вся любовь мира. – Ты просто… самое невероятное, что со мной случалось в моей жизни. Чудо, которого я никак не мог ожидать. С тобой невозможно бороться. Невозможно бороться с теми чувствами, что ты во мне вызываешь. Я ведь тоже живой человек, и ты мне нравишься, очень нравишься. Может быть, я пока не могу назвать те чувства, что ты во мне вызываешь, любовью, – заметив разочарование в янтарных глазах, Андрей с легкой укоризной покачал головой, – но только потому, что я вообще не верю в любовь. Не верил…       – А теперь?.. Теперь веришь? – с надеждой поинтересовался Димка.       – Теперь… я сомневаюсь… Ты заставил меня сомневаться в моих убеждениях и принципах, мальчик, – усмехнулся Андрей. – Но некоторые принципы все же остались непоколебимы…       – Например, то, что ты учитель, а я – твой ученик? – Литвинов глянул на Андрея исподлобья.       – Например, это, – не стал спорить Басаргин.       – А если я переведусь в другую школу? – решительно осведомился Димка, и Андрей понял – стоит ему сейчас только кивнуть, и Литвинов сделает это.       – Нет, Дим, это не решит проблему, – он покачал головой и улыбнулся кончиками губ, увидев расстроенное лицо Литвинова. – Я ведь в вашей школе всего на год. Ты знаешь об этом? – Димка помотал головой. – Я вообще-то лингвист. Сейчас пишу кандидатскую о современном, вернее, молодежном языке… и ваша Ольга Сергеевна – моя родная тетя, сестра моей матери. Она согласилась помочь мне, предложила год или два поработать в школе. Сказала, что лучше, чем в школе, особенно на перемене, подростковый язык не узнать.       Димка, закусив губу, внимательно слушал, потом выдал с какой-то удивительно взрослой горечью в голосе:       – Значит, мы для тебя… только материал исследования?..       – Нет, объект исследования, – уточнил Андрей, поражаясь тому, насколько тонко и остро умел чувствовать Литвинов ситуацию. Прирожденный лидер. – Но это не имеет значения.       – Это имеет значение, – упрямо отозвался Димка, снова пытаясь покинуть насиженное местечко на коленях учителя… нет, теперь уже не учителя. Лингвиста. Так сказал Андрей. Ученого, для которого их школьная жизнь со всеми радостями и проблемами – только объект исследования. – Я поверил, что ты настоящий… думал, ты…       – Дим, не надо, – Андрей уверенно, даже властно притянул Литвинова к себе. Нет уж, малыш, никуда теперь ты от меня не денешься. Не сбежишь, не оттолкнешь. Мы будем вместе, пусть не сразу, пусть через год, но будем. И ты сам это знаешь. – Я настоящий. Я такой, какой есть. Я не играю с вами в эти военные игрища: кто победит в вечном противостоянии учителей и учеников. Я просто стараюсь отдать вам то, что знаю сам. Но это все же не мое. Я не создан быть учителем, я не способен пресмыкаться перед коллегами и родителями учеников, объяснять, почему и как мне удается то, что не удается другим. Оправдываться из-за своего внешнего вида, из-за манеры поведения… И не моя вина в том, что те, кто осознанно пришел в эту нелегкую профессию, не могут понять, что в этой вашей войне победителей быть не может, а есть только проигравшие.       Димка ткнулся горящим лицом в такой родной черный шелк рубашки на груди Басаргина.       – Прости. Прости меня, пожалуйста, Андрей, – глухо проговорил он. – Я… я просто дурак. Мне бы радоваться, что ты… что мне так повезло, и ты целый год будешь учить меня, а я… Прости, а?..       – Ну, что ты, глупый, перестань, я не сержусь, – Андрей ласково поцеловал темную мелированную макушку. – Я, наверное, не должен был рассказывать тебе о своей работе, но… лгать тебе я не собираюсь. И я хочу, чтобы ты это знал: что бы ни случилось, я не буду тебе лгать.       – Правда? – приглушенно звучащий голос Литвинова был полон отчаянной надежды. – Ты… понимаешь, что даешь мне веру?.. Веру в то, что мы будем вместе…       – Прежде всего, Дим, я даю эту веру самому себе, – усмехнулся Андрей. – Не считай меня таким уж бесчувственным. Я сказал, что ты мне нравишься, а это признание для меня очень много значит. Это почти признание в любви…       – И… что теперь?.. – неуверенно поинтересовался Димка, слегка отстранившись, чтобы заглянуть в мерцающие серые глаза.       Андрей пожал плечами.       – Не знаю. Я на самом деле не знаю, что мне с тобой делать. Но ты понимаешь, что я не могу подвести человека, доверившего мне детей. Я пообещал Ольге… Сергеевне, что буду вести себя как положено… учителю-натуралу. Я не могу нарушить данное мною слово.       – И что мне теперь делать?.. – упрямство было, похоже, вторым именем Литвинова.       – Ну, я думаю, что пока мы не можем афишировать наши отношения…. Или, вернее сказать, возможность наших с тобой отношений. И, наверное, я не должен предлагать тебе подобное, как-никак я все же учитель… хоть и не совсем … но тебе стоит найти какого-нибудь парня твоего возраста…       – Ни за что!! – воскликнул Димка страстно. – Мне не нужен никто, кроме тебя! Вообще никто!!! Когда ты это поймешь, наконец?!       – Перестань, Дим. Я имел в виду чистую физиологию. Ты юн, горяч, в тебе играют гормоны, твоему организму элементарно нужна разрядка и…       – …и я буду сутками дрочить, но ОДИН! Пока ТЫ не позволишь мне быть с тобой! – отрезал Литвинов.       – Дим, ну ты же понял, что я не смогу быть с тобой еще очень долго, – мягко напомнил Андрей.       – Но ты… ты сказал, что хочешь? – с неожиданной робостью заглядывая в глаза Басаргина, уточнил Димка.       – Я… хочу, Дим, – вздохнул Андрей. – Но, повторяю, есть такие понятия, как профессиональная этика и моральные принципы… если уж уголовный кодекс не имеет ничего против нас. Есть еще и нравственные понятия, которые накладывают свои ограничения. В конце концов, я дал слово… и это очень важно для меня.       – Самое главное, – не по-детски мудро сообщил Литвинов, – что ты тоже хочешь этого. Я подожду. Столько, сколько ты скажешь, – и тут же с наивностью ребенка выдал: – Я хочу, чтобы ты был первым. И единственным.       – Хмм… – Андрей неуверенно посмотрел на Димку, стараясь игнорировать щемящую нежность, надежно поселившуюся там, где предположительно находилось сердце. Ему обещали бесценный дар невинности в любой момент, как только он захочет его принять. Это был невероятный соблазн, и Басаргин не знал, как можно преодолеть его. Впрочем… – Тогда предлагаю тебе заключить некоторое соглашение. Модус проседенти, так сказать. Как сын адвоката, ты должен знать, что это такое.       – Допустим, – нетерпеливо мотнул головой Литвинов, не совсем понимая, что за соглашение имеет в виду Андрей.       – Так вот что я тебе предлагаю… мы не будем с тобой спешить, Дим. Прежде чем предпринять что-либо серьезное, наподобие занятия сексом в любой форме, ты должен все же закончить школу. И если к тому времени ты не передумаешь…       – Я НЕ передумаю, – отрезал Литвинов, перебивая Андрея. – Я же сказал, что буду ждать столько, сколько ты скажешь. Я только хочу точно знать, что ты будешь со мной.       – Я буду с тобой, – серьезно пообещал Андрей. – Но у меня есть два условия. Прежде чем мы с тобой заключим это соглашение, ты поговоришь со своей матерью. Я не хочу однажды оказаться лицом к лицу с разъяренной женщиной, обвиняющей меня в совращении ее ребенка. В конце концов, она имеет право знать такие вещи о собственном сыне. Я могу даже пойти с тобой, если хочешь, но твоя мать должна знать правду.       – Ладно, – согласился Литвинов. – Я и сам собирался ей сказать, только откладывал… и если ты хочешь… но, наверное, будет лучше, если я сам… если сначала я просто поговорю с ней… а уж потом познакомлю с тобой… как ты думаешь?..       – Я думаю, это оптимальный вариант, – кивнул Андрей. Димка достаточно легко согласился на первое условие, но, собственно, это и не удивило Басаргина. Решение рассказать матери правду лежало на поверхности, и Андрей просто немножко подтолкнул Димку в нужном направлении. А вот второе условие… Андрей усмехнулся про себя. Это будет гораздо сложнее.       – А твое второе условие? – словно читая его мысли, произнес Литвинов. – Оно… совсем ужасное, да?       – Я даже не знаю… Боюсь, оно окажется для тебя… неприемлемым.       – Калинин, да?.. – голос Димки прозвучал как-то особенно горько. – Ты хочешь…       – Я НЕ хочу расставаться с ним сейчас, – твердо сказал Андрей. – Ты можешь счесть это жестокостью по отношению к тебе, жестокостью по отношению к Максу, но наша с ним связь меня устраивает полностью. Мне удобно иметь под рукой партнера, всегда готового к сексу, причем я знаю, что этот секс будет безопасным во всех отношениях. Со стороны может показаться, что я просто использую его, но…       – Да мне плевать, что ТЫ используешь его, – вырвался у Димки горестный рык. – Но я считаю, что это он использует ТЕБЯ. Это ведь был он, да? Он не сказал своим родителям, что вы любовники, а ты… ты думал, что между вами нечто большее, чем простой трах, правда?       Андрей ошеломленно смотрел в сверкающие гневом янтарные глаза и не мог понять, как… Как, во имя всего святого, этот мальчишка смог ВСЕ ПОНЯТЬ??? На основании нескольких слов и проскользнувшей грусти в голосе??? Это был самый удивительный и невероятный мальчик на земле. И он любил его. Андрей почувствовал, как больно сжалось в груди сердце и наполнилось невообразимой гордостью. Мое чудо… только мое…       – Да, – коротко ответил он.       – Я согласен, – Димка прильнул на мгновение к груди Андрея. Юный голос звучал с яростной силой. – Трахайся с ним, если уж для тебя так важен этот долбаный секс, но как только я закончу школу… как только ты позволишь мне… я клянусь, я никого не подпущу к тебе ближе, чем на три метра!       – Ты просто чудо, Дим, – отозвался Андрей с нежностью, которая теснилась в его груди. – Я не знаю, чем я заслужил тебя… Итак… мы обо всем договорились, да?       – Да, – нетерпеливо произнес слегка успокоившийся в теплых объятиях Андрея Димка. – Я согласен на этот твой модус проседенти. Я могу ждать хоть год, хоть два. Ты сам сказал, что я юн, и у меня впереди вся жизнь. Так что год для меня не будет играть такой уж большой роли… не то, что для тебя… ведь ты старше меня на целых десять лет!       – Мда, даже для будущего юриста у тебя СЛИШКОМ острый язычок, – со смехом сообщил Басаргин, притягивая Димку ближе… еще ближе, просто пытаясь сплавиться с мальчишкой в одно целое.       – Мммм… – мурлыкнул совершенно расслабившийся Литвинов в шею Андрею. – Ты еще не знаешь, КАКОЙ у меня язычок…       – Боже мой, – шутливо возмутился Андрей. – Ты не чудо, ты – чудовище…       – …которое принадлежит тебе, – продолжил Димка абсолютно обожающим тоном. – Что там надо делать, чтобы скрепить этот твой проседенти?       – Нуу… – Андрей приблизился к губам Димки, и их горячее дыхание смешалось. – Пожалуй, я знаю один надежный способ.       И они скрепили свой модус проседенти не совсем обычным, но весьма приятным способом – поцелуем.