Чудо мое

      – Ну что ж, Димочка, давай знакомиться, – едва Андрей скрылся из виду, Ирина Сергеевна приветливо улыбнулась Литвинову, просто физически ощущая смятение мальчишки. Это было неудивительно, все же не каждый день происходит знакомство с матерью твоего возлюбленного, особенно если этот твой возлюбленный – твой же учитель. – Меня зовут Ирина Сергеевна. Я – мама Андрея.       – Очень приятно, – отозвался Димка вежливо, хотя его внутреннее напряжение было заметно даже невооруженным глазом. Но держался мальчишка совсем неплохо, а учитывая его возраст, и вовсе превосходно.       – Мне тоже, – проговорила женщина с улыбкой. – Но вот что я хотела узнать, дорогой мой: как же тебя угораздило так влипнуть?       – Как влипнуть? – сразу же помрачнев, отозвался Димка. Он чувствовал себя странно. Никогда прежде он не испытывал ни растерянности, ни смущения ни перед одним взрослым, кроме, пожалуй, Андрея, но… Это был исключительный случай. Это была мать Андрея, и с этим необходимо было считаться.       Ирина Сергеевна покачала головой. Смущение мальчишки ее, конечно, немного забавляло, однако ситуация не располагала к иронии. Чувства мальчишки были написаны на лбу огромными буквами, и эта открытость вызывала у Ирины Сергеевны даже уважение к нему. Но насколько сильно успел мальчик привязаться к Андрею и как далеко зашел ее сын в этих довольно-таки сомнительных отношениях со своим учеником? Леди Басаргина не была бы самой собой, если бы не попыталась разобраться в ситуации досконально, до самых мельчайших подробностей.       – Знаешь, Дим, мой сын – не самый лучший вариант для влюбленности, – доверительно сообщила мальчишке Ирина Сергеевна. – Поэтому твое увлечение этим безответственным, легкомысленным и ветреным человеком я могу назвать только словом «влипнуть». Или я как-то неправильно его использовала?       – Неправильно, – помотал головой Димка и с возмущением посмотрел на мать Андрея. Как она могла говорить так о собственном сыне?! – Андрей… он… он лучше всех. Он замечательный, он…       – Да уж, – Ирина Сергеевна вздохнула. – И он еще говорит, что не влип… Да ты по самую макушку вляпался, мальчик. Но, поверь, Андрюшка не тот человек, что тебе нужен. Непостоянный, ветреный, к тому же законченный циник. Знаешь, я слышала о тебе, Дима, от своей сестры… – Ирина Сергеевна бросила на все еще слегка смущенного Димку испытующий взгляд. – Ольга Сергеевна говорила, что ты ведешь себя не лучшим образом, но… я думаю это не оттого, что ты плохой или распущенный. Правда?       Димка пожал плечами. Было как-то нескромно говорить, что сам он не считает себя ни плохим, ни распущенным. А то, что Ольга Сергеевна называла «вести себя не лучшим образом», было для него принципиальной позицией. Он терпеть не мог все эти ханжеские разговоры о морали и дисциплине, столь щедро вываливаемые учителями на головы своих учеников, при том, что сами педагоги относились к ученикам как к противникам, да еще и умственно отсталым противникам. Андрей, попавший в их школу случайно, занесенный, что называется, попутным ветром, был прав, называя учебный процесс военными игрищами, в которых были только проигравшие и ни одного победителя. Литвинова удивляло лишь то, что сами учителя не понимали, вернее, делали вид, что не понимают такие элементарные вещи.       Ирина Сергеевна тонко улыбнулась.       – Я думаю, – произнесла она, с пристальным вниманием следя за выражением лица подростка, – ты просто не знаешь моего сына. Тебя поразила его красивая внешняя оболочка, возможно, некая внутренняя свобода, этого у него не отнять. Но при этом Андрей – самый отвратительный вариант для увлечения. А уж тем более – для первого серьезного чувства.       Димка медленно поднялся и, сузив глаза, сердито посмотрел на женщину. Да, она была матерью Андрея, да, Андрей мог рассердиться на него, да, в чем-то она была, наверное, права, но… Она не имела никакого права ТАК говорить об Андрее ЕМУ. Пусть она была его матерью, но Димка… Димка знал Андрея лучше нее. Он знал Андрея лучше всех. И он знал, что лучше Андрея нет никого на свете. Во всяком случае – для него.       Невольно им овладел гнев. Жаркая яростная волна поднялась откуда-то из глубины души, и, сметая на своем пути и робость, и смущение ринулась наружу.       – Андрей – самый удивительный, самый прекрасный, самый…       – Дим, сядь, пожалуйста, – попросила Ирина Сергеевна, перебивая Димку. Тот хотел возразить, но встретил задумчивый взгляд зеленых глаз и, кивнув, сел обратно. – Я понимаю, ты говоришь так, потому что думаешь, что влюблен в него. Но…       Димка негодующе фыркнул. Нет, это было уже даже смешно. Полночи он убеждал сына этой женщины, что его чувства – не блажь, не выдумка и не каприз, что это действительно любовь, а не простое влечение, и вот теперь уже мать Андрея пыталась подвергнуть сомнениям Димкины чувства.       – Дим, скажи, – Ирина Сергеевна внимательно смотрела в возмущенные янтарные глаза, – а ты что, на него всерьез запал, да?       – Я совсем не запал на вашего сына, – хмуро отозвался Литвинов. Досада и раздражение пересилили смущение и неловкость окончательно. Да почему, в конце концов, он должен оправдываться перед этой женщиной, пусть даже она и была матерью Андрея? Он твердо знает, что любит Андрея, что, кроме него, Димке никто больше не нужен, и даже его любимый, кажется, поверил ему. Все остальное значения не имело. – Я его люблю, – твердо проговорил Димка, глядя женщине в глаза прямо и открыто. – И сделаю все, чтобы остаться с ним навсегда.       – А ты максималист, – Ирина Сергеевна примирительно улыбнулась. Твердая убежденность мальчишки в том, что Андрей лучше всех на свете, ей, как матери, безусловно импонировала, но она-то знала своего сына достаточно хорошо, а вот глаза этого мальчишки слепит влюбленность. Но… что, если этот подросток не просто увлечен? Что, если его чувство вполне серьезно, если у него все по-настоящему? В жизни бывает всякое… Она вспомнила, как сама впервые встретила своего будущего мужа и с самого первого взгляда поняла, что хочет состариться вместе с этим человеком. Именно так она и подумала тогда, почти тридцать лет назад. Не было никаких «безумно люблю», «умру без тебя», была одна только мысль: «Я хочу жить с этим мужчиной и состариться вместе с ним». И это была любовь с первого взгляда. Да и Ростислав признавался ей позже, что влюбился в нее мгновенно. А было ей тогда всего семнадцать лет, да и Ростиславу немногим больше.       Андрей не был похож на своих родителей в этом. Он был совсем другим. Но может быть, он просто не встретил того единственного человека? Многочисленные «знакомые» сплошной чередой проходили через жизнь сына, не оставляя в ней следа, вот разве что последний… При мысли о Максе Ирину Сергеевну привычно передернуло. Не нравился ей этот Калинин. Было в нем что-то скользкое и неприятное. Она невзлюбила его с первого взгляда, но Андрей, ослепленный абсолютно новыми для себя чувствами – ОТНОШЕНИЯМИ, как называл сын эту связь с Максом, – снял розовые очки только тогда, когда этот мерзавец ткнул его носом в дерьмо. Ирина Сергеевна выругалась про себя. Та единственная, случайная, встреча со старшими Калиниными основательно выбила ее сына из колеи. Тогда Андрюшка, никогда ни на что не жаловавшийся ей даже в детстве, разоткровенничался с ней, правда, он вряд ли сделал бы это, если бы не налился по самую макушку коньяком, конфискованным у папеньки. «Я спросил его, почему? – неумело жаловался Андрей матери. – Ну, вот почему ты не сказал им, кто я для тебя? А он ответил, представляешь: «А кто ты для меня? Андрюш, не будь идиотом. Кроме офигительного секса, нас ничего не связывает, и ты сам это знаешь. А родители – это святое». А я… я ему только для траха нужен, да?» Она не нашлась, что ответить заливающему свое горе сыну, но с тех самых пор Ирина Сергеевна просто не выносила Калинина, хотя и продолжала изображать радушную хозяйку, когда тот являлся к ним в гости. Почему Андрей так и не бросил этого ублюдка, Ирина Сергеевна не знала, но будучи женщиной свободных взглядов, в жизнь сына не лезла, понимая, что тот уже достаточно взрослый, чтобы самому решать, как и с кем ему жить. Но этот мальчик, сверливший ее сердитым взглядом… он был забавным. Забавным и, кажется, искренним. Он вполне мог бы стать для ее сына тем, кем не смог стать Калинин. А может, и кем-то гораздо бóльшим… тем самым – ЕДИНСТВЕННЫМ…       – Может, я и максималист, – почти спокойно согласился Литвинов, вздернув подбородок. – Но только я на самом деле знаю, что я чувствую к Андрею. Это не каприз и не сиюминутная прихоть. Все намного серьезней.       – Насколько серьезней? – Ирина Сергеевна с трудом подавила довольную усмешку. Да, мальчик явно был не робкого десятка, его замешательство и неловкость исчезли без следа, как только речь зашла об Андрее. Это само по себе говорило о многом. Сейчас перед ней был серьезный и полный внутреннего достоинства молодой человек, готовый отстаивать свою любовь перед кем угодно. Мальчик был абсолютно уверен в своих чувствах и был не намерен уступать даже матери своего любимого. Это вызвало у Ирины Сергеевны гордость за сына. Надо же, какого мальчика отхватил, стервец! Несмотря на то, что Дима был гораздо младше ее сына, в нем чувствовалась сила, способная стать основой любых отношений.       Димка, слегка прикусив нижнюю губу, заглянул в серьезные зеленые глаза Ирины Сергеевны и сказал:       – Все очень серьезно. Я люблю его и буду ждать столько, сколько он захочет. Андрей…       – …уезжает в Магадан на прииски, – вырвалось у Ирины Сергеевны невольно, и отвисшая челюсть ошеломленного Литвинова насмешила ее чуть не до слез. Отсмеявшись, она виновато глянула в потемневшие янтарные глаза. – Ну, извини, не сдержалась. Ты, наверное, не знаешь, но Магадан…       – Я знаю, – довольно невежливо перебил ее Димка. – У меня мать тоже Высоцкого любит. Но при чем здесь Магадан?       Ирина Сергеевна махнула рукой.       – Не обращай внимания, Дим. Просто навеяло по ассоциации. Ну, ты же сказал «ждать», – видя, что Литвинов не понимает ее, пояснила она. – Вот у меня и сработал рефлекс… Только объясни мне, Димочка, а чего это вы с моим любимым сыном ждать собираетесь? Второго пришествия? Или уж сразу, чтоб не мелочиться, третьего?       Димка пожал плечами.       – Андрей сказал, что мы сейчас не можем… – мальчишка смутился и замолчал, опустив глаза и абсолютно очаровательно закусив нижнюю губу.       Вот черт! Нет, все-таки Андрюшка – идиот! Не может он, видите ли! Трахаться с Калининым – это он может, а вот это невинное во всех смыслах сокровище любить ему совесть не позволяет?! Нецелованное еще, поди, сокровище-то… И смотрите-ка: «Андрей сказал…» Да мало ли что мог сказать ее насквозь закомплексованный сын?! И что, его обязательно надо слушать? Нет, Димочка, ты выбрал в корне неверную тактику в отношении высокоморального Басаргина. Благородство и душевные терзания наследника аристократического рода счастья не принесут ни тебе, ни самому наследнику. В этой ситуации Ирину Сергеевну радовало только то, что Литвинов готов был поступиться собственным удовольствием и собственными желаниями ради Андрюшкиных высоких принципов.       Да уж, такой Андрюшку, конечно, избалует совершенно. Нет, она сына обожала, он был хорошим мальчиком, не без недостатков, конечно, ну, а кто без них? Однако в отношениях Андрей был абсолютным младенцем. Будучи превосходным лингвистом, знающим четыре языка, помимо русского, и свободно на них разговаривающим, Андрей нисколько не разбирался в людях, проспав, по всей видимости, все лекции по психологии. Вот – ребенок, способный сделать ее сына счастливым. Теперь Ирина Сергеевна была в этом абсолютно убеждена. Вот за этого самого Литвинова Андрею бы и держаться всеми руками и ногами, а ведь он наверняка еще и кобенится, устроив целую трагедию с бесчисленными моральными вывертами из любви к нему собственного ученика. Да и Ольга к этому наверняка ручку свою приложила, радея о нравственности доверенного ей образовательного учреждения. А то, что при этом Андрей может упустить вот это сокровище, волнует, похоже, только ее. Ирина Сергеевна ласково улыбнулась Димке.       – А ну, давай-ка, мальчик, колись, чего тебе мой сын тут наплел о своих моральных принципах, не позволяющих ему немедленно уложить тебя в постель, – распорядилась она. Челюсть Литвинова снова медленно поползла вниз, но отступать леди Басаргина не привыкла.

* * *

      Одевался Андрей не спеша. Он предполагал, что разговор, который он походя окрестил допросом, займет гораздо больше пяти минут. Въедливость собственной матери его даже иногда пугала. Порой ему казалось, что если бы ЦРУ и ФСБ знали эту черту характера госпожи Басаргиной, они просто устроили бы аукцион с целью заполучить Ирину Сергеевну в свои ряды как первоклассного дознавателя, и тайн на земле тогда не осталось бы. Медленно водя расческой по все еще немного влажным волосам, Андрей страдальчески хмурил брови и пытался заключить пари с самим собой, сколько времени понадобится его матери, чтобы вытянуть из Димки всю подноготную, включая подробности их идиотского договора. Поняв, что одна из сторон его собственного противоречивого «я» сделала уж вовсе несуразную ставку, Андрей пошел разгонять теплую компанию.       Его мать и Димка по-прежнему сидели за столом и на вошедшего в кухню Андрея посмотрели с одинаково заговорщицким видом. Это ему очень не понравилось, но он не рискнул расспрашивать этих конспираторов об итогах их переговоров, опасаясь нарваться на крупные неприятности. Вместо этого он кивнул обоим на дверь.       – Не хочу показаться негостеприимным хозяином, но вам, дорогие леди и джентльмены, уже пора на выход, – произнес он предельно вежливо.       – Вот видишь, Дим, – Ирина Сергеевна изящно поднялась с табурета, словно королева – с трона, и тяжко вздохнула. – И в этом он весь.       Димка засмеялся и тоже поднялся. Что ж, этого следовало ожидать. Его мать и это чудо теперь друзья навеки. Неизвестно, как для кого, а вот для него это чревато серьезными последствиями. Ему, конечно, сразу же захотелось сказать пару ласковых по этому поводу, однако хорошо зная свою мать, Андрей не стал поддаваться на провокации, а только с решительным видом вновь мотнул головой в сторону двери.       Ярко-синий Лексус Ирины Сергеевны, как всегда, стоял у самого подъезда. Мать очень редко утруждала себя необходимостью загнать автомобиль на стоянку, находившуюся буквально в тридцати метрах. Правда, и заезжала она к Андрею нечасто и ненадолго, так что соседи не успевали выразить ей свое недовольство, а на недовольство сына она уже давно научилась не обращать внимания. Открывая автомобиль, Ирина Сергеевна добродушно улыбнулась Димке.       – До вечера, Димочка! – сказала она, просто лучась оптимизмом. – Не забудь – начало торжества в семь, Андрей заедет за тобой в половине седьмого!       – Хорошо, Ирина Сергеевна! – отозвался Димка, с опаской покосившись на учителя, который хотел было высказать матери все, что он думает по поводу присутствия ученика на годовщине свадьбы родителей его учителя, но встретившись взглядом с весьма довольной матерью, лишь демонстративно закатил глаза. Ирина Сергеевна ехидно улыбнулась сыну, и Андрей с трудом подавил вздох. Как он и предполагал, Ирина Сергеевна твердо вознамерилась опекать влюбленного юнца.       – Андрюш, давай через сорок минут в Гостином дворе, – предложила она весело. Андрею весело не было, но он только мрачно кивнул и направился к своему БМВ, на ходу щелкая брелоком сигнализации. Димка остался на месте, провожая ярко-синюю машину Ирины Сергеевны тоскливым взглядом и не решаясь двинуться вслед за Андреем. С ней ему было… легко. Оставшись наедине с любимым, он испытал какой-то безотчетный страх. Только мгновение спустя Димка понял причину этого страха – он боялся потерять Андрея. Они еще даже не были парой, между ними было только несколько поцелуев и обещание Андрея быть с ним, когда придет время, но Димка всем своим существом ощущал, что принадлежит Андрею безраздельно, так же как и Андрей принадлежал только ему, чего бы там ни думал по этому поводу сам Андрей. Приглашение Ирины Сергеевны на годовщину свадьбы, показавшееся поначалу неплохой идеей, с каждым мгновением вызывало у Димки все больше сомнений. Не учитывая даже недовольство Андрея, которое так явно отразилось на любимом лице при прощании с Ириной Сергеевной, существовала еще масса причин, мешавших ему пойти на это торжество. Например, Калинин…       – Ну, чего ты замер? – обрывая ход мыслей Димки, спокойно поинтересовался Андрей и сел в БМВ. – Поехали.       Димка вздохнул и тоже забрался в машину. Андрей покосился на подростка, с отрешенным видом усевшегося на переднее сиденье, и повернул ключ зажигания. Мотор тихо заурчал, радостно приветствуя хозяина, и БМВ, едва слышно шурша протекторами, неспешно двинулся с места.       – Ты не хочешь, чтобы я шел на это торжество, да? – кусая губы, спросил Димка, когда они выехали со двора.       – Не хочу, – честно признался Андрей. – Я не думаю, что это хорошая идея, просто обычная авантюра в духе моей матушки.       – Тогда я не пойду, – тихо проговорил Димка, глядя на дорогу прямо перед собой.       – Правда? – Андрей бросил быстрый взгляд на Литвинова. Мрачное выражение лица, отчаяние в глазах, закушенная губа… – А ты хотел бы, Дим?       Димка развернулся к Андрею всем телом.       – Да, – отчаянно произнес он. – Я хотел бы. Я вообще хотел бы не отходить от тебя ни на шаг, но ведь это невозможно.       Вот так. Получил, господин Басаргин? Ну, а чего ты хотел? Этот мальчик еще ночью дал тебе понять, что единственное, чего он хочет в этой жизни, – быть с тобой. И что, ты думал, что-то изменилось за эти несколько часов?       – Почему невозможно? – выдавил он, затыкая голос внутреннего «я», вопивший, что это невозможно по определению.       – Андрюш, я… – Димка впился в лицо учителя горящими глазами. – Я же понимаю… там будет вся твоя семья, даже наша директриса, все твои родственники… как я могу там появиться?       Андрей усмехнулся.       – Ты хотел сказать – в качестве кого?       – И это тоже, – не стал спорить Литвинов, вновь устремляя взгляд на дорогу. Серый асфальт, стремительно утекавший под колеса роскошной иномарки, неплохо успокаивал.       – Ладно, Дим, если ты хочешь, я заеду за тобой в половине седьмого, – вздохнув, произнес Андрей и был вознагражден ликующим Димкиным взглядом. Это было… бесподобно. Он и не помнил, когда и кто в последний раз столь открыто выражал ему свою радость по какому-либо поводу. Этот мальчик, молнией ворвавшийся в его жизнь, юркой змейкой проскользнул в душу и ласковым котенком свернулся около сердца, рождая своим присутствием совершенно необычные для Андрея чувства. С этим маленьким чудом было уютно и тепло, Андрей никогда не испытывал ничего подобного, разве что в самом начале их романа с Калининым.       Словно в ответ на его мысли, Димка вдруг нахмурился и спросил:       – А Калинин?.. Он тоже будет там?       Андрей покачал головой.       – Нет, у его сестры завтра юбилей, – проговорил он с легкой усмешкой, – так что Макс на подхвате у своей матери, готовящей торжество… Так что? – Андрей вновь взглянул на Литвинова, который с заметным облегчением вздохнул. – Заезжать за тобой?       – Да, – проговорил Димка быстро, словно опасаясь, что Андрей передумает, – да, конечно. Я у подъезда буду ждать, с шести часов.       – Не надо с шести, – засмеялся Андрей. – Мы просто обменяемся номерами телефонов, и я позвоню тебе, когда буду подъезжать, хорошо? – Димка кивнул и полез за мобильником. Андрей достал из кармана свой и протянул Димке. – Давай, действуй.       Он продиктовал свой номер, и Димка увлеченно принялся сохранять номера в телефонных книжках, не заметив даже, как они выехали на Димкину улицу. Он вернул мобильник Андрею и только тогда заметил, что они въезжают в родной двор. Димка помрачнел, вспомнив одно из условий договора.       Андрей остановил машину около Димкиного подъезда и посмотрел на подростка. Тот сидел, закусив губу и уставившись взглядом прямо перед собой. Мальчишку явно что-то беспокоило.       – Что с тобой? – неуверенно поинтересовался Андрей. Видеть Димку таким расстроенным было… больно. Больно и неприятно. Хотелось схватить мальчишку, прижать к себе и целовать, повторяя, что все будет хорошо.       Димка неопределенно пожал плечами и вдруг развернулся к Басаргину всем телом.       – А если я не расскажу матери о том, что я… что я – гей… ты… не будешь… не будешь со мной, да? – с какой-то лихорадочной отчаянностью спросил он. – Ты…       Андрей тоже вспомнил о договоре и сокрушенно покачал головой. Господи, сколько же он вчера выпил, чтобы додуматься до этого идиотизма?.. Но теперь он хотя бы понял, ЧТО так расстроило Димку. Притянув Литвинова к себе, Андрей нежно коснулся губами высокого лба.       – Мы с тобой вчера немножко погорячились, наверное… Я погорячился, – признал Андрей с легкой улыбкой. – Я не настаиваю, Дим, на том, чтобы ты сейчас зашел домой и прямо с порога объявил своей матери, что ты – гей. Я просто хочу, чтобы она узнала всю правду о тебе. И не через двадцать лет. И не случайно, от кого-то постороннего. Понимаешь, моя мать однажды сказала мне: «Нет ничего хуже услышать что-то важное, касающееся твоего ребенка, от посторонних». И я думаю, она права. Родители должны узнавать правду от своих детей, Дим, не от кого-то, кто может извратить правду до состояния лжи. Но если тебе для этого нужно время, я пойму, – он с нежностью провел кончиками пальцев по мелированным волосам Литвинова. – Правда, Дим.       – Поцелуй меня, а? – Димка, закусив губу и подавшись всем телом к Басаргину, просяще заглянул в серебристые глаза Андрея.       Мда, вот умел Литвинов поставить в тупик. Целоваться в машине с собственным учеником, да еще и во дворе дома, где этот самый собственный ученик жил… Вот уж настоящее чудо, что и говорить. Андрей усмехнулся собственным мыслям и привлек Димку к себе. Его губы сами собой нашли теплые подрагивающие губы подростка и захватили их в томительный и сладкий плен. Димка с готовностью приоткрыл рот, и язык Андрея сам собой скользнул в глубину мальчишеского рта, наслаждаясь уже знакомыми, но все еще непривычными ощущениями. Димка застонал и вцепился в плечи Андрея железной хваткой, желая максимально углубить столь желанный поцелуй. Только почувствовав, что им обоим уже не хватает воздуха, Андрей с усилием оторвал от себя Димку и заглянул в потемневшие янтарные глаза.       – Тебе пора, Дим, – с трудом переводя дыхание, выдавил Андрей.       – Ага, – уткнувшись лбом в лоб Андрея, отозвался Димка, но не пошевелился.       – Диим?       – Хочу еще, – с отчаянием признался Димка. – Вообще отрываться от тебя не хочу. Ни на одно мгновение. Глупо, да?       Андрей покачал головой, притянул Димку к себе и снова поцеловал – на этот раз нежно и почти невесомо.       – Иди, – отстраняя Димку от себя, сказал Андрей. – Вечером увидимся.       Димка обреченно кивнул, горестно вздохнул и, выйдя из машины, скрылся в подъезде. Андрей уронил голову на руль и застонал. Его маленькое чудо врастало в него с немыслимой скоростью, и у него не было ни единого шанса противостоять этому. Ни единого шанса и ни малейшего желания.